Глава 17

Глава 17

Ни волглая, ни успевшая просохнуть одежда, ни вопиющая примитивность угощения, которое друзьям подали в местном «ресторане» — несколько грубо сколоченных столов под соломенным навесом, — не могли испортить настроение путешественникам. Оба пребывали в состоянии сильного волнения, хотя оба же тщательно пытались это скрыть, даже друг от друга.

— Где же Моду? — недоумевал Барт. — Угораздило же нас остаться без связи! Одно утешает: как только он тут объявится, ему через секунду о нас все выложат.

— Может, сходим к хогону? — невинно спросил Адам. — Поинтересуемся, что да как.

— Сходить можно, — задумался Макс. — Но если он нам сейчас откажет, и Моду будет бессилен.

— Так ты ж говорил, он у духов должен спросить? Вот пусть пока и спросит… Что-нибудь этакое…

Оставив рюкзаки в «отеле», при котором, собственно, и размещался «ресторан», друзья направились к вожделенной горе.

На всем пути по оживленной предвечерней деревне их сопровождала разновеликая толпа ребятни. Детишки, несмотря на обилие туристов в здешних местах, все равно относились с огромным интересом к каждому чужаку, особенно если у приезжего была светлая кожа. Похоже, в малышовом сознании не укладывалось, как эти странные больные люди — не может же человек быть здоровым, если у него такое бледно-синюшное тело! — самостоятельно ходят, да еще и улыбаются.

Отстала детвора лишь на самом краю селения, словно наткнулась на невидимый забор. Здесь на правильно-круглой каменной площадке между розовых скал чернели многочисленные кострища, на которых жутко светились черепа, челюсти, большие и малые кости.

— Жертвенник, — коротко пояснил Макс, увидев изумление друга. — Раньше деревня была вот тут, на скалах, видишь остатки хижин? Потом догоны спустились ниже, на новое место, но жертвенники трогать не стали — нельзя. Это место особенное, священное.

— Я гляжу, у них в жертву что ни попадя приносится, — сообщил Адам. — Судя по костям — от быка до петуха.

— Именно, — подтвердил Барт. — Смотря о чем просят предков. Если проблема так себе — допустим, овцу заблудившуюся найти, тут и петух сойдет. А если будущий урожай беспокоит или здоровье родственника, то и жертва должна быть соответствующей. Но, насколько я знаю, быками только самого Номмо балуют. И то — нечасто. Обращение к Номмо — для особых случаев. Здесь этим не шутят.

— Слушай, а может, купить быка да подарить хогону? Чтобы сразу задобрить?

— Хогон не продается. Это тебе не наши политики.

Когда друзья начали подъем к главному догонскому святилищу, стало смеркаться. Отсюда, с подножия горы, фасад, испещренный таинственными фигурами, выглядел гигантской школьной доской, на которой опытный учитель рисовал несмышленым ученикам наглядное пособие интереснейшего, но крайне сложного урока.

У черной скалы чуть сбоку, зажатая двумя острыми каменными отростками, прилепилась глинобитная хижина. Увенчанная типичной догонской крышей — остроконечной, словно миниатюрное неумелое подобие азиатской пагоды, на фоне величественных гор она выглядела позабытой детской игрушкой, не новой, затасканной и уже не любимой.

Жилище хогона. Тут он проводит оставшееся до встречи с предками земное время. Отсюда сторожит вход в святилище. Сюда к нему приходят земляки, чтобы узнать волю духов.

Нынешнего хогона — Этумару — Макс немного знал. Хотя, что такое — знал? Пару раз видел на деревенских праздниках. Как-то, кажется, год назад, Моду их познакомил. Макс-то об этом помнил, но вот помнил ли хогон?

Этумару был высок и худ. Будто старое дерево, еще крепкое, но уже лишившееся корней. А потому верно знающее, что молодая зеленая листва из его ветвей не выстрелит уже никогда. Впрочем, хогона это вряд ли печалило. Напротив. Каждый день его земной жизни приближал его к предкам, то есть — к бессмертию.

Хогон недвижно сидел на глиняной приступке под дверью и немигающе смотрел в увядающее небо. Приятели замедлили шаги, Адам нарочито кашлянул, Макс громко свез ногами дорожку камней. Жрец не шелохнулся.

— Месье… — снова кашлянул Адам.

— Здравствуй, Этумару, — почтительно склонился Барт.

На пергаментном, фиолетово-черном лице хогона не отразилось ничего. Не слышал, не видел, не ощущал.

Приятели замерли, соображая, что делать дальше. Поскольку однозначного решения не находилось, пауза затянулась.

— Посторонний не должен войти в пещеру, — вдруг изрек догон в опустившееся небо. — Напрасный путь, напрасные мечты. Истина там, где дом. Звезда не может быть чьей-то. Она — для всех. Но ее нельзя взять в руки. Сгоришь.

— О чем это он? — шепотом поинтересовался Адам.

— Этумару, я — Макс, этнограф, — отмахнулся от спутника Барт, — нас знакомил Моду. А это мой друг Адам. Тоже ученый.

— Уберечь свой народ можно, лишь оберегая всю землю. Быстрый путь не всегда самый короткий. — Хогон по-прежнему смотрел в небо.

— Я хочу, чтобы ты предсказал мне мою судьбу, — настороженно вклинился Адам.

— Ты держишь ее в руках, — сообщил Этумару. — Судьба — это яйцо. Не сжимай кулак сильно, осколки собрать невозможно. А то, что внутри, — утечет сквозь пальцы…

— И все же, — упрямо продолжил Адам. — Я хочу знать!

— Духи приходят ночью. Еще рано. — Не поворачивая головы, хогон повел в их сторону глазами. — Только когда ничто не отвлекает, они отвечают на вопросы.

— Этумару, — Макс больно саданул Адама локтем в бок. — Ты уже понял, что мы хотели бы посетить пещеру. Спроси у предков, возможно ли это. Вот-вот должен подъехать Моду. Мы хотели бы втроем…

— Я спрошу, хоть и знаю ответ. И Моду знает. Поэтому его здесь нет. И ты знаешь тоже. Но я — спрошу. Скоро будет все равно. Посланцев нет до сих пор.

— Каких посланцев, Этумару?

— Вестников. Прошло два срока. Последний запас на исходе.

— Он — нормальный? — шепнул прямо в ухо Барту приятель. — Какой срок? Какой запас?

— Срок нашего пребывания на Земле, — спокойно пояснил хогон. — Ты, чужестранец, знаешь, мы не люди. Мы должны исполнить свою миссию и уйти. Так говорит пророчество. Знание живет в народе. Даже в тех, кто только родился.

— А сколько было запасов, Этумару? — дрожа от возбуждения, спросил Барт.

— Три. С последним Номмо подал знак окрыляющей надежды. Мы снова воспряли Духом и Верой. Появилась вероятность, что светила не выйдут из картины, пока не исполнится пророчество. Люди нетерпеливы, как ты, — хогон в упор посмотрел на Адама. — Но мы — не люди. Наши учителя научили нас мудрости. Неземной мудрости и терпению. Однако наше время истекло. Нет даже того, что мы сами накопили здесь, отбирая его по крупицам у ныне и прежде живущих. Но сбереженный нами налог на время заканчивается.

— Налог на время? — Барт оторопел. Никогда прежде в бессчетных путешествиях по Бандиагаре ему не приходилось слышать ничего подобного. — Этумару, что это за налог?

— Макс, ты что, не видишь, он чокнутый, — зло шепнул Адам.

— Заткнись! — так же зло бросил Барт.

Едва заметная усмешка тронула уголки губ старого догона.

— Вы ведь хотите увидеть кристалл. — Этумару не спрашивал. Утверждал. — В нем — не только то, что ты ищешь, — хогон снова в упор исподлобья взглянул на чеченца. — В кристалле — души моего народа. Все время и вся энергия, отведенная догонам на Земле. Первопредки надеялись на лучшее, на то, что Земля поймет свое предназначение, и все свершится. Но самые мудрые предполагали, что возможен сбой. Вестники могут прийти только тогда, когда земля готова. Но они не идут. Потому что вы не готовы.

— К чему? — ошарашенно спросил Барт.

— К тому, чтобы принять знание. Мы тянули, сколько могли…

— Так ваш налог на время…

— Это попытка задержать развитие событий и помочь Земле. Каждый догон, включая младенцев и стариков, платил его с удовольствием. Ибо в нем — залог будущего Земли. Каждый из моего народа отдавал кусочек своего земного времени, наполняя резервы кристалла. Вот почему мы живем так мало. Но эти резервы израсходовались гораздо быстрее, чем собирались. И больше времени у нас нет.

— Что это означает?

— Только то, что наш срок приближается. Остались не годы — дни. Если вестники не появятся, догоны уйдут. Вознесутся домой в пламени великого огня. Но наша миссия останется невыполненной.

— Что за миссия, Этумару?

— Разве твой друг тебе не сказал? Идите. Придете, когда дважды уснет луна.

* * *

Ольга сидела на камне, торчащем из скоса между машиной и дорогой, не замечая ни холода, ни дождя. Ветер гнал по низкому небу черные лохмотья туч, и эти тучи, рваные, грязные, зловещие, были единственным, на чем концентрировалось внимание девушки. Ситуация, в которой она оказалась, представлялась не просто сложной — безвыходной. Она много слышала о дорожном шоферском братстве, о том, что помощь на трассе — закон для любого водителя, и вот…

Почему ей никто не помог? Не захотел помочь? Почему они бросили ее тут одну? На эти вопросы ответов не существовало.

Славина тяжело поднялась с мокрого камня и спустилась к «пассату». Еще раз обошла автомобиль со всех сторон. Крутнула заднее колесо, висевшее в воздухе.

Может, лечь на дорогу? И не вставать, пока кто-нибудь не остановится? Или попросить, чтобы ее довезли до ближайшего поселка, и вернуться уже с помощью? А где этот ближайший поселок? Ведь она даже не знает, в каком именно месте так ловко припарковалась!

Девушка опустилась на корточки и привалилась лбом к дверце машины.

— Дитя мое! Что случилось?

Голос, очень приятный и очень встревоженный, возник прямо из холодного воздуха, из мокрой противной взвеси, из черных ошметков туч, цепляющихся за крышу «фольксвагена». Голос был нездешним и невзаправдашним. Поэтому Ольга даже не повернула головы, приняв мелодичные сочетания звуков за очередную галлюцинацию.

— Дитя мое, — голос озаботился еще больше, — ты можешь говорить? Тебе плохо?

Звуки, которые послышались следом, вряд ли могли быть порождением больного мозга — явный скрип мокрой гальки под чьими-то ногами, легкое вибрирование корпуса автомобиля, о который, видно, оперлась чья-то рука.

— Господи, спаси и помилуй, да ты хоть жива?

Обладатель чудесного голоса опустился рядом с ней у «пассата», осторожно положил ладонь на Ольгин затылок.

— Жива, слава Богу! А замерзла-то как! И мокрющая вся, и дрожишь как цуцик… Ну-ка, вставай! Сможешь?

Девушка кивнула и тяжело повернула голову. Прямо перед ней — глаза в глаза — сидел странный человек. Из-под круглой черной шапочки, усеянной дождевой пылью, на Славину смотрели большие карие глаза под кустистыми седыми бровями. Глаза были яркими, горячими и очень внимательными. И излучали невероятно добрый свет. Как два солнышка. Ольге показалось, что она просто почувствовала близкое тепло, согревающее ее лицо… Под глазами румянились совсем не старческие упругие скулы, а ниже по лицу до самых согнутых колен стекала седая окладистая борода. Длинные волосы, ниспадавшие из-под странной шапочки, тоже были совершенно седыми.

— Ну, что с тобой стряслось? С дороги улетела? Бывает. Жива, слава Богу, а машина — железо, ее починить можно. Ну-ка, вставай, нечего на земле сидеть. А чего раздета совсем?

Незнакомец легко поднялся, увлекая за собой Ольгу, быстро стянул с себя черную длиннополую куртку, набросил на девушку, укутывая.

— Пошли. Идти-то сможешь?

— К-куда? — отчаянно клацая зубами, спросила Славина. — З-зачем?

— Как куда? — улыбнулся старик. — Греться и помощь искать. Машину-то надо вытаскивать? Или тут насовсем оставим? Пушок, — обернулся он куда-то в сторону, — пошли!

Девушка повела глазами за его взглядом и увидела странное создание: совершенно лысая, лопоухая кошка с огромными янтарными глазами, долгоногая, седая, как борода хозяина, с невероятно длинным, тоже совершенно безволосым хвостом, загибающимся на конце в упругую круглую петлю.

— Вот он, твой спаситель, — ласково улыбнулся незнакомец. — Пушок, иди ко мне, домой пойдем.

Лысый Пушок чуть помедлил, потом подобрался, словно сжимаясь в пружину, прижал к голове уши, сложив их в правильный треугольник, и сиганул прямо с места вертикально вверх. Ольга не успела проследить стремительный полет удивительного существа и вдруг обнаружила его сидящим на плече хозяина.

— Лезь под бороду, а то замерзнешь! — Старик заботливо прикрыл кота пышным седым опахалом. — Ну, пошли, — подтолкнул он изумленную Ольгу. — Вещички-то, какие есть? Забрать надо от греха…

Всю дорогу незнакомец забавлял Ольгу рассказами по чудесную кошку. Вернее, кота. Оказалось, что это очень редкая порода, египетский сфинкс, которой природой предназначено быть именно лысой, удивительно умная и верная. Именно Пушок заставил отца Павла, так представился незнакомец, выйти из дома в такую непогодь, потому что больше часа стоял у двери, царапая ее когтями и истошно мяукая. И он же, Пушок, всю дорогу бежал впереди, показывая путь. Пока они не дошли до машины.

— Вот и говори потом, что кошки неразумны, — подытожил свой рассказ старец. — Если б не он, сколько б ты там под дождем еще куковала?

Снова кошка, — мелькнула у Ольги в голове залетная мысль. Однако додумать ее она не успела, потому как отец Павел радостно провозгласил:

— Пришли!

Из-за скальной гряды и сиротливых березок вдруг выросли мощные, уходящие в самое небо сосны.

— Вот мы и дома, — улыбнулся спутник.

Странный кот немедленно соскочил с хозяйского плеча и длинными прыжками помчался вперед.

Через несколько минут ходьбы по пружинистой сухой хвое обнаружилось, что впереди за сосновым частоколом находится какой-то мощный источник света, пронизывающий темные пышные кроны радостными розово-желтыми лучами. Ольга удивленно задрала голову, пытаясь самостоятельно разгадать загадку этого чуда, но тут сосновая чаща неожиданно кончилась, и перед путниками предстала удивительная и нереально-яркая картинка.

В центре небольшой овальной площадки умиротворенно светилась ладненькая ухоженная церквушка. Три соединенных друг с другом разновеликих домика, празднично голубых, со сверкающими окнами в обрамлении ярких белых наличников. Над самым высоким сверкала ярко-синяя луковка небольшого купола с золоченой верхушкой и сияющим крестом. На крыше серединного домика высилась голубая, как само здание, колокольня, звонница которой была огорожена поверху белоснежным штакетником. Над колокольней теплым золотом мерцал крошечный куполок с теряющимся в выси крестом. Самый маленький домик, собственно, и не домик, а, скорее, пристройка, служившая входом, уютно прятался под шиферной крышей, подпирая ее резными деревянными колоннами входа. На чистой асфальтовой площадке у среднего домика под резным же навесом простирала руки к входящим белая статуя.

Спаситель? Наверное, — подумала Ольга. — Или какой-нибудь Святой — покровитель храма…

Слева от церкви на массивной синей штанге, подпираемой надежно сваренными треугольными стойками, висели колокола. По центру — один большой, главный, слева — два одинаковых, вдвое меньше основного, а справа — еще четыре — мал мала меньше.

За колоколами, метрах в десяти, стоял еще один домик, тоже вполне игрушечный, ладный, глазастый, из аккуратно выкрашенных в светло-серый цвет ровных бревен. Над кирпичной трубой приветливо, как символ гостеприимного уюта, колыхался радостный голубой же флажок дыма.

Ольга невольно залюбовалась этой яркой картинкой, даже приостановилась, подсознательно стремясь вдохнуть полной грудью светлое спокойствие, умиротворенность и чистую радость, которая наполняла, казалось, каждый уголочек этого чудесного пространства.

— Ну, не стесняйся, заходи, сейчас чаю с травками выпьем, медку поедим, — пропустил ее в теплое даже по запаху, уютное чрево домика хозяин. — Надежда, принимай гостью!

Из теплой, вкусно пахнущей сдобой и жареной картошкой комнаты выскочила маленькая сухонькая старушка и, увидев вошедших, слезно запричитала:

— Батюшка, да как же ты так! Раздетый совсем, только ведь поправился, не дай Бог… А ты, — старушка воззрилась на Ольгу, — деточка моя, синяя совсем, как бройлер в магазине! Ну-ка, ну-ка, к печке!

— Надежда, ты тут гостью обиходь, травками да медом, и вопросов поменьше задавай, — с напускной строгостью прервал бабкины излияния отец Павел. — В аварию она попала. Пойду за помощью, машину вызволять, хорошо, что заутрени сегодня нет.

— Я с вами! — встрепенулась Ольга.

— Еще чего! — тонко прикрикнула на нее враз построжевшая старушка. — Еще чего придумала — с батюшкой спорить! Сымай все мокрое. Сейчас сухую одежу дам.

За чаем, которым этим словом и назвать-то было сложно, скорее, густым горячим настоем из душистых неведомых трав, средь которых Ольга угадала одну лишь мяту, старушка, памятуя наказ батюшки, вопросов вовсе не задавала. Зато вывалила на гостью щедрый ворох информации, из которой Славина узнала, что отец Павел — личность в поселке не просто уважаемая — почитаемая. Что появился он в здешних местах недавно, года три тому назад, до него и церковь заколоченной стояла, и службы не велись, и бесовские силы вовсю народ смущали. Потому главным занятием в деревне было пьянство и драки до смертоубийства по этому делу. Отец Павел и храм восстановил, и иконостас новый добыл, и церковный хор из сельчан создал. А этим летом даже колокола купил! И теперь Божий дом — главное место на селе. Службу отец Павел справляет — заслушаешься. Словно ангелы с неба спускаются и душу ласкают…

Произнося эти слова, старушка блаженно прижмурилась, будто уловила прикосновение тех самых ангелов.

— А еще, — старушка заговорщически поманила девушку к себе, словно собиралась поведать ей страшную тайну, — как только отец Павел церковь восстановил, так над ней солнце засияло. И теперь всегда светит. В поселке — дождь, снег. А у нас тут солнце.

— Всегда? — поразилась Ольга, мгновенно вспомнив неожиданно появившееся свечение из-за мрачных сосен.

— Всегда, — кивнула старушка. — Господь Бог тучки раздвигает, чтоб свой дом видеть.

— А ночью?

— Спросила! — укоризненно поджала губы бабуля. — Богу-то, небось, тоже отдыхать надо! Чай, не железный!

— Ну да, — согласилась Ольга.

Еще, как выяснилось, отец Павел одним своим присутствием и неустанными молитвами разогнал нечистую силу, в деревне обосновавшуюся. И вот уже года два тут прекратились и драки, и ссоры, да и пить стали не в пример меньше.

— Как же ему это удалось? — подивилась Ольга. — Вся Россия пьет и дерется…

— Светлый человек, — убежденно затрясла головой старушка. — Святой. Бога просит, а Бог дает. А сколько к нему народу в гости приезжает! С того места, где он раньше служил. Видать, плохо там без него. Вот, на прошлой неделе пара немолодая, солидная такая, венчаться приезжала. Хоть у них там в городе своих церквей — на каждом углу.

— А откуда он у вас появился? — заинтересовалась Славина.

— С Севера, — поджала губы рассказчица. — Говорят, что его там самый главный невзлюбил, епископ. Не мог ему людскую любовь простить, вот и выжил. Да напраслины на него возвел столько, что батюшка занемог от такой подлости…

Обрывки каких-то смутных воспоминаний попытались пробиться сквозь сонный морок, заполонивший тяжелую голову. Ольга постаралась было собрать их воедино, чтобы понять, что именно показалось ей таким знакомым в этом бесхитростном бабкином рассказе, — не вышло. Разрозненные фразы, клочки, осколки никак не хотели складываться в общую картину.

— А откуда — с Севера? — спросила она.

— Да с самого края света, с Мурманска.

Старушка сделала ударение на среднем слоге, именно так называли Мурманск люди, никогда в нем не бывавшие, и это неправильно произнесенное название вдруг больно щелкнуло у Ольги в темечке, словно кто-то невидимый и всемогущий включил тугой выключатель. В голове стало светло, и зазвучал родной Машкин голос: «Такого человека выжили! Да я до самого Патриарха дойду!»

И Машка тогда дошла. И Ольга ей помогала, используя свои связи, передать пакет с документами самому Алексию. Только и это не помогло…

* * *

Адама Барт уводил чуть ли не за руку. Тот все оглядывался на величественную гору, хранящую великую тайну, на игрушечную хижину хогона, который держал в своих руках ключ к этой тайне.

— Макс, — почти не разжимая губ, словно опасаясь, что его могут услышать, шепнул чеченец, — а где вход? Со всех сторон скала, как они внутрь попадают?

— Загадка, — пожал плечами Барт. — Даже Моду неизвестно. Вроде, хогон знает, на что надо нажать, тогда какой-то из камней отъедет и откроет вход.

— А ты не знаешь, сам хогон часто там бывает?

— Не знаю. Этого никто не знает. Вот видишь пространство между хижиной и скалой? Сколько тут, метров сто-сто пятьдесят?

— Пожалуй, — прикинул Адам.

— Так вот, на этот участок вообще даже ногу ставить нельзя. Дабы не осквернить.

— Типа, нейтральное пространство между двумя мирами? — напряженно хохотнул чеченец.

— Вроде того.

— И ловушки есть? И контрольно-следовая полоса?

— Уверен. Только проверять не советую. Если там, внутри, такие сокровища, о которых ты говорил, неужто их без охраны оставят?

— Кто ж из сириусян мог предположить, что сюда явится хитрый чечен? — хмыкнул Адам. — Да не напрягайся ты! — уловил он настороженность во взгляде друга. — Шучу!

Когда приятели спустились в деревню, большинство костров у хижин уже погасло — догоны легли спать. В «отеле», где они бросили свои вещи, поджидал зевающий, но веселый хозяин. Роскошный ужин, состоящий из пережаренного уже остывшего мяса с просяными лепешками и просяным же мутным и горьким пивом, прошел под неустанную болтовню владельца апартаментов, который щедро делился с гостями страшилками из догонских мифов вперемешку с творчески переосмысленными сюжетами из голливудских боевиков.

— Спать? — обрадовался догон, видя, что гости поднимаются. — Лучшие места. С видом на горы. Чистый воздух. Прохладно.

— Какие виды в такую темень? — поморщился Адам.

— Это он у европейцев нахватался, — пояснил Барт. — Видно, кто-то сказал, что в дорогих отелях номера с видом стоят дороже.

На втором этаже продуваемой всеми ветрами крыши, под дырявым пальмовым навесом выстроились три шеренги одинаковых кроватей.

— Как в пионерлагере, — улыбнулся Барт, проверяя хлипкое ложе на прочность. — Смотри, какой ортопедический матрац!

Под сложного цвета влажными простынками, которыми предупредительный хозяин застелил две соседние кровати (других постояльцев в «отеле» не было), корявились прочно переплетенные меж собой сухие ветви. Барт осторожно присел и тут же вскочил, крякнув: мягкое место угодило на острый торчащий сучок.

Пришлось запихнуть под простынь весь наличный скарб, включая нижнее белье, непросохшие вещи и сами рюкзаки. Но и с таким наполнением изысканное ложе оставалось все же малопригодным для полноценного сна.

— Главное — лечь, найти подходящую позу и сразу отключиться, — посоветовал Адам. — Мне даже на дереве спать приходилось, ничего, к утру только тело немного затекает, а отдыхаешь на все сто.

— Ты меня ни с кем не перепутал? — поинтересовался Барт. — Я, конечно, не воевал, но по сравнению с тем, где приходилось ночевать, этот «отель» — благо цивилизации. По крайней мере, если дождь начнется, а он точно начнется, смотри, как небо шустро заволакивает, мы — под навесом.

Макс и в самом деле умел засыпать в любых условиях. Этому научил его старый индус во время одного давнего путешествия. Главным было заставить отключиться мозг. То есть изгнать из него все думы. Индус тогда предложил молодому ученому свой, проверенный способ: мысленно заполнять голову прохладной приятной водой, обязательно ярко-бирюзовой, как море в ясный день. Вода вымывает мысли, утяжеляет голову, потом медленно течет по телу, приятно расслабляя плечи, грудь, живот, добирается до ног, омывает каждый палец и успокаивается в пятках. Тело становится большим, неповоротливым, странно легким изнутри, но неподъемным снаружи. Пальцем пошевелить не получается! А потом тело исчезает. Наступает покой, такой же светлый и празднично-бирюзовый, как вода внутри тебя. И все. Утром спина гибкая, послушная, голова ясная, чистая, словно вода за ночь и впрямь вымыла все ненужное и лишнее.

— Макс, — шепнул Адам, — приятных снов! Все, я отключаюсь до утра.

Барт немного понаблюдал за небом, на котором жадные прожорливые тучки сжирали звезду за звездой, делая и без того темную ночь вовсе непроглядной. Вспомнил Ольгу, улыбнулся, представляя, что совсем скоро, через пару дней, они встретятся, но воображать саму встречу не стал — зачем? И так ясно, что она будет чудесной. Мысленно провел пальцем по Ольгиному носу, легонько вдавливая милый вздернутый кончик, послушал, как девушка смеется, пристроился на сучковатом матраце, вытянулся и затих. Сквозь теплые ласково струящиеся бирюзовые потоки слышалось ровное посапывание друга, но вот звуки исчезли, растворившись в тяжелой воде. Следом исчезло тело.

Барт не видел, как настороженно вглядывается в его спящее лицо Адам, не слышал, как осторожно, крадучись, спускается тот вниз.

* * *

Проснувшись, Ольга не сразу поняла, где находится. Вокруг темно и тепло, она на каком-то незнакомом диване, заботливо укрытая толстым ласковым пледом, за близким окном — сумеречно и стыло, даже отсюда, из домашнего уюта, чувствуется, как мерзок и неприятен косой дождь, царапающий стекло… Девушка скосила глаза, пытаясь понять, где же она очутилась. В углу напротив уютно подрагивал зыбкий язычок лампадки, освещая три разновеликие иконы, с которых на Славину внимательно и серьезно смотрели три пары грустных и добрых глаз. Ольга осторожно пошевелилась, высвобождая из-под пушистой мягкости затекшие руки, диван скрипнул, и в ту же секунду бесшумно приоткрылась невидимая в темноте дверь, впуская в Ольгино обиталище любопытный лучик света. Вслед за лучиком в комнату заглянул кто-то длиннотелый и ушастый. Дверь поехала, открываясь шире, лучик света превратился в ровный прямоугольник, по центру которого обозначилась странная долгоногая кошка.

— Пушок! — обрадовалась девушка, мгновенно вспомнив все, что случилось ранним утром. — Пушок, иди ко мне!

Кот настороженно остановился, вперив в гостью два сверкающих в полумраке янтаря, присел на задние лапы, заключив их в кольцо диковинного лысого хвоста, и протяжно мяукнул.

— Пушок, каналья такая, — послышался приглушенный шепот из-за двери, — не мешай отдыхать, иди сюда!

— Я не сплю, отец Павел, — подала голос Ольга.

— Разбудил?

Батюшка обозначился в проеме, перегородив его своей мощной фигурой. Плечи — в ширину двери, голова — под самый косяк. Ольга только сейчас обратила внимание, как он росл и могуч.

— Отдохнула? Как горло? Температуры нет? Не дал тебе поспать этот бесстыдник! — Отец Павел чуть наклонился, словно намереваясь шлепнуть кота, Пушок привычно взметнулся вверх и оказался на плече хозяина.

— Ну что, дитя мое, — священник вошел в комнату, щелкнул выключателем, и помещение наполнилось покойным зеленоватым свечением от изящного торшера в форме бутона полураспустившейся лилии, — машина твоя у ремонтников, но они вряд ли чем-то помогут. Ты валуном что-то важное задела, коробку передач, что ли. Я в этом мало понимаю. Да и специалистов по импортным машинам у нас тут нет. Глубинка!

— И что, никак не починить? — Ольга спросила это тихо, едва слышно, осознав вдруг, что вся ее поездка, и гонка, и авария, и вообще все — псу под хвост!

— Мужики говорят, эту штуку, которая пострадала, менять надо. А где ж тут запчасти возьмешь? Да ты не печалься! — Хозяин увидел, что Ольга отчаянно пытается подавить слезы. — Отбуксируем тебя в город, а там уж разберутся. Может, и серьезного ничего нет, просто наши боятся. А захочешь, прямо до Питера дотянут. Ты же оттуда? Я по номерам понял…

— Мне не надо в Питер, батюшка, — девушка откровенно шмыгнула носом. — Я в Мурманск торопилась. Там…

— В Мурманск? — Отец Павел внимательно и долго поглядел на гостью. — По делу или в гости?

— По делу, — вздохнула Ольга. — И времени у меня теперь практически нет. Если завтра к полудню я не попаду в Мурманск, то…

— Что — «то»? — ласково переспросил хозяин. Глаза, однако, остались пристально-серьезными. — Мир рухнет?

— Откуда вы знаете? — вскинулась Славина и тут же поняла, что выдала себя с головой. Потому снова громко шмыгнула носом и прошептала. — Помогите мне, батюшка! Мне очень нужно в Мурманск, очень…

— Мурманск… — Священник откинулся в кресле, провел ладонью по глазам, словно снимая с них невидимую пелену. — Странный город… Холодный, мрачный, неприютный, а тот, кто душу его поймет, навек прикипит. И сниться он будет, и звать, и манить, словно родное существо, ненароком забытое. И такая тоска скручивает, что среди ночи подхватился бы и пешком пошел… Я ведь там почти всю жизнь прожил.

— Я знаю, — вырвалось у девушки.

— Знаешь? — Отец Павел настороженно подобрался, выпрямил спину. — Откуда?

— У меня там подруга самая близкая, Маша Логинова, журналист…

— Машутка? — облегченно расслабился хозяин. — Славное существо, родное, близкое. А ты, значит… Постой, постой, — он привстал, внимательно вглядываясь в Ольгино лицо, — вот дурак старый! Сразу-то и не понял. Думаю, что-то знакомое, где-то я тебя видел. Фамилию-то спрашивать неловко было… Ну, Олюшка, — он пересел к ней на диван, — раз уж мы с тобой заочно знакомы, да еще так хорошо, рассказывай. Если не тайна, конечно. Что там за конец света нам грозит?

Сколько времени ушло на Ольгин рассказ — никто не следил. Девушку словно прорвало. Впервые за последние дни, выморочные и тяжелые, она могла выговориться. И, повествуя о грустных и невероятных событиях, с ней происшедших, сама впервые сумела посмотреть на них со стороны. Заново оценивая, анализируя и ужасаясь.

Священник не просто слушал — внимал, переживая вместе с рассказчицей и людскую подлость, и фантастические видения, и невероятные беседы с кошкой. Впрочем, в их маленькой компании все это время присутствовал и третий участник беседы. Лысый Пушок, угнездившийся на хозяйском кресле, сопровождал Ольгин рассказ куда более эмоциональной реакцией: то раздраженно шипел, то жалобно и тихо мяукал, а когда Ольга дошла до рассказа о Рощине, и вовсе стал тихо порыкивать, словно сторожевая собака, учуявшая хитрого и злобного врага.

— Значит, Влад все же добился своего, — задумчиво проговорил отец Павел, заботливо вытирая слезы с Ольгиного лица и заставляя ее, как младенца, высморкаться, поскольку дышать она уже совершенно не могла.

— Вы с ним знакомы?

— В одной школе учились. Да и потом частенько встречались. Вечный мой оппонент, — хозяин грустно улыбнулся. — Очень умный он, знает много, памяти его я грешным делом завидовал. Все пытался его убедить к свету обратиться… Ладно, — он встал. — Ночь уже. Давай отдыхать. Времени у нас всего ничего.

— Батюшка, — Славина моляще ухватила священника за подрясник, — помогите мне! Может, на попутке, выйдем на дорогу, вам никто не откажет! Я не могу отдыхать! Мне в Мурманск надо!

— Отсюда до Мурманска — часов шесть ходу. Говоришь, в полдень быть надо? Значит, выедем часа в четыре, чтоб с запасом.

— Выедем? На чем?

— На моей «Волге». Не твоя импортная ласточка, конечно, но идет хорошо, надежно.

— Так вы со мной? — Ольга все еще не верила.

— Неужто я тебя одну на поединок с Рощиным отправлю? В Мурманске не только он родился… Так что — спать, дитя мое. И немедленно.

— Так я, вроде, выспалась, не усну…

— Еще как уснешь! — Хозяин открыл узорчатый шкафчик, извлек массивную толстостенную бутыль, отлил из нее в хрустальную стопку вязкой темной жидкости. — На, прими!

Ольга послушно отправила содержимое в рот. На вкус неведомое снадобье напоминало не то гематоген, не то шоколад, в который щедро добавили можжевеловой горечи.

Отец Павел набулькал себе ровно такую же порцию, выпил, убрал бутыль.

— Ну, все. Отдыхай.

Завяла зеленоватая лилия, заерзал и тут же затих прищемленный плотной дверью лучик света, в комнате воцарилась темная и теплая тишина. Ольга немного повозилась, устраиваясь поудобнее и готовясь провести без сна эти несколько часов. Прикрыла опухшие от слез глаза.

Вдруг кто-то нежно и тихо мурлыкнул у самого уха.

— Пушок, — девушка протянула руку, — иди ко мне.

Кот не пошел, однако снова мурлыкнул, громче и настойчивей.

— А, ты выйти не можешь, — догадалась Ольга и вскочила с дивана открыть дверь.

Яркий свет большой люстры ударил в глаза, посредине комнаты стоял совершенно одетый отец Павел. На круглом обеденном столе грузно осел массивный рюкзак.

— Проснулась? Вот и славно. Пушок поднял? Не сильно ворчал?

— Да я и не уснула еще. А вы что не ложитесь?

— Выспался, — улыбчиво сообщил хозяин. — Мне, старику, много ли надо?

— Так что… уже… — Ольга скосила глаза на услужливо выползшие из-под рукава свитера часы. — Половина четвертого? Ничего себе…

* * *

Адам неслышно скользил вверх по узкой тропинке. Он умел ходить так, что ни один камешек, ни одна песчинка даже легким шуршанием не тревожили ночной тишины. Без этого навыка, полученного путем долгих изнурительных тренировок в боевом подготовительном лагере, он сто раз мог бы уже быть убитым. Но он хотел жить, а потому — научился ходить неслышно, как осторожный дикий зверь, задерживать дыхание, сливаться с ночью, становясь ее частью, невидимой и неощутимой.

У подножья плато, с которого открывался вид на догонское святилище и на хижину хогона, чеченец остановился. Вжался спиной в темный влажный камень, огляделся. Беззвездное низкое небо, комковато вспухшее от тяжелых туч, осело прямо на пики гор. Тренированные глаза, различавшие окрестности в темноте не хуже прибора ночного видения, выхватили пустынное пространство. Верхушка хижины хогона чуть серебрилась на фоне черной скалы. Внизу, там, откуда он поднялся, стрекотали и гомонили какие-то насекомые, а здесь, наверху, словно отрезанная по невидимой границе, царила абсолютная тишина. То есть одно ухо, обращенное вниз, отчетливо слышало звуки, а второе, нацеленное на плато, втягивало в себя абсолютную, запредельную тишину.

Странный эффект, — подумал Адам. — В наших горах с таким сталкиваться не приходилось.

Он поднял глаза, раздумывая, с чего начать, и похолодел.

На отвесной стене, напротив той самой, где они с Максом наблюдали странные рисунки приземления ковчега, происходило что-то невероятное. Ракеты, самолеты, летающие тарелки — двигались! Между верхними и нижними частями летательных аппаратов больше не было прямоугольных пустот. Обтекаемые мощные корпуса, стремительные прижатые к бокам крылья. Ракеты описывали круговые и эллипсовидные траектории, перекрывая пульсирующими следами все громадное пространство стены. Самолеты носились строго слева направо, исчезая на дальнем краю, с тем чтобы вновь появиться на ближнем и повторить полет. Летающие тарелки кружили медленно и плавно, зависая, а то и вовсе останавливаясь, будто с них кто-то пытался поближе рассмотреть землю.

Наблюдая за невероятным зрелищем, Адам вдруг сообразил, что движение на стене строго упорядочено, будто многочисленным воздушным флотом руководит опытный командир. И ракеты, и самолеты, и летающие тарелки пересекали пространство стены по четким, выверенным маршрутам, никоим образом не пересекающимся.

Мужчина потер глаза, прогоняя наваждение, но космическая армада по-прежнему продолжал двигаться! Стремительно, деловито и совершенно бесшумно!

Вот это да! — чеченцу стало жутко. — Теперь понятно, почему догоны так боятся этого места. А ведь всего-навсего — оптический эффект! — успокоил он себя. — Надо обязательно Максу показать. И Моду.

Он заставил себя отвести глаза от таинственной стены и, превозмогая дикое желание обернуться и посмотреть, видно ли движение под другим углом, шагнул вперед.

Слившись со скалой, словно одна из теней от висящих на небе туч, Адам медленно передвигался, ощупывая чуткими ладонями холодный, со слезой росы, камень.

Если есть пещера, должен быть вход. А раз он существует, то будет найден! Сколько здесь по периметру? Метров триста? Значит, до рассвета он успеет.

Участок за участком. Снизу, от самого основания, до высоты человеческого роста. Не может же вход быть еще выше! Там, где на скале были выступы и впадины, мужчина ощупывал камень особенно тщательно, нажимая, пытаясь сдвинуть, легонько простукивая костяшками пальцев. Сначала он боялся, что стук будет разноситься по плато эхом, но тут же выяснил, что и этот звук мгновенно тонет в тишине, едва достигнув его чуткого уха. Дело пошло веселей, но никакого намека на вход в пещеру не появлялось.

Светящиеся стрелки хронометра показали, что тщательные изыскания длятся уже почти три часа, и больше половины скалы обследовано. Тучам, наконец-то, надоело висеть в небе без всякого дела, и они стали выжимать из себя редкие крупные капли. Вошли во вкус, и вот уже тяжелый теплый дождь полил безучастно и плотно.

Камень под ладонями мгновенно вымок, и руки скользили, почти не ощущая движения. Работа тут же замедлилась, потому что приходилось один и тот же квадрат прощупывать несколько раз, чтобы ненароком не пропустить нужную выпуклость. Адам почему-то не сомневался, что ключом к замаскированной двери в пещеру должна быть именно выпуклость. А как иначе? Не замочная же скважина, открывающаяся здоровенным ключом на ржавой проволоке! Нет, именно выпуклость, каменный нарост искусственного происхождения, соединенный с потайным механизмом!

Настороженным звериным чутьем Адам не увидел, не услышал, а именно почувствовал какое-то неуловимое движение на противоположном краю плато. Ровно там, где виднелся светлый скос крыши хогоновской хижины.

Как он сказал? «Когда уснет луна»? Но ее сегодня и вовсе не было, сплошные тучи! Да и до утра еще несколько часов… Почудилось?

Мужчина плотнее прижался спиной к мокрой скале, вглядываясь в темноту, но сквозь плотную завесу дождя ничего разглядеть не удалось. Он продолжил движение. Еще медленнее, еще осторожнее ощупывая чуткими ладонями холодную поверхность, исследуя длинными пальцами малейшую неровность отполированного веками камня.

Некую несообразность, даже противоестественность, сначала ухватила внимательная кожа ладони, послав в мозг ощутимый сигнал тревоги.

Что? — сам себя спросил чеченец. — И тут же по горячечному ознобу, пронизавшему тело, понял: нашел!

Кусок скалы, возле которого он стоял, был абсолютно сухим. Веря и не веря, Адам задрал голову, пытаясь разглядеть каменный козырек, отгораживающий странное место от потоков воды, но ничего не увидел. Идеально ровная стена. Доверху. До самого неба. И тут же почувствовал еще одну невозможную нелепость: сухой участок был ощутимо теплым! Даже горячим! Словно за тонкой стенкой работал рефлектор, подогревая камень и мгновенно высушивая на нем влагу.

Мужчина остановился. Опустил руки. Усилием воли загнал внутрь возбужденный радостный озноб. Снова поднял ладони, пытаясь определить границы горячего сухого камня, который, он уже в этом не сомневался, и был тем самым входом в пещеру.

Сверху, чуть выше головы, граница ощущалась идеально прямой и четкой. Словно проведенная по линейке черта отделяла сухое тепло от скользкой сырости. И слева то же самое, только по перпендикуляру. А вот справа очертания двери представлялись довольно странными. Адам прошелся по ним пальцами несколько раз, пытаясь определить конфигурацию странной формы. Угол, довольно острый, еще один и еще…

Звезда! — сообразил он. — Сириус!

Возбуждающий жар от камня передался телу. Мужчина раскинул руки, обнимая обретенную находку, и прижался щекой к сухой горячей поверхности.

Неожиданно какая-то странная пылинка, острая и обжигающая, словно сорванная со скалы порывом неощутимого ветра, впилась в мокрый висок.

Комар, что ли? — успел подумать Адам, отрывая от стены ладонь, чтобы смахнуть насекомое.

Рука, не достигнув близкого виска, вдруг отказалась слушаться и опала мертвой плетью вниз.

Что такое? — удивился мужчина, отмечая досадливость нежданной помехи.

В следующую секунду он рухнул на спину, глухо тюкнувшись затылком о мокрый камень.

Теплый догонский дождь заботливо и быстро смыл пот с его разгоряченного лба.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.