Глава 4

Глава 4

Утро только-только начинало разгораться, небо над головой пребывало еще в густо-фиолетовой дреме, но на востоке из-под темной плотной завесы уже начинало выкарабкиваться ленивое невыспавшееся солнце. Минут десять, и оно окрепнет, наберет силу и просто сдвинет в сторону плотный тяжелый занавес, на котором так ярко и празднично только что сияли звезды. И тогда — держись, европейцы! Ни белую изнеженную кожу, ни светлые волосы, ни упакованные в темные очки глаза радушное малийское светило не пощадит.

Дожидаясь микроавтобуса, который, как сказал хозяин отеля, заедет еще до рассвета за двумя туристами-англичанами, чтобы везти их в Мопти, Макс снова попробовал позвонить Ольге и Моду. И снова — безрезультатно.

Ну ладно, к Ольге не пробиться, хотя, Анталия — не Москва, не так уж и далеко. А вот почему Моду не отвечает? Неужто не стал его дожидаться и один рванул к догонам? Вряд ли. Скорее всего, просто проблемы со связью. В Мали это запросто.

Англичане, пожилая чопорная чета, едва кивнув Барту, забрались внутрь микроавтобуса и тут же устроились подремать, решив, видно, добрать по пути те часы сна, которыми пожертвовали ради раннего подъема. Макс же устроился рядом с водителем: он любил во время путешествий глазеть по сторонам, а лучшего места для обзора, чем переднее сиденье, и не придумать.

Центр города закончился быстро, и за окнами микроавтобуса потянулись рыбацкие лачуги — самая распространенная столичная постройка. Тут уже вовсю кипела жизнь, трудовые будни работяг одинаковы во всех странах мира: раньше встанешь — больше шансов не остаться голодным.

Дорогу от Бандиагары до Мопти Барт знал вдоль и поперек. Узкое, но довольно ровное полотно, ухоженное и гладкое. Если б еще не лежачие полицейские, которые понатыканы у каждой деревни, то путь и вовсе сократился бы вдвое. А так, только разгонишься — приходится тормозить. Малийцы же своими лежачими полицейскими, как несомненным признаком цивилизации, Макс знал, очень гордились. Как и бесчисленными дорожными постами. Вроде и движение на шоссе не назовешь интенсивным, и лихачей, летящих со скоростью самолета, не встретишь, а доблестная полиция бдит денно и нощно.

— Француз? — поинтересовался водила-малиец, когда микроавтобус, наконец, вырвался на простор саванны.

— Русский, — улыбнулся Барт.

— Москва?

— Ленинград.

— Да ты что! — Водила даже подскочил на сиденье, ударив обеими ладонями по рулю. — Ленинград? У меня брат там учился, в Политехническом. — Он протянул Барту фиолетово-розовую ладонь. — Жозе! Я тоже должен был, да тут Советский Союз развалился. Но по-русски еще многое помню! Хочешь, скажу?

— Давай! — с любопытством повернулся к нему Макс.

Малиец вдохновенно расширил глаза, зашевелил губами, вспоминая чужой язык.

— Мать вашу… — и дальше в течение, минимум, трех минут, речитативом, как хорошо заученное стихотворение, в открытое окно микроавтобуса на всю североафриканскую саванну зазвучал отборный русский мат.

Отхохотавшись, Барт вытер слезы, еще похрюкивая от несравненного удовольствия, заикаясь от конвульсивных колик, терзающих язык, спросил:

— Брат научил?

— Конечно, — гордо кивнул водила. — Он у меня очень умный. В Бельгии работает. Я-то еще умнее, как отец говорил, но не повезло.

Макс превосходно понимал, о чем печалился чернокожий матерщинник. Большой советский брат в шестидесятые-семидесятые годы прошедшего века был для юного африканского государства, только что получившего независимость, чем-то вроде доброго волшебника. Рекой лились дармовые деньги на строительство социалистической экономики республики Мали, выбравшей правильную политическую ориентацию в виде марксизма-ленинизма.

Сюда, в Африку, то и дело отправлялись десанты геологов, врачей, инженеров, учителей, строителей… Плоды советско-малийской дружбы и по сей день украшают столицу страны в виде стадионов, больниц, школ. Вот тогда-то и стали чернокожие веселые африканцы появляться в аудиториях и общежитиях лучших советских вузов. Одним из них, видимо, и был брат водителя. Да что далеко ходить за примером? Он, Максим, четыре года прожил в одной комнате с Моду. Тем самым, который второй день ни в какую не хочет отзываться на его звонки. Ну да ладно. Это мы ему простим, — улыбнулся Барт. Главное, что Моду сумел договориться с хогоном, и они попадут в пещеру. То есть, по сути, впервые со времен Грийоля заветное сакральное место догонов откроется посторонним.

— Я русский в школе учил, — довольно доложил Жозе. — Тогда все малийцы изучали русский. Как раз в девяностом году должен был ехать в Ленинград, в Горный институт. На нас все и кончилось. Сначала думали — восстановится. Я долго ждал. Потому и учиться никуда больше не пошел, а вышло все по-другому. — Малиец вздохнул. — Жалко. Вы там между собой разбирались, а мы — в дураках остались. Знали бы, не стали бы вам в войне помогать!

— В какой войне? — изумился Макс.

— Во второй мировой, — объяснил водила. — Мой дед на стороне союзников воевал. Вообще, если б не африканцы, вы бы Гитлера ни за что не победили!

— Думаешь? — Барта настолько поразило это неожиданное заявление, что он сдвинул на лоб солнечные очки, за что и был немедленно наказан обильными слезами: солнце уже вовсю хозяйничало на небе, и глаза без защитных темных стекол просто не выдерживали его сияние.

— Конечно, — убежденно подтвердил Жозе. — Вы же уже едва ноги таскали, если б не наша свежая кровь…

— А много малийцев воевало? — осторожно, чтоб не задеть патриотические чувства спутника, полюбопытствовал Барт.

— Много, — кивнул водитель. — У нас в каждом городе есть памятник Малийским стрелкам. Вот и считай.

По сведениям Барта, «дикая дивизия», состоящая из выходцев Мали и Сенегала, если чем и прославилась во второй мировой, то отнюдь не бесстрашием и отвагой, но демонстрировать свою осведомленность Макс не стал. В конце концов, у каждого народа свои герои. Кто знает, каких рассказов от героического дедули наслушался в детстве водила? Может, он искренне уверен, что флаг над Рейхстагом водрузили именно африканцы? Кто знает… патриотизм — штука сложная и малопонятная. Особенно здесь, среди унылой однообразной саванны. Хорошо, что англичане не знают французского, а то бы точно влезли в дискуссию! Тогда бы вообще вышло, что Советский Союз просто у англичан и малийцев всю войну под ногами путался…

* * *

Останкинские коридоры уже начинали наполняться привычной суетой, но еще вполне можно было проскользнуть к себе в редакцию, не застряв на каком-нибудь из поворотов с одним из многочисленных знакомых или коллег. Сосед по дому Димка, телефонный техник, которому Ольга позвонила, лишь только разошлись пасмурные сумерки за окном, с удовольствием составил Славиной компанию по пути на работу. Поэтому девушка чувствовала себя почти спокойно и в метро, и в маршрутке. Правда, поминутно, не замечая того, озиралась по сторонам, пытаясь вычислить в невыспавшейся утренней толпе посланцев жуткого Андре.

Димка же, с любопытством понаблюдав за ее пугливыми взглядами и странными ужимками, наконец, поинтересовался, что с Ольгой происходит. А в ответ получил невнятное и пространное объяснение о том, что за время командировки и отпуска Ольга совершенно отвыкла от скопления людей и теперь боится, что кто-нибудь заденет ее больную руку. Для верности Славина продемонстрировала совершенно здоровую конечность с небольшими расчесами от комариных укусов. Димке же, как джентльмену, этого оказалось вполне достаточно. Он покровительственно отобрал у девушки сначала пакет с кассетами, а потом и сумку и запихнул все это к себе в рюкзак: отдам, мол, в Останкино, иди себе налегке. Надо ли говорить, что возражать Ольга не стала и сразу заметно успокоилась: убить в метро не убьют и пакета теперь из рук не вырвут.

И вот теперь материал с кассет снова нужно перегнать на сидишку, кассеты спрятать в сейфе. Лучше всего — у главного. Целее будут.

Она уже вполне хорошо представляла себе программу: конечно, близнецы, конечно, чудеса на Сейв-Вэре, конечно, увы, Рощин. Куда ж без него? А поскольку о мертвых — или хорошо, или ничего, то будем считать, что тайна предательства Рощина и его жуткие попытки убить их с Максом похоронена вместе с его телом в глубинах безымянного озера…

Рощин-то и расскажет о главном — Арктиде. А его рассказ она будет иллюстрировать съемками сейдов. И от сейдов перейдет к теме тектонического оружия и к безумному немецкому ордену. Да, съемок в пещере нет, но это тоже — объяснимо. Придется просто воспользоваться компьютерными эффектами. И на них наложить Макса. Да, кусок с Максом вмонтируется потом, когда Барт вернется, но она же отлично знает, что он может сказать! После Макса она снова вернется к близнецам. И, пожалуй, кадрами свастики, выложенной из их тел, программу и закончит.

Славина поймала себя на мысли, что о смерти близнецов размышляет уже просто как о видеоматериале. Нет, боль и тоска, не покидавшие сердце с тех самых жутких дней, никуда не делись, они просто сжались в тугой комочек, чтобы не мешать течению мыслей. За долгие годы работы в журналистике Ольга вполне научилась отключать эмоции. Если того требовало дело.

Она ждала, пока техники закончат копирование на диск, и мысленно собирала программу, план за планом.

Секретарша главного, высоченная длинноногая Муся, вошла в кабинет, виляя бедрами так, что Славина, как всегда при встрече с ней, перепугалась, не снесет ли она своими костями стены узкого коридора.

— Ольга Вячеславовна, — похлопала лысыми ненакрашенными глазами Муся, — вот вы где! Шефу доложили, что вы приехали, и он срочно мечтает вас видеть…

— Прямо-таки мечтает? — не поверила Ольга.

— Именно, — устало прикрыла глазки Муся. — Мало того, что на работу притащился ни свет ни заря, видите, я даже накраситься не успела, так еще и злющий, как крокодил. Вот, потребовал, чтоб я вас нашла.

— А откуда он знает, что я приехала? — удивилась Славина. — Я ж раньше времени, никому не сообщала.

— Да он мне еще позавчера задание дал — попросить на проходной, чтоб сразу дали знать, как вы появитесь. Припекло, видно. Так что идите, ждет.

Недоумевая, что от нее могло понадобиться главному, и как-то нехорошо дрожа от непонятного тревожного предчувствия, Ольга потащилась в приемную вслед за Мусей.

Однако уже первый осторожный взгляд на растекшегося по креслу шефа развеял ее тревогу. Главный, это было видно, весьма тяготился недобрым похмельем. Судя по синеватому лицу и помятому воротничку сорочки, вчерашние трудовые будни затянулись до утра. Шеф старательно силился сдержать зевоту и изо всех сил таращил красноватые глаза, стремящиеся помимо воли хозяина немедленно закрыться.

— Приехала? — сварливо осведомился он, не поздоровавшись. — Нагулялась?

Ольга предусмотрительно промолчала, ожидая развития сюжета.

— Вот, народ! — горестно доложил главный. — Вот, жизнь! То — крайний север, то крайний юг. А тут сиди и отдувайся. Оправдывайся. Объясняйся. Звезды! — Он укоризненно покачал головой. — Нетленки ваяют. А начальство — принимай удар на себя. — Он раздраженно взглянул на наручные часы, поднес их к глазам, словно изумляясь нечеткости циферблата. — Муся! — страдальчески выкрикнул в сторону двери. — Где мой костюм? А рубашка?

— Там, где и всегда, — возникла в двери невозмутимая секретарша, — в шкафу. Что, мне вас переодеть, что ли?

— Брысь, — шевельнул рукой главный. — Не до глупостей. Меня в Думе ждут. — Тяжело поднялся, повернулся к Славиной. — Что там у тебя с мурманской программой? Когда?

— Что — когда? — насторожилась Ольга.

— Сделаешь когда? — скривился шеф, страдая от беспримерной тупости сотрудницы.

— Так… — Славина лихорадочно соображала, что ответить. Уже сам тот факт, что главный интересовался программой, которая по плану стояла еще не скоро, выглядел странным.

— Короче, — шеф снова скривился. — Давай все откладывай и ваяй Мурманск. Вот, звезды! — Снова всплеснул руками он. — На ее программу Би-Би-Си заявку сделало, а у нее — конь не валялся!

— Би-Би-Си? — Ольга обомлела, мгновенно вспомнив слова Андре.

— Би-Би-Си, Би-Би-Си, — ехидно передразнил главный. — И гляди, не вздумай за моей спиной! — Он грозно нахмурился. Тут же снова скривился: видно, голова болела изрядно. — Собственность канала. Первый эфир тут. Ясно?

Ольга осторожно кивнула.

— А что за спешка?

— Это я у тебя должен спросить! — Главный снова плюхнулся в кресло — ему совершенно не стоялось. — Что ты там за сенсации наснимала? Короче. Иди домой и работай. А то тут чешете языками по полдня, а дело стоит. Сколько времени надо? Недели хватит?

— Хватит, — согласилась Славина. — А монтаж?

— У-у-у! — взвыл шеф. — Сказал же, без очереди. Ну? Чего стоим? Кто работать будет?

— А можно, — Ольга даже задрожала от такой удачи, — можно, я исходники у вас в сейфе оставлю? Я уже все перегнала для работы. А кассеты — пусть у вас, а? Целее будут! А то эти, Би-Би-Си, знаете же, если им материал нужен, могут и того…

— Неси, — махнул рукой главный. — Правильно. Чтоб соблазна не было.

Уже выскакивая из кабинета, Ольга услышала страдальческий вопль:

— Му-уся!

Когда через пять минут гулко захлопнулась массивная дверца упрятанного в стену сейфа, Славина облегченно вздохнула: пока все складывалось удачно. И вопрос по срокам выхода программы сам собой решился, и исходники в надежном месте. И есть целая неделя для работы. Открытым, правда, остается вопрос про это самое Би-Би-Си. Что это — происки Андре или просто совпадение? Да, собственно, неважно. Главное — шеф заинтересован в том, чтобы программа быстрее вышла в эфир, то есть в этом их желания сходятся. А к концу недели уже и Макс подъедет. А когда состоится эфир…

Хорошо-то как! — радовалась Ольга.

Однако на смену радости тут же вылез страх. Видимо, сидел где-то совсем рядом, ждал своей минуты. Дождался.

Как она одна дома-то будет? Ну, замок можно поменять. А толку? Когда она свой нынешний ставила, ее уверяли, что вскрыть его иначе, чем вспоров автогеном дверь, невозможно! И что? Она же от ужаса работать не сможет. Станет к каждому шороху прислушиваться! Особенно после турецких встреч. Все же не каждый день тебя утопить пытаются… Да. И квартиры грабят тоже не каждый день…

Напроситься к кому-нибудь из друзей? Но в чужой обстановке она не умеет работать… Уехать?

Точно! Надо уехать в Питер! В квартиру Макса. Никому ничего не говорить. Мобильный при ней, она всегда на связи. Работает дома. Вот и решение! Правильно говорят, все гениальное — просто.

А если за ней следят? Она из дома на вокзал, они — за ней?

А зачем — из дома? Тут, на студии, всегда есть «завтрак туриста» — так журналисты называют пакет с самым необходимым на случай внезапной командировки.

Очень он сейчас пригодится! А до Комсомольской она доедет с кем-нибудь из новостников. Какая-нибудь съемочная группа да поедет в центр! Точно! Сейчас переоденется в резервные джинсы, кроссовки, нацепит бейсболку, очки. Поди, узнай утреннюю Ольгу Славину, в длинном белом плаще и на бордовых шпильках, в какой-то очкастой телевизионной девчонке, каких здесь вагон и маленькая тележка!

План вполне удался, и уже около часа ночи Ольга Славина, известная журналистка, лицо первого федерального телеканала, легко и свободно, точно зная, что за ней никто не следит, входила в двери знакомой квартиры в Академическом переулке Васильевского острова Санкт-Петербурга.

* * *

Жозе продолжал что-то увлеченно бубнить про историческую роль Африки и конкретно Мали в развитии мировой цивилизации, а Макс с удовольствием вглядывался в пролетающие пейзажи. Вернее, в один большой пейзаж: саванна за окном выглядела на редкость однообразно. Редкие куличи термитников, пожухлая от дождей слоновья трава, еще зеленая, но уже с ржавчиной, которая вот-вот сожрет до корней всю ее зеленую окраску, выровняв унылый пейзаж, и не только по ранжиру, но и по цвету.

Даже баобабы, застывшие по обе стороны дороги как языческие многорукие великаны, тоже не выглядят бодрыми и полными сил. Знают, бедолаги: еще пара недель, и придется сбросить листву, чтобы с честью встретить и пережить жару, и песчаные бури, которые накроют Мали в конце ноября.

Максу приходилось бывать тут в разное время. Больше всего ему нравился малийский ноябрь — сухой, теплый, почти безветренный. А вот январь, который он однажды почти полностью провел тут, чуть не свел его с ума дикой, иссушающей жарой и пыльными смерчами. С полгода потом ему казалось, что на зубах скрипит песок, а уши плохо слышат из-за набившейся в них пыли… Сейчас, если повезет, можно вполне комфортно провести время. И температура достаточно сносная, и ливни не очень докучают.

Пока — везло. Где-то вдали, там, откуда их микроавтобус так ловко удалялся, небо почернело и неряшливо обвисло, а тут, на подступах к Сегу, светило яркое солнце.

Пробудились британцы, завязался ничего не значащий легкий разговор о путешествиях. Жозе, ввиду незнания английского, лишь покряхтывал с сожалением, не в силах вставить ни слова в непонятную беседу. Выяснилось, что супруги хотят провести пару ней в Мопти, а потом двинуть в Дженне, полюбоваться суданской глиняной архитектурой. Макс с сомнением поинтересовался, уверены ли путешественники, что увидят что-либо путное, поскольку завершающийся сезон дождей наверняка размыл большинство глинобитных сооружений, но, как оказалось, спутников это не смущало. Вооруженные путеводителем, они твердо знали, что в принципе могут увидеть. А значит — увидят. В крайнем случае — додумают.

В Сегу приехали ровно в полдень. И сразу попали на местный базар. Вернее, базар тут же взял в кольцо микроавтобус в надежде поживиться содержимым толстых кошельков белых людей.

Макс, не отмахиваясь от назойливых продавцов, поскольку знал, что это совершенно бесполезно, с удовольствием выбрал Ольге празднично-яркий кусок боголана. На густо кирпичном фоне грубого хлопчатобумажного полотна особым, используемым только в Сегу способом были вытравлены причудливые узоры. То ли диковинные цветы, то ли переплетенные в страстном танце человеческие тела, а может, и просто раскорячившийся старый баобаб. Прелесть боголана в том и состояла, что ни один из кусков ткани не был похож на другой, а понять, что именно изобразил на холсте безымянный художник, не представлялось возможным.

Правда, фантазии, чтобы вообразить, как Ольга этим шедевром распорядится, у Барта не хватило. Может, юбку сошьет. Может, как скатерть использует. Разберется!

Торговцы, воодушевленные тем, что европеец заплатил, не торгуясь, тут же стали предлагать резные фигурки, глиняные поделки, бусы и серьги. Пришлось купить еще смешную круглую шляпу, с тульей ярко-синего, любимейшего малийского цвета и с отделанными светло-коричневой кожей полями. Такие шляпы, дошедшие до нынешних дней в абсолютной первозданности, очень надежно защищали и голову, и глаза, и уши и от солнца, и от песка. Так что, пока она не подарена Ольге, ею вполне можно воспользоваться самому. Не помешает. Это вам не легкомысленная бейсболка. Это — настоящее тенгаде, головной убор местных кочевников, людей суровых, знающих, как выжить в пустыне в любое время года. Они черт-те что на голову не натянут!

Барт представил, как Ольга наденет эту шляпу. Как будет крутиться перед зеркалом. Немедленно захотелось сграбастать эту тоненькую родную фигурку, сбросить ко всяким шутам с любимой головы глупое африканское сомбреро. Чтоб не мешало! Приподнять беззащитный подбородок и…

Макс едва справился с собой. Таким реальным и ощутимым было близкое девичье лицо, родные сладкие губы с едва заметной родинкой в уголке рта, слева…

Когда он ее увидит? Через неделю? Он и не предполагал, что успел так соскучиться. Он вообще не предполагал, что еще не разучился скучать. Волк-одиночка, известный ученый, исползавший на пузе, как у них говорят, полпланеты. Автор открытий и книг. Женщины для него никогда не были проблемой. Ни в каком смысле. После первого, давнего, глупого юношеского брака он твердо знал, что одному — лучше. Проще, спокойнее, надежнее. Дети его интересовали мало, видно, отцовские гены были не очень развиты. А иметь постоянную спутницу при его образе жизни — бесконечных путешествиях, которые, надо сказать, он сам любил больше всего на свете, — представлялось лишним и ненужным. И вот — Ольга.

За любую ее ресничку он готов был отдать жизнь, не задумываясь.

Как так вышло? Обычная командировка, обещавшая поначалу лишь приятности, обернулась смертельно опасным предприятием. Думал ли он, что спасает не только свою жизнь? Чувствовал ли ответственность за нечаянную спутницу? Нет. Действовал, как всегда в таких ситуациях. Должен был найти выход и искал. А когда все кончилось, и они, вопреки всему, остались живы, вышло, что эта жизнь, за которую он так отчаянно боролся, без Ольги ему не нужна. Она просто не имеет смысла, если рядом не будет смешной, храброй, худенькой девушки, в которой, не зная, вряд ли можно было угадать известную журналистку.

Почему-то стало тревожно. Вроде, и поводов нет, Ольга на охраняемом курорте, среди множества доброжелательных людей, а ко времени ее возвращения в Москву и он подъедет. И все равно — где-то в области сердца — или души? — нет-нет, да и начинал возиться холодный неприятный червячок беспокойства.

Как она там? Все ли в порядке? С другой стороны, жила же она без него столько лет! Не маленькая! Нет, любовь все-таки штука странная! Словно от тебя частичку оторвали и оставили там, далеко. Теперь эта частичка, насильно отторгнутая, ноет. Да так болезненно! Выход один — не думать об Ольге. А не получается! Все время перед глазами ее улыбка. Или она — спящая. Или — сидит за компьютером и мусолит во рту ручку. Как ребенок, честное слово!

- Месье, — подошел к нему пожилой малиец, — купите своей супруге подарок! Магический. На счастье. — И протянул Максу бренчащую на толстой проволоке связку разномастных грубых колец.

Если что и собирался Барт привезти Ольге из Мали, то именно вот такое магическое кольцо. Их тут делали кузнецы, люди уважаемые и достойные. Внутрь кольца впаивали крошечную бумажку с цитатой из Корана или каким-нибудь пожеланием, которое, по поверью, не только непременно сбывалось, но и ограждало владельца от дурного глаза и злых сил. Но этот подарок он намеревался купить именно у догонов, у знакомого кузнеца, старосты одной из деревушек, который ваял эти украшения всю жизнь. Посему от настойчивых предложений торговца из Сегу пришлось отказаться.

Конечно, можно было бы прикупить таких побрякушек несколько. И для Ольги, и для ее подруг. Например, для милой мурманской Маши. Но еще одно малийское поверье строго-настрого указывало, что эти магические кольца можно дарить только самым близким людям. Именно тогда они несут силу. Если же их использовать просто как сувенирные безделушки, то чудес от них ждать не стоит. Духи не любят, когда с их посланиями обращаются без должного уважения. А ежели что, еще и наказать могут. Так что рисковать он не будет. От греха подальше.

Подошли затарившиеся диковинками сегуанского базара англичане.

— Пора?

На миссис красовалась точно такая же шляпа, как Барт купил Ольге, и ясноглазая англичанка походила на забавного, хоть и изрядно постаревшего Незнайку.

У единственной городской достопримечательности — величественных ворот, разделяющих Сегу на две части — кварталы племен бамбара и бобо, водитель притормозил.

— Бамбара! — с гордостью стукнул он себя в грудь. — Отсюда в восемнадцатом веке началась слава Мали.

Ну да, — подумал Барт, — это примерно то же самое, как и победа Африки во второй мировой войне.

К восемнадцатому веку Мали, как государство, уже и в расчет никто не принимал! Хотя расцвет Сегу пришелся именно на это время. Тогда как раз бамбара, к которым, судя по всему, принадлежал и водитель, и стали главенствующим племенем Мали. Тут в Сегу, говорят, были построены великолепные дворцы. Вероятно, тоже из глины. Иначе хоть что-то от этих дворцов должно было бы остаться, а так — полный ноль.

Британская чета с достоинством выползла из транспорта и минут пятнадцать отдала фотографированию на фоне возрожденной достопримечательности.

— Зачем тебе догоны? — завел разговор Жозе, обрадованный, что англичане заняты делом, и он, наконец, может поговорить с пассажиром. — Пиши лучше про бамбара. У нас тоже есть легенды. И сказки! А догоны… кто про них знает?

— Слушай, — Макса давно занимал этот вопрос. — А, в самом деле, почему догоны не значатся в перечне малийских племен? Бамбара есть. Манде, пель, вольтайк, — Барт перечислял ведущие народности, — туареги, мавры, даже сонгаи, которых всего ничего, а догонов — нет. Не знаешь, почему?

— А чего тут знать? — радостно ухмыльнулся водитель. — Какой от твоих догонов толк? Одни сказки. Как пришли, так и уйдут. Старики говорят, они не наши, и у нас ненадолго. Срок придет, и вернутся туда, откуда явились. — Малиец глубокомысленно задрал голову к небу. — Спустится летающая тарелка и заберет всех твоих догонов. Никого не останется! А Мали будет существовать вечно! Мы — великая страна!

— А когда этот срок придет, известно? — заинтересовался Макс.

— Нет. Это — тайна. Старики говорят, что догоны вообще не люди, а роботы. Ну, марсиане, понимаешь? Космический корабль сломался, вот их сюда и сбросили, чтобы наши земные секреты выведать.

— Разведчики, что ли?

— Типа того. Вот они и сидят в своих скалах, ждут, когда обратно заберут. Ты живого догона когда-нибудь видел? С ними же поговорить не о чем! Дикие люди! О цивилизации — никакого понятия! В барабаны бьют, духов вызывают, в масках прыгают. Ты раньше в Бандиагаре был? Нет? Тогда сам увидишь. Одни голые скалы. Разве нормальный современный малиец там жить может?

Увековечившие себя британцы вернулись в автобус, и компания, наконец-то, все же тронулась в Мопти.

Микроавтобус не успел еще вырулить за пределы Сегу, как за окнами резко потемнело, словно внезапно закончился день, сильный язык ветра слизнул с дороги пыльную чешую, и хлынул дождь. Мощный, тяжелый, плотный. Пришлось тут же задраить окна, чтобы не вымокнуть насквозь, в автобусе тут же запахло влажной пылью и острой кожей от купленных в Сегу шляп.

Сквозь серые потоки воды окрестности проглядывали плохо, саванна стала почти неразличимой, а оттого еще более скучной. Барт прикрыл глаза и задремал. Вернее, ему казалось, что задремал. На самом же деле, глубоко и крепко заснул. Потому что, когда водитель вдруг радостно саданул его в бок и громко возвестил: «Мопти, приехали!» — оказалось, что и глаза не хотят открываться, и неудобно скрюченная рука предметно затекла.

Макс открыл глаза и прямо перед собой увидел роскошное серо-голубое полотно Нигера, украшенное празднично белыми двухэтажными прогулочными пирогами и разноцветными каноэ.

— Африканская Венеция! — гордо возвестил Жозе. — Переведи им! — кивнул он в сторону глазеющих по сторонам восхищенных англичан.

Дождь, видимо, только что кончился, по узким улочкам прямо в Нигер неслись потоки воды, чернокожие «гондольеры» белозубо улыбались с острых носов своих лодок, зазывно маша руками. Умытое солнце радостно дробилось тысячами радуг в кронах деревьев, ручейках и лужах, немыслимо сияло в огромном зеркале Нигера, бликовало в окнах близлежащих домов.

— Венеция? — обрадованно переспросили англичане. — Очень похоже!

* * *

За два дня в Москве Рощин успел очень многое. Практически все, что наметил. Один день предметно провел в университетской библиотеке, тщательно изучая карты тектонических разломов и настойчиво продираясь через буреломы геологических, геофизических, географических и почвоведческих терминов. На второе утро встретился с давними приятелями, вдоволь назадавался вопросов, на которые не нашел ответа в научных трудах. По всему выходило, что план, созревший в его голове, был не просто хорошим — гениальным! И если все же удастся уговорить Славину, то все должно получиться. Собственно, почему «должно»? К черту сомнения! У него все выйдет именно так, как задумал. И никак иначе.

Смущало одно: данные, которыми великодушно снабдили его московские приятели, были не очень свежими. То есть последним измерениям стукнуло уже лет десять. Конец прошлого века. Параметры же более новые, как выяснилось, имелись только у узких специалистов, которые над ними работали. Увы, знакомцев Рощина среди них не нашлось. Влад не был геофизиком, но вполне осознанно догадывался, что последние мировые катаклизмы, типа цунами и землетрясений, могли совершенно конкретно повлиять на строение планеты.

— Саня, — пытал Рощин своего давнего университетского приятеля-гляциолога, — ну неужели, если ты скажешь, что эти данные тебе нужны для того, чтобы сопоставить изменения в положении земной коры относительно движения льдов, тебе откажут?

— Попробую, — неуверенно ответил тот, — но обещать ничего не буду. Есть один человечек, но где он сейчас…

Вечером, когда Рощин, не дождавшись звонка, уже собирался спать, приятель объявился.

— Влад, давай руки в ноги и ко мне. Серега ждет.

Серега и был тем самым ученым-геологом.

— А зачем тебе это? — спросил он у Рощина, едва пожав руку. — Санька сказал, что ты с Кольского полуострова, у вас там, вроде, все спокойно.

— Да я одну свою теорию проверяю, — уклончиво объяснил Рощин. — Арктида меня интересует, слышал?

— А, ну как же, древний материк! Центр мироздания!

— Рощин там среды протоцивилизации откопал, — с гордостью доложил Саня.

— Да ну? — загорелся геолог. — Расскажи!

Часа через полтора, когда Рощин, прерываемый постоянными вопросами и не менее постоянными восторженными восклицаниями, изложил свою циркумполярную теорию зарождения человечества и щедро подкрепил фотографиями сейдов, геолог, почмокав от удовольствия языком, важно сказал:

— Спрашивай. Все, что знаю, скажу. Наш человек, — объясняюще повернулся он к гляциологу. — Фанат. А в современной науке без фанатизма нельзя. Ничего путного не добьешься.

— Вот ты мне скажи, — сразу приступил к делу Рощин. — Цунами в Южной Азии на Европу повлияло?

— Еще как! — воодушевился Сергей. — Немцы утверждают, что Европа приподнялась на целый сантиметр и аж на два сантиметра сдвинулась на север. После того, как тряхнуло в первый раз, земная кора в Западной Европе вибрировала целых десять минут!

— Да ты что! — изумился Рощин. — И никто из людей этого не заметил?

— Ты по образованию кто? — уставился на него геолог. — Историк? Тогда понятно, почему удивляешься. Колебания-то зафиксировала аппаратура, причем высокоточная. Их амплитуда была, ну, — он замялся, подыскивая сравнение, — ну, примерно в толщину тетрадного листа. Как такое ощутишь?

— То есть колебания практически незаметные, а целый континент снесло?

— Вот именно! — обрадовался пониманию геолог. — Тектонические процессы — такая непредсказуемая штука! Когда-нибудь проснемся утром посреди океана…

— Ну, среди океана, пожалуй, не проснемся, — хмыкнул Саня. — Не успеем просто!

— Погоди, Сань, — перебил Рощин. — А по самой Южной Азии данные есть?

— Конечно, — гордо приосанился Серега. — Работаем понемножку! Суматра, например, сместилась на юго-запад примерно на тридцать шесть сантиметров, ну и другие, более мелкие острова — тоже. Все они приподнялись. Как именно, точно измерить пока невозможно, но с тем, что острова подросли, согласны все ученые. Один индийский сейсмолог, Неги, обнаружил, что у самых берегов Суматры образовался разлом метров в тридцать шириной и длиной больше километра. А вся Индия сдвинулась в сторону Евразийской плиты. Так что парочка таких катаклизмов — и твоя Арктида снова появится на карте. Поднимется, так сказать, из хладных вод.

— Что ты имеешь в виду? — заинтересовался гляциолог.

Рощина же настолько взволновали эти последние слова Сергея, что он едва справлялся с волнением, потому — молчал.

— Нам на днях британские коллеги снимки переправили, — охотно продолжил Саня, — океаническое дно в эпицентре того декабрьского землетрясения. Английские военные гидрографы сделали их сразу после катастрофы. Мы эти снимки сравнили с летними и чуть с ума не сошли! Там, понимаешь, на месте ровного илистого дна выросли настоящие горы! Такой двухкилометровый скальный массив высотой где-то под сто метров. И как раз по этой подводной гряде проходит граница между Индийской и Бирманской тектоническими плитами. Бирманская же, как известно, часть Евразийского плато. Индийская плита, как все знают, уже давно и упорно опускается. Она и Бирманскую за собой тянула. И вдруг часть этой Бирманской — поднялась! Не вся, понимаешь, а часть! Это и послужило причиной цунами.

— То есть не Европа из-за цунами на сантиметр подросла, а наоборот? — уточнил Рощин. — Из-за того, что тектоническая плита «гульнула» — цунами образовалось?

— Вот именно! — радостно, словно он сам был автором этого сногсшибательного открытия, согласился Серега. — Вообще-то сейчас для ученых: геофизиков, геологов, тектоников, сейсмологов, метеорологов — золотое время. Столько всего открывается! Думаешь, я тебе зря про Арктиду сказал? Думаешь, шучу? Ничего подобного! Во-первых, снова сместилась земная ось, стало быть, полюса снова прыгнули.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался гляциолог, — с этого места поподробнее! Не хочешь ли ты сказать, я скоро без работы останусь?

— Вполне возможно, мой друг, — хохотнул геолог. — Геофизики говорят, что из-за сближения тектонических плит диаметр нашего шарика может уменьшиться. А значит, вращение Земли ускорится. Метеорологи головы сломали, откуда берутся бесконечные атлантические циклоны. Единственная причина — это тот самый азиатский апокалипсис. Из-за него и зима не зима, и лето не лето. Короче, полный бардак. Германию затапливает, а в Венеции каналы мелеют. С чего бы вдруг, скажи, если последние десять лет весь мир переживал, что Венецию затопит?

— Из-за того, что материк поднялся? — выдохнул Рощин.

— Вот именно! И глобальное потепление по той же причине. Что-то происходит внутри нашей матушки-земли. Непонятное, необъяснимое… А мы… Космос лучше изучен, чем земля, по которой ходим. Вот она о себе и напоминает. Пока только пальчиком грозит, осторожно так, легонько…

— Слушай, Серега, — Рощин тщательно подбирал слова. — А есть такая методика, чтобы можно было рассчитать глубину и направление кварцевой жилы?

— Есть. Только приборы нужны для замеров. Ну и, конечно, если жила очень глубоко сидит, всю ее не промерить.

— А рассчитать, куда она примерно может идти, возможно?

— Если только очень примерно… А зачем тебе?

— Да говорю же, одну свою теорию гибели Арктиды проверить хочу, — улыбнулся Влад. — Дашь методику?

— Не вопрос. Для своих — не жалко!

Возвращаться в гостиницу было уже поздно, и радушный хозяин оставил Влада и Сергея у себя.

Поздний подъем, поздний завтрак.

Троллейбус, в котором Рощин возвращался к себе, остановился на светофоре перед перекрестком у Комсомольской площади. Рядом, заехав правыми колесами на тротуар, припарковался белый микроавтобус с большими синими буквами «Новости». Открылась дверца, и из фургончика, прощаясь на ходу, выскочила худенькая девчонка в джинсовой кепке с большим козырьком. Нагнулась завязать разъехавшиеся шнурки на кроссовках, стянула кепку, видно, чтобы не мешал оттопыренный козырек. Справилась со шнурками, подняла голову.

Славина. Ольга. Одна. В Москве.

Ну, он же не идиот, с чего ему ошибаться? Уж кого-кого, а Славину с кем-нибудь спутать…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.