Глава 24
Глава 24
— Что? — дернулся Моду навстречу пошатывающемуся от ужаса парню. — Что случилось?
Лади молчал. Шоколадное лицо словно осыпал мелкий светлый пепел. Тонкие ноздри, крупный рот, огромные горячие глаза — все подернулось паутиной этой мертвой пыли, превратив симпатичную юную мордаху в оскаленную неподвижную маску. Единственно живым на этом выжженном пепелище оставались зубы. Сверкающие, крупные, существующие сами по себе, отдельно от губ, глаз, щек, они громко и ритмично клацали, будто механическая детская игрушка, заведенная маленьким ключиком.
— Лади, кто тебя напугал? — встревожился Моду. — Где люди?
Парнишка мелко затрясся и вдруг, перекрывая собственное непрекращающееся клацанье, громко и утробно взвыл.
— Ну, говори же! — прикрикнул Моду и, размахнувшись, влепил борзогону тяжелую пощечину.
Лади еще раз взвыл, тонко и жалобно, плюхнулся на колени, зажал ладонью рот и принялся ритмично раскачиваться, словно маятник больших часов.
Моду занес руку с другой стороны, все же намереваясь привести парня в чувство, но Лади вдруг резко вскочил и, тыча пальцем вниз, на золотящиеся маковки деревенских крыш, что-то горячо и быстро залопотал на непонятном Максу местном диалекте.
Моду о чем-то быстро спросил, перебивая парня, тот ответил и снова взвыл, тонко и жалобно.
— Он говорит, что все догоны ушли, — растерянно перевел Моду. — Что в деревне нет ни одного человека.
— Куда ушли? — не понял Барт. — Зачем?
— Домой, — борзогон поднял в небо черный палец, — на Сиги толо.
И тут же в ушах Барта, перекрывая тонкое подвывание борзогона и встревоженную речь Моду, зазвучали слова хогона: «Запас исчерпан. Догоны вознесутся ввысь в пламени великого огня. Гонцы уже в пути».
Движущиеся на скале рисунки, кровавая звезда на светлой плите, вспухающий от внутреннего пламени кристалл, Адам…
Этого не может быть…
Боль, загнанная внутрь усилием воли, почти не мешала идти, но вот ноги отчего-то все время норовили замедлить шаг. Причем, как понял Барт, это происходило не только с ним. И Моду, и Лади то и дело спотыкались на ровном месте, словно на тропе были расставлены невидимые ловушки, мешающие путникам добраться до цели.
Солнце опустилось ниже, подсвечивая деревенские улицы сбоку из долины. Розовые скалы, изумрудная зелень кустов, серебро конусовидных крыш, фиолетовые тени на земле…
Догонская деревня просто превратилась в яркую декорацию к фантастической сказке. Будто съемочная группа неожиданно уехала, оставив занятный антураж для следующих фильмов.
Единственным звуком, который могли слышать путники, было слабое эхо их собственных шагов. И от этого тишина, царившая в деревне, воспринималась еще более жуткой.
Ни клехтанья кур, ни блеянья овец, ни жужжанья шмелей. Ничего. Оглушительная, закладывающая уши тишина.
— А живность-то куда делась? — потерянно спросил Барт.
Ему никто не ответил.
* * *
«В Москву доставлены черные ящики ТУ-154, потерпевшего три дня назад катастрофу на Кольском полуострове. Продолжается опознание погибших. Как выяснили наши корреспонденты, на борту лайнера находились и незарегистрированные пассажиры. В частности, известная журналистка первого канала Ольга Славина вылетела этим рейсом из Мурманска по договоренности с пилотом. Напомним, воздушное судно попало в вертикальный грозовой фронт и разбилось, совершая вынужденную посадку…»
Знакомый голос, очень знакомый, — девушка напрягла память. — А, это же Ира Мосолова с НТВ. Точно! О чем это? Какая катастрофа? И причем тут она, Ольга Славина? Она же никуда не вылетала…
Ольга приоткрыла глаза. Не поворачивая головы, огляделась. Больничная палата. Слева — пустая скомканная постель, справа кто-то лежит, видны только рыжие длинные волосы. А вот и телевизор, маленький портативный «Самсунг», как раз в ногах у рыжей.
— Просто напасть какая-то! — горько посетовал женский голос сзади. — Катастрофа за катастрофой.
— Бардак! — отозвалась рыжая. — Самолеты старые, деньги разворованы, вот и бьются. Я бы просто расстреливала хозяев этих авиакомпаний!
— Толку-то, — отозвались сзади. — Людей уже не вернешь. Вот горе-то… Эту журналистку очень жалко. Такие передачи делала!
Значит, это все-таки обо мне! — Ольга неожиданно взмокла. — Тот самолет, на котором я должна была лететь, разбился? И никто не знает, что я здесь? Что я жива? И я провалялась без сознания целых три дня?
И тут же вспомнила, что перед тем, как завалиться в поезде спать, наученная горьким опытом, запрятала свое удостоверение в потайной кармашек куртки.
Хотела немедленно вскочить, дернулась, но что-то щелкнуло в голове, подсказывая, что ни шевелиться, ни обнародовать, что пришла в себя, пока не стоит.
«Ученые всего мира продолжают ломать голову над догонской загадкой, — снова возник голос знакомой журналистки. — За одну ночь со скалистых утесов таинственного плато Бандиагара, что находится в североафриканской республике Мали, бесследно исчез целый народ…»
Что? Бандиагара? Мали? Догоны? Ведь там — Макс!
«Сравняло с землей… Сильнейший толчок… Природный катаклизм… землетрясение… домашние животные… ни одного тела… в догонских мифах… древнее пророчество…»
Слова ведущей новостей долетали до сознания Ольги сквозь горячий темный туман. Из какого-то давнего сна, или не сна, или вообще из запредельных глубин мощно хлынула волна горячего желтого песка, погребая под собой никогда не виденные Ольгой догонские деревни, людей, коров, дома и… Макса…
Макс! Она знала! Видела, чувствовала! И не успела остановить Рощина. Он же и метил в Африку! Сейд, тот самый, что они не успели загасить… Это она виновата! Макс!
Ольга закричала, забилась в постели, слезы погасили голоса, свет, воздух.
— Доктор, доктор! — заполошно закричала рыжая. — Новенькой плохо!
* * *
Барт лениво поигрывал соломинкой, извлеченной из коктейля. Рейс в Париж задерживался на неопределенное время из-за грозы.
— Ну что, теперь не скоро увидимся? — улыбнулся сидящий напротив Моду.
— Как это не скоро? — удивился Макс. — Ты же обещал прилететь ко мне на свадьбу!
Малиец прижал пальцем пластырь, скрывающий длинный косой шов, шедший через все лицо, и улыбнулся еще шире.
— Жду приглашения!
С того дня, как они очнулись на розовых скалах, прошла почти неделя. Суматошная, напряженная, почти без отдыха и сна. В ту ночь, обойдя еще три таких же пустых деревни, они спустились вниз по реке на чьей-то, уже не нужной хозяину лодке. Первые люди обнаружились утром, прямо на реке: рыбаки из племени бозо ставили сети.
Борзогон кинулся к ним, как к близким родственникам, взрыдывая и прижимаясь дрожащим телом.
Бозо, услышав невероятный рассказ, ничуть не удивились, по крайней мере, вида не показали, помолчали и продолжили свою работу. И лишь один из них, самый старший, хлопнул по плечу Лади и сказал: «Видишь, как хорошо, что ты не совсем догон, а то бы тоже ушел…»
Потом было несколько вертолетных вылазок на Бандиагару. Буквально за два дня понаехала куча ученого народа со всего света, Макс не успевал здороваться с коллегами, которых видел раз в несколько лет… Слетелись тучи журналистов. Барт все надеялся разглядеть среди них Ольгу, чем черт не шутит, вдруг? Но первый канал представлял какой-то толстый мужик, потный и хмурый.
В сердце Бандиагары, к священному утесу они попали лишь вчера. До того над скалами бушевали нешуточные грозы, и близко не подпуская к сакральному месту.
Наверное, лучше б не попадали. Тогда и величественный каменный лоб, и наскальные панно, и островерхая хижина хогона — все жило бы в памяти, каким они его видели в последний раз.
Ни он, ни Моду поначалу не поняли, где оказались, решив, что вертолет сбился с курса. Но пилот плавно посадил машину и приглашающе открыл дверь: приехали!
Крестик на карте точно указывал на самую высокую точку Бандиагары — утес. Сюда вертолет и приземлился. Однако вокруг, насколько хватало обзора, простиралось ровное каменистое плато, без единой возвышенности. Кое-где громоздились кучи камней, но и они уже успели порасти редкой травой.
Ни хижины хогона, ни рисунков, ни пещеры, ни самого утеса.
Видно, догоны все прихватили с собой. Ясно, это походило на бред сумасшедших, но иного объяснения ни Моду, ни Макс не знали.
— И чего вы так сюда рвались? — недоуменно пнул камешек вертолетчик. — Таких каменных пустошей и в других местах навалом…
Тогда же, вернувшись в Мопти, друзья условились, что в ближайшее время постараются не говорить о произошедшем. Пусть улягутся эмоции. Пусть зарубцуются раны. Потом… У них еще будет время. Ведь они — живы.
— Макс, — почесал забинтованный лоб Моду, — а я ведь не один к тебе прилечу, со всей семьей! Примешь?
— Что, и Амаду привезешь? — изумился Барт. — Ему же и полугода еще нет!
— Всей семьей, — подтвердил малиец. — И с Амаду. Пусть привыкает к дальним странствиям. Должен же кто-то разгадать догонскую загадку! Почему не мой сын? Следующего, как и обещал, назову Максом. А вот ты своего назовешь Моду?
— Это надо будет у Ольги спросить, — расхохотался Барт.
Самолет все не выпускали. Моду пошел справиться у знакомых, когда вылет, а Макс, откинувшись на жестком стуле, уставился в маленький черно-белый телевизор, являющийся центром притяжения всех шатающихся без дела пассажиров.
Новости Си-Эн-Эн исправно ловились и здесь. Макс прислушался. Хоть узнать, что еще в мире происходит, а то они, как дикари с необитаемого острова…
Показали обломки какого-то самолета, диктор протараторил о какой-то катастрофе. И вдруг Барта хлестнуло по ушам: «Мурманск».
«Ненайденными остаются еще несколько тел и среди них — известная русская журналистка Ольга Славина». На экране появилось фото. Смеющаяся светловолосая девушка протягивала кому-то микрофон.
Оля.
* * *
Они жили долго и счастливо и умерли в один день. Это про них с Максом. Это они умерли в один день. Он — в своей Африке, она — на другом конце света — в Мурманске.
В один день. Только жили они недолго.
Это — нечестно! Нечестно! Нечестно!
Слезы снова потекли из глаз, обжигая виски, затекая за уши. Они теперь все время текли, слезы. Почти не останавливаясь.
— Ну-ну, деточка, — услышала Ольга добрый жалеющий голос, — не плачь. Сейчас мы тебе укольчик…
— Снова плачет? — спросил какой-то мужчина.
— Плачет, — согласилась женщина.
— Молчит?
— Молчит. Видно, что не спит, но глаз не открывает.
— Деточка, — присел кто-то к ней на кровать, — открой глаза. Ты же меня слышишь! Давай поговорим!
Зачем? Зачем открывать глаза, говорить, жить? Зачем уколы, уговоры, разговоры?
Она умерла. Неужели они это не понимают?
- Не делайте ей больше успокоительного, — приказал мужчина. — Попробуем другой способ.
* * *
— Маша, это Барт. — Голос в трубке был незнакомым и мертвым. — Я в Париже, завтра прилечу в Мурманск. Я все знаю.
— Максим, — Маша всхлипнула, — конечно, я встречу… Знаешь, может быть Оля… ты пока… — она заставила себя замолчать. — Жду.
Нет, пока не будет полной ясности, она не имеет права давать ему даже смутную надежду! Кто ее знает, эту экзальтированную кассиршу с вокзала! Прибежала сегодня чуть свет в редакцию, стала тыкать какой-то бумажкой, уверяя, что это автограф Оли. Будто Славина вовсе не улетела тем рейсом, а приехала на вокзал, и она, кассирша, продала ей билет без всякого паспорта…
— А почему вы раньше не пришли, — обомлела Маша, — ведь неделя прошла?
— Ездили с мужем на рыбалку, а там ни радио, ни телевизора, вчера вечером вернулись…
Но если Лелька уехала на поезде, она давным-давно должна была приехать в Питер. И отзвониться. Тем более, видя все это по телевизору… Нет, что-то тут не то.
Маша снова взяла в руки бумажку, оставленную кассиршей. Почерк Лелькин, без сомнения. И дата… Тот самый день… И откуда этой кассирше знать, что у Лельки в самом деле нет паспорта?
— Черт! Черт! — Маша сжала ладонями пылающие щеки. — Черт! А вдруг! — Она быстро набрала знакомый номер начальника вокзала. — Иван Николаевич, это Мария Логинова, здравствуйте…
* * *
Ольга слышала, как в палату заходила медсестра, чем-то тихонько звенела, потом погасила свет и вышла, прикрыв дверь. Славина весь день дожидалась этой минуты. Сейчас больница уснет, и можно будет сделать то, что задумала.
— Макс, — шепнула она, — подожди меня, я очень скоро!
Она сто раз читала об этом и видела в фильмах. Пузырек воздуха в капельницу, и все! Ни боли, ни мук. Главное — не промахнуться и попасть в вену. Она никогда не делала этого прежде, но наркоманы ведь справляются? Не зря же ее объявили наркоманкой на весь белый свет!
Девушка осторожно встала. Голова, отвыкшая от вертикальности, тут же закружилась. Она присела на кровать, пережидая дурноту, снова поднялась.
Одноразовый шприц в упаковке… Так… Надо набрать в него воздуха. Вот. А теперь — иголочкой прямо в прозрачный шланг капельницы… Хорошо, что двери стеклянные, и в палате почти светло, а то бы было намного труднее…
Интересно, как быстро воздух доберется до сердца? Хорошо бы, поскорей…
Славина прилегла, устроилась поудобнее, разогнула левую руку. Правой перехватила иголку, мизинцем нащупала вену.
Так, теперь надо посжимать кулак, чтобы вена набухла. Раз-два, раз-два!
Иголка скользнула куда-то в сторону, откровенно промазав.
Ничего, — Ольга прикусила губу, — попробуем еще раз. До утра времени много, хоть с сотого раза, но получится!
Подмяла под затылок подушку, чтоб было удобнее, примерилась еще раз.
— Да не можем мы ждать до утра, — поймите! — послышался прямо под дверью приглушенный женский голос. — Нам же главврач разрешил!
Какая-то возня в коридоре, тени чьих-то фигур на светлом матовом прямоугольнике…
Не отвлекайся, — сказала себе Славина. — Давай! — Прижала мизинцем набрякшую вену, точнехонько, придерживая иглу большим и указательным пальцем, ввела ее внутрь. — Получилось?
Свет резанул по глазам одновременно с запоздавшей болью от прокола.
— Лелька! — кинулась к ней Маша. — Родная!
Отлетела, радостно звякнув о стену, хлипкая капельница, прозрачный шланг с блеснувшей на конце иглой описал веселую дугу под самым Машкиным носом.
Еще не понимая, откуда тут Маша, еще досадуя на то, что ей помешали, Ольга подняла глаза.
— Оленок…
У открытой двери, прислонившись к косяку, словно недоставало сил сделать ни шага, стоял Макс. Черные ввалившиеся глаза, перебинтованный лоб…
— Ну, чего застыл, — подтолкнул его отец Павел, появляясь во всю ширь дверного проема, — сквозняк из коридора запустишь!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.