XIX. ВОЛШЕБНЫЙ ВЕЛОСИПЕД

XIX. ВОЛШЕБНЫЙ ВЕЛОСИПЕД

Мне было восемь лет. Мне нравилась девочка Ира. Она была черноглазая шатенка, с косичками, закрученными в «баранки» и подвязанными белыми бантами. Для своих лет маленькая и хрупкая. Неземное существо с лисьей улыбкой и говором птички. Такие девочки нравятся всем мальчикам в первом классе. К таким всегда выстраивается очередь из желающих отнести до дома портфель. Видимо, рядом с ними очень легко чувствовать себя настоящим мужчиной. А это так приятно, особенно когда тебе всего восемь лет. Но первая любовь зачастую и самая жестокая. Я не был конкурентоспособен и по всему проигрывал своим одноклассникам. На уроке физкультуры, когда нас просили выстроиться по росту, я каждый раз устраивал драку с моим приятелем Виталиком из-за того, что никто из нас не хотел стоять последним в мальчишеском строю. Я был уверен, что выше него, что он мухлюет. Становится на носочки или надевает кроссовки на толстой подошве. Совершенно очевидно, что он думал обо мне то же самое. И потому всякий раз мы толкали друг друга и пихались локтями, стремясь занять предпоследнее место в строю. Нашу тихую потасовку (по понятным причинам, мы старались не привлекать внимания к сугубо личному спору) всегда прекращал учитель, который хладнокровно и совершенно бессистемно указывал нам наши места. Иногда я оказывался замыкающим, а иногда Виталик. Бывало, я замыкал строй целый месяц, урок за уроком, а потом физрук вдруг решал, что все-таки выше я, и ставил меня предпоследним. Эти споры за предпоследнее место класс совершенно не волновали. И, конечно, на них не обращала никакого внимания Ира. У нее были свои переживания. Она металась между Стасом, высоким и спортивным, и Юрой, крепким, сильным и очень авторитетным. Возможно, ею тоже руководили инстинкты, и в окружении таких поклонников она чувствовала себя настоящей принцессой. Что и говорить, с моего последнего места на физкультурной линейке Ира казалась недосягаемой. Любить ее было просто глупо, безрассудно и нелепо. Но я любил. Любил и мучился. Мечтал, моделировал ситуации, когда мы останемся с ней наедине, и я, не задвигаемый на задний план более популярными одноклассниками, показал бы ей коллекцию фантиков от жвачки или поведал какую-нибудь самолично придуманную историю – из тех, что в те времена любил рассказывать своим друзьям.

Мальчик я был тихий, аккуратный. Играл в шахматы, пел в хоре. Много фантазировал и увлекал других своими фантазиями. И вот тут во мне проявлялись какие-то лидерские качества, которые вспыхивали совершенно неожиданно, заставляли целую группу более рослых серьезных детей идти на поводу у моих желаний, но эти качества исчезали сразу же, как только я сталкивался с первым проявлением неподчинения. Я придумывал «карты кладов», находил «россыпи военных гильз», подглядывал у деда «конструкцию удочки, которая ловит на лампочку», создавал «тайные общества», и даже поселял у себя на чердаке «потерпевшего аварию инопланетянина». Я уводил детей со двора, заставлял рыться в груде мусора, толпами затаскивал их на чердак, где они били в кровь коленки и чихали от пыли. Конечно же, потом у меня возникали проблемы с их родителями. Конечно же, мне частенько попадало от моей бабушки, которая в большей, нежели кто-либо, степени занималась моим воспитанием. Но я не мог иначе. Мне нужны были мои пятнадцать минут славы. Ведь я рос в мире невероятных, фантастических историй. Я проглатывал их залпом за завтраком, за обедом и перед сном. Я просыпался и засыпал с книгами. И не желал мириться с тем, что мир, в котором я пребывал большую часть времени, мир, в котором я умел все, мир, где были зарыты клады, где сражались пираты, а космические корабли пронзали бескрайний космос, где каждая молекула пространства была наполнена особым смыслом и раскрашена в немыслимо яркие цвета, – я не мог смириться, что мой мир недоступен никому, кроме меня. А я мечтал хоть на мгновение приоткрыть занавес, хоть малюсенькую его часть показать школьным друзьям! И вера в то, что я делаю нечто действительно важное, придавала мне сил и наполняла мои выдумки особой притягательностью. Я без труда увлекал в свои игры половину двора… но для дамы сердца оставался человеком-невидимкой. В те унылые дни, когда приходилось плестись позади всех на уроке физкультуры, мне казалось даже, что моего места в строю вообще не существует, что оно невидимое, заколдованное, особенное – созданное для того, чтобы спрятать меня от ее глаз и не дать мне ни малейшего шанса. Я был рыцарем с далекой планеты Ретко, высадившимся на планете Кортарек, которую населяли великаны и злобные, хищные драконы. Моей миссией было добраться до королевы Иры и изменить ход истории. Без армии, без волшебных доспехов, не имея поддержки вельмож и придворных интриганов. От дальних границ страны, пешком, по ночам, в тени огромного пустынного астероида-спутника, я продвигался к своей цели наугад, даже и не зная, где именно ждет меня та самая заветная случайная встреча…

И случай не заставил себя ждать. С тех пор я знаю точно: если наметить цель и уверенно шагать к ней (причем необязательно правильным путем, верность пути – это всего лишь вопрос веры), то наверняка вам представится шанс воплотить свою мечту в реальность. А моим шансом стал ярко-оранжевый двухколесный велосипед, привезенный отцом из Польши и стилизованный под настоящий итальянский мотороллер. Стояли восьмидесятые, и подобные штуки были большой редкостью. Тем не менее то и дело у кого-то из ребят появлялась игрушка или одежка, привезенная из-за границы. Каждый из этих почти мистических предметов моментально превращал его обладателя в калифа на час, приковывая к счастливчику внимание сверстников. Помню отчетливо, что самой популярной игрой в те годы были «вкладыши»: кладешь вкладыши от жвачки друг на друга, а потом хлопком ладони пытаешься перевернуть их рисунком вверх. Самыми ценными считались вкладыши от жвачки Turbo, самыми фуфловыми – от Love is. А нереальнейше крутым предметом гардероба была американская бейсболка, а игрушкой-мечтой – робот-трансформер. В общем, мы уже во все глаза смотрели на Запад. Только Запад по-прежнему оставался практически недосягаем. Достаточно сказать, что одни и те же вкладыши от Turbo фигурировали в игровом обороте по несколько месяцев, пока не превращались в лохмотья. Ценность всего этого барахла определялась его исключительной редкостью… Стоит добавить, что детского велосипеда с пластмассовым обвесом на манер взрослого мотороллера в нашей школе не имелось ни у одного из учеников младших классов. И это был мой шанс.

Отец мой – отнюдь не представитель первой волны кооператоров. Скорее уж – честный продвинутый труженик. Золотые руки. Каким-то образом стал ездить по европейским стройкам. Помогал отстраиваться уже шагнувшим на путь рыночной экономики Варшаве и Восточному Берлину. Он работал вахтенным методом, клал кирпич в дома первых польских олигархов и бандитов и получал весьма приличные по тем временам деньги. Раз в полгода он привозил мне подарки. С мамой они уже развелись к тому времени, вместе не жили, однако со мной он был очень дружен. По крайней мере в те годы, хотя потом мы уже почти не общались. Совершенно точно, что отец скучал по мне и, как и я, ждал нашей встречи.

То была его вторая поездка в Польшу. После первой я на месяц приобрел статус миллионера, совершив прямо-таки губительное для экономики школы вливание новых Turbo и Donald Duck. Естественно, что очень скоро я проиграл все свои вкладыши и с нетерпением ждал возвращения отца.

Моим любимым писателем в то время был Владислав Крапивин. И до сих пор я считаю, что чтение его книг – это лучшее, что мне подарили те годы. С восьми и до тринадцати лет я буквально жил его повестями и романами. Все его герои, обычные, на первый взгляд, дети, но обладающие сверхчеловеческими способностями и по-настоящему взрослым характером, на долгое время стали для меня идеалом, примером, на который хотелось равняться. Если мне не изменяет память, тогда я только что проглотил шедевр «Выстрел с монитора» – про мальчика, способного к телекинезу. Из-за этого дара он стал виновником аварии, в которой пострадали люди, и жители изгнали его из города. Этот же мальчик впоследствии спас город от гибели, взглядом изменив движение огромной бомбы, посланной гигантской мортирой с борта монитора – некой речной разновидности подводной лодки. Прощенный согражданами мальчик не смог вернуться домой, он чувствовал себя чужим среди некогда родных людей и предпочел уйти в никуда вместе с помилованным командором вражеского монитора.

Шикарная сказка про честь, одиночество, предательство и выбор. А уж какое впечатление она произвела на мой неокрепший ум, даже представить невозможно. Достаточно сказать, что я окончательно уверовал, будто могу силой воли перемещать предметы. Часами я сидел на стуле в бабушкиной гостиной и пытался взглядом сдвинуть бумажную машинку, сложенную из альбомного листа. Иногда мне казалось, что получается. И тогда счастью моему не было предела. Я мечтал рассказать о своих способностях Ире. Я был уверен, что они произведут на нее неизгладимое впечатление. Да, я мог ошибаться в чем угодно. Но только не в этом.

Если вы разыщете Иру и попросите ее рассказать ту самую историю, уверен, она не задумается ни на секунду. Уверен также, что ее версия будет сильно отличаться от моей, но она не забыла ничего. И вспомнит она этот случай мгновенно, ибо такое не забывается. Саму Иру, если честно, я почти не помню. Помню только особенную ауру вокруг нее и связанную с этой девочкой шумиху. Помню свои собственные переживания и ту историю. Сейчас, когда я закрываю глаза, мне кажется, что она очень похожа на тебя. Точнее, на ту тебя, которую я видел в твоем детском альбоме. Длинноногую, с крупным ртом и лучистыми лисьими глазами. Видимо, такова особенность нашей памяти – делать петлю, смешивая образы прошлого и настоящего, дабы не перегружать мозг ненужными подробностями. Любопытно, каким помнит меня Ира? Может, я тоже рисуюсь ей в образе, сформированном детскими снимками ее нынешнего мужа?..

В тот день бабушка, поддавшись моим уговорам, вышла встречать меня к школьному двору, катя за ручку мой огненный велосипед, ряженный в граненые итало-польские доспехи.

Это был триумф.

Когда я подбежал к бабушке и отдал ей свой ранец, вскочил на велик и неторопливо поехал обратно к школьному двору, я каждой клеткой своего маленького тела ощущал собственную важность и значительность. Ко мне было приковано внимание всех детей моего и параллельных двух классов. Я не успел докатить до крыльца, как меня со всех сторон обступила детвора и засыпала вопросами: «Где сигнал?», «Сколько скоростей?» – и прочими мальчишескими благоглупостями. Девочки стояли чуть поодаль, но тоже не скрывали своего интереса к странной машине. Они перешептывались друг с дружкой, прикрываясь ладошками, и хихикали.

И тут Ирочка, на правах королевы, шагнула вперед и спросила: «А дашь покататься?» Конечно же, я ответил «да»! И уже через мгновение она крутила педали моего велосипеда-кометы, а я бежал рядом и захлебывался от переполняющей меня гордости. Я был бесконечно счастлив. И счастье мое длилось три дня. Три дня я каждый раз после школы давал Ире кататься на своем «мотороллере». Мы делали пару кругов по школьному двору. Она ехала не быстро, так что я легко мог бежать рядом. Мы даже умудрялись разговаривать друг с другом. Но этого мне было мало. Я хотел полной победы. Я хотел тотальной и безоговорочной капитуляции. Я хотел показать ей не просто заграничный велик, а мой сложный и красочный мир. Мир, где я умею все, а она вполне могла бы стать его королевой. И, переполняемый любовью и гордостью, я заявил Ире, что это не просто велосипед. Он может и летать.

Я был в ударе. Я знал, что велосипед не может летать, но я также помнил и о своих уникальных способностях перемещения предметов усилием воли и был уверен, что в критической ситуации способности многократно усилятся, как это было в случае с мальчиком из «Выстрела с монитора». И потому я врал без всякого стыда и малейшего намека на совесть. Я излучал максимальную энергию и уверенность в себе, на которую только может быть способен восьмилетний фантазер, обладатель чудо-велосипеда. Я даже наврал о секретном конструкторском решении, благодаря которому мой волшебный мопед-велосипед может отрываться от земли и парить в воздухе. Вещал я это настолько убедительно, что глаза моей собеседницы загорались все ярче и ярче. Значит, меня слушают, мне верят и, ясное дело, хотят испытать на себе необычные качества волшебной игрушки. Закончив с теорией, очаровав и почти влюбив в себя повелительницу всех моих детских фантазий за последний год, я перешел от теории к практике – я предложил Иришке сесть позади меня и, обхватив меня руками и поджав ноги, совершить прогулку по двору с обязательным подъемом в облака.

Сказано – сделано. И вот мы мчимся по серому асфальту на ярко-рыжем «мопедике». Я отчаянно кручу педали, пытаясь разогнать перегруженную механическую игрушку до «взлетной скорости». Я напрягаю всю свою силу мысли, я толкаю велосипед вверх, но он никак не отрывается от черного шершавого асфальта. И тогда я решаюсь на отчаянный шаг – я мчусь по прямой, в тупик. Маленький и странноватый аппендикс школьного двора, завершающийся довольно высоким бордюром. По мере того как скорость нашей рыжей бестии нарастает, смех Иры становится все тише и тише, и за несколько мгновений до неизбежного столкновения я явно слышу подступающее к ее горлу всхлипывание. Это придает мне сил.

Я не могу не взлететь.

Я напрягаюсь, ПРИКАЗЫВАЮ велосипеду взлететь, вкладывая в это желание всю свою волю без остатка, обхватываю раму ногами, дергаю его вверх – и мы летим!

Что бы там ни говорили потом, я точно знаю, что мы взлетели. Может быть, лишь на пару миллиметров, а может, даже на несколько сантиметров оторвались от земли. Но это было, совершенно точно тебе говорю. Никакие разбитые коленки, никакие скандалы с Ириными родителями, никакие слезы и даже всеобщий бойкот меня одноклассниками не шелохнули мою веру в тот полет. Я знаю: мы взлетели. Это так же точно, как и то, что через несколько недель на уроке физкультуры учитель переставил меня на два человека вперед. Может быть, я вырос, а может, повлиял тот полет и я научился при построении отрывать себя от земли усилием мысли и становиться немного выше.

С Ирой я больше никогда не общался, да и велосипед пришлось выкинуть – найти на него новую вилку, фару и обтекатель в Союзе оказалось невозможным. Но эта игрушка и эта история навсегда останутся внутри меня маленьким оранжевым огоньком. И мне до сих пор кажется, что я обладаю сверхъестественными способностями…

К чему я рассказал про детский велосипед? Просто если очень пожелать, можно полететь и наяву… А если очень сильно хотеть чего-то во сне, то можно и открыть стеклянную дверь, стоящую на лугу.

И сейчас, вспоминая тот наш разбег… Как я кричал: «Вильям Херст! Твою мать!» И как со слезами на глазах мы втроем неслись навстречу неприступной твердыне, понимая, что это наш Сталинград! Что назад пути нет, что надо вперед, сквозь это неподвижное стекло…

Я знал, что она не могла не открыться.

И она открылась.

Мы ввалились в другую реальность. На границе почувствовали нечто похожее на сильный удар током – нас тряхануло так, что я на мгновение забыл, где я и что я тут делаю. А когда пришел в себя, то сразу же понял: мы в Саду Сирен.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.