Глава 18
Глава 18
«Волга» осторожно, но довольно быстро, хоть и переваливаясь с колеса на колесо, преодолела темный кривой проселок и вырвалась на пустынное шоссе.
— Ну, вот и слава Богу, — перекрестился бородатый водитель. — Теперь полегоньку-потихоньку и до Мурманска доплетемся. Уж не обессудь, так быстро, как твоя ласточка, лететь не сможем, но к сроку поспеем.
— А какая у нее максимальная скорость? — отчего-то заволновалась Ольга.
— Сто десять на хороших участках, — сообщил священник. — Нам, старикам, больше не положено.
— А… — Ольга вдруг вспомнила, что Машка все время напирала на то, что батюшка довольно молод, — сколько вам лет? А то вы все старик да старик…
— Пятьдесят будет через месяц.
— Всего? — искренне поразилась девушка.
Отец Павел засмеялся.
— А ты думала, что все семьдесят? Или больше? Это я за последние три года так сдал. И поседел, и погрузнел, и сила уже не та. Здорово меня та история подкосила, ну, что тебе рассказывать, сама знаешь… Веришь, чуть до смертного греха не дошел, руки на себя наложить хотел. Бог отвел.
— Батюшка, а ведь я так и не знаю, из-за чего вас тогда… И Маша ничего объяснить не смогла… — Ольга вдруг смутилась, поняв, что чисто профессионально, не задумываясь, влезла на запретную территорию. — Извините, я понимаю, что вам… простите меня.
— Да не тушуйся, — ласково утешил священник. — Я и сам до сих пор не знаю, за что. Епископ-то со мной даже не поговорил. С Указом в отделе кадров ознакомили. Сана лишили, служить запретили, за штат вывели. Два года я справедливости искал. Все надеялся, что ошибка, что позовут, разберутся.
— И что? Никто и ничего?
— Так все мои прошения Патриарху, все обращения мирян — все обратно к епископу и возвращалось… Хорошо, что на третий год мытарств этот приход дали. Вроде как в ссылку отправили.
— Слушайте, так у вас в церкви бюрократия почище государственной?
— Ну, ты структуру КПСС, конечно, не помнишь, не застала, но представление имеешь, так?
— Конечно, — согласилась Ольга, тут же вспомнив свою нынешнюю историю, которая полностью укладывалась в привычные для великого Советского Союза схемы.
— Так вот, если бюрократию КПСС возвести в квадрат, получится наша церковная система. Полностью закрытая, даже нам, служителям, малопонятная, жесткая и жестокая.
— И как же вы после всего того, что с вами учинили, можете этой церкви служить?
— А с чего ты, дитя мое, взяла, что я церкви служу?
— Как… — Ольга оторопела. — А кому же еще?
— Богу, — улыбнулся священник.
— Богу? — Славина потерянно замолчала. — Разве это не одно и то же?
— По молодости я размышлял именно так.
— А потом?
— Потом стал задумываться. Чем больше вникал в Библию, тем яснее понимал, что Христос учил совсем не тому, чему учит церковь…
— Как? — Ольга развернулась на сиденье, пожирая глазами близкий профиль, четко, как в зеркале, вырисовывающийся на фоне темного бокового стекла.
— Человек — частичка Бога, поэтому он просто не может быть мал, ничтожен и жалок. Он создан не для страданий, как учит церковь, а для любви!
— Но как же «Бог терпел и нам велел»? Или расхожее — «раб Божий»?
— Это — парадигмы церкви, но не Бога, дитя мое, в том-то и дело… Неужели ты думаешь, что религии, все, сколько есть, необходимы Богу? Для чего? Для удовлетворения тщеславия? Для того, чтобы потешить самолюбие? Это ему-то, Творцу всего сущего? Он же не президент и не премьер-министр. Наши слабости ему неведомы, хотя и знакомы.
— Ну… понятно, что религия — это способ управления людьми. Особенно когда она основана на страхе. Иногда и армии оказывались бессильны, а религия помогала держать народ в повиновении. С другой стороны, ведь именно религия довольно долго была своеобразным способом просвещения масс. Однобоким, конечно, догматическим, но…
— Было — да. Вера возвышала сознание, ведь людям очень не хватало знаний о мире. Но не глупо ли полагать, что Господь дал нам единственное знание две тысячи лет назад и на этом успокоился? И вот парадокс: чем активнее развивалось человечество, тем жестче и нетерпимее становилась церковь. И тем больше появлялось религий. И ни одна из них не приближала человека к Богу. Наоборот. Ад, геенна огненная, дьявол, черти с раскаленными сковородками… Да много чего изобрели, чтобы вселить в человека страх и тем самым отдалить его от Бога.
— Вы хотите сказать, чем дальше человек от Бога, тем легче им управлять?
— Именно.
— То есть Бог создал человека по своему образу и подобию, более того, из своей плоти, вложив в него частичку своей души. И, значит, человек, осознавший это, сам может стать равным Богу? — В Ольгином вопросе проскользнула нескрываемая издевка. Беседы с кошкой помнились еще очень явно!
— Стать равным Богу здесь, на Земле, вряд ли, но стремиться — обязан! — спокойно ответил Павел. — Собственно, учение Иисуса к этому и сводится: каждый человек — сын Бога. То есть — кровный родственник. Потому все люди — братья. В физическом смысле, заметь, дитя мое, а не только в духовном! И Иисус никогда не называл себя единственным сыном Бога. Никогда!
— Ну, да, — подумав, согласилась Ольга, — все мы — дети Божьи. Только я всегда думала, что это — обычная идиома.
— Потому и идиома, что — верна. Ну, представь, если Бог совершенен, а в этом, надеюсь, сомнений нет, могло ли такое произойти, что один его сын со всех сторон удался, а остальные, да хоть мы с тобой, убоги и ничтожны?
— Может, церковь потому так говорит, что нас, обычных, много, а Христос — Спаситель? И он — один?
Девушка отчаянно цеплялась за привычные, затертые постулаты. Не то чтобы она их разделяла, нет, пожалуй, и размышлять-то об этом всерьез ей не приходилось, но слова странного спутника выворачивали ее сознание наизнанку, обнажая и недостаточную осведомленность, и весьма поверхностное знакомство с Библией, хоть Славина и читала ее не раз. Но главным было даже не собственное, столь явно проявившееся невежество. Спокойный дорожный разговор, — о чем могут беседовать два полузнакомых человека, если один из них священник, — вдруг приобрел невероятную важность. Он сам собой продолжил тот странный диалог, что девушка вела последние дни. То ли с кошкой, то ли сама с собой. Неожиданно и ясно Ольга осознала, что именно сейчас она сможет, наконец, понять причину всех происходящих с нею событий: мук, страданий, несчастий и потерь. И поняв это — перепугалась. До холодного гула в голове. До жаркой дрожи в щиколотках.
— Ты о свитках Мертвого моря слышала? — Павел не отрывал глаз от дороги.
— Более-менее, — пожала плечами девушка. — Их же не расшифровали еще толком. Много версий, много споров. — Ольга мучительно вытаскивала из темных закоулков памяти нужную информацию.
Свитки Мертвого моря… Так назвали потрясающую находку, которую обнаружили, кажется, в Кумране, в пещерах Иудейской пустыни. Около девятисот, вроде бы, свитков из кожи животных, на которых неведомые летописцы оставили записи о жизни общины. Причем, если Ольга правильно помнила, записи охватывали какой-то громадный период — от сто пятидесятого года до нашей эры до семидесятого года нашей эры. Обнаружили их более полувека назад, а доступны они стали только в последние годы. Несколько ученых параллельно — и это тоже поразило ее невероятно — пришли к ошеломительному выводу. Якобы некоторые свитки написаны человеком, прошедшим тот же земной путь, что и Иисус.
— Насколько помню, речь идет о человеке, который повторил подвиг Христа?
— Повторил? За много лет до пришествия Иисуса?
— Точно, — вспомнила Ольга. — Кумранский герой жил, минимум, лет на пятьдесят раньше. То есть был предшественником Иисуса. Выходит, наоборот, Христос — повторил.
— Выходит, — согласился собеседник. — И того человека тоже называли Спасителем. И проповедовал он те же истины, что и Иисус.
— А в истории остался только Христос…
— Всему свое время. Расшифруют списки до конца, многое узнаем.
— Но ведь это подорвет самые основы христианства!
— Или церкви? — лукаво улыбнулся священник. — Ну, а теперь вернемся к твоему вопросу. Если Христос — Спаситель, то кого же он спас?
— Кого? — Ольга растерянно замолчала. Этот простейший вопрос застал ее абсолютно врасплох. — Кого? — переспросила она. — Голодных накормил, значит, от смерти спас, ученикам своим истину открыл… Усопшего воскресил… Нет, все не то! Батюшка, — она больно прикусила фалангу указательного пальца. — А я ведь и вправду не знаю. Простите мне мое невежество. Религия — не мой конек…
— А почему Иисуса назвали Христос, знаешь?
— Смутно, — призналась девушка.
— Бог-человек или человек-Бог. Иисус принес людям истину, что Бог, наш Бог, Бог милосердия, сострадания и прощения живет в каждом человеке. Иисус точно знал, что он и его отец — Бог — единое целое. Потому и вел себя как Бог, принимая и любя всех людей, прощая им слабости и пороки, но оставался при этом обычным человеком. И вот, осознав, что он равен Богу, Иисус спас себя, свою душу, тем самым показав остальным путь спасения. Может быть, помнишь, он учил, что любой может сделать то, что делает он. И воскрешать, и исцелять, и ходить по воде, потому что человек и Бог — одно. Как отец и сын. «Ваше царство не здесь, — говорил он, — царство небесное внутри вас». Это и есть спасение.
— Уж не хотите ли вы сказать, что любой человек может повторить деяния Иисуса? — насторожилась Ольга, тщетно пытаясь уловить в простодушной и ласковой речи священника скрытый подвох.
— Разве я это уже не сказал? — удивился собеседник. — Неужели ты думаешь, что всемогущему творцу и его сыну так уж важно было, чтобы мы были христианами? Чтобы из живого человека, Иисуса, сделали идола?
— «Не сотвори себе кумира»?
— Именно.
— А кем же тогда хотел нас видеть Иисус?
— Христами.
* * *
— Месье, — донесся до сонного слуха Барта чей-то просительный голос, — месье, пожалуйста…
Макс открыл глаза и увидел склонившееся над собой смущенное лицо хозяина «отеля». Лицо привычно белозубо улыбалось, но как-то виновато, даже заискивающе.
— Месье, ваш друг… Он там… — догон неопределенно повел в сторону худой рукой, — лежит и не двигается. И голова…
— Что? — вскочил Барт. — Адам? Где он? Что случилось?
Хозяин шустро посеменил вниз по лестнице, пересек площадку перед «отелем», повернул за угол деревенской улицы и остановился у подножья розово-серой скалы, утопающей в зелени раскидистого кудрявого кустарника.
За кустами, в неглубокой расселине, как в длинном корыте, лежал Адам. Вокруг толпились любопытные ребятишки, человек семь.
— Они его нашли, — показал на детвору хозяин. — Думали, спит, хотели разбудить, а у него… Смотри! — Догон указал на голову чеченца.
На виске, багрово вспухшем, с явными густо фиолетовыми прожилками сосудов, чернела маленькая дырка.
— Адам! — кинулся к другу Макс. Приподнял руку, тут же неживой плетью скользнувшую обратно, приложил два пальца к сонной артерии. Под подушечками четко и ритмично пульсировала жизнь. — Фу ты, напугал! — Барт присел рядом на корточки, потряс друга за плечо. — Адам, что с тобой, ты меня слышишь?
— Макс, — разлепил губы чеченец, — как ты меня нашел? Это был ты? Напугал…
Он обвел глазами пространство вокруг, увидел любопытные ребячьи рожицы, обеспокоенное лицо друга, испуганную улыбку «отельщика».
— Уже утро? Где я? Почему здесь?
— Это я у тебя хочу спросить, — ворчливо, как ребенку, стал выговаривать Барт, чувствуя, как разжимается, отпуская сердце, ледяной занозистый кулак. — Чего тебя сюда понесло? Оступился, что ли, в темноте? А с головой что? Ударился?
Адам потер висок, мгновенно вспомнив обжигающую пылинку, которую он поначалу принял за комара, присел, поводя плечами, словно стряхивая с себя тяготы прошедшей ночи.
— Куснул кто-то, — сообщил он Максу. — Наверное, цеце какая-то. Да так сильно, что я в темноте с дороги слетел.
— Долго летел, — кивнул Барт. — Метров тридцать. Чего тебя в ночь понесло?
— Не спалось, — опустил глаза чеченец. — Решил прогуляться.
Максим длинно и внимательно поглядел на друга.
— Ладно, давай помогу встать. Ноги-руки целы? Проверь.
Вполне сносно, хоть и не очень твердо, чеченец, поддерживаемый с двух сторон другом и догоном, доковылял до «отеля». Выхлебал кружку крепчайшего кофе.
— Кто ж меня так, а? — разглядывая висок, поворотился он к услужливому догону, вставившему в его руку старенькое, обглоданное временем зеркальце. — Что за комары у вас тут летают? Или мухи?
— Тс-с-с! — прижал к губам фиолетовый палец малиец. — Это не комар. Это Йуругу! Только он ставит такие метки! Предостерегает.
— От чего? — озадаченно спросил Адам.
— Не знаю, — пожал худыми плечами догон. — Никто не знает. Может быть, только хогон.
— Хогон? — чеченец обрадовался. — Точно! Вот у него и спросим. Кстати, — криво улыбнулся он Барту. — Нам вообще к нему пора. За главным ответом.
— Давай дождемся Моду, — предложил все больше мрачнеющий Макс. — Вот-вот подъедет.
— Время, друг мой, время! — резво вскочил на ноги Адам. — А Моду и без нас дорогу найдет. Луна-то уже давно уснула!
Дав необходимые наставления хозяину «отеля», друзья двинулись в путь по знакомой дороге. Но чем дальше уходили они от деревни, тем хуже, Барт это видел, становилось Адаму. По его бледному лицу жирными струйками стекал тяжелый пот, глаза покраснели, каждый новый шаг давался все труднее.
— Давай передохнем, — попросил, наконец, приятель. — Видно, у этого Йуругу метка ядовитая…
— Адам, ты мне ничего не хочешь рассказать? — тихо спросил Барт, когда они присели в тень скалы.
— А что ты хочешь услышать, друг? — невинно полюбопытствовал спутник, заметно посвежевший в холодке.
— Правду, конечно, — исподлобья взглянул на него Макс.
— Ты как будто меня в чем-то подозреваешь? — обиженно поджал губы чеченец. — Нехорошо. Не по-братски.
— Ладно, извини. — Барт обломил кудрявую зеленую ветку и принялся ожесточенно ее грызть.
— Пошли? — поднялся Адам. — Вроде, отпустило.
Однако первые же десять шагов показали, что он явно переоценил свои силы. На солнцепеке ему снова стало плохо.
— В глазах темно, — пожаловался он другу. — Не вижу ничего.
— Вернемся в тень?
— Пожалуй.
Странное дело! Как только чеченец развернулся спиной к вожделенному утесу с таинственной пещерой, ему сразу стало лучше! И уже на третьем шаге он с радостью оповестил Барта:
— Все прошло! Я как новенький! Пошли к хогону.
Снова развернулся, шагнул и кулем осел в волглый песок тропинки.
— Опять плохо? — склонился над ним Макс.
Отведя протянутую руку друга, Адам стиснул зубы и, не вставая с земли, повернулся на сто восемьдесят градусов. Прикрыл глаза, прислушиваясь к себе, стремительно и сильно сделал обратный разворот. И тут же зажал руками голову, словно она мгновенно заболела.
Медленно, из последних сил, повернул к утесу мощную спину. Посидел, отдыхая и приходя в себя.
— Шутник этот Йуругу. Путь вперед мне заказан. Только назад.
Макс настороженно молчал, ожидая объяснения. Но приятель легко поднялся на ноги, кивнул другу.
— Пошли обратно, придется дожидаться Моду.
Обрадованный скорым возвращением гостей, «отельщик», видно, надеясь на удвоение дневного дохода, снова споро накрыл на стол, выставив к привычным уже лепешкам и кофе редкое в здешних местах лакомство — европейский сыр. Друзья с удовольствием позавтракали еще раз.
— Макс, я посплю, пока Моду не приехал, — зевая, попросил Адам. — А то что-то бессонная ночь начала сказываться.
Барт снова взглянул на него странным длинным взглядом, но ничего не сказал, лишь согласно кивнул.
Он немного посидел за шатким столом, размышляя, потом ловко схватил за полу длиной рубахи пробегающего мимо хозяина.
— Сядь. Расскажи мне про метку Йуругу.
Глаза догона испуганно забегали, розовые ногти затарабанили по столу.
— Я не знаю, месье!
Барт демонстративно медленно извлек из кармана бумажник, нехотя вытянул из него пятидесятиевровую бумажку, полюбовался на просвет водяными знаками, лениво упаковал обратно. Бумажник, однако, не убрал, так и оставив на столе.
«Отельщик», судорожно сглотнув, убрал под стол нетерпеливую руку, готовую принять красивую купюру.
— Так Йуругу лишает разума! — расширил глаза малиец. — Метка на всю жизнь! Она означает, что человек неугоден духам. Он сначала ходит задом наперед, а потом уходит к предкам.
Макс тут же вспомнил странности, произошедшие на дороге с Адамом. Вот уж точно, хождение задом наперед.
— А вылечить такого человека можно?
— Это знает только хогон. — Хозяин важно поднял тощий палец. — Он может спросить у Йуругу, простит ли тот человека. Если лис скажет да, то хогон сделает обряд.
— А на твоей памяти Йуругу ставил людям такие метки?
— Да, одному белому, еще давно, когда я был сыном.
— И что?
— Йуругу не простил. — Догон печально опустил глаза в землю, оставив на столе зазывно открытую ладонь.
Макс вздохнул и вложил в нее вожделенную бумажку. Счастливый догон тут же скрылся в своей хижине, а Барт остался за столом, пытаясь все же разгадать загадку, заданную неугомонным чеченцем.
От размышлений его оторвало радостное стрекотанье мотоцикла, лихо развернувшегося на площадке прямо перед «отелем». За рулем сверкающего «харлея» сверкал улыбкой молодой и очень красивый малиец, с заднего сиденья, на ходу снимая шлем, соскочил другой, высокий, худой, с яркой ромашкой седого виска.
— Моду! — обрадовался Барт. — Как хорошо, что ты, наконец, приехал!
* * *
— Христами? — девушка обомлела. Ничего подобного никогда она не слышала. — Христами… — потрясенно повторила она. — То есть спасителями собственных душ?
— Да. Только надо очень хорошо понимать, никто не может быть спасен против своей воли. Ни Бог, ни Иисус не решают это за нас.
— Спасение утопающих — дело рук самих утопающих? — за неуверенным смешком Ольга попыталась скрыть полную растерянность.
— Именно, — кивнул отец Павел. — Можно дать человеку еду, но нельзя заставить его есть. Можно привести к животворящим водам, но нельзя заставить испить их. Можно знать, что ты — частичка Бога, но ничего не делать для того, чтобы самому стать Богом. Земля — место свободного выбора. И никто ничего и никогда не может решить за нас.
— И Бог?
— Тем более — Бог.
— Почему — тем более?
— Потому что Бог создал нас по своему образу и подобию, а значит, наделил своими способностями — творить собственную реальность, даже если она в корне отличается от той, которую он предполагал для нас.
— Земля — планета свободного выбора? — осторожно вспомнила Славина один из разговоров с кошкой. — И наша душа здесь проходит урок?
— Пожалуй. И мы ежесекундно сами создаем то, на чем позволяем концентрироваться нашему вниманию. Обращаемся к несовершенству, его и творим. Устремляемся к любви — порождаем любовь. Подобное к подобному, слышала?
— Но ведь зло существует? Значит, как все сущее, оно тоже творение Бога? При чем же тогда люди? Или так удобнее: все хорошее — от Бога, а в плохом — сами виноваты?
— Ох, насколько проще было бы обвинить Творца во всех наших бедах! Согласись, здорово — вытворять что угодно и ни за что не отвечать! Дескать, на все воля Божья.
— А разве нет?
— В том, что ты на скалу наскочила, тоже Бог виноват? Или ты сама так решила? Нет, дитя мое, всю пакость и гадость создали мы сами. И нечего на зеркало пенять… Жертвой себя ощущать легко, а иногда даже приятно. Типа: страдания облагораживают. Только… Все мы тут по собственной воле. Никто силком нас на Землю не сплавлял. Здесь не колония строгого режима. Потому и право выбора нам дано. И пользуемся мы им ежесекундно. Мир плох? Жесток, угрюм и неприветен? Не спорю. Так изменяй его! Трудись! Только начни с себя. Иначе ничегошеньки не выйдет… Со свиным рылом в калашный ряд вход воспрещен.
Ольге снова стало не по себе. Отец Павел повторял то, что пыталась внушить ей кошка. Несколько другими словами, но суть, суть была той же! Она снова сходит с ума? Или…
— Странно, что за такую богохульную ересь вас на костре не сожгли, а всего лишь сана лишили… — Славина снова попыталась пошутить, надеясь, что на сей раз собеседник примет ее тон, и разговор сразу станет легким и необременительным. И голова перестанет разрываться от разбушевавшихся мыслей, ни одну из которых невозможно было остановить, чтобы хотя бы понять, где у нее начало, а где — конец.
— Господь уберег, — спокойно ответил отец Павел. И действительно, словно уловив состояние девушки, сменил тон. — Узнаешь?
Фары осветили крутолобую скалу с чахлой березкой в темной расселине. То самое место, где Ольга решила проверить свое предназначение. Проверила.
— Батюшка, а скажите, моя судьба, судьба каждого из нас, она в руках Бога? Или все же в наших? — Ольге, наконец, удалось приостановить одну из мыслей, и теперь она попыталась вслух ее сформулировать. — Да, я решила вчера проверить, разобьюсь или нет. Выжила. Значит, я для чего-то нужна на этой земле?
— Может, для того, чтобы я с тобой повстречался и в Мурманск сейчас ехал… — священник грустно усмехнулся. — Ведь ты сама говорила, что произошло чудо. Метр влево, метр вправо, и никуда бы мы с тобой сейчас не спешили, а отпевал бы я рабу Божью Ольгу в своей церкви…
— Но если чудо свершилось, значит…
— Это кому-нибудь нужно, — закончил фразу отец Павел. — Уже хорошо, что ты об этом думаешь, значит, ищешь истину, значит, уже стоишь на пути к Богу.
— Я? Да нет, причем тут Бог?
— Разве не Христос сказал: «Ищите и обрящете»? Разве не его слова: «Не мир пришел я принести, но меч»?
— Постойте, батюшка, — Ольга сжала виски, пытаясь сопоставить две эти знакомые фразы. — Разве это об одном и том же? Разве меч — это не кара вероотступников?
— Еще одно заблуждение, — грустно улыбнулся собеседник. — Иисус призывал искать истину, а меч он принес, чтобы помочь людям отделить праведное знание от ложного, то есть обрести ту же истину. И еще одна, знакомая тебе фраза: «Просите и получите».
— И это — о знаниях?
— Ну не о пироге же с капустой!
— То есть и Бог, и Христос призывали искать знание? А как же: «Кто умножает познания, умножает скорбь»?
— Так всему свое время, дитя мое, время обнимать, и время уклоняться от объятий. Время разбрасывать камни, и время их собирать… Камни веры, то есть ее семена, были разбросаны, сейчас время их собирать.
— Зачем?
— Чтобы отыскать частичку Бога в себе, чтобы соединиться со своей божественной сутью.
— То есть… Но мне о том же самом тоже говорила кошка…
— Кошки — умнейшие создания. Вот мой Пушок…
— Мяу! — раздалось неожиданно сзади.
— Что? — Ольга и священник от неожиданности одновременно повернули головы назад. Машина тяжело вильнула.
— Спаси и помилуй! — водитель выровнял «Волгу». — Показалось, что ли?
— Нет, не показалось. — Славина уже вытягивала из-за спинки сиденья ушастое животное, которое помогало ей всеми четырьмя лапами. — А вы говорили — спрятался, обиделся, что без него едем.
— Пушок, каналья такая, — рассердился хозяин, — зачем с нами увязался? И когда прошмыгнуть успел? Надежда завтра с ума сойдет, тебя дома не обнаружив! Ну что с ним делать? — обернулся отец Павел к Ольге. — Не возвращаться же!
Ольга молча поглаживала замершую на коленях кошку, не зная, что ответить.
— Что, придется нам втроем путешествовать? — священник легонько и ласково шлепнул кота. — Только учти. В Мурманске из машины тебя не выпущу! Ни на секунду!
Пушок довольно мурлыкнул, полностью соглашаясь с озвученным приговором.
Некоторое время в автомобиле было тихо. За окнами царствовала все та же стылая темень, дорога петляла по холмам, среди черных, маслянисто блестевших в свете фар скальных срезов, на низком небе не светилась ни одна звездочка. Мрачно, уныло, однообразно…
— Батюшка, — решилась нарушить тишину Ольга, — а вы до всех этих истин сами дошли?
— Я — монах, Олюшка, чем занимать одинокие часы? Чтением да раздумьями. А сам ли дошел? Не знаю. Вопросы, вопросы меня мучили! Вот я и обратился к Богу, чтобы укрепил в вере и помог постичь истину. Долго молился, долго просил, пока в своем сердце не нашел эти ответы. И осмелился в них поверить.
— Поверить?
— Да. Принять за истину.
— А как вы поняли, что это — истина? — Ольга вспомнила весь тот ужас, который переживала во время бесед с кошкой, свою беспомощность, свое безумие. Может, все это и казалось ей безумным исключительно оттого, что она просто не осмеливалась поверить?
— Сначала — сердцем, а потом и разумом. Я просто поверил, что Бог — это добро, Бог — это любовь. Создав человека по своему образу и подобию, именно он наградил нас стремлением к знанию. Так что ж, рассудил я, если он дал моей душе эту тягу, значит, в моем любопытстве нет ничего предосудительного? Значит, ответы где-то близко? Согласись, было бы беспримерным коварством наделить душу жаждой познания, и это знание ей не дать! Стало быть, мое невежество неугодно Богу! И тогда я стал учиться слушать.
— Кого?
— Свое сердце. Бог, Олюшка, бесконечно велик, необъятен и непостижим. Так я думал всегда. И вдруг обнаружил, что он настолько мал, что я могу носить его в своем сердце… И именно оттуда, из сердца, он говорит с каждым из нас.
— Ну да, — девушка горько ухмыльнулась. — С вами — Бог, а со мной — кошка… Как там, в Библии? «Каждому воздастся по делам его»?
Отец Павел, не отрывая глаз от дороги, протянул руку и погладил Ольгу по голове.
— Дитя мое, у каждого свой путь к Богу и свой поводырь. Обличье истины не всегда привычно, может быть, тебя надо было просто подтолкнуть?
— Зачем?
— Чтобы ты нашла свою дорогу.
— Эту? — Славина ткнула пальцем в близкое стекло, за которым чернела упругая лента асфальта.
— Не знаю. Возможно. — Священник крепче сжал руль, вводя машину в крутой поворот. — По крайней мере, эта дорога ничуть не хуже прочих. А главное — ты точно знаешь, куда она ведет, потому что выбрала ее сама.
* * *
— Это одна из догонских ловушек, — нахмурился Моду, выслушав рассказ Барта. — Догонские жрецы отлично умеют не просто устанавливать барьеры, отгораживая священное место от любопытных посетителей, но и способны заставить человека просто повернуть назад. Как — не спрашивай. Не знаю.
— Ну да, и Грийоль об этом не писал, — поддакнул Макс. — Стало быть, ночью Адам все-таки пытался проникнуть в пещеру?
— В пещеру — вряд ли. К ней обычный человек и на пушечный выстрел не подойдет, если хогон не разрешит и не снимет ограждения. Но то, что бродил в опасной близости, это точно.
— Что за ограждения?
— Энергетические барьеры. Сам я не испытал, но от товарищей слышал, что могут начаться галлюцинации, или охватит жуткий ужас, до умопомрачения просто. Или человек будет, как заведенный, ходить по кругу, пока не свалится в изнеможении.
— Слушай, один в один, как на Сейв-Вэре.
— Где это?
— Под Мурманском, в тундре, тоже скалистое плато, я тебе о нем рассказывал.
— Ничего удивительного, — пожал плечами Моду. — Ты же говорил, там располагалась древняя Арктида? Значит, люди, жившие в тех местах, обладали такими же знаниями, как наши догоны. Видишь, какой силой обладают эти ловушки? Арктиды твоей давным-давно нет, а установки действуют! Видно, древние люди передали свою силу камням, и пока эти камни, как они называются, забыл…
— Сейды.
— Ну да, пока эти сейды живы, живет и заключенная в них сила. Как программа в компьютере.
— Еще как живет, — согласился Макс. — Ну что, пойдем будить и пытать нашего друга?
— Пусть выспится. Если хогон пометил его «меткой Йуругу», то сил у него осталось немного.
— Так что это такое? Внешне похоже на огнестрельную рану.
— Толком никто не знает. Вроде, какой-то сильнодействующий яд, хогон, по предположению, делает из него пульки и с помощью духовой трубки…
— То есть, как индейцы? Просто выдувает?
— Наверное. Они специально тренируются. Скорость у такой пули сумасшедшая. Если глубоко в тело попадет, все, конец. Но раз Адам жив и вполне здоров, то это, видимо, нечто другое. — Моду задумался. — Наверное, что-то типа психотропного средства направленного действия.
— То есть вызывающего определенную реакцию? Классно. Ученые всего мира над этим бьются который век.
— Это Бандиагара, Макс, ты не забыл? Одно ясно: убивать Адама хогон не хотел. Но отпугнуть был обязан.
— Черт! — хлопнул ладонью по столу Барт. — Как теперь к хогону идти?
— Так и пойдем, — спокойно ответил Моду. — Только одни, без нашего любопытного друга. Тем более что ему туда вход все равно заказан.
— Куда это вы без меня собрались? — нарисовался на хлипкой лестнице Адам. — Товарищи, называется!
— Проснулся? — недобро взглянул на него Моду. — Давай, садись за стол. Рассказывай. Да только не юли. Нам и так все известно.
— Откуда? — недоверчиво спросил чеченец.
— От хогона, — не моргнув глазом, соврал малиец. — Я к нему по дороге наведался. Ну?
Адам тяжело вздохнул, потер багровый висок.
Рассказывая о ночном приключении, он сам несколько раз удивленно останавливался, взвешивая только что произнесенные слова, словно не веря, что это говорит он.
— Я много раз слышал, что эти рисунки — живые, — потер лоб Моду. — Но сам ни разу не догадался взглянуть на них ночью.
— У Грийоля, помнишь, — поддержал его Макс, — сказано, что любой человек может увидеть знаменитое путешествие Номмо. Я думал, что это — метафора. Смотри на рисунки и представляй. Интересно, они движутся каждую ночь или только в определенные периоды? Моду…
— Макс, конечно, пойдем, — с полуслова понял его друг. — Разве такое можно пропустить?
— Постой, — Барт потер лоб. — Мне не дает покоя странная фраза хогона… Что-то типа: «Светила не выйдут из картины, пока не исполнится пророчество». О чем это? Не об этой ли картине?
— А пророчество? Оно о чем? — тоже задумался Моду. — Понять бы, какое именно, здесь их столько… Ладно, надо идти.
— Ну, а если и вас… — Адам выразительно погладил свой висок. — Как тогда?
— Мы же не будем искать вход, — хмыкнул Моду. — Тем более нельзя найти то, чего нет.
— Как это — нет? — опешил чеченец. — Я же нашел! Каменная глыба, перекрывающая вход. Сухая и теплая.
— Огорчу тебя, друг, — качнул головой малиец. — Наверное, хогону просто надо было тебя остановить, вот он и показал фокус.
— Фокус? — Адам задохнулся от негодования.
— Фокус, — кивнул малиец. — Вход в пещеру совсем не там.
— А где? — разозлился Адам. — Знаешь? Покажи!
— Я не знаю, — спокойно ответил Моду. — Никто не знает. Думаю, вход там, где ему прикажет хогон.
— Что?!
— Разве ты не помнишь из мифов, что скалы открываются там, где указано, а не там, где должно?
— Ты о чем, Моду? — насторожился Барт.
— Да о том лишь, что примерно полгода назад американцы обследовали весь утес с высокоточной техникой в руках. Тоже искали вход в пещеру. Приборы показали, что скала — монолит. Без трещин и пустот.
— Один в один! — хлопнул себя по лбу Барт. — Когда мы вернулись на Сейв-Вэр после больницы, тоже с аппаратурой, хотели отыскать ту самую пещеру, где «Туле» устраивало обряд посвящения, приборы показали, что массив однороден. Сплошная скала. Какие пещеры? Какое тайное общество? За нашими спинами люди просто крутили пальцем у виска… — Он горько и понимающе засмеялся. — Сто раз ты прав, Моду. Места разные, время другое, а приемы сохранения тайн одни и те же! Вселенский разум… Интересно, — он перевел разговор в другое русло, похоже, сегодня больше его занимавшее, — Движутся только рисунки на святилище? А те, что на других скалах?
— Да, и почему об этом не говорят сами догоны? — задумался Моду.
До вечера друзья, в которых возобладал дух ученых-исследователей, проговорили и проспорили о том, как, в принципе, возможно движение наскальных рисунков, цитировали Грийоля, вспоминали местные поверья, время от времени взглядывая на часы, чтобы не пропустить время предстоящего визита к хогону.
— Ну, — поднялся Моду, — кажется, пора. Солнце пошло вниз.
Адам, принимавший самое горячее участие в научной этнографической дискуссии, вдруг сник.
— А если заклятье продолжит действие? Значит, я не дойду?
— Ты уже сходил, — бросил Моду. — Уже все испортил. Скорее всего, хогон теперь просто не станет с нами разговаривать. Даже из хижины не выйдет.
— Ладно, — скрипнул зубами чеченец. — И не с таким справлялись. Моду, если к утесу подходить с другой стороны, сделав крюк, это насколько дольше?
— Ты что? — завопил малиец. — С ума сошел?
— Барьер поставлен на путь вперед, так? — Глаза Адама холодно и хищно блеснули. — А если я пойду с другой стороны, получится, что я двигаюсь назад, к деревне?
— Не дури, — тяжело проронил Барт.
— Я пошел, — таким же тяжелым взглядом ответил приятель. — Встретимся на утесе.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.