Беседа 9. ЗАКОН КАРМЫ: ЗАГОВОР СВЯЩЕННИКОВ С ЦЕЛЬЮ МАНИПУЛИРОВАТЬ ВАШИМ УМОМ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Беседа 9.

ЗАКОН КАРМЫ: ЗАГОВОР СВЯЩЕННИКОВ С ЦЕЛЬЮ МАНИПУЛИРОВАТЬ ВАШИМ УМОМ

7 января 1985 года

Бхагаван,

Что Вы можете сказать о законе кармы?

Я могу сказать об этом совсем немногое, — но и это все же займет два с половиной часа!

Прежде всего, закон кармы - это не закон. Само это слово дает аромат чего-то научного, как закон всемирного тяготения. Это же всего лишь надежда, а вовсе не закон.

На протяжении столетий существовала надежда, что если вы поступаете хорошо, то добьетесь хороших результатов. Это человеческая надежда на существование, которое само по себе абсолютно нейтрально. Если посмотреть на природу, то можно увидеть, что в ней есть законы, - вся наука занимается не чем иным, как раскрытием таких законов, — но наука даже близко не подходит к обнаружению чего-либо, похожего на закон кармы. Да, это верно, что всякое действие, акция, приводит к определенной реакции, но закон кармы выражает надежду на нечто большее.

Если вы просто скажете, что каждое действие, каждая акция, обязана произвести некоторую реакцию, то в этом можно надеяться на поддержку науки. Но человек надеется на нечто намного большее. Он просит о том, чтобы доброе действие с неизбежностью приносило бы за собой добрые последствия, то же касается и плохого действия. Отсюда вытекает множество вещей.

Первое: что есть добро?

Каждое общество определяет добро по-своему.

То, что добро для иудеев, не является добром для джайнов; то, что добро для христиан, не является добром для конфуцианцев. И не только это; то, что добро в одной культуре, является злом в другой.

Закон должен носить универсальный характер. Например, если нагреть воду до температуры в сто градусов по Цельсию, она испарится, - в Тибете, в России, в Америке, даже в Орегоне. Хотя в Орегоне это будет несколько озадачивать, но все равно, при температуре сто градусов вода начнет испаряться.

Закон, если он научный, должен быть универсальным. Если же закон создан самими людьми, точно так же, как они создают конституции, законодательные системы, то это не имеет ничего общего с наукой, ничего общего с существованием. Такой закон применим только в обществе, создавшем его. Он является произвольным, искусственным. Его можно изменить - и такие законы изменяются постоянно. То, что было законным вчера, становится вне закона сегодня; то, что незаконно сегодня, завтра станет законным. Таковы законы, созданные человеком.

Закон же кармы, конечно, не является ни научным законом, ни частью системы законодательства. Что же это за закон? Это надежда. Человек блуждает в кромешной тьме, ощупью находит свой путь, цепляется за все, что дает хотя бы малейшую надежду, малейший свет, - ведь то, что вы наблюдаете в самой жизни, совершенно отличается от закона кармы. Человек, хорошо известный как преступник, может преуспеть и стать президентом, премьер-министром; и наоборот: он не был преступником, но когда он становится президентом или премьер-министром страны, он становится преступником.

Я под самыми различными углами обдумывал высказывание лорда Эктона и нашел, что оно каждый раз дает некоторое новое видение. Эктон говорит: «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно». Я так не думаю, потому что я не вижу, чтобы происходило так, как говорит лорд Эктон. Правда, лорд Эктон говорил так на основании опыта всей своей жизни; он сам был политиком, и то, что он говорил, не было лишено основания.

Тем не менее, я все же осмеливаюсь не согласиться с ним, потому что мое понимание заключается в том, что власть, конечно, портит, но портит только того человека, который потенциально подвержен этому.

Может быть, он не был испорчен раньше потому, что у него не было такой возможности, у него не было власти. Но власть сама по себе не может испортить человека, который не несет в себе потенциала испорченности. Так что это не власть портит человека; на самом деле власть просто раскрывает перед вами этого человека. Власть делает актуальным то, что было лишь потенциальным; это выявление человека перед вами и перед ним самим.

Если посмотреться в зеркало и увидеть в нем безобразное лицо, то разве скажете вы, что это зеркало искажает? Бедное зеркало просто отражает. Если ваше лицо безобразно, что может поделать с этим зеркало?

Я слышал об одной сумасшедшей женщине, которая каждый раз, когда ей попадалось зеркало, разбивала его. Она была безобразна, но полагала, что причина этому в зеркалах. Если бы не было зеркал, она не была бы безобразной. Прекрасная логика!

В определенном смысле она не была абсолютно нелогичной. Если бы она была одна на земле, - без зеркал, без глаз, ведь глаза - это тоже зеркало, - как вы думаете, была бы она безобразной? Одинокая на земле, без зеркал, без чьих-либо глаз, отражающих ее, она была бы просто собой, ни красивой, ни безобразной. Но при этом она оставалась бы той же самой. Изменение состояло бы лишь в том, что теперь она не может видеть своего отражения. Ничего не изменилось, устранены лишь отражения.

То же самое относится и к знаменитому высказыванию лорда Эктона: «Власть портит», - так кажется.

Я хотел бы сказать, что власть отражает как зеркало.

Если вы потенциально готовы к тому, чтобы быть испорченными, власть дает вам шанс. А если вы имеете к этому абсолютный потенциал, - как Адольф Гитлер, Иосиф Сталин, Муссолини, - тогда что остается делать власти?

Власть просто в вашем распоряжении.

Вы можете делать с ней что угодно.

Если вы человек испорченный, то будете делать то, что всегда хотели делать, но не имели для этого возможности. Если же вы человек потенциально не испорченный, то власть не может вас испортить. Вы будете пользоваться властью, но это будет не испорченность, это будет созидание.

Ваша власть не будет деструктивной.

Она будет благословением для людей.

И если в вас есть потенциал быть благословением для людей, тогда абсолютная власть будет абсолютным благословением в мире.

Но в человеческой жизни много странного. Только потенциально испорченный человек может двигаться к власти. Потенциально добрый человек не испытывает желания власти. Жажда власти нужна испорченному человеку, потому что он знает, что без власти он не сможет делать то, что ему хочется.

Адольф Гитлер сначала хотел быть архитектором, но все архитектурные школы отказались от него, потому что у него не было потенциала к архитектуре. Он не мог прочертить даже прямой линии. Он хотел стать художником, - если не архитектором, тогда уж художником, - но его не приняли ни в одну из школ. Если его не приняли ни в одну из школ архитектуры, тогда... Искусство, особенно живопись, требует большого калибра, а у него не было даже и таланта. Разочарованный, везде отвергнутый, он направился на завоевание власти.

Жажда власти у Адольфа Гитлера была на самом деле очень сильна. Человек, оказавшийся неспособным стать архитектором или художником, добился такой власти, что держал в своих руках судьбы всего человечества. Но вы удивитесь, узнав, что первое, что он сделал, добившись власти, абсолютной власти, было то, что он начал проектировать дома, создавать архитектурные проекты. Он выполнил проекты многих безобразных строений. И правительство вынуждено было строить их, потому что, хотя и ни один архитектор не признавал эти проекты достойными, но так как исходили они от Адольфа Гитлера, отказать им было невозможно. Отклонение проекта означало смерть, ведь он знал всего лишь один язык: или вы со мной, или вас больше нет.

Одним из благодеяний Второй мировой войны было то, что все великие строения Адольфа Гитлера были разрушены; без этого эти безобразные здания так и стояли бы до сих пор. Но его проекты были найдены, они достаточно ясно показывают, что этот человек просто не имел способностей к архитектуре.

В тот момент, когда Адольф Гитлер пришел к власти, в свободное время он писал картины; и конечно, все должны были принимать его картины. А ведь ни одна из его картин недостойна даже называться картиной; это была просто пустая трата холста и красок, без всякого смысла. И не только это, они были омерзительны, вызывали тошноту. И нужно было держать эти картины в спальной, а по ночам страдать из-за них от кошмаров.

Власть выявляет то, что было спрятано в вас.

Но странно, добрый человек не нуждается во власти, потому что добро может объявлять о себе и без власти.

Добру не нужно обладать властью.

Добро имеет свою собственную, присущую ему власть.

Зло же для поддержания себя нуждается во внешней власти.

Халиль Джебран написал один красивый рассказ. Этот человек написал так много красивых рассказов, что, как кажется, с ним не сравнится никто в человеческой истории. Этот рассказ очень короткий, и в этом красота Халиля Джеб-рана. Он не пишет больших рассказов, по которым можно снимать фильмы; его рассказы занимают всего лишь несколько строк, но они так проникновенны, — до самых глубин человеческих.

История такова: Бог создавал мир и все, что необходимо. Он огляделся вокруг и почувствовал, что упустил две вещи: красоту и безобразность. Так что последними вещами, которые он создал, были красота и безобразность. Естественно, он дал красоте красивые одежды, а безобразности - безобразные; и он отпустил их с небес на землю.

То было долгое путешествие, и к тому времени, когда они достигли земли, они устали и запылились, поэтому прежде всего они решили искупаться. Было раннее утро, солнце только что встало, и они отправились к озеру, сбросили свои одежды и прыгнули в воду. Вода была освежающей и прохладной, они наслаждались ею.

Красота заплыла далеко от берега, а когда оглянулась, была удивлена: безобразность исчезла. Она вернулась и увидела, что исчезла и ее одежда. Тогда красота поняла, что случилось: безобразность забрала ее одежды и убежала. Рассказ заканчивается: с тех пор безобразность прячется в одеждах красоты, а красота вынуждена носить одежды безобразности. Красота бегает за безобразностью, ищет ее, но не может найти.

Красивый рассказ. Безобразности нужно что-то, в чем она может спрятать себя, чем она может притвориться, - прикрыть себя маской. Красота же совсем не думает об этом; ей и в голову не могло прийти, что безобразность стащит ее одежды и убежит.

Человек, сердце которого пульсирует добротой, благословением, не чувствует необходимости быть президентом или премьер-министром. У него нет времени, чтобы тратить его на эту мерзкую игру в политику власти. У него достаточно энергии. Доброта несет эту энергию с собой. Такой человек будет творить музыку, он будет слагать стихи, он изваяет красоту в мраморе; он сделает что-то, для чего власть не нужна. Все, что нужно, уже предоставлено ему. Это красота добра, власть присуща ей самой.

Поймите это совершенно ясно: вы можете быть совершенно уверены в том, что все, чему требуется внешняя власть, не является добром. Оно лишено внутренней потенции; оно живет заимствованной жизнью.

Так что в жизни случаются странные ситуации: плохие люди достигают хорошего положения, становятся уважаемыми, и не только в свое время, но и в истории. История полна таких имен.

В истории Гаутаму Будду, Махавиру, Канада, Лао-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы и людей, подобных этим, вы не найдете даже в ее примечаниях. А Александр Великий, Чингисхан, Тамерлан, Надир-шах, Наполеон Бонапарт, Адольф Гитлер, - они создали основную часть истории. На самом деле, мы должны переписать всю историю заново, потому что все эти люди должны быть стерты с ее страниц. Даже память о них должна исчезнуть, потому что даже память о них плохо влияет на людей.

Лучше, если человечество не будет помещать эти имена даже в примечаниях, в этом нет нужды. Они были кошмаром; лучше совершенно забыть о них, чтобы они не следовали за вами как тени. И мы должны найти людей, живших на этой земле и сделавших ее красивой; делившихся своей радостью, своим танцем, своей музыкой, делившихся своим экстазом, — но оставшихся неизвестными. Люди совершенно забыли их имена.

Люди не имеют никакого представления о том, сколько религиозных людей жило на земле и осталось в неизвестности. Причина того, что вы знаете эти несколько имен, что их имена известны, заключается не только лишь в том, что они были религиозными, — есть какие-то дополнительные причины. Только подумайте: если бы Иисус не был распят, услышали бы мы его имя? Так что дело не в Иисусе, — ни в его качествах, ни в его доброте, - но в распятии, которое делает из него историческую фигуру.

Вы знаете Гаутаму Будду не потому, что он просветленный человек, но потому, что он был сыном великого царя. А когда сын такого великого царя отрекается от царства, тогда, конечно, вся страна вдаль и вширь разносит его имя. Не потому, что он религиозный человек, но потому, что он отрекся от такого большого царства, - такого царства, которого вы домогались и о котором мечтали на протяжении многих жизней. А у этого человека нашлась воля, - он просто взял и выбросил все это царство и не оглянулся.

Вот почему вы помните Гаутаму Будду. Где-то люди вынуждены были упомянуть его имя, потому что он был царем, отрекшимся от своего царства. Если бы он был сыном бедного человека, никто не услышал бы о нем. И были многие, чьи имена совершенно не известны. Даже при их жизни лишь немногие люди смогли почувствовать то, что в них есть присутствие иного рода.

Доброта обладает своей внутренней силой, в ней есть ее собственная выгода, свое благословение. И не где-нибудь еще, не в какой-то другой жизни, - вы творите добро сейчас, а воздастся вам за него в другой вашей жизни. Странный все-таки закон, -это и есть закон кармы.

Если вы живете бедной, жалкой жизнью, жизнью страдания, то закон кармы скажет, что ваша жизнь такова, потому что в прошлой своей жизни вы совершали недобрые дела, - и вот их результат. Если же кто-нибудь наслаждается добрым здоровьем, деньгами, властью, всеми радостями жизни, то вам не нужно завидовать ему: он творил добрые деяния в прошлой жизни, а теперь пожинает урожай. Он посеял семена в прошлой жизни.

Но почему такая большая дистанция между сеянием семян и жатвой урожая? Что, всегда так, что в одной жизни вы творите добрые или плохие дела, а результат наступает лишь в иной жизни? Мне кажется, что во всем этом есть какой-то заговор. Это не закон, это заговор, связанный с тем, что священник не может объяснить, почему какой-нибудь человек богат, тогда как каждый знает, что он творит зло, - и становится тем не менее еще богаче. А другой человек известен добрыми делами, но страдает. Так является ли добро добром?

Так что священство просто затрудняется объяснить такую ситуацию, которая встречается повсюду. Добрых людей можно найти в каждом уголке земли, - бедных, голодающих, страдающих. Плохим же людям сопутствует успех. Пройдохи, - готовые каждому перерезать горло, уже перерезавшие горло многим, идущие по головам людей к власти и богатству, использующие людей как вещи, - они обладают всем, что по праву должно принадлежать добрым людям.

Как объяснит священник все это? И вот он нашел способ: закон кармы. Он не может объяснить все это здесь и сейчас, поэтому он перемещает всю сцену действия. Он делает так, что между вашими действиями и их результатами встает смерть; результаты наступят после смерти, в следующей жизни. Но почему? Вы кладете руку в огонь, а обожжетесь в следующей жизни? Если вы положите руку в огонь сейчас, то и обожжетесь тоже сейчас.

Так что любой священник, любой монах, любой человек, приходящий с Востока и говорящий о законе кармы, — отведите его к костру. Скажите ему: «Положите руку в огонь, чтобы мы могли посмотреть, сработает ли закон кармы здесь и сейчас. И нужно ли ждать так долго, чтобы наступила смерть, и лишь после нее наступил результат? Действие - смерть - результат? Смерть должна вмешиваться абсолютно?» Я знаю, что он не согласится положить руку в огонь.

Вот почему я сказал: «Я могу сказать совсем немногое о законе кармы, совсем немного, всего лишь два слова: фу, фу».

Вот что мне нужно будет объяснить вам - это орегонская история. Если я не ошибаюсь, сенатор Фатфилд явился с визитом в свой избирательный округ. Конкретно, он приехал в резервацию индейцев. Он приезжал сюда лишь раз в пять лет, как раз при приближении выборов. Индейцы прекрасно понимали, что он приезжает лишь раз в пять лет, обещает великие дела, а потом исчезает; а все эти дела так никогда и не наступают.

Он снова появился пять лет спустя, и снова та же игра. Индейцы — простые люди... Их вождь собрал всех своих людей в одно место, которое обычно и использовалось для общих собраний. Сенатор Фатфилд начал свои обычные обещания: «Простите меня в последний раз. Было так много трудностей, так много проблем, финансовая депрессия и так много войн, что я не смог организовать постройку моста через реку, дороги к вашей резервации и хороших домов для вас». И каждый раз, когда он что-то говорил, - «мост», - они улюлюкали: «Фу, фу!», - и радовались, почти начинали плясать. Фатфилд чувствовал себя очень хорошо, видя, как они приветствуют его. Они хлопали в Ладоши, кричали и визжали: «Фу, фу!» — это являлось для него еще большим стимулом, придавало ему убежденности.

Он дал волю своему воображению: «Я построю больницу, Колледж, университет...» Когда вы просто обещаете то, что не собираетесь выполнять, то не имеет значения, что вы обещаете; можете обещать даже рай, можете обещать все, что угодно. Он так и делал: «Через пять лет увидите: это место будет раем на земле», - а они все кричали: «Фу, фу!»

Сенатор Фатфилд был чрезвычайно счастлив, настолько счастлив, что сказал вождю: «Я хотел бы пройтись по резервации, чтобы посмотреть, в чем они еще нуждаются».

Вождь сказал: «Пожалуйста; вот только одно дело. Мы, индейцы, абсолютно как дети: мы целое поле используем как туалет под открытым небом. Поэтому, когда будете проходить по резервации, - я не возражаю, - не вляпайтесь в фу-фу». Тогда-то Фатфилд понял, что значит фу-фу, но было слишком поздно.

Закон кармы - это не что иное, как фу-фу. И теперь вы понимаете, что это значит, так что нет проблем.

Для меня является ясным, что каждое действие имеет свой результат, но не где-то там далеко в будущей жизни. Действие и результат неразрывны, они части одного процесса. Как вы думаете, посев и жатва разрывны? Это один процесс. То, что начинается с посева семян, потом растет и однажды становится тысячею новых семян. И это то, что мы называем урожаем. Это то же зерно, разросшееся в тысячу зерен. Сюда не вмешивается никакая смерть, не нужна никакая жизнь после смерти; все это неразрывность, континуум.

Так что нужно запомнить одно: мое видение таково, что, да, каждое действие обязано иметь какие-то последствия, но они проявятся не где-то еще, вы почувствуете их здесь и сейчас. Весьма вероятно, они настигнут вас почти мгновенно.

Когда вы добры к кому-нибудь, разве вы не чувствуете какую-то радость? Какой-то покой? Какую-то значительность? Разве вы не чувствуете удовольствие от того, что делаете? Возникает своего рода глубокое удовлетворение. Испытывали ли вы такое же чувство удовольствия, когда гневались, когда кипели от злости, когда ранили кого-нибудь, когда сходили с ума от ярости? Испытывали ли вы удовольствие или что-нибудь в этом роде? Чувствовали ли вы покой, тишину, нисходящую на вас? Нет, это невозможно.

Вы, конечно, будете чувствовать что-то, но это будет чувство печали от того, что вы действовали как дурак, что снова вы совершили те же глупости, которые не раз уже решали не делать. Вы будете чувствовать свою совершенную никчемность. Вы будете чувствовать, что вы не человек, а машина, потому что вы не откликаетесь, но лишь реагируете. Какой-то человек сделал что-то, а вы реагируете. У этого человека ключ к вам, а вы просто танцуете под его дудку; он имеет над вами власть.

Когда кто-то обижает вас и вы начинаете сражаться с ним, то что это значит? Это значит, что в вас нет никакой возможности не реагировать.

Умирал отец Гурджиева. Его последние слова, обращенные к Гурджиеву, имеют чрезвычайное значение; может быть, еще никогда отец не сообщал сыну такого великого откровения. А Гурджиеву было тогда всего лишь девять лет, и вот его отец сказал: «Я знаю, что прямо сейчас ты можешь еще и не понять то, что я скажу, но у меня больше нет времени, я скажу это сейчас. У тебя же есть время - просто запомни мои слова. Когда ты будешь достаточно зрелым, чтобы понять значение этих слов, тогда действуй в соответствии с ними. Но не забывай их! Запомни, это простое предложение».

Он велел Гурджиеву трижды повторить это предложение, чтобы умереть спокойно. Он сказал: «Прости меня за то, что я не оставляю тебе никакого наследства, кроме этого предложения». И что же это было за предложение? - очень простое предложение. Он сказал: «Запомни, если кто-то вызывает в тебе гнев, скажи ему, что ты вернешься через двадцать четыре часа и тогда ответишь ему. Подожди двадцать четыре часа; и через двадцать четыре часа, что бы ты ни решил, иди и делай это».

Странный совет, но не такой уж странный, если вы понимаете. И этот простой совет изменил всю жизнь Гурджиева. Это единственное предложение сделало такого человека, как Гур-джиев, — а такие люди появляются не каждое столетие. Тот старик был, должно быть, человеком огромной проницательности. Он не оставил после себя ничего другого; он сказал своему сыну: «Теперь ты сам должен заботиться о себе. Твоя мать умерла, я умираю. Тебе придется самому зарабатывать на хлеб. Ты сам должен учиться всему». Девятилетний ребенок... Но это стало великой возможностью для Гурджиева, ведь после этого он начал путешествовать вместе с кочевниками.

Гурджиев родился в России, вблизи Кавказа - там все еще есть кочевники, странствующие племена. Даже шестьдесят лет коммунистических мучений не смогли остановить этих кочевников, потому что они считают странствие прирожденным правом человека, и, может быть, они правы.

Кочевники по всему миру полагают, что дом создается женщиной. Его строит мужчина, но тащит мужчину в дом именно женщина; без этого мужчина прежде всего странник, скиталец, он предпочитает движение. Ему достаточно палатки; палатка, лошадь, воловья повозка, - и достаточно. Кому это нужно - год за годом жить на одном и том же месте? Кочевники все время в движении - несколько дней здесь, несколько дней там.

Этот девятилетний ребенок, которому ничего другого не оставалось, присоединился к группе кочевников. Потом он переходил от одной группы к другой. Он выучился у кочевников множеству их языков, он выучился у кочевников множеству их искусств. Он выучился множеству упражнений, недоступных уже цивилизованным людям, но кочевники нуждаются в них.

Например, может быть очень холодно, может идти снег, и чтобы лежать в палатке... Кочевники знают определенные дыхательные упражнения, которые изменяют ритм дыхания, и тогда температура тела повышается. А если слишком жарко, если приходится идти через пустыню, тогда они снова переходят на другой ритм... в вашем теле есть автоматическая, встроенная система кондиционирования воздуха.

Гурджиев свои первые уроки по гипнозу получил у этих кочевников. Если жена и муж идут вместе на рынок купить что-нибудь, то что делать с детьми, с маленькими детьми? Эти кочевники на протяжении столетий применяли гипноз. Они просто рисуют вокруг ребенка круг и говорят ему: «Пока мы не вернемся, не выходи из этого круга».

Так говорилось каждому ребенку на протяжении столетий. Ребенок слышал это с того момента, как начинал понимать. Круг гипнотизировал его. В тот момент, когда это происходило, в тот момент, когда он видел, как вокруг него прочерчивают линию, он расслаблялся внутри: выйти отсюда невозможно, он не может выйти.

Гурджиев был чрезвычайно озадачен, ведь тогда ему было уже десять или двенадцать лет: что все это за чушь? Каждый ребенок в каждой семье кочевников окружен просто линией и это все. Отец и мать на целый день уходят работать в город. Вечером, когда они возвращаются, ребенок по-прежнему сидит внутри круга.

Гурджиев удивлялся, как это происходит, почему так происходит, и вскоре он смог понять, что это был лишь вопрос подсознания, воспринимающего некоторую идею. Раз подсознание приняло какую-то идею, то ваше тело и ваш сознательный ум не властны пойти против этой идеи.

Позднее, когда он стал Учителем, Гурджиев в своих собственных упражнениях использовал все эти приемы кочевников, которым выучился от этих странных людей, - нецивилизованных, не знающих языка, не знающих письменности, но знающих очень примитивные методы. И Гурджиев был очень удивлен, увидев, что гипноз действует не только на детей, но и на взрослых, потому что эти дети подрастали; и тогда гипноз продолжал работать. Потом они становились старыми, но и тогда гипноз продолжал работать. Он не изменялся с годами.

Гурджиев играл, бывало, со стариками, рисуя вокруг них круг, и старик начинал кричать: «Не делай этого, не делай этого», - и выпрыгивал из круга до того, как он был закончен. Если круг завершен, выскочить невозможно, вы пойманы. А этот мальчик, - кто знает, вернется ли он? Пока круг нарисован лишь наполовину, кое-что еще открыто: можно сбежать. Тогда можно спастись, иначе вы оказываетесь просто пойманными. Гурджи-еву много раз удавалось завершить круг. Тогда даже старый человек просто садился, совсем как маленький ребенок, и молил его: «Разорви свой круг».

Гурджиев использовал этот прием множеством способов — использовал он и многие другие приемы, которым выучился от этих людей. Он использовал упражнение, которое называлось «останови упражнение», он демонстрировал его по всему миру, особенно в Америке и Европе. Он учил танцам, странным танцам, потому что никто не знал, что то были танцы кавказских кочевников... странные инструменты и странные танцы...

У них была странная пища, и Гурджиев выучился готовить ее. Его ашрам вблизи Парижа был чем-то совершенно не от мира сего. Его кухня была полна странных вещей, странных специй, о которых никто никогда не слышал, и он сам готовил диковинные блюда. Всему этому он выучился у кочевников. И эти блюда давали определенный эффект. Определенная пища дает определенные эффекты; определенные танцы дают определенные эффекты; определенные барабаны, инструменты дают определенные эффекты.

Гурджиев увидел, что если играть определенную музыку и танцевать определенные танцы, то тогда люди оказываются способными танцевать на раскаленных углях и не обжигаться. Танец создает в людях определенную энергию, и они оказываются в состоянии обойти закон огня - закон низкого уровня. Конечно, если сознание знает что-то более высокое, оно может обходить более низкие законы.

Все истории о чудесах - не что иное, как истории о людях, познавших более высокие законы; естественно, тогда низшие законы не действуют. Гурджиев сам видел все это, он пережил это, когда был ребенком, а ведь дети очень любознательны. Не было ни отца, ни матери, чтобы запретить ему делать, что он хотел, поэтому он мог экспериментировать всеми способами. И когда он заканчивал с одной группой кочевников, он просто переходил к другой, потому что у другой группы можно было выучиться чему-то другому. Все его упражнения были разработаны на основе опыта этих кочевников.

Остановленное упражнение имело огромное значение, оно было, по-видимому, величайшим вкладом в современный мир, - а мир даже не понял этого.

Гурджиев говорил своим ученикам, чтобы они занимались всеми видами деятельности: кто-то копает в саду, кто-то рубит дрова, кто-то готовит пищу, кто-то моет полы. Выполняются все виды деятельности, но при одном условии: когда он говорит: «Остановись!» - тогда, где бы вы ни были, в какой бы позе вы ни оказались, вы должны замереть. И не следует хитрить, ведь тогда потеряется весь смысл упражнения.

Например, если ваш рот открыт, и вы видите, что Гурджи-ева нет рядом, и вы закрываете рот, чтобы отдохнуть, то вы упускаете весь смысл упражнения. Одна ваша нога поднята, -вы шли, - а другая опущена; внезапно раздается призыв: «Остановись!» Вы должны остановиться, прекрасно осознавая, что вскоре упадете; вы не можете долго стоять на одной ноге. Но в этом весь смысл упражнения: какими бы ни были последствия, вы просто останавливаетесь, как вы есть, становитесь статуей.

Вы удивитесь, насколько такое простое упражнение освобождает вашу осознанность. Ни Будда, ни Патанджали, ни Махавира не знали, что есть такое простое упражнение... оно совсем не сложное.

Когда вы замираете подобно статуе, вы даже не моргаете; вы стоите точно так же, как стояли в тот момент, когда услышали слово «Остановись!» Это просто остановка и ничего более. Вы удивитесь тому, что внезапно становитесь замерзшей статуей, -и в этом состоянии вы можете видеть себя насквозь.

Вы постоянно занимались какой-то деятельностью, - а с деятельностью тела ассоциируется и деятельность ума. Невозможно разделить их, поэтому, когда тело полностью останавливается, немедленно там же и тогда же останавливается и ум. Вы можете видеть свое замершее тело, как будто это не ваше тело; вы можете видеть ум, неожиданно неподвижный, ведь он потерял свою ассоциацию с телом в движении.

Этот психологический закон ассоциации был открыт еще одним русским, Павловым. Гурджиев знал его задолго до Павлова, но он не интересовался психологией, поэтому и не разработал его в таком виде. Идея этого закона пришла к Павлову от тех же кочевников, но он двигался в ином направлении, — он был психологом. Он начал разрабатывать «закон ассоциации».

Павлов давал пищу своей собаке и во время подачи пищи звонил в колокольчик. Колокольчик и хлеб не имеют ничего общего друг с другом, но для собаки они вступают в ассоциацию. Всякий раз, давая собаке хлеб, Павлов звонил в колокольчик. Через пятнадцать дней он просто звонил в колокольчик, и у собаки вываливался язык, готовый к приему хлеба. Где-то в мозгу собаки колокольчик и хлеб перестали быть двумя разными вещами.

Гурджиев выполнял работу гораздо более высокого уровня. Он нашел простой способ остановки ума. Люди на Востоке на протяжении столетий старались концентрировать ум, увидеть его, остановить его, - а Гурджиев нашел для этого способ, основанный на физиологии. Но это было не его открытием, он просто нашел то, что делали кочевники.

Гурджиев кричал: «Остановись!» — и все замирали. А когда тело неожиданно замирает, ум чувствует себя немного странно: что случилось? Ведь ум не имеет ассоциации с замершим телом, он просто шокирован. Они находятся в сотрудничестве, в глубокой гармонии, движутся вместе. И вот тело полностью замерло, что делать уму? Куда ему деться?

На мгновение наступает полная тишина; и даже этого единственного мгновения тишины достаточно, чтобы дать вам почувствовать вкус медитации.

Гурджиев разрабатывал танцы, и во время таких танцев внезапно кричал: «Остановись!» В танце вы не знаете, в какой позе окажетесь. Люди просто падали на пол. Но даже если вы падаете, упражнение продолжается. Если ваша рука находится в неудобном положении, прижата телом, вы не должны устраивать ее поудобнее, потому что это означает, что вы не даете уму шанса остановиться. Вы все еще слушаетесь ума. Ум говорит: «Неудобно, устройся поудобнее». Вы же не должны ничего делать.

В Нью-Йорке, когда он демонстрировал свой танец, Гурджиев выбрал очень странную ситуацию. Все танцоры стояли в ряд, и на определенной стадии танца, когда они, танцуя, двигались вперед и стояли вслед за первым танцором на краю сцены, Гурджиев сказал: «Остановись!». Первый человек упал, упал второй, упал третий, - весь ряд упал друг на друга. Но стояла мертвая тишина, никто не двинулся.

Один из зрителей, видя все это, впервые испытал переживание медитации. Он не делал этого упражнения, он просто видел его. Но видя, как такое множество людей внезапно остановились и упали, упали как мертвые, без малейшего усилия изменить позу или что-нибудь еще... Похоже было на то, что всех их парализовало.

Этот человек сидел в первом ряду, и, не зная того, он остановился, замер в позе, в которой находился: его глаза перестали мигать, дыхание прекратилось. Видя эту сцену, - он пришел, чтобы посмотреть на танец, но что же за танец это был? - внезапно он почувствовал, как энергия нового вида поднимается в нем. И это было так тихо, он настолько наполнился осознанностью, что стал учеником. В ту же ночь он пришел к Гурджиеву и сказал: «Я не могу ждать».

Быть учеником Гурджиева было очень трудно; он делал почти невозможное. Он был изобретателем тяжелых задач. Можно допустить какие-то вещи, если виден хотя бы какой-то их смысл, но с Гурджиевым была та проблема, что не было очевидного смысла.

Имя этого человека было Николл. Гурджиев сказал: «Не так-то просто стать моим учеником».

Николл сказал: «Так же не просто отказать мне. Я пришел, чтобы стать учеником, и я стану им. Вы можете быть трудным Учителем, я знаю; я трудный ученик!» Оба человека посмотрели в глаза друг другу и поняли, что они из одного племени. Этого человека нельзя было упустить.

Николл сказал: «Я не уйду. Я буду просто сидеть здесь всю жизнь, пока вы не примете меня как ученика», - и этот случай с Николл ом был единственным случаем, в котором Гурджиев принял ученика, не напакостив ему; в других случаях он был очень тяжелым человеком. Даже с таким человеком, как П.Д.Успенский, который сделал Гурджиева всемирно известным, - даже с ним Гурджиев был тяжелым.

Успенский вспоминает, как они путешествовали из Нью-Йорка в Сан-Франциско на поезде и Гурджиев посреди ночи начал делать нечто отвратительное. Он не был пьян, он не пил даже воды, но вел себя как пьяный, - ходил от одного купе к другому, будил людей, разбрасывал их вещи. Успенский, следуя за ним, сказал: «Что вы делаете?» - но Гурджиев не слушал его.

Кто-то остановил поезд стоп-краном: «Похоже, этот человек сошел с ума!» Потом пришел кондуктор и полицейский. Успенский извинился и сказал: «Он не сошел с ума и не пьян, но что делать? Мне очень трудно объяснить вам, что он делает, потому что я и сам не знаю». И вот прямо перед кондуктором и полицейским Гурджиев выбросил чей-то чемодан в окно!

Полицейский и кондуктор сказали: «Ну это уже слишком.

Держите его в своем купе, мы дадим вам ключ. Закройтесь изнутри, иначе мы вас обоих выбросим на следующей станции».

Естественно, Успенский, с одной стороны, чувствовал смущение, и, с другой стороны, он был взбешен, - почему этот человек ведет себя так отвратительно. Он подумал: «Я же знаю, что он не сумасшедший, я знаю, что он не пьяный, но...» Гурджиев вел себя дико, кричал что-то по-русски, вопил по-русски, по-кавказски, — он знал много языков, — но в тот момент, когда дверь закрылась, он тихо сел и улыбнулся. Он сказал Успенскому: «Ты как?»

Успенский сказал: «Это вы меня спрашиваете: "Ты как?"! Вас могли бы засадить в тюрьму, и меня тоже, - ведь я не мог бы оставить вас в таком положении. В чем цель всего этого?»

Гурджиев сказал: «Тебе нужно понять это. Все это я делал для тебя, а ты спрашиваешь меня, в чем цель? Цель в том, что не нужно реагировать, не надо смущаться, не надо беситься. Какой смысл испытывать смущение? Что из него получишь? Ты теряешь хладнокровие, не выигрывая ничего».

«Но, - сказал Успенский, - вы выбросили тот чемодан в окно. Как быть с тем человеком, чей чемодан вы выбросили?»

Гурджиев сказал: «Не беспокойся - это твой чемодан!»

Успенский посмотрел вниз и увидел, что его чемодана нет. Что делать с таким Учителем! Успенский пишет: «Я почувствовал желание сойти на следующей станции и вернуться назад в Европу... что еще будет вытворять этот Гурджиев?»

А Гурджиев сказал: «Я знаю, о чем ты думаешь, - ты думаешь о том, чтобы сойти на следующей станции. Храни хладнокровие!»

«Но, - сказал Успенский, - как я могу оставаться хладнокровным теперь, когда мой чемодан выброшен, а вместе с ним и вся моя одежда?»

Гурджиев сказал: «Не волнуйся, - твой чемодан был пустым. Твою одежду я переложил в свой чемодан. Ну, теперь-то остынь».

В другой раз, когда он был на Кавказе, а Успенский был в Лондоне, Гурджиев послал Успенскому телеграмму: «Приезжай немедленно!» А когда Гурджиев говорит «Немедленно», это означает немедленно/

Успенский был занят какой-то работой, но тут же оставил ее, собрался немедленно, покончил со всеми делами и отправился на Кавказ. В те дни в России была революция, и поездка на Кавказ была опасным делом, абсолютно опасным. Люди бежали из России, чтобы спасти свои жизни, так что въезд в Россию такому известному человеку, как Успенский, хорошо известному математику, всемирно известному... Он был также хорошо известен как антикоммунист, он не был за революцию. Так что вызывать его в Россию и, кроме того, так далеко, на Кавказ...

Чтобы добраться до Гурджиева, нужно было проехать через всю Россию, а тот находился в маленьком местечке; в Тифлисе, но если Гурджиев звал... Успенский отправился. Когда он приехал, он по-настоящему кипел, ведь ему пришлось проезжать мимо горящих поездов, станций, зарезанных людей и трупов на платформах. И как это ему удалось - он сам не мог поверить тому, что ему удалось добраться до Гурджиева. И что же сказал ему Гурджиев? Он сказал: «Ты приехал, теперь можешь уезжать: цель была в исполнении. Увидимся позже в Лондоне».

Вот такой человек... У него есть цель - в этом нет сомнения, - но странные у него способы работы. Он не считался даже с Успенским. Успенский так рассердился, что после этого инцидента прекратил все отношения с Гурджиевым, ведь этот человек втянул его в самую пасть смерти без всякого смысла! Но Успенский упустил смысл. Если бы он уехал так же тихо, как приехал, он стал бы просветленным ко времени прибытия в Лондон, - но он упустил смысл.

Такой человек, как Гурджиев, может иногда совершать поступки очевидно лишенные смысла, но они всегда осмысленны.

Николл стал его учеником и был вынужден пройти через многие странные задания, странные во всех отношениях. Ни один Учитель до Гурджиева не пробовал такие странные способы. Например, он заставлял учеников есть; есть все время; он постоянно заставлял: «Ешьте!» Учителю нельзя сказать нет. До слез на ваших глазах он повторял: «Ешьте!»... и эти специи, кавказские специи — индийские специи ничто по сравнению с ними! Все ваше горло горит, вы чувствуете, что ваш живот, ваши кишки в огне, а он говорит: «Ешьте! Все время ешьте, пока я не скажу остановиться».

Он имел во всем этом некоторый скрытый смысл. Есть некоторая точка для вашего тела... Как раз на днях я говорил вам, что для тела наступает некоторый момент, когда, если вы поститесь, через пять дней тело изменяет свою систему. А именно, тело начинает поглощать свой собственный жир и больше не испытывает чувства голода. Это один из использованных им методов. Есть еще один подобный метод, но в противоположном направлении.

Есть состояние, при котором вы уже не можете есть, но учитель говорит: «Продолжайте». Он пытается подвести вас к пределу возможностей всей вашей физиологии, которых вы сами никогда и не касались. Мы всегда где-то посредине. Мы и не постимся, и не пируем, как Гурджиев; мы всегда где-то посредине. Тело пребывает в установившейся рутине; отсюда и ум тоже устанавливается в своем способе движения. Пост разрушает это движение.

Вот почему пост оказывается таким важным во всех религиях. Через пятнадцать дней он подводит вас к тому моменту, когда вы просто начинаете забывать мысли. Начинают появляться все большие провалы; на протяжении часов не возникает ни одной мысли, а спустя двадцать один день ваш ум совершенно пуст. Странно, что когда живот совершенно пуст, то он вызывает синхронную реакцию и в уме - и ум становится совершенно пустым.

Пост не является сам по себе целью. Только идиоты следуют посту как цели в себе. Пост — всего лишь метод приведения вас к той ступени, когда вы можете испытать состояние не-ума. Когда такое состояние испытано, вы можете вернуться обратно к пище. Тогда больше нет проблем, вы узнали путь. И потом, нормально питаясь, вы можете снова возвращаться в это состояние в любое желаемое для вас время.

Гурджиев делал прямо противоположное, ведь именно этому он выучился у кочевников. То были люди совершенно иного рода. У них не было никаких священных писаний. У них не было никаких людей, подобных Будде, Махавире или любым другим, но они передавали из поколения в поколение, устно, определенные методы, которые отец передавал сыну. Гурджиев выучился этим методам у кочевников. Они едят очень много, и едят, и едят, и едят. Наступает момент, когда больше есть невозможно, - и это та точка, когда Гурджиев заставляет вас есть!

Если даже тогда вы говорите «да», то внезапно наступает состояние не-ума, потому что в вас разрывается весь ритм тела и ума. Теперь для ума оказывается невозможным ухватить, что же происходит. В этой ситуации ум не может больше работать. Он не знал этого раньше, потому что — всегда помните это — ум в точности подобен компьютеру. Это биокомпьютер, он действует в соответствии со своей программой. Вы можете осознавать это, вы можете не осознавать этого, но ум действует в соответствии со своей программой. Прервите где-нибудь программу... А прервать программу можно только на концах, только на границе, когда вы останавливаетесь перед пропастью.

Гурджиев заставлял людей выпивать так много алкоголя, - все виды алкогольных напитков, - что люди почти сходили с ума; они были настолько пьяны, что полностью забывали, кто они. А он продолжал давать им алкоголь. Если они падали, он тряс их, сажал их и вливал им еще, ведь есть момент, когда человек подходит к такой точке, когда все его тело, все его сознание полностью повержено интоксикацией. В этот момент начинает говорить подсознание.

Чтобы проделать это, Фрейду требовалось три, четыре, пять лет. Гурджиев же проделывал это за одну ночь! Начинает говорит ваше бессознательное, оно дает все ключи к вам, такие ключи, которых вы даже и не осознаете. А вы и не узнаете, что сами отдали эти ключи Гурджиеву, - но он-то знает. И он будет работать в соответствии с этими ключами: какие упражнения подойдут вам, какие танцы окажутся подходящими для вас, какая вам нужна музыка.

Все эти ключи были даны вашим подсознанием. Вы не осознавали этого, потому что вы были полностью в интоксикации. Вас не было, когда он работал над вашим подсознанием и убеждал его отдать ему все ваши ключи. Они были вашими секретами, - и эти ключи попали ему в руки. Поэтому, если кто- -нибудь отказывался: «Я не могу больше пить», — он выбрасывал его. Он говорил: «Тебе здесь не место».

Закон кармы - это нечто психологическое: не законное, не социальное, не моральное, но что-то психологическое. Он не работал подобным образом до настоящего времени.

Что бы вы ни делали, все несет в себе свое следствие.

Не имеет значения, называете вы это хорошим или плохим, ведь то, как вы называете это, - хорошим или плохим, - будет зависеть от вашей обусловленности.

Если вы едите мясо и являетесь мусульманином, христианином или евреем, то нет вопроса о том, что это «плохо». Другие могут совершать то же самое действие, но их моральная интерпретация будет совершенно иной. Если вы джайн, буддист или брамин, - то, прежде всего, вы не можете есть мяса, а если вы едите его, то совершаете то же самое действие, но ваша интерпретация заключается в том, что вы совершаете плохое действие, плохой акт.

Вот джайн ест мясо, и христианин ест мясо - действия одинаковые, но для христианского сознания это хорошее действие, для джайнского сознания - плохое. Действие в точности одно и то же, но сознание разное, потому что это вопрос психологии, а не вопрос природы. В противном случае последствия были бы теми же самыми.

Их психологии различны; у них разные умы, разные обусловленности. Джайн будет испытывать чувство вины, будет испытывать великий страх. Он впадет в самообвинение, будет чувствовать себя совершенно недостойным, выпавшим из благодати. Вот оно следствие, но это не следствие действия: это всего лишь следствие действия, преломленного в его психологии.

Христианин не почувствует в этом ничего плохого, фактически он будет весьма счастлив, - то была хорошая еда, и он наслаждался ею. И вот теперь он сидит в своем кресле для отдыха с сигарой в руках, наслаждаясь собой, получая удовольствие от того, какая вкусная была пища. Вы думаете, это было последствием его действия? Нет, это не так. Это просто другая психология.

Если вы действительно хотите знать, что приносит действие, то вы должны отбросить вашу психологию; тогда вы познаете закон кармы - не раньше. До этого вы будете знать только то, что этот закон работает посредством вашего ума, а ваша психология полностью изменяет его.

Для джайна это грех, и он отправится в ад; для христианина же нет никаких проблем. Иисус ел мясо, Моисей ел мясо, я полагаю, что Бог тоже должен есть мясо, особенно еврейский, христианский и мусульманский Бог. Нельзя лишать Его такого питания, такой изысканной пищи. Или вы полагаете, что можно все время держать его вегетарианцем?

Однажды передо мною жил доктор, бенгальский доктор, доктор Датта. Бенгальцы не являются вегетарианцами. Время от времени, когда я был болен или что-нибудь такое, - он был очень по-дружески расположен ко мне и приходил навестить меня. Моя тетя, которая жила вместе со мною, спрашивала его: «Доктор Датта, что-нибудь о еде, — что он должен есть, чего есть не должен?»