Глава 12 СЛАВЯНСКАЯ РЕКА В ПОТОКЕ ИСТОРИИ

Глава 12

СЛАВЯНСКАЯ РЕКА В ПОТОКЕ ИСТОРИИ

Сдается мне: весь род славян — большая

река, что путь величественный свой

хоть медленно, хоть мощно совершая,

течет упорно к цели вековой…

Ян КОЛЛАР

Честь славянам! Пью за Север, пью за Родину мою!

Константин БАЛЬМОНТ

Славянская история полна загадок, белых пятен и нерешенных проблем. Письменных источников, касающихся происхождения этой мощной ветви общеиндоевропейского древа, почти не сохранилось, что дало основание крупнейшему чешскому слависту Любору Нидерле (1865–1944) еще сравнительно недавно утверждать:

«История сама по себе безмолвна. Нет ни одного исторического факта, ни одной достоверной традиции, ни даже мифологической генеалогии, которые помогли бы нам ответить на вопрос о происхождении славян. Славяне появляются на исторической арене неожиданно как великий и уже сформировавшийся народ; мы даже не знаем, откуда он пришел и каковы были его отношения с другими народами. Лишь одно свидетельство вносит кажущуюся ясность в интересующий нас вопрос: это известный отрывок из летописи, приписываемой Нестору и сохранившейся до нашего времени в том виде, в котором она была написана в Киеве в XII веке. Этот отрывок можно считать своего рода „свидетельством о рождении“ славян».

Сказанное — вовсе не преувеличение. Действительно, из всех историков прошлого лишь один автор «Повести временных лет» озабочен судьбой славянства как единого целого. По существу, Нестор — первый славянофил и первый панславист, равных которому не было ни до ни после.

Славянство явно просматривается уже со времен Троянской войны, то есть с начала I тысячелетия до н. э. Причем участвовали славянские племена в знаменитой войне, воспетой Гомером, как с одной, так и с другой стороны. Славяно-скифское племя из муравьиного тотема мирмедионов (от греч. myrmex (myrmekos) — «муравей»), обитавшего где-то в Причерноморье (а может, и гораздо севернее), привел под стены Илиона неистовый Ахилл, присоединив свой совершенно не похожий на эллинский отряд к разномастной армии осаждавших Трою ахейцев.

Но и среди осажденных защитников Трои были славяне. Гомер называет их энетами. Это те самые венеды, которые впоследствии были известны по всей Европе и о которых речь уже шла во II части. Возглавлял троянский отряд энетов (венедов) Антенор (корневая основа «ант» тоже нам уже знакома). У Антенора и его энетов были какие-то особые отношения с греками, поэтому они позволили ему и другому счастливчику — будущему родоначальнику Римской державы Энею (рис. 77) — живыми покинуть Трою после ее взятия и поголовного уничтожения всех остальных защитников. Дальнейшее хорошо известно хотя бы по «Энеиде» Вергилия: Эней и Антерон приплыли в Италию, где положили начало будущей Римской цивилизации. Кстати, имя Эней также созвучно этнониму энеты (венеды), что тоже не случайно.

Рис. 77. Эней. Художник Пьер Герон

Все это прекрасно осознавал еще М.В. Ломоносов — он мощными аккордами открывал историю славянских народов:

«Величество славенского народа <…> даже до баснословных еллинских времен простирается и от Троянской войны известна. Енеты, венеты или венды народ словенского поколения, с королем своим Пилимоном бывши в Трое для ее от врагов защищения, лишились своего государя и для того, соединясь с Антенором, отъехали во внутренний конец Адриатического моря и, поселясь по берегам, где ныне Венецейское владение, далече распространились».

Сказанное косвенно подтверждает одна надгробная этрусская надпись, введенная в научный оборот еще в середине XIX века знаменитым историком Теодором Моммзеном (1817–1903). Она приводится в хорошо известной (благодаря репринтным переизданиям) книге Егора Классена «Новые материалы для древнейшей истории славян вообще и славяноруссов дорюриковского времени в особенности с легким очерком истории руссов до Рождества Христова». Вып. 1 (М., 1854). Фаддей Воланский выявил в моммзеновской надписи не только имя самого Энея, но также и множество славянских корней, включая название России (Расии). Все это вместе взятое позволило Воланскому и Классену предположить, что Моммзеном была найдена могила самого Энея. Выходит, не так уж и далек от истины был Иван Котляревский: хотя он и спародировал Вергилия, но зато почувствовал в латинских гекзаметрах подлинно славянский (малоросский) аромат:

Эней был парубок бедовый

И хлопец хоть куда казак,

На шашни прыткий, непутевый,

Затмил он записных гуляк.

Когда же Трою в битве грозной

Сровняли с кучею навозной,

Котомку сгреб и тягу дал;

С собою прихватив троянцев,

Бритоголовых голодранцев,

И грекам пятки показал.

(Перевод с украинского Веры Потаповой)

Вообще-то Троя — тоже славянское название, хотя числительное «три» и звучит одинаково в большинстве индоевропейских языков. Еще Н.И. Костомаров в «Славянской мифологии» (а вслед за ним и академик А.Н. Веселовский) обратил внимание на сходство топонима Троя и этнонима «троянцы» с фольклорным собирательным понятием «трояны», обозначающим, как правило, трех братьев, но относящимся также и к другим лицам, родственно связанным между собой. Классическими братьями-троянами древнерусской истории были основатели Киева Кий, Щек и Хорив. Вот почему в устных народных легендах Киев иногда именовался Троей, не тождественной, естественно, малоазийской Трое-Илиону. Известно также славянское языческое божество Триглав — еще один Троян, которого помнит «Слово о полку Игореве»: «Трояновы века» и «Троянова тропа».

Во времена Гомера троянцами именовали не только защитников стольного города, но всех жителей Троянского царства. Между прочим, основателем Троянского царства и его столицы считается Дардан, сын Зевса и титаниды-плеяды Электры. В честь основателя Трои и по сей день носит свое название пролив Дарданеллы, но несомненный интерес представляет также и имя праотца многих троянских героев «Илиады»: оно состоит из двух чисто славянских корней «дар» + «дан» и не нуждается в переводе, ибо означает то, что означает — «дар дан».

После падения и разрушения Трои часть уцелевших троянцев-дарданцен рассеялась по всей земле. Это относится не только к уже упомянутым энетам (венедам), но к основателям будущей Франкской империи (о чем наперебой сообщают средневековые хронисты). Быть может, это дало основание Прокопию Кесарийскому наименовать славян по-гречески «спорами», то есть «рассеянными». Так или не так, но именно благодаря византийскому историку сохранились драгоценные свидетельства о славянском мире VI века н. э.:

«…Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве (демократии), и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается общим делом. И во всем остальном у обоих этих варварских племен вся жизнь и законы одинаковы. Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болезнью, или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещание, если спасутся, тотчас же принести богу жертву за свою душу; избегнув смерти, они приносят в жертву и то, что обещали, и думают, что спасение ими куплено ценой этой жертвы. Они почитают реки, нимф и всякие другие божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания. Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они часто меняют места жительства. Вступая в битву, большинство из них идет на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают. Иные не носят ни рубашек (хитонов), ни плащей, а одни только штаны, подтянутые широким поясом на бедрах, и в таком виде идут на сражение с врагами. У тех и у других один и тот же язык, достаточно варварский. И по внешнему виду они не отличаются друг от друга. Они очень высокого роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них очень белый или золотистый и не совсем черный, но все они темно-красные. Образ жизни у них как у массагетов, грубый, без всяких удобств, вечно они покрыты грязью, но, по существу, они неплохие и совсем не злобные, но во всей чистоте сохраняют гуннские нравы. В древности оба эти племени называли спорами („рассеянными“), думаю, потому, что они жили, занимая страну „спораден“, „рассеянно“, отдельными поселками. Поэтому-то им и земли надо занимать много. Они живут, занимая большую часть Истра [Дуная], по ту сторону реки».

Другие византийские историки также зафиксировали немало важнейших подробностей о быте и обычаях славян. Среди многих свидетельств особенно выделяются заметки двух императоров — Маврикия Стратега (582–602) и Константина VII Багрянородного (908–959). Император Маврикий особое внимание обращал на воинское искусство славян, поражавшее даже многоопытных византийцев:

«Сражаться со своими врагами они любят в местах, поросших густым лесом, в теснинах, на обрывах; с выгодой для себя пользуются засадами, внезапными атаками, хитростями, и днем и ночью, изобретая много разнообразных способов. Опытны они также и в переправе через реки, превосходя в этом отношении всех людей. Мужественно выдерживают они пребывание в воде, так что часто некоторые из числа остающихся дома, будучи застигнутыми внезапным нападением, погружаются в пучину вод. При этом они держат во рту специально изготовленные большие, выдолбленные внутри камыши, доходящие до поверхности воды, а сами, лежа навзничь на дне реки, дышат с помощью их. И это могут проделывать в течение многих часов, так что совершенно нельзя догадаться об их присутствии. А если случится, что камыши бывают видимы снаружи, неопытные люди считают их за растущие в воде, лица же, знакомые с этой уловкою и распознающие камыш по его обрезу и занимаемому им положению, пронзают камышами глотки лежащих или вырывают камыши и тем самым заставляют их вынырнуть из воды, так как они уже не в состоянии дольше оставаться в воде.

Каждый вооружен двумя небольшими копьями, некоторые имеют также щиты, прочные, но труднопереносимые. Они пользуются также деревянными луками и небольшими стрелами, намоченными особым для стрел ядом, сильнодействующим, если раненый не примет раньше противоядия или не воспользуется другими вспомогательными средствами, известными опытным врачам, или тотчас не обрежет кругом место ранения, чтобы яд не распространился по остальной части тела.

Не имея над собой главы и враждуя друг с другом, они не признают военного строя, не способны сражаться в правильной битве, показываться на открытых и ровных местах. Если и случится, что они отважились идти на бой, то они во время его с криком продвигаются вперед все вместе, и если противники не выдержат их крика и дрогнут, то они сильно наступают; в противном случае обращаются в бегство, не спеша помериться с силами неприятелей в рукопашной схватке. Имея большую помощь в лесах, они направляются в них, так как среди теснин они умеют отлично сражаться. Часто они бросают добычу как бы под влиянием замешательства и бегут в леса, а затем, когда наступающие бросаются на добычу, они без труда поднимаются и наносят неприятелю вред. Все это они мастера делать разнообразными, придумываемыми ими способами с целью заманить противника».

Константина Багрянородного, казалось бы, интересовали совершенно иные вопросы: регулярные плавания славян по Днепру на лодках-однодеревках, преодоление разными способами семи днепровских порогов, жертвоприношения петухов у тысячелетнего дуба на острове Хортица (где впоследствии обосновалась Запорожская Сечь), соперничество с печенегами. Но это не чисто познавательный интерес. Вот уже более трех веков Византийская империя подвергалась непрерывным атакам со стороны на первый взгляд разрозненных славянских племен, которые в решающий момент превращались в грозную, не ведающую поражений силу. Проникая повсюду, как струи дождевой воды, обрушившиеся на пересохшую степь, славяне наводили страх и ужас на подданных империи даже в пору ее наибольшего могущества и процветания. Послушаем еще раз Прокопия из Кесарии — главного хрониста царствования Юстиниана (речь идет о набеге славян на Балканы):

«До пятнадцати тысяч мужчин они [славяне] тотчас же убили и ценности разграбили, детей же и женщин обратили в рабство. Вначале они не щадили ни возраста, ни пола; оба эти отряда с того самого момента, как ворвались в область римлян, убивали всех, не разбирая лет, так что вся земля Иллирии и Фракии была покрыта не погребенными телами. Они убивали попадавшихся им навстречу не мечами и не копьями или какими-нибудь обычными способами, но, вбив крепко в землю колья и сделав их возможно острыми, они с великой силой насаживали на них этих несчастных, делая так, что острие этого кола входило между ягодицами, а затем под давлением (тела) проникало во внутренности человека. Вот как они считали нужным обращаться с ними. Иногда эти варвары, вбив глубоко в землю четыре толстых кола, привязывали к ним руки и ноги пленных и затем непрерывно били их палками по голове, убивая их таким образом, как собак или как змей или других каких-либо диких животных. Остальных же вместе с быками или мелким скотом, который они не могли гнать в отеческие пределы, они запирали в помещениях и сжигали без всякого сожаления. Так сначала славяне уничтожали всех встречающихся им жителей. Теперь же они и варвары из другого отряда, как бы упившись морем крови, стали некоторых из попадавшихся им брать в плен, и поэтому все уходили домой, уводя с собой бесчисленные десятки тысяч пленных».

Славяне чувствовали свою силу и знали себе цену. Свидетельствует еще один византийский историк VI века, носивший распространенное греческое имя Менандр. Он служил в императорской гвардии, участвовал в битвах со славянами и аварами и потому получил прозвище Протектор. Так вот, по свидетельству Менандра Протектора, когда аварский князь, по «странному совпадению» носивший славянское имя Баян, пытался подчинить себе славянских вождей, утвердившихся на Балканах, те ему ответили: «Родился ли среди людей и согревается ли лучами солнца тот, кто подчинит нашу силу? Ибо мы привыкли властвовать чужой землей, а не другие нашей. И это для нас незыблемо, пока существуют войны и мечи» (эти слова уже приводились в I части).

Между прочим, столь решительный и непреклонный отпор авары получили примерно в то же самое время, когда, поработив другое славянское племя — дулебов, издевались над ними как хотели. Эти дулебы жили где-то в Прикарпатье, отличались мирным нравом и думали, что смирение им поможет. Как бы не так! Пока другие славянские племена отвоевывали себе жизненное пространство на Балканах, дулебы попали под жесточайшее аварское иго, известных в русских летописях под именем обров. Про то, как издевались обры над дулебами, как впрягали в повозки дулебских жен (рис. 78) и насильничали над ними, нынче всяк знает. Но и урок, должно быть, не пропал даром. Славяне лишний раз на собственной шкуре познали простую и старую, как мир, истину: кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Недаром в дальнейшем русские люди денег и припасов на содержание княжеской дружины или царского войска не жалели. Традиция сохранилась и поныне: Россия сильна не только самой армией, но и поддержкой ее народом!

Рис. 78. Обры (авары) используют славянских (дулебских) женщин в качестве тягловой силы. Иллюстрация учебного пособия В.Я. Петрухина «Славяне»

* * *

История славян начиналась с представления об их единстве и целостности. Именно в таком обличии предстают они впервые в Начальной русской летописи: «Спустя много времени сели славяне на Дунае, где теперь земля Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими от тех мест, на которых сели». Однако о конкретном времени — когда же именно сие произошло — и древним хронистам и современным историкам мало что известно. Позади первых упоминаний о славянах зияет непреодолимая временная пропасть. Такое впечатление, будто бы до первых веков н. э. славян как таковых на исторической арене не было вовсе. Собственно, большинство историков — западных и, к сожалению, российских — так и считает.

Действительно похоже: было в славянской предыстории нечто такое, что заставило наших прапредков бросить насиженные места, долго скитаться по миру, пока наконец не занесло их на Дунай, где пришлось, как говорится, начинать жизнь сначала. При этом сведения о былой жизни, то есть о собственной предыстории, были утрачены. Так уже случалось со многими народами — и с египтянами, и с эллинами, и с этрусками, да и мало ли с кем еще. В условиях отсутствия письменности существуют сложившиеся методики сохранения и передачи от поколения к поколению устного знания. Имелись и профессиональные хранители родового знания — как правило, таковыми выступали либо жрецы, либо сказители и поэты. Впрочем, при расцвете устного творчества, песенного, обрядового и танцевального искусства весь народ становился коллективным поэтом.

Если каста профессиональных хранителей родового знания исчезает (например, при появлении и внедрении новой религии языческое жречество либо истреблялось, либо лишалось возможности влиять на паству), обрывается и нить, связывающая настоящее с прошлым, и память о былом быстро стирается. Это прекрасно видно даже на примере отдельных семей. Устные рассказы о том, как жили родители, обычно хорошо запоминаются детьми, но уже частично и выборочно помнятся внуками. Если не ведется никаких семейных летописей, правнуки уже, как правило, мало что знают о жизни прадедов и, главное (за малым исключением), мало этим интересуются.

По рассказам отца я могу рассказать своим детям и внукам о его активном участии в Великой Отечественной войне (к тому же отец успел написать и издать мемуары). Зато я сам уже ничего не знаю (и теперь никогда не узнаю) о жизни моих прадедов в прошлые времена (они были неграмотными крестьянами и мемуаров не оставили). Я могу лишь предположить на основе знания письменных источников об их возможном участии в наиболее заметных событиях реальной истории, привязать их, так сказать, к канве русской и мировой истории. Точно так же и первые славянские историки — хронисты и летописцы — не владели утраченными знаниями о событиях, предшествовавших появлению славян на Дунае и в Подунавье.

Относительно мест, где славяне «сели» в соответствии с Несторовой летописью, среди современных историков особых разногласий нет. А вот относительно краев и времени, откуда славяне явились в места своего нынешнего проживания, ясности нет ни у Нестора-летописца, ни у всех последующих летописателей и исследователей. Впрочем, различного рода гипотез во все времена существовало — хоть отбавляй. Помимо уже названной «классической» балканско-дунайской версии происхождения славян, известны также концепции — балканско-иллирийская, паннонская, скифская, сарматская, вандальская, гуннская, кавказско-колхидская, черноморская, скандинавская, ну и, разумеется, — гиперборейская.

Перечисленные подходы и точки зрения обычно преподносятся, как конкурирующие и даже взаимоисключающие. В этом — трагическая ошибка историков и археологов, большинство из которых больны главной и плохо поддающейся лечению профессиональной болезнью научного сообщества: абсолютизировать и выдавать за истину в последней инстанции исключительно свое видение и понимание проблемы. Так было всегда, наше время — не исключение. На самом же деле выявленные археологами и интерпретированные историками очаги славянской культуры в плане этногенеза не взаимоисключают, а взаимодополняют друг друга. Их следует рассматривать как перевалочные пункты на зигзагообразном пути долгих скитаний прапредков славян по просторам Евразии, прежде чем они окончательно не обосновались в тех местах, где их застали последние века и тысячелетия. Достаточно соединить известные «точки» пунктирной линией, и получится схема таких миграций. Сказанное, естественно, относится и к другим праэтносам.

Несмотря на явную разноголосицу относительно происхождения славян, историки-гуманисты — и русские, и украинцы, и белорусы, и сербы, и хорваты, и чехи, и словаки, и поляки, и представители других славянских народов — всегда исходили из былого славянского единства. В «Великопольской хронике» читаем:

«У славян существует большое разнообразие в языках и в то же время они понимают друг друга, хотя в некоторых словах и в их произношении существуют, по-видимому, кое-какие различия. Языки эти берут начало от одного отца Слава, откуда и славяне. Они и до сих пор не перестают пользоваться этим именем, например, Томислав, Станислав, Янислав, Венцеслав и др. Утверждают, что от этого же Слава произошел Нимрод [библейский великан-богатырь, инициатор строительства Вавилонской башни. — В.Д.]. Нимрод по-славянски означает „Немежа“, что и понимается по-славянски как „не мир“ или „не измеряющий мира“, от которого началось среди людей рабство, в то время как прежде у всех была незыблемая свобода. Сперва он безрассудно пытался подчинить своей власти своих братьев; дерзость его безрассудства навлекла закон рабства не только на его братьев из рода славян, но также и на весь мир».

* * *

Сохранившиеся до наших дней «канонические» летописи и хроники начинают реальную историю славян с того времени, когда они появились в Карпатах и на Дунае. Под эти территории старательно подгоняются и все обнаруженные к настоящему времени археологические памятники. И уже на данной основе стараются всеми правдами и неправдами утвердить «карпатскую теорию» этногенеза славян, дискредитируя одновременно любые конкурирующие концепции и гипотезы. Не отстают от историков и беллетристы. Вот, к примеру, как рисовались первые века славянства известному чешскому писателю Владиславу Ванчуре (1891–1942):

«Между бассейном реки по названию Висла и той рекою, чье имя — Днепр, лежит древняя родина славян. На севере спускается она к низменному берегу Балтийского моря, с полуденной стороны ограничил ее горный массив, получивший название Карпаты. Край пологих холмов, край стоячих вод, край озер, прудов и трясин, край, где трижды в год разливаются полые воды, край медленно струящихся рек, что обтекают островки и ветвятся бесчисленными протоками, изобильными рыбой. В том краю лесные чащобы во многих местах уступили водам, и болота пролегли между едва поднявшимися над ними возвышенностями, между лесами и рощами. Разнородная живность кишела в глубинах и на мелководье: лосось проплывал по стрежню, аист стоял на болоте, стаи птиц кружили над тростниками.

В лесах росли хвойные деревья: сосна, ель, кедр, густой еловый подлесок. Из лиственных деревьев встречались березы, буки, клены, бересты, вязы, грабы, ольхи, тополи, осины, ясени и липы. Ствол жался к стволу. Тела вывороченных деревьев повисали на ветвях соседей, и новые стволы поднимались из трухлявых груд. На более открытых местах зыбились в травах колоски проса, ржи, овса, пшеницы, кустики лебеды и медунки.

Рыскал в чащобе зверь, и многослойные тени укрывали птиц. Сокол, ястреб, лунь кричали в ветвях. Стада буйволов паслись на прогалинах, и с ними — олень, серна, лось. Медведь бортничал в дуплах, рысь скакала по деревьям, выдра и бобер жили у рек, кабан продирался топью, крался волк в тени зарослей, где обитали звери помельче.

И сколь страна славян была дикой и могучей, столь диким и могучим был сам народ. Сила его переливалась через край, и множился он, взрастал и, в восхищении обильным током жизни, чтил плодородие, плодоносные дожди, землю, ветер и солнце».

Однако дунайско-карпатская деятельность славян, известная из сохранившихся летописей и хроник, — всего лишь промежуточное (причем довольно-таки позднее) звено их реального существования на исторической арене. Задолго перед тем, как осесть на Дунае и в Карпатах, а затем расширить ареал своего обитания на запад и восток, славяне имели за плечами многотысячелетнюю историю: сначала в составе нерасчлененной индоевропейской этнолингвистической общности, затем — в составе крупных культурно-языковых объединений (например, кельто-германо-славянской этнической общности) и, наконец, как единый славянский пранарод, говоривший на общем для всех славян праязыке. А до того была еще и яфетическая этнолингвистическая общность, объединявшая прапредков такие современные языковые семьи (и их носителей), как тюркская, финно-угорская, монгольская, тунгусо-маньчжурская, самодийские и некоторые кавказские языки. Но и здесь еще не достигается историческое дно, ибо начальной точкой отсчета служит эпоха полной языковой общности безотносительно к тому, какой степени развитости был в то время единый и неделимый праязык и что представлял из себя антропологически, генетически и культурно-исторически гипотетический пранарод.

В том, что Карпаты во все времена притягивали к себе людей, нет ничего удивительного. Любые горы — и одиночные, и объединенные в системы — являются естественными аккумуляторами и проводниками космопланетарной и геофизической энергии, которая, в свою очередь, имеет положительное биогенное (а иногда и отрицательное — геопатогенное) воздействие на человека.

Если же попытаться ответить на вопрос, как и в каких географических границах происходила дифференциация некогда единого славянского пранарода и как шло развитие обособившихся славянских племен после естественного распада былой общности, в таком случае неизбежно придется вернуться в область так называемых этногенетических легенд, которые представители официальной и официозной науки упорно продолжают считать продуктом чистого домысла — хорошо, если еще не злокозненного умысла.

Я не стану скрупулезно анализировать многочисленные и похожие друг на друга, как инкубаторские цыплята, разглагольствования ученых мужей: моя книга — не диссертационное исследование. Весь необходимый материал такого рода и исчерпывающую библиографию интересующиеся могут найти в информационно ёмкой монографии Александра Сергеевича Мыльникова «Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI — начала XVIII века» (СПб., 1996), а также в продолжающей тему книге того же автора «Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности XVI — начало XVIII века» (СПб., 1999). Бессмысленно сосредотачиваться на деталях, если неверны исходные методологические принципы.

Вся беда в том, что подавляющее большинство историков — крупных и мелких, отечественных и зарубежных, умерших и здравствующих — односторонне представляют связь между устной и письменной историей. В качестве документальной основы признаются, как правило, только письменные и материальные источники. Так называемая устная традиция передачи сведений о прошлом отвергается начисто, высмеивается и шельмуется. При этом в упор не замечаются самоочевидные истины: многие основополагающие исторические труды (от Геродотовой «Истории» до Несторовой «Повести временных лет») зиждятся (особенно в начальных своих частях) исключительно на устных преданиях и рассказах.

* * *

Пантеон языческих богов, которым поклонялись древние славяне, был чрезвычайно развит и разнообразен. Как и полагается, в нем соблюдалась строгая иерархия. Существовал определенный круг главных первобогов, корни которых уходили в общеарийскую древность. Среди них обязательно выделялись солярные (солнечные) божества, бог грома и молнии (совмещавший, как правило, свои основные функции с воинскими), бог огня, богиня жизни и родовспоможения — она же нередко и вершительница людских судеб, наследница и преемница Великой богини времен матриархата.

В честь своих богов славяне воздвигали величественные храмы. Арабские купцы и путешественники свидетельствовали, что задолго до принятия христианства на территории современной России они видели большие деревянные церкви с куполами и колоколами, посвященные главным божествам, изваяния которых обычно находилось внутри храма. Наиболее известное описание подобного храма принадлежит Саксону Грамматику, он лично видел арконское святилище балтийских славян на острове Рюген (Руяне), сожженное вскоре католическими миссионерами:

«Город Аркона лежит на вершине высокой скалы; с севера, востока и юга огражден природной защитою… с западной стороны защищает его высокая насыпь в 50 локтей… Посреди города лежит открытая площадь, на которой возвышается деревянный храм, прекрасной работы, но почтенный не столько по великолепию зодчества, сколько по величию йога, которому здесь воздвигнут был кумир. Вся внешняя сторона здания блистала искусно сделанными барельефами различных фигур, но безобразно и грубо раскрашенными. Только один вход был во внутренность храма, окруженного двойною оградой. Внешняя ограда состояла из толстой стены с красною кровлею; внутренняя — из четырех крепких колонн, которые, не соединяясь твердой стеной, увешаны были коврами, достигавшими до земли, и примыкали ко внешней ограде лишь немногими арками и кровлей. В самом храме стоял большой, превосходящий рост человеческий, кумир, с четырьмя головами, на стольких же шеях, из которых две выходили из груди и две к хребту, но так, что из обеих передних и обеих задних голов одна смотрела направо, а другая налево. Волосы и борода были подстрижены коротко, и в этом, казалось, художник сообразовывался с обыкновением руян [то есть населения острова Руян. — В.Д.]. В правой руке кумир держал рог из различных металлов, который каждый год обыкновенно наполнялся вином из рук жреца для гадания о плодородии следующего года; левая рука, которой кумир опирался на бок, уподоблялась луку. Верхняя одежда спускалась до берцов, которые составлены были из различных сортов деревьев и так искусно были соединены с коленами, что только при внимательном рассматривании можно было различать фуги. Ноги стояли наравне с землею, их фундамент сделан был под полом. В небольшом отдалении видны были узда и седло кумира с другими принадлежностями. Рассматривающего более всего поражал меч огромной величины, ножны, которого, помимо красивых резных форм, отличались серебряною отделкой… Для содержания кумира каждый житель острова обоих полов вносил монету. Ему также отдавали третью часть добычи и хищений, веря, что его защита дарует успех. Кроме того, в его распоряжении были триста лошадей и столько же всадников, которые все, добываемое ими насилием или хитростью, вручали верховному жрецу; отсюда приготовлялись различные украшения храма. Прочее сохранялось в сундуках под замками; в них, кроме огромного количества золота, лежало много пурпуровых одежд, но от ветхости гнилых и худых.

Можно было видеть и множество общественных и частных даров, пожертвованных с благочестивыми обетами, просящих помощи, потому что этому кумиру давала дань вся Славянская земля. Даже соседние государи посылали ему подарки с благоговением: между прочим, король датский Свенон, для умилоствления его, принес в дар чашу искуснейшей отделки…»

А что же ныне?

Там, где мрамор сверкал на дворцах громовержца Перуна,

Чернь из обломков колонн скотские строит хлева.

Там, где славянка-краса распевала в зеленой дубраве,

Песни умолкли теперь, певчие немы уста.

Где поднимала чело старославная Аркона к небу,

Башен обломки крошит гостя чужого нога…

Ян Коллар

Имена языческих богов у разных славянских племен не обязательно совпадали. У проторусов, давших начало русской, украинской и белорусской нациям, сложился особый пантеон высших и низших божеств. В последние годы появилось множество книг, посвященных данной теме. В первую очередь следует назвать переиздания классических или незаслуженно забытых книг Александра Афанасьева, Григория Глинки, Владимира Даля, Елены Елеонской, Дмитрия Зеленина, Андрея Кайсарова, Егора Классена, Аполлона Коринфского, Николая Костомарова, Василия Лёвшина, Сергея Лесного, Алексея Лосева, Сергея Максимова, Юрия Миролюбова, Михаила Погодина, Александра Потебни, Бориса Рыбакова, Ивана Сахарова, Ивана Снегирева, Алексея Соболева, Александра Терещенко, Александра Фаминцына, Михаила Чулкова, Дмитрия Шеппинга и других.

Однако по-прежнему ждут своего часа до сих пор не переизданные книги: Е.В. Аничков «Язычество и Древняя Русь»; А.А. Бобринской «Народные русские деревянные изделия»; О.М. Бодянский «О времени происхождения славянских письмен»; Г.О. Булашев «Украинский народ в своих легендах и религиозных воззрениях и верованиях»; Ф.И. Буслаев «Исторические очерки русской народной словесности и искусства»; Ю.И. Венелин «Древние и нынешние болгаре в политическом, народописном, историческом и религиозном их отношении к россиянам»; А.Н. Веселовский «Разыскания в области русского духовного стиха»; А.Я. Гаркави «Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VII века до конца X века по Р.Х.»; С.А. Гедеонов «Варяги и Русь»; А.Ф. Гильфердинг «История балтийских славян»; И.П. Елагин «Опыт повествования о России»; И.Е. Забелин «История русской жизни с древнейших времен»; М. Касторский «Начертания славянской мифологии»; П.Н. Крекшин «Описание о начале народа словенского»; М.В. Ломоносов «Древняя российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого или до 1054 года»; В.И. Ламанский «О славянах в Малой Азии, Африке и Испании»; В.В. Макушев «Сказания иностранцев о быте и нравах славян»; А.И. Манкиев «Ядро истории Российской»; В.Ф. Миллер «Очерки русской народной словесности»; Ф.Л. Морошкин «Историко-критические исследования о руссах и славянах»; Д.А. Ровинский «Русские народные картинки»; «Памятники отреченной русской литературы, собранные Н. Тихонравовым»; «Подробная летопись от начала России до Полтавской баталии» (СПб., 1798); И.Я. Порфирьев «Апокрифические сказания о ветхозаветных лицах и событиях»; А.Н. Пыпин «История русской этнографии»; самая читаемая в прошлом книга по русской истории, выдержавшая 30 изданий, — «Синопсис, или Краткое описание от различных летописцев о начале словенского народа…» (предположительный автор — Иннокентий Гизель); П.М. Строев «Краткое обозрение мифологии славян российских»; Л. Суровецкий «Исследование начала народов славянских»; Н.С. Тихонравов «Древняя русская литература»; В.К. Тредиаковский «Три рассуждения о трех главнейших древностях российских, а именно: I о первенстве словенского языка над тевтоническим, II о первоначалии россов, III о варягах-руссах, словенского звания, рода и языка»; А.Д. Чертков «Очерк древнейшей истории протословен»; П.Й. Шафарик «Славянские древности»; М.М. Щербатов «История Российская с древнейших времен»; работы Д.Н. Анучина, К.В. Болсуновского, А.Е Бурцева, П.С. Ефименко, В.М. Истрина, Н. Квашнина-Самарина, М.А. Максимовича, Н.И. Надеждина, А.И. Никифорова, И.И. Срезневского, В.В. Стасова, Н.Ф. Сумцова, И.И. Толстого, А.С. Уварова, П.П. Чубинского, изданные мизерными тиражами или же разбросанные по дореволюционной периодике. Нуждаются также в переиздании сборники древнерусских сочинений, в состав которых входят фрагменты и законченные произведения, зачастую игнорируемые современными исследователями: «Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русских редакций» Андрея Николаевича Попова (М., 1869) и «Предания русской начальной летописи» Федора Александровича Гилярова (М., 1878).

Необходимы также переводы (новые или же уточненные) сочинений, имеющих непосредственное отношение к древнейшей славянской истории, — Георгия Арматола, Марцина Бельского, Адама Бременского, Саксона Грамматика, Яна Длугоша, Козьмы Пражского, Иоанна Малалы, Мацея Меховского, Мавро Орбини, Мацея Стрыйковского, Мовсеса Хоренаци и других классиков мировой исторической мысли. Русскому читателю по-прежнему недоступна и мировая культурологическая суперклассика, например, «Немецкая мифология» Якоба Гримма, «Материнское право» Иоганна Бахофена или же «Мать Земля» Альберта Дитериха. Актуальным все также остается и вопрос о переиздании классических сборников русского фольклора, нашего бесценного духовного богатства. Речь идет прежде всего о книгах, чьи титульные листы украшают имена собирателей — Е.В. Барсова, П.А. Бессонова, А.Ф. Гильфердинга, А.Д. Григорьева, П.В. Киреевского, А.В. Маркова, П.Н. Рыбникова, A.M. Смирнова-Кутаческого, П.В. Шейна и других. Невостребованными и неизданными остаются также и неисчерпаемые архивы, где хранятся фольклорные записи былин, сказок, песен, заклинаний, заговоров, которые более века собирались сотнями подвижников.[11] Я уже не говорю о преступно медлительном издании и переиздании русских летописей и хронографов.

После снятия запретов и искусственных ограничений на издания литературы по мифологии появился целый ряд весьма ценных работ современных авторов. Прежде всего необходимо упомянуть коллективные труды: энциклопедический словарь «Славянская мифология» (М., 1995), 5-томный этнолингвистический словарь «Славянские древности» (вышло 2 тома) и «Русский демонологический словарь» (СПб., 1995). Одновременно нельзя не отметить, что стереотипные переиздания фундаментальных энциклопедических справочников — двухтомника «Мифы народов мира» и «Мифологического словаря», принадлежащие издательству «Российская энциклопедия» (а теперь и кучкующимся вокруг него фирмам), по-прежнему страдают досадными пробелами и пренебрежением именно к славянской мифологии. Данная тенденция, полностью не преодоленная и поныне, была обусловлена однобокой политикой прошлого, а также непатриотичной ориентацией узкого круга лиц, которые монополизировали до недавнего времени разработку мифологической проблематики и ухитрились свести многоцветный анализ духовного наследия к омертвелому структурализму, схоластическому теоретизированию и беспредметному умничанию.

Признавая научные и литературные заслуги таких известных исследователей мировой мифологии, как С.С. Аверинцев, В.В. Иванов, Е.М. Мелетинский, В.Я. Пропп, В.Н. Топоров и другие, следует иметь в виду, что представляемая ими школа является лишь одной среди многих, бесспорные результаты которой нельзя отрицать, но нельзя и абсолютизировать, считая их истиной в последней инстанции и препятствуя тем самым выдвижению иных точек зрения и развитию новых подходов. Так или иначе, идеологическая и научная монополия, существовавшая до начала 90-х годов XX века, была успешно преодолена и круг авторов, профессионально занимающихся славянской мифологией, за последние годы значительно расширился. Их усилия привели к формированию свежего взгляда на традиционные проблемы и ознаменовались появлением новых книг и статей. Заслуженное признание у значительной читательской аудитории получили публикации А. Асова, Г. Беляковой, А. Бычкова, М. Власовой, Т. Волошиной и С. Астапова, Е. Грушко и Ю. Медведева, В. Грицкова, Н. Гусевой, С. Жарниковой, Е. Лазарева, Н. Николаевой и В. Сафронова, Ю. Петухова, М. Семеновой, С. Телегина, П. Тулаева, Ю. Шилова, В. Шуклина, В. Щербакова и других. Тем не менее изучение и систематизация языческого пантеона древнерусских и славянских божеств пока еще далеки от завершенности.

Древнерусская языческая вера, уходящая своими корнями к самым истокам человеческой цивилизации и мировой культуры, рухнула и исчезла с лица Земли под ударами новой религии (рис. 79), уступив место библейской картине мира и системе христианских ценностей. Но русские боги не сгинули в небытие — они сохранились в русском духе и тех его неповторимых чертах, которые делают русского человека непохожим на любого другого. Прекрасно сказал об этом известный русский публицист Михаил Осипович Меньшиков (1859–1918):

Рис. 79. Христиане и язычники. Художник С.В. Иванов

«Ничто не умирает. Не умирают души людей и явлений. Не думайте, что умерли древние боги… Они живут гораздо ближе к нам, чем мы думаем, они живут в нас самих. Эти наши страсти, эти племенные свойства, созданные вместе с нашей природой. Идолы богов разрушены, имена их исчезли или послужили материалом для поэтического творчества, самое же существо богов осталось. Тот же попирающий Гнев, та же Жадность, то же Великодушие, та же Красота, та же Любовь. Не где-то в Греции, а под черепом вашим помещается Олимп, управляющий судьбой вашей, и хотите ли вы этого или нет, сознательно или бессознательно вы до сих пор служите древним богам — мрачным или светлым, смотря по преобладанию в вас темного или светозарного начала».

Примерно в том же духе и примерно в то же самое время высказался и известный русский мыслитель Василий Васильевич Розанов (1856–1919):

«„Языческое“, „язычники“ вовсе не умерли с Зевсом и Палладою; но живут среди нас то как странствующие люди, то как странствующее явление, то как оттенок нашей биографии, души, совести; наших идеалов, чаяний и надежд».

Таким образом, традиции и обычаи, верования и пристрастия, сложившиеся многие тысячелетия назад, однажды войдя в плоть и кровь народной жизни, сохранились там навсегда. Они впитываются русским человеком с молоком матери и передаются от поколения к поколению. Другое дело, что каждое новое поколение распоряжается этим неисчерпаемым духовным богатством по-своему и не всегда достойно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.