Глава 2 Дочь Солнца
Глава 2
Дочь Солнца
Дитя с безоблачным челом
И лучезарным взглядом,
Пусть изменилось всё вокруг
И мы с тобой не рядом,
Пусть годы разлучили нас,
Прими в подарок мой рассказ...
Л. Кэрролл «Алиса в зазеркалье»
Часть дороги мы шли молча. Мы любовались природой. И Леночка любовалась. Она, как только мы забрели в рощу, вдруг вся притихла и перестала скакать и кружиться. Она шла впереди нас по дороге, то смотря себе под ноги, то задирая голову и наблюдая за чем-то вверху, то с интересом глядя по сторонам. Но вокруг ничего не было — ни магазинов с игрушками, ни качелей-каруселей, ни сладостей и прочего. Вокруг был только лес. Густой и живой, молодой и старый, дикий и привыкший к человеку лес. Он больше всего интересовал маленькую девочку. Она шла, дотрагиваясь до кустов и листвы, распрямлённая и красивая, несмотря на то, что её возраст не превышал восьми-девяти лет. И уже тогда я почувствовал нечто, светлым кольцом окружающее её, нечто, привлекающее и вдохновляющее бабочек садиться на её плечи; пыльцу — падать на неё сверху — с каких-то больших жёлтых цветов, облаком красоты и блаженного аромата; птиц — не бояться её и петь даже тогда, когда она легко и осторожно... прикасалась к ним.
— Как ты это делаешь? — спрашивал я у неё.
Её детские светящиеся глаза смотрели на меня, и она тихо отвечала:
— Я их люблю...
Чуть позже мы свернули с туристского маршрута и углубились в густую чащу. Точнее, первой это сделала Лена. Она шла впереди нас по дороге, но в один момент пути она почему-то свернула в кусты и исчезла в зелёных зарослях деревьев и цветов. Мы с Олегом переглянулись, и он, пожав плечами, последовал за своей дочерью, а я — за ними. Некоторое время мы карабкались по бездорожью прямо в гору — через кустарник, заросли толстостебельных трав и папоротника. Кое-где нам на пути встречались кучки мусора, красноречиво подтверждающие близкое присутствие курортных баз отдыха, но мы игнорировали эту дисгармонию в окружающей среде, созданную самым невоспитанным сыном природы. Мы взбирались всё дальше и дальше, и вскоре всякие признаки цивилизации исчезли.
— Куда ты завел нас, Сусанин-герой? — спросил я у девочки, когда мы достигли маленькой полянки среди хвойных деревьев, усыпанной цветами всех сортов и оттенков, которые нам дарит свет.
— Не знаю, ребята, — выразительно ответила она, — я сам здесь впервой.
Подобрав хворостину у себя под ногами, я, посмотрев на Олега, сказал:
—Давайте отрубим Сусанину ногу!
Потом медленно пошёл к Лене. Она заливисто, но как-то просяще смеясь, отступала, а затем повернулась и побежала. Я погнался за ней. Убегая, сквозь хохот, Лена в рифму просила меня:
—Не надо... Не надо, я вспомнил дорогу.
Не обращая внимания на её просьбу, я прыгнул, пытаясь схватить её за ногу, но она вильнула в сторону, и я пролетел мимо неё — смеющейся и весёлой. Сделав вид, что недоволен, я уселся на траву и сказал:
—Ну, я так не играю. Ты бегаешь, как лошадь...
Я предложил Олегу и Лене разделить завтрак, который захватил утром с собой. Они согласились. Мы ели бутерброды и запивали их нарзаном. Мы разговаривали и шутили, потом Лена встала и ушла в чащу. Она вскоре вернулась, неся что-то в руках. Она положила это перед нами на траву, и мы увидели, что в аккуратно и умело свёрнутой гибкой и сухой коре она принесла нам ягод.
— Сколько ягод! Они все съедобные? — спросил я.
— Они хорошие и вкусные. Кушайте, — радостно заявила малышка. Мы, прибрав оставшийся после пикника мусор, принялись за ягоды. Лена не ела. Она сидела, обняв руками ноги и положив подбородок на колени, смотрела перед собой. Добрыми глазами смотрела. О чем-то думала, наверное. Потом тихо запела.
Она запела. Сначала я не прислушивался к этому тихому детскому пению. Но, постепенно песня маленькой девочки проникла в меня, превратив всё моё существо во внимание. Эта песня... Она что-то сделала со мной. Что-то сотворила с моим сердцем. Нежная и тёплая, она ласково лилась по поляне. В столь раннем возрасте у Лены был абсолютный слух и звонкий голос. Девочка пела грустную песню. Исполняла от всей души, но негромко, положив голову на колени и отключившись от окружающей действительности. Глаза её были не печальны, а всё так же светлы и добры. Она выводила нараспев, осмысленно и выразительно:
Ночь где-то солнце прячет,
Звёзды сияют прямо,
Маленький мальчик плачет,
Бомба убила маму...
Взрослые люди воюют,
Взрослые люди дерутся,
Дети их ярость чуют,
Но дети не разберутся.
Что делят взрослые дяди?
Что так глядят упрямо?
Денег ли, власти ли ради
Бомба убила маму?..
Мелодия была прекрасной. Союз мелодии и голоса поразил меня. К тому же песню исполняло совсем юное создание. Простые, но глубоко затрагивающие душу слова, запомнились. Я помню их до сих пор.
Прекратив есть ягоды и разинув рот, я слушал Лену. Вскоре она это заметила. Она окинула моё удивленное лицо детским чистым взглядом, улыбнулась и зазвучала другими, уже весёлыми и радостными, ритмами и стихами...
Я не отрываясь следил за тем, как красиво и естественно, без стеснения и робости пела маленькая солистка. Как будто вся чистота природы собралась тогда в ней, сидевшей на густой траве поляны, поющей радостно и светло. Её брови приподнялись, а глаза сверкали солнечным огнём от вдохновения, наполнявшего её сердце. Если бы вы только знали, как она радовала слух своим голосом. Сколько же любви в нём читалось, сколько веры. Сколько мягкости и тепла. А ведь девочка была ещё совсем мала.
«Что же из неё вырастет? В какого ангела она превратится, когда станет взрослой?» — подумал я тогда.
Я посмотрел на Олега. Он, наверное, уже привык к музыкальной одарённости своей дочери, потому что безо всякого удивления, просто улыбаясь, наблюдал за ней.
А она всё пела. Пела новые песни с незатейливыми, но всё же имеющими какой-то особенный глубинный смысл словами. Мелодии с прекрасными мотивами и стихи были мне совершенно незнакомы. Я их никогда не слышал раньше, но в тот момент я не догадался спросить у Лены, что она поёт, и кто это сочинил.
Когда она закончила, и сидела среди цветов с развевающимся на лёгком ветерке каштановым чубчиком, улыбающаяся и ждущая моих оценок, я долго смотрел на неё. Смотрел так, что она перестала улыбаться и серьёзным, но ласковым взглядом отвечала мне.
Я сказал:
— Лена... Как красиво, Лена...
— Спасибо, Максим.
— За что же, Лена?
— За слово «красиво».
— Это тебе спасибо...
Потом наступила тишина. По крайней мере, для меня. Я прилёг на траву и попытался думать. Лена обращалась ко мне, и Олег разговаривал с ней, но я их не слышал. Я думал о детях.
Великий поэт и эрудит Халил Джибран писал:
«Ваши дети — это не ваши дети.
Они — сыновья и дочери зова жизни, адресованного ей самой. Они появляются на свет при вашем содействии, но рождены не вами.
И хотя они находятся при вас, но вам они не принадлежат.
Вы можете дать им свою любовь, но не свои мысли, ибо у них есть собственные мысли.
Вы можете приютить у себя их тела, но не их души, ибо их души живут в обители завтрашнего дня...
Вы можете попытаться стать подобными им, но не пытайтесь уподобить их себе.
Ибо жизнь не течёт вспять и не задерживается во дне вчерашнем...»
Совсем недавно я запомнил эти строки, запомнил только потому, что они полностью противоречили моему едва начинающему формироваться отношению к воспитанию детей. Действительно, я считал, что всё написанное выше — полная чушь, ибо, как можно думать так? Как можно называть своих детей не своими?
Глядя на Лену, я невольно воспроизвёл в памяти слова поэта, и мне показалось, что он не на шутку прав... «Ваши дети не ваши ... не пытайтесь уподобить их себе...»
«Правда!» — думал я. — Чувствую, что в его словах много правды. Но не могу понять эту правду. А ведь она важна...
Лена ушла в дальний угол полянки и собирала там цветы. А мы с Олегом, развалившись на душистой траве, смотрели, как белые и лёгкие, словно пух, облака бежали по синему-синему небу.
— Олег, — позвал я его, желая спросить кое-о-чём.
— М-м, — промычал он сонно и как будто издалека, хотя лежал рядом.
— Скажи, Олег, где Лена научилась так петь?
— Я не знаю, — немного помолчав, ответил он.
— Как это — «не знаю»? Ты же её отец. И не знаешь. Как так может быть?
Олег молчал. Я приподнялся и посмотрел на него. Он лежал в траве, его лицо утопало в густой зелени. Он лежал с закрытыми глазами и улыбался.
«Приятный тип, — подумал я. — Улыбается всё время. Но только немного странный, как мне кажется».
— О чём ты думаешь, Олег? Чего ты улыбаешься? — поинтересовался я, надеясь, что он сейчас расскажет что-нибудь смешное.
Он открыл глаза и взглянул на меня. Потом закрыл их снова. И ответил с такой же, как и прежде, лёгкой улыбкой на лице:
— Я улыбаюсь, потому что мне хорошо. Очень хорошо — солнце светит... Как ярко оно светит! — последнее предложение он произнёс как-то странно. Не было никаких суетливых эмоций в его тихих словах. Чувствовалось только спокойное и лёгкое блаженство.
— Любишь загорать? — спросил я с непониманием.
— Нет... — ответил он. — Я люблю солнце.
— Солнце?
— Я люблю Себя, обитающего там… - добавил он еле слышно.
— Как это, интересно?
— Думаю, мне будет трудно объяснить это тебе сразу. Это вообще необъяснимо. Нужно испытать Ясный День, чтобы это понять.
— Ясный день?
— Да.
— Как это?
Олег открыл глаза и посмотрел в небо. Он посмотрел на солнце, пробивающееся сквозь ветви сосен к нам в тень, и спросил меня:
— Ты видишь это Солнце, Максим?
— Конечно же, я вижу его, — опять удивился я.
— Когда ты увидишь это Солнце, тебе не надо будет рассказывать про Ясный День. Тебе вообще ничего не будет нужно в тот миг, когда его лучи коснутся тебя. Ясный День - это состояние, при котором ты узнаешь, кто ты есть на самом деле. Когда это произойдет, тебе уже не нужно будет верить, ты будешь точно знать...
Что-то до странности знакомое было в его словах. Что-то, что я уже слышал. Когда-то. Давным-давно. Слышал, но совершенно забыл. Что же это?
— Ясный день, — повторил я вслух, не заметив, что Лена подошла к нам. Она взглянула на меня, потом на отца, а после опять на меня. На её голове красовался венок из луговых цветов. Она присела возле меня и положила голову на мою руку. Она что-то отвязала у себя за шеей и вытащила из-за пазухи странный амулет на верёвочке. Девочка рассматривала его, и я, любопытства ради, тоже взглянул на него, не переставая думать о словах Олега. Но амулет оказался до того необычным, что я забыл, тут же забыл про всё.
Лена держала в руках квадратную чёрную пластину небольших размеров. Тем не менее было чётко видно, что в центре пластины, на фоне белого земного горизонта и ночного звёздного неба изображался человек. Точнее, это был черный силуэт человека, на который из космического пространства опускался столб белого света...
«Странное украшение», — подумал я.
Лена повернула амулет, и я увидел другую его сторону с не менее таинственной картинкой. Там было белое солнце с отходящими от него лучами. Лучи оканчивались изящными ладонями рук. Не знаю, почему, но я вдруг почувствовал что-то родное, что-то далёкое и забытое, но родное...Чувства были настолько сильными, что я даже вздрогнул... Я начал всматриваться в это Солнце, желая запомнить каждую его деталь, и вдруг... С талисманом на моих глазах стало твориться что-то необычное. Картинка с белым солнцем стала исчезать в какой-то дымке... и вот... нет её! Вместо неё — ярко-белая, светящаяся дымка, и другая, другая картинка! Всего лишь на несколько секунд появилась золотая двуглавая птица, похожая на какой-то герб. Я даже толком не успел разглядеть её. Запомнилось только, что в одной лапе она держала Земной шар, а в другой — большой меч...
Я мотнул головой, протер глаза, и это видение исчезло. Вместо него — вновь белое солнце...
«Что за чертовщина!» — подумал я.
— Что это ты там держишь в руках? — спросил я Лену.
— Это оберег.
— Какой он у тебя... — я хотел его охарактеризовать, но не нашёл подходящего слова.
— Какой? Какой он у меня? — заулыбалась Лена, отстранившись от моей руки и заглядывая в глаза.
— То ли мне померещилось, то ли...
— Тебе не померещилось, вовсе не померещилось.
— Что же это было?
— Это был герб. Это был герб старинной Страны.
«Бред какой-то», — подумал я и ничего не ответил... Я хотел было встать, но не смог, потому что неожиданно почувствовал... На мгновение мне показалось, что возле нас кто-то или что-то есть. Кто-то или что-то огромное. Оно было растворено в природе, окружающей нас. И природа отреагировала на диковинную вещицу в руках маленькой девочки. Я услышал, что наступила загадочная тишина. Перестали петь птицы. Куда-то делся ветер с его приятным шуршанием в листве и траве. Стрекотание кузнечиков как будто бы прекратилось. Казалось, что гигантское существо природы, живущее своей жизнью и своими ритмами, на полянке, где мы сидели, замерло и прислушивалось к нам. Как если бы мы позвали природу по имени...
Лена, не замечая моего замешательства, взяла и повесила эту вещицу прямо мне на шею.
— Ты чего это, Лена? — спросил я, опешив.
— Я дарю тебе его.
— Но я не могу принять такой подарок. Он должно быть очень ценный, — я встал с земли.
— Да, он ценный. Потому что многие добрые дяди и тёти носили его. У себя на груди. Возле золотого сердечка... — лепетала девочка, поднимаясь вслед за мной.
— Вот поэтому и забери его обратно, — перебил я её, снимая талисман с шеи. Но Лена остановила меня. Она сказала:
— Я не могу его забрать. Теперь уже не могу. Ведь я же подарила. От всей души...
Она была немного растерянна. Складывалось впечатление, что ребенок не понимал, почему я не хочу брать талисман себе. Лена могла расстроиться, а мне не хотелось, чтобы она печалилась. Я решил поискать поддержки у Олега и, беспомощно взглянув на него, попросил:
— Олег, объясни ей...
Олег выглядел весьма веселым. Было похоже, что происходящее развлекало его. Он спросил, улыбаясь:
— Что объяснить?
— Ну как, что? Это же, наверное, драгоценная вещь. Она еще может понадобиться твоей дочери. Деньги всегда нужны.
— Лена не моя. Пусть решает сама.
Девочка дёрнула меня за майку. Я взглянул вниз и увидел её светящиеся добром глаза.
— Максим, ведь я же от чистого сердца. Ведь дарить так приятно. Так хорошо. Если мне хорошо, то нужно, чтобы и другим было хорошо. Чтобы и тебе. А тебе все равно нехорошо. Почему, Максим?
Её взгляд был умоляющим и светлым. И мне вдруг показалось, что я чего-то не понимаю. Не Лена, а я.
— Прости меня, Лена, — приглушенным голосом сказал я.
— За что? — она ласково и внимательно смотрела на меня, смотрела, как будто зная, но все же желая услышать, за что я извиняюсь.
— За то, что мне было нехорошо. Но теперь мне хорошо. Очень. Правда, — я улыбнулся, забыв о деньгах и драгоценностях и подумав о сердце маленькой девочки. — Обещаю хранить твой подарок и никогда с ним не расставаться. Обещаю помнить о тебе и твоей доброте.
Её лицо перестало быть серьёзным. Как луч солнца, заиграла на нём радостная улыбка. Она опять принялась дергать меня за майку и просить:
— Наклонись, Максим. Наклонись.
Я присел перед ней на корточки, и она сняла с себя венок из цветов и надела его на мою голову.
— Вот теперь всё правильно. Тебе хорошо, и ты в цветах, — заключила она.
Она была права. Мне было хорошо. И цветы были не только под ногами. Они лежали на голове. Они цвели в сердце...
Мы не торопясь шли обратно. Дорога серпантина зигзагами исчезала в зелёных зарослях. Лена опять беззаботно скакала и прыгала впереди нас. В её руках всеми оттенками радуги переливался букет красивых цветов. Иногда нам встречались люди, и тогда Лена брала из своего букета цветы и дарила их прохожим. Прохожие были очарованы. Они брали из её рук цветочки и называли её кто как:
«Ах ты мой котёночек».
«Спасибо, золотце».
«Это мне? Моя же ты красавица!».
«Ты посмотри, дорогой. Похоже нам дарят цветы. Спасибо, солнце!» — слышал я реплики приятно удивлённых и умилённых людей. Маленькая девочка творила с ними чудеса. Обыкновенные чудеса. Потому что люди, получавшие от неё подарок, вдруг сами становились тем, что дарила Лена. Они на моих глазах превращались в цветы.
Я посмотрел вокруг. Мне самому захотелось нарвать цветов и раздавать их людям. Но нас окружала густая роща деревьев, в тени которых не было того, что я искал. Я догнал Лену и сказал:
— Дай и мне чуть-чуть.
Она, улыбаясь, удивлённо смотрела, а потом, очевидно поняв мои намерения, отделила от своего букета добрую половину и передала её мне. И я сказал:
— Чур, следующие мои. А твои — за ними, ладно?
— Ладно, — звонко ответила девочка.
И я с большим усердием принялся высматривать на дороге очередную «жертву». «Жертва» долго не шла. Но вот я заметил, как из-за поворота, образованного песчаным серпантином и стеной густых зарослей деревьев, появились три фигуры. Три человека медленно брели, сокращая расстояние между собой и желающим подарить цветы.
«Что они скажут, когда я предложу им цветы?» — подумал я, позволив смущению овладеть рассудком. Я был смущён. Стеснение и что-то вроде робости сковывали меня и мои действия, заставляя волноваться.
Выбрав из букета три самых красивых цветка и зажав их между большим и указательным пальцами левой руки, я пошёл дальше, опустив глаза в землю.
«Смотреть не буду. Услышу шаги перед собой, вытяну руку с цветами вперед и скажу — это вам», — решил я, чтобы не стесняться.
Так я и шёл, не поднимая глаз. Вскоре послышались шаги. Мы сближались с идущими нам навстречу. Когда шарканье ног по грунту дороги совсем приблизилось, когда я увидел эти женские ноги, я сделал так, как решил. Я протянул руку с цветами, и, остановившись, но не глядя на тех, к кому обращался, сказал:
— Это вам.
Раздался звонкий лучистый смех. Я поднял голову и осмотрелся. Передо мной стояли три девушки. Чуть сбоку Лена умирала от счастливого смеха. У неё был очень заразительный смех. Мне самому стало смешно. Я спросил:
— Чего ты гогочешь?
— Как ты... — она покатывалась, не в силах ответить. — Максим... как смешно ты сделал.
— Да ну тебя, — сказал я ей, перестав смущаться и наполняясь счастьем, легко передающимся от этой девочки.
Я снова посмотрел на девушек. Они недоумённо улыбались, глядя то на меня, то на смеющуюся Лену.
— Ну что же вы не берёте? — спросил я.
— Это нам? — поинтересовалась одна из них.
— Вам, вам. Кому же ещё?
Они взяли цветы. Каждая прикоснулась к моей руке. Они поблагодарили меня и спросили:
— Почему вы дарите нам цветы, молодой человек?
— Потому что вы красивые.
Они заулыбались пуще прежнего.
— Потому что ты скоро будешь мамой, тётенька, — сказала Лена, подойдя к девушке, стоящей в центре встреченной троицы. Только после этих слов маленькой девочки я заметил, что девушка, к которой она обращалась, беременна. Лена дала ей ещё один цветок и сказала:
— Не выбрасывай его, пока не завянет, тётенька. И вы, тётеньки, тоже не выбрасывайте.
— Как тебя зовут, милая? — одна из девушек присела перед Леной, взяв её за плечи и тепло разглядывая её.
— Лена.
— Мы не выбросим, Лена. Ни за что не выбросим эти цветы. Правда, девчонки?
— Правда, — ответили её подруги.
Потом та, которая была беременна, еще раз тихо проговорила:
— Правда...
Мы двинулись дальше. Теперь наступила очередь Лены дарить цветы. Но она не думала об этом. Она беззаботно и вприпрыжку бежала, дотрагиваясь свободной рукой до листочков кустов, растущих возле обочины. Скорее всего, девочка даже не обратила внимания на показавшегося вдалеке человека. Он быстро приближался к нам. Он миновал Лену, но малышка не дала ему цветок. Он шёл навстречу мне.
«Как же так? — подумал я. — Она, наверное, забыла. Она, наверное, считает, что я должен...».
Я посмотрел на встречного. Его возраст не превышал пятидесяти лет. Он был одет в серый костюм с галстуком; на его пиджаке, возле нагрудного кармана, висел бридж с какой-то надписью — что-то вроде: «Федеральный судья... и т. д.». В руках он нёс чемоданчик... Его лицо имело типичные чиновничьи формы: стандартные лоснящиеся щёки, стандартный нос... И ещё. У него были стеклянные, неживые глаза.
Я видел, как Лена остановилась и обернулась. Она смотрела на цветок в моей руке, на то, как, не заметив подарка, мужчина зацепил эту руку, пройдя мимо. Цветок упал на землю. Мужчина же, почувствовав столкновение, остановился, обернулся и злобно уставился на меня.
— Ты чё, козёл, с травой на башке, — сказал он хриплым голосом, глядя на мой венок. — По роже захотел?
Ему показалось, что я толкнул его. Не зная, что ответить, я безмолвно стоял, сжимая букет в руке. У меня было слишком тёплое настроение, чтобы на грубость отзываться грубостью.
Видя, что я молча стерпел обидное слово, он, решив, что отомстил мне достаточно, сказал:
— Смотри по сторонам, когда по дороге идешь. А то можешь без головы остаться, придурок.
Сказав это, он продолжил свой путь. А я остался стоять, чувствуя, как хорошее настроение улетучивается секунда за секундой. В глубине души закипала злость. Мне всё больше и больше казалось, что этого так оставить нельзя. И я решил догнать обидчика. Я уже собрался было бежать за ним, как вдруг почувствовал уже знакомое дёрганье за майку. Я посмотрел вниз и увидел Лену. Она улыбнулась мне, потом, присев, подняла с земли упавший цветок и вложила его в мою руку.
— Не злись на него, пожалуйста, Максим. Лучше пожалей его, пожалуйста, — просила она, как-то странно произнося местоимения «него», «его»... Я тогда не обратил на это странное произношение особого внимания, потому что сама просьба меня удивила.
— Почему я должен его жалеть?
— Потому что он жалкий.
— Но почему, Леночка?
— Потому что он злой. Потому что у него глаза пустые.
— Ну и что же?
— Это значит, что он никого не любит. Он не любит лес. Он не любит небо и звёзды. И море не любит. И людей. У него нет любимых...
— За что же его жалеть, Леночка? За то, что он никого и ничего не любит?
— Да. Потому что его тоже никто не любит.
С самого начала этого разговора у меня уже была заготовлена для маленькой девочки обширная нравоучительная проповедь о злых людях и о том, что, если их жалеть, то они усядутся на голову, и о том, что добро должно быть с кулаками и еще много всего прочего. Но последняя её фраза, произнесённая с особой интонацией, с интонацией неописуемого участия, поразила меня. И я вдруг понял, как тяжело жить тому человеку, который недавно прошел мимо нас. Правда, чистая правда, что его никто не любит. Никто во всём белом свете. Потому что любить могут живые люди, в глазах которых ещё горит огонь, глаза которых не абсолютно пусты. Но живые люди избегают мертвецов, подобных этому человеку. Живым людям невыносимо с такими. И поэтому мертвецы одиноки. Абсолютно одиноки. Во всём белом свете одни.
Напрашивался ещё один вывод. Чем больше ты любишь, тем больше любят тебя, тем счастливее ты себя чувствуешь.
Я вспомнил слова: «Возлюби ближнего своего»... И поразился опять. В этих трёх словах, в трёх простых словах — великая формула счастья. Ближний — это тот, кто тебе дорог. Одни считают ближними свою семью, другие — семью и друзей, третьи — улицу, четвёртые — город. Есть такие, для которых дорог целый народ. Наверное, такие есть. Может есть и такие, для которых ближний — это любой человек. А может быть не только человек? А может быть вообще всё, что рядом? И возможно, что говоря: «Возлюби...», под словом «ближний», Он имел ввиду весь мир. Любить, самозабвенно любить весь мир — не это ли счастье? Ведь тогда весь мир будет самозабвенно любить тебя...
Я посмотрел на Лену и пожалел в душе оскорбившего меня человека. Потом я подумал:
«Откуда же в столь ещё маленькой девочке такое большое, огромное понимание человека? Откуда? Может быть прав Олег, говоря: «Она не моя?»
— Чего мы ждём? — спросил он, когда догнал нас.
— Тебя, — сказали мы с Леной хором.
Он улыбнулся, и мы пошли дальше. Мы с Леной забыли про злого человека. И опять принялись раздавать цветы. И опять стало хорошо. Необыкновенное счастье опять расцветало в сердце чудесной музыкой, той, которую я уже слышал когда-то. Когда-то в детстве...