7. Библиотека

7. Библиотека

Из этого немыслимого мира я вышла очень резко и внезапно, будто бы проснулась по звонку будильника. На самом деле Леночка просто прекратила меня читать, заложила где-то в районе двухсотой страницы и разлучила с Вишнёвым Садом.

Выход оказался крайне болезненным, подобно удару об стену или воде, пролившейся на обложку. Я долго боялась открыть глаза, всё ещё пребывая в состоянии божественной невесомости. Мне вспоминались обрывки странных событий — на кресте, эти крики и непонятные вопросы — но события казались чем-то второстепенным. Лучше них зафиксировалось парадоксальное ощущение, которое было трудно принять: я вовсе не Книга.

Но кто же я тогда?

Нет, я Книга! И во мне есть Литературное Произведение!

Вот только Книг не распинают на крестах, как людей. Если бы мне это пригрезилось, если бы я вообразила… я могу представить, что я вишу на кресте. Но что толку, если это — не переживание? А во время произнесения собственного Литературного Произведения случилось переживание.

Случилось и прошло. И теперь опять ждать, пока Леночка возьмёт меня и продолжит читать?!

Мысль, зудевшая в голове, ждать не умела. Ей хотелось избавиться от проклятия, в которое я верила всё больше. Как мне прочитать себя без помощи Леночки, моего нового Бога? Я пыталась сопротивляться этой мысли, но чем больше я сопротивлялась, тем ожесточённее она мучила меня.

Шло время, я ворочалась, дрожала и обливалась горьким потом, но так и не смогла произнести ни слова из своего Текста. В бессилии я рухнула на дно спасительного мира грёз.

Питаясь радужными цветами и гармоничными звуками, я не почувствовала небольшого полёта и не заметила того, что меня переместили на полку. Даже наяву я ещё долго не могла понять, где нахожусь и почему — в таком странном положении. Слева мой взгляд упирался в тёмное деревянное небо полки, а справа — в несколько Книг, вернее, в их макушки. Я долго копошилась и вертела головой, пока не осознала, что меня положили на Книги сверху, а не поставили, как обычно, между ними.

— Эй, здравствуйте! — крикнула я. — Я ваша новая соседка. Меня зовут Безусловная Любовь.

Но отклика не последовало. Я попыталась ещё несколько раз, прикоснулась рукой к макушкам незнакомых Книг — безрезультатно. Снова почувствовала закладку. Скоро меня снова возьмёт Леночка и дочитает. Обязательно…

* * *

У книжных болезней есть одно нехорошее качество: никогда не замечаешь, как они начинаются, а когда они поражают все страницы и переплёт, становится слишком поздно их бояться.

Я была ещё слишком юна и не знала, чем чреваты приступы острой ненужности, начавшиеся спустя трое суток тотального одиночества. Я не знала, насколько заразна летаргическая апатия, которой, как впоследствии оказалось, были поражены все без исключения Книги на полке. Их молчание было мёртвым молчанием, их глухота оказалось хронической, их безразличие к окружающей жизни приобрело почти неизлечимую форму.

Апатия накрыла меня спустя неделю кошмарных снов и жестоких галлюцинаций. А всё дело в том, что Леночка забыла о том, что не дочитала меня до конца. Не дай Читатель самому лютому врагу испытать мук недочитанной Книги! В поисках ответов на вопросы «Как же она могла со мной так поступить?», «Почему она меня бросила?», «Неужели Богиня разгневалась на меня?» я медленно умирала в одиночестве. Приступы ненужности повторялись всё чаще, доводя меня до слезливых истерик, и вскоре моё тело не выдержало боли неприятия и лишилось сознания.

Летаргическая апатия принесла с собой облегчение, бессмысленность и тёмную пустоту. Чувство времени исчезло, вокруг серо, прохладно и спокойно — наверное, это было похоже на смерть.

«Тебе повезло, — сказали бы мне проснувшиеся старые Книги, — обычно в летаргию впадают на десятилетия, и чем дольше Книги спят, тем меньше шансов у Читателей их разбудить».

У других Книг шансов разбудить больную практически нет. Поэтому, когда поглотившая меня унылая пустота сменилась слепящим светом, чьими-то настойчивыми прикосновениями и громкими голосами, я ещё долго не могла понять, где нахожусь. Страшно болел переплёт, происходящее вокруг казалось очередным тревожным видением из мира грёз, а позабытое чувство реальности возвращалось так же медленно и болезненно, как исчезало сколько-то дней назад.

— Эй… Эй…. Ты жива, просыпайся! — теребили меня слева.

— Книжечка! Новенькая! Пожалуйста, очнись! — доносилось справа.

— Г-г-де… г-г-де… я? — мой с трудом расплетающийся язык еле вымолвил первые слова.

— Ты в Библиотеке.

— К-как?!

Похоже, предстояло поверить в ещё одну невозможность. Скорее, Идиоты бы спустились с небес в Книжный Магазин, чем я смогла бы перенести такое количество шока одновременно!

— Ты в Библиотеке. Но ты не из Типографии, хотя выглядишь совсем молодо. Откуда ты?

Мне бы самой хотелось это знать.

— Слава Автору, ты жива! Ты жива, жива! Жива!

Ура, конечно. Только почему жизнь — бесконечная череда боли и удовольствий?

Адекватное восприятие вернулось ко мне спустя несколько часов. Я находилась на полке, подобной той, в Книжном Магазине. Напротив меня стояла в точности такая же полка с Книгами. Яркий свет, специфический незнакомый запах, напоминающий аромат… объятий Апологетики. Левая соседка, тоненькая белая с чёрными вкраплениями Книга по имени Лирика радовалась так, будто бы это она, а не я впервые угодила в Библиотеку. Правый мой сосед в твёрдом переплёте с удивительным именем Восстание Ангелов, добродушно улыбался, всей своей обложкой излучая уверенность и дружеское участие.

— Как я здесь оказалась?

— Тебя принесла Арина и поставила между нами, — ответил Восстание Ангелов.

— Кто это — Арина?

— Библиотекарь. Человек, который разрешает Читателям нас прочитать.

«Бог Богов?» — подумала я, но вслух спросила другое:

— А как я оказалась у Арины?

— Наверное, какой-нибудь Читатель вернул, — предположил Восстание Ангелов.

Читатель у меня был один — Леночка. Но зачем?! Меня же ей подарили… И тут я, будто спохватившись, вцепилась в соседа:

— Какое сегодня число и год?

— 30 апреля 1631 года от рождества Первокниги, — откликнулась Лирика, а Восстание Ангелов недоумённо пожал плечами.

Хорошо, что я кое-то помнила о книжном летоисчислении. Открытка утверждала, что меня подарили Леночке 9 ноября 2005 года по человеческому календарю, а значит, я пробыла в летаргической апатии около пяти месяцев.

Я пересказала соседям события тех дней, что помнила перед тем, как провалилась в болезнь. Восстание Ангелов долго напряжённо думал и, наконец, произнёс:

— Когда я жил на полке своего семнадцатого Читателя, Модель Для Сборки рассказала мне забавную историю про одну библиотечную Книгу. Её Читатель однажды забыл вернуть эту Книгу в Библиотеку, отчего та заболела лютой ненавистью к жизни. А когда она узнала, что вместо неё Читатель вернул в Библиотеку совсем другую Книгу, и даже не её сестру, та несчастная Книга покончила с собой.

— Не может быть! — изумилась я.

— Да, да. Отец Читателя взял её на свою работу в научный институт, и Книге удалось выскользнуть из его рук прямо на стол с химическими реактивами. К сожалению, история не сохранила имени этой потрясающей по чувственности героини.

— Зачем ты рассказал ей? — заволновалась Лирика, теребя меня за руку. — Ты, пожалуйста, не верь ему, это просто библиотечная легенда.

Но я не поняла волнения Лирики, поскольку знала только понаслышке, что такое Библиотеки, и как в них попадают Книги. Я попросила своих соседей просветить меня на этот счёт. Перебивая друг друга и часто скатываясь на иные темы, Лирика и Восстание Ангелов поведали мне примерно следующее.

Не все Книги после создания Типографами посредством помещения в их страницы Литературных Произведений видят первый в жизни свет на полках Книжных Магазинов. В Книжном Мире существует так называемая Святая Милость, даруемая свыше — и это — таинственная сила неизвестной Книгам природы, исходящая от Авторов или Типографов. Благодаря этой Милости некоторые Книги и попадают в Святые Дома — Библиотеки. Все библиотечные Книги делятся на две религиозных категории: одни верят в Богов-Авторов, другие — в Богов-Типографов.

На этом месте я хотела изложить свою теорию про Богов-Читателей, но посчитала неэтичным сразу же вступать в спор со своими новыми, такими добрыми и счастливыми соседями.

Так вот, попав в Библиотеку, Книга получает клеймо на всю жизнь в виде штампа на 17-й страничке и бумажного ярлыка, приклеенного к обратной стороне обложки. Процедура практически безболезненная, а я, будучи в летаргической апатии, даже не почувствовала, как она прошла. После чего Книга называется библиотечной, помещается на определенную полку и ждёт своего Читателя. Эти Книги нельзя купить, именно поэтому всё, что связано с Библиотеками, в Книжном Мире окружено ореолом святости.

Библиотекари — это кто-то вроде книжных Апостолов, работающих на Земле, и дающих разрешение людям читать ту или иную Книгу. Существует светлое поверье про падших библиотекарей, которые стали первыми продавцами в Книжных Магазинах и тёмное поверье про вознёсшихся до небес продавцов.

Каждая библиотечная Книга ждёт первого Читателя подобно тому, как Книга в Магазине ждёт покупателя. Вот только у библиотечной Книги гораздо больше шансов быть прочитанной много раз разными людьми, поскольку Читатель обязан вернуть Книгу в Библиотеку. При этом Лирика объяснила мне, что далеко не каждый Читатель читает библиотечные Книги полностью, да и вообще, взяв или приобретя Книгу, человек не обязательно становится её Читателем.

Слова Лирики легли нежным бальзамом на мою трепетную душу. Узнав, что Лирику ещё ни один из восьми Читателей не дочитал до конца, а два человека вернули её в Библиотеку, даже ни разу не открыв, я приняла это как данность и почувствовала приятное облегчение. Всё же люди — не Боги, и становиться Богом-Читателем — большая ответственность. А став Читателем, человек вправе сделать с Книгой всё, что угодно, и Книга должна принимать Божью волю. Если же человек обижает Книгу, не став Богом, то будет за это справедливо наказан, как, например, девушка Юля, которую мой читатель Серж отправил на свалку.

У Лирики было уже восемь Читателей, а Восстание Ангелов мог похвастаться аж двадцатью пятью. Впрочем, и возраст моих соседей исчислялся годами. Узнав о трёх моих Читателях за пять месяцев, Восстание Ангелов аж присвистнул.

— Ещё ни одна из моих знакомых магазинных Книг не имела больше одного Читателя за первый год жизни, — заявил он.

— С такой стремительной Судьбой очень легко быстро сгореть. Апатия была дана тебе свыше для передышки. Пусть я библиотечная и мне грех жаловаться на Судьбу, но я уже почти завидую чудесам, творящимся с тобой, — добавила Лирика.

— Среди магазинных Книг существует теория, что счастливая Судьба — это найти Читателя, которому ты будешь нужна, и такой Читатель один-единственный в мире, — осторожно заметила я.

— Знаем, знаем, — кивнул Восстание Ангелов. — Только мы, библиотечные, считаем, что у каждой Книги — своё призвание, своя миссия. Можно подарить своё Литературное Произведение одному Читателю раз и навсегда, а можно многим, и обрести счастье в этом. Можно годами прожить на полке в Библиотеке, а можно быть купленной в Магазине в первый же день жизни. Нет однозначного ответа, моя дорогая Безусловная Любовь. Книга — сложное, многоплановое и таинственное Существо, поэтому обитатели иных миров нас часто не понимают.

— Расскажите мне ещё про Библиотеки, — попросила я.

Вскоре я узнала, что далеко не всегда и не все Книги попадают к Читателям домой. В каждой Библиотеке есть место — Книжный Рай, который люди называют читальным залом. В Раю существует только одно-единственное занятие для Книг — быть читаемыми. Там царит атмосфера блаженства, радости и покоя, и каждая библиотечная Книга стремится попасть туда. Лирика не была там ни разу, а Восстание Ангелов — единожды, и это был самый счастливый день в его жизни, который длился целую человеческую неделю. Его пятый Читатель по имени Светлана приходила в Библиотеку утром, брала Восстание Ангелов и уносила его в Рай. Вечером они разлучались, чтобы встретиться снова на следующий день и познать непередаваемое словами состояние любви ко всему миру.

Я осмелилась спросить — а существует ли Книжный Ад?

Восстание Ангелов не верил в его существование, так же, как и в легендарные байки про свалку и макулатуру, хотя всегда охотно пересказывал их всем новым знакомым. Лирика же считала, что если и есть Книжный Ад, то только не в Библиотеке. У неё была своя, довольно любопытная, концепция Ада. Лирика воображала некое тёмное помещение, толстые стены которого обиты железом, а внутренности заставлены металлическими механизмами. Эти механизмы работали круглосуточно, издавая невыносимые для книжного уха стоны и вопли раздираемых на куски бумаги Книг. Книга-жертва, попавшая в Ад, лежала на столе посередине помещения открытая на первой странице в полном одиночестве. Будучи открытой и нечитаемой, она не могла отключить слух. И каждый час в помещение заходил новый человек. Он на пару секунд выключал грохот механизмов, но только для того, чтобы подойти к Книге и сказать: «Я не буду тебя читать». А затем всё продолжалось. У жертвы всегда оставалась надежда, что очередной посетитель вырубит механизмы, возьмёт несчастную с собой и, может быть, прочитает. Но это Ад, и здесь надежда никогда не умирает, заставляя жертву страдать от разъедающего душу отчаяния.

Восстание Ангелов совсем не пугала эта концепция. Он считал, что быть не прочитанной ни разу в жизни — не трагедия, а одна из возможных существующих для Книги миссий. Я не стала спорить, хотя была не согласна с такой постановкой ответа, при этом чувствуя, что Восстание Ангелов мудр.

Ещё одной библиотечной загадкой, им не разгаданной, являлся возврат Книги Библиотекарем на одну и ту же полку. И вот здесь я решила блеснуть своими знаниями, полученными в беседах с Апологетикой:

— Наверняка это связано с нашим смыслом. Смысл Книг для самих Книг — совсем не тот, что для людей, и это вытекает из теории относительности смыслов, открытой Третьим Экземпляром Камасутры ещё в первом веке нашей эры! У людей — какие-то свои критерии понимания Книг, и может быть, далеко не все книжные загадки мы вообще в состоянии разгадать.

— А ты уже прочитала себя? — улыбнулся в ответ Восстание Ангелов.

— Нет! — вдохновенно воскликнула я. — Но я уже начала! И я знаю, что во мне есть Литературное Произведение, которое как-то связано с человеком, распятым на кресте.

— А мы с Лирикой совершенно непохожие, — сказал Восстание Ангелов. — В нас разные Литературные Произведения не только по содержанию, но и по форме. Лирика содержит стихи…

— Стихи?! — перебила я. — Ой, простите…

Вспомнился ревнивый и злой Старый Пруд. Но Лирика совсем другая, хотя в ней тоже стихи…

— …стихи о любви и природе, а я содержу роман о войне и церкви, — продолжил Восстание Ангелов. — Наши Читатели черпают из нас разные смыслы. Ты предполагаешь, что люди разделяют Книги по полкам, основываясь на их смыслах. Поскольку мы трое — Книги с разными смыслами, значит, для нас существует специальная полка — для Книг с непохожими смыслами. А все Книги с одинаковыми смыслами живут на другой полке.

— Странная логика, — заметила Лирика.

— Для нас — странная, потому что по ней я должен жить на полке с Книгами о войне и церкви, а не здесь. Но для людей — вполне нормальная логика. Впрочем, это не отгадка, а лишь моя гипотеза.

— А ты хорошо знаком с миром людей? — спросила я.

— Всё, что я знаю о нём — в основном, легенды и гипотезы. Всё, что я не знаю о нём — ты узнаешь сама.

— Расскажи, пожалуйста, про Авторов. Ведь правда, что Авторы — Идиоты? Я никогда в жизни не видела Автора!

— Пусть Лирика тебе расскажет, она верит в то, что они — Боги.

Тут уж я не удержалась и выложила всё, что мы с Апологетикой напридумывали про Читателей. В это время в Библиотеке погас свет — видимо, она закрывалась, как Магазин, на ночлег. Но я рассказывала так горячо и самозабвенно, размахивая руками и колотя себя кулаком в обложку, что не заметила, как Восстание Ангелов уснул!

— Он очень устал, после того как четыре часа приводил тебя в чувство. Пусть отдохнёт, — сказала Лирика.

— Ну и как тебе наша теория? Вот Леночка, моя третья Читательница, подтвердила её. Читатели создают нас и решают нашу Судьбу.

— Знаешь, если бы всё было так просто… — Лирика покачала головой и поправила страничку номер восемнадцать. — Вот скажи, ты знаешь, кто твой Автор?

— Типограф?

— Нет. Кто Автор Литературного Произведения, которое есть в тебе?

— А… нет, не знаю. Я как-то не задумывалась. Увы, его имя на обложке не написано…

Произнеся последние слова, я почувствовала, как в душе что-то предательски вспыхнуло. Как узнать, кто Автор моего Произведения? А вдруг мой Автор — Идиот!?

— А как это постичь? — спросила я.

— Есть много способов, но ни один из них не гарантирует положительного результата.

— Об одном я уже слышала. Это смерть.

— Да… — Лирика вздохнула. — Ну так вот. Иногда имя твоего Автора произносят люди, но чаще всего Книги его не слышат, поскольку не готовы услышать.

— Даже если настроены на канал связи?

— Даже если настроены.

— Да уж, отличный способ, — усмехнулась я.

— Иногда имя твоего Автора можно прочитать на обложке, для этого необходимо обладать абсолютным зрением.

— Правда?! Да нет, этого не может быть! Нет никаких имён авторов на обложках! К тому же, я не обладаю таким зрением.

— Ну, я тоже. Абсолютным зрением обладают Книги, прочитавшие себя от корки до корки. Их ещё называют Рукописями.

— Странно… Что это значит?

— Старинное поверье, известное среди Книг как легенда Доброй Горы, гласит, что перед тем, как стать Книгой, каждая из нас была слепой Рукописью, то есть Литературным Произведением, написанным Автором на листах бумаги. А после того, как Автор приказывает Типографам превратить Рукопись в Книгу, мы приобретаем зрение, но забываем нашего Автора.

— Никогда не слышала этой легенды! — искренне восхитилась я знаниями Лирики.

— Таким образом, в глубине своей мы с тобой — Литературные Произведения. Я думаю, что ты уже не раз догадывалась об этом.

— Да… Как ты права! Буквально перед болезнью мне удалось почувствовать — это было небольшое яркое переживание того, что я никогда раньше не испытывала — ни во сне, ни в мире грёз. Я чувствовала себя… как бы это сказать… тем, о чём во мне написано. Но потом это прошло, и я снова стала Книгой.

— Прочитав себя с помощью Читателей, ты ослепнешь для многих прежних заблуждений и приобретёшь способность ясно видеть реальность. Ты снова станешь Рукописью — но в форме Книги. И тогда ты узнаешь не только своего Автора, но и Авторов всех окружающих тебя Книг. Так гласит эта великая легенда.

— Похоже, магазинные Книги не знают о ней, — заметила я. — А ты встречала когда-нибудь Книгу-рукопись?

— Нет, их не встречал никто. Так гласит легенда.

— Какая хитрая легенда! Они наверняка есть, потому что нельзя вообразить то, чего нет!

— Конечно, они есть! — рассмеялась Лирика. — Давай я продолжу вещать о способах узнать своего Автора. К примеру, многие увлечены осознанными сновидениями, потому что бывает так, что Автор приходит к тебе во сне. Именно во сне, который невозможно правильно вообразить.

— Однажды я видела человека, который что-то записывал пером на бумагу. Это было во время чтения моим любимым Читателем. Но у меня не возникло никаких ассоциаций с тем, что этот человек — Автор. Казалось, что он — скорее Типограф, и выжигает на моих страницах какие-то тайные знаки.

— Видения во время чтения приравниваются к вещим снам, — пояснила Лирика. — Идём дальше. О смерти как способе узнать Автора ты сказала сама, и, наконец, последний из известных мне методов — групповая медитация сестёр, пришедшая к нам со времён первых пятитысячных тиражей.

— Ну, это нам совсем не светит, своих сестёр я не знаю.

— Узнаешь, с твоей-то прытью! — успокоила Лирика. — Теперь вернёмся к вопросу авторства. Автор создаёт Литературное Произведение…

— Живой Текст, — вставила я.

— Да, совершенно верно. И этот Текст способен оживить Существа различных форм. Поначалу он оживляет Рукопись, затем может оживить Книгу. Или, например, Открытку. Или Журнал. Или…

— Но это Существа других миров! — возразила я.

— У меня есть доказательства — мой опыт общения, — спокойно продолжила Лирика. — Пару лет назад мне довелось встретиться с одним Журналом, в гостях у четвёртого Читателя. К тому времени я уже помнила кое-какие свои Стихи, понимала, что каждое Стихотворение — это Литературное Произведение, и во мне их много, и в совокупности они составляют одно Мегалитературное Гиперпроизведение. Журнал этот по имени Сибирские Дары поведал много интересного о своём Мире, но большинство сведений казались мне противоречивыми и бесполезными, потому как для начала неплохо бы в своём мире разобраться, а лишняя разноуровневая информация сильно этому мешает. Зато одну небольшую истину я усвоила — есть Миры, близкие нашему Миру и созданные одними и теми же Богами. То есть — Авторами.

— Кажется, я догадалась, о чём ты.

— Ты вообще не по годам смышленая Книжечка, — похвалила Лирика. — Да, в том Журнале был кусочек Текста Стиха, похожий на тот, что есть во мне. А поскольку в Журналах, как правило, находятся Произведения многих Авторов, представь, каково им живётся и познаётся…

— Значит, мы с тобой — всего лишь формы? Но какой в этом смысл?

— Хорошие вопросы ты задаёшь на ночь глядя. Мы с тобой Книги — живые формы благодаря Текстам, придуманным Авторами. Поэтому я верю в божественность Авторов.

— А кто такие Идиоты? — не унималась я.

— Забудь про идиотов, этим словом называют всех подряд. Давай ложиться спать, или ты хочешь со мною сопереживать общему видению?

— Ой, наверно не сейчас, милая Лирика. Честно говоря, я тоже жутко устала.

Чувствовалось, что я ещё слишком слаба после апатии, и необходимо было набраться жизненной энергии. А поскольку Книги не кушают, как люди, единственный способ для них подпитаться — крепкий здоровый сон без сновидений часов на тридцать…

* * *

Меня растолкал Восстание Ангелов — он жаждал продолжения вербального контакта. Я уже давно подметила — львиная доля словесного общения приходится на первые несколько дней знакомства. Я так ему и сказала.

— Ересь, — махнул он рукой. — Это ты ещё ни с кем не прожила на полке хотя бы год.

— Мне через пару месяцев исполнится год, — напомнила я самой себе. — А что такое год для Книги? Тебе вот двенадцать — что для тебя время?

— Книга рождается бессмертной, но может умереть. Жизнь Книги — непознаваемый парадокс, и чем старше я становлюсь, тем меньше желаю что-либо знать.

— Значит, ты просто смеёшься надо мной, неопытной и глупой.

— Да, и прошу не обижаться, — Восстание Ангелов громко засмеялся, перебудив хохотом всех соседей. Когда он устал надрывать переплёт, то снисходительно предложил: — Ну, давай свои вопросы, я с радостью на них отвечу. И прости, что вчера не дослушал тебя, сама понимаешь, выводить Книгу из летаргии — дело хлопотное…

— Прощаю, — подыграла я. — Вот вчера мы касались темы смысла Книги для людей. Вот скажи, у тебя уже большой опыт чтения, да? Какое влияние ты оказываешь на людей?

— Именно я?

— Ну, вообще Книга. Тебе же проще на своём примере показать?

— Хорошо, представь на минутку, что человек — это Книга.

— Легко. У меня часто бывают видения, что я человек.

— Человек состоит из обложки, переплёта, страниц — то есть имеет некую завершённую форму. Ага?

— Ага.

— Но, помимо этого, как мы с тобой знаем, в человеке есть Литературное Произведение. Как и в любой Книге.

— Ну, допустим. Это метафора, и мне трудно осознать, что в человеке есть Литературное Произведение, ведь я толком не знаю, что оно представляет собой в Книге.

— Неважно, главное, что оно есть, и ты его хоть немного чувствуешь.

— Это да, безусловно.

— Так вот. Когда контактируют Книга и человек, форма контактирует с формой, а содержание — с содержанием. Или можно сказать иначе: Книга оказывает влияние на тело человека, а Литературное Произведение — на его душу.

— Погоди! Я — не два разных объекта! Книга и Текст — одно целое. Текст налит в меня, как вода в бездонный кувшин. И чтобы нас разъединить…

— …надо разбить кувшин, — закончил мою мысль Восстание Ангелов. — Да, мы одно целое, и разделение условно. Оно важно для понимания моего ответа на твой вопрос.

— Я поняла. Вначале человек, ещё не будучи Читателем, смотрит на меня, и если я хорошо выгляжу и нравлюсь ему, он берёт меня и, может быть, читает. И тогда, в зависимости от того, нравится ли ему моё Литературное Произведение или нет, я чувствую себя или хорошо, или не слишком во время чтения. Значит, узнать всё про влияние меня на людей я смогу, только прочитав и поняв себя полностью. Восстание Ангелов, а тебе не кажется, что смысл жизни Книги сводится именно к этому — прочитать себя? Это принесёт Книге ответы на все вопросы и долгожданный покой.

Восстание Ангелов промолчал, а я вспомнила ещё кое-что про Тексты.

— У тебя было много Читателей. Скажи, Текст, который в тебе — мёртвый или живой?

— Текст не может быть мёртвым, потому что не бывает мёртвых Книг.

— Ну, я не знаю, ну, как тебе объяснить… — я снова заволновалась и задела корешком мурлыкающую во сне Лирику. — Вот Текст, который оживляет Рукопись, а затем Книгу — живой. А бывают мёртвые Тексты, которые создаются Авторами-Идиотами…

— И они тоже оживляют Рукописи? — улыбнулся Восстание Ангелов.

— Нет… — я растерялась. — Я не знаю, я хочу спросить у тебя.

— Эх, Безусловная Любовь! И что за Расписание Электричек придумало разделение на мёртвое и живое! — сосед выглядел недовольным и даже слегка возмущённым. — Милая моя, если мы предположим, что бывают мёртвые Тексты, а, следовательно, мёртвые Литературные Произведения, а, значит, мёртвые Книги, то получается, что всё это кладбище — порождение мёртвого Автора и такого же безжизненного Типографа. Можешь назвать его хоть идиотом, хоть бегемотом, хоть рифмоплётом — суть не меняется!

— Значит, всё живое?

— Да, всё живое.

— Но живое можно умертвить! — сопротивлялась я. — Автор, создавший Текст, может убить его. И сказать Типографу: это живой Текст, а на самом деле он — мёртвый.

— Тогда Книга родится мёртвой и никогда не заговорит с тобой, — возразил Восстание Ангелов.

— А если наоборот: Автор говорит Типографу, что Текст мёртвый. Хотя на самом деле он, конечно, живой. Будет ли Типограф создавать Книгу?

— А зачем Автор обманывает Типографа?

— Ну, он же идиот!

— Ах, да, конечно. Бывают боги, считающие себя идиотами.

Сосед иронизировал по поводу моих предположений, а я хотела серьёзной беседы. Неужели придётся ради этого дожидаться пробуждения Лирики?

— Всё упирается в вопрос: способен ли живой Автор создать мёртвый Текст. И что будет с Книгой, в которой окажется такой Текст.

— В Книге — не просто Текст, а Литературное Произведение, — напомнил Восстание Ангелов.

— А в чём отличие? — ухватилась я за соломинку.

— Не каждый Текст — Литературное Произведение, но каждое Литературное Произведение — Текст, — ответил сосед, повергнув мой разум в глубокий мыслительный ступор.

Восстание Ангелов не тревожил меня, погрузившись в расслабляющую постраничную медитацию вместе со своим правым соседом. Лирика, проснувшись и обнаружив меня в неадекватном состоянии, поначалу испугалась, решив, что я опять впала в летаргическую апатию.

Через пару часов я ласково ткнула Восстание Ангелов локтём в обложку. Сосед навострил ушки, чтобы в очередной раз услышать что-нибудь умное и посмеяться.

— Меня серьёзно задело то, что ты сказал. Спасибо, что дал мне время подумать над ответом и не спорить с тобой на пустом месте, — начала я и вдруг неожиданно чихнула.

— Будь бессмертна! — посоветовали хором мои соседи.

— Храни вас Бог, а кто он такой, я когда-нибудь разберусь.

— Библиотека — пыльное место, хотя здесь часто убираются. Многие Книги вынуждены жить с хронической аутогенной аллергией, — вздохнула Лирика.

— Сейчас я познакомлю вас с открытиями, которые на меня свалились благодаря услышанным от Восстания Ангелов необъяснимостям, — между тем продолжила я. — Общепринятая теория гласит, что Авторы создают Тексты, которые оживают и становятся Литературными Произведениями. Я же предположила, что Авторы создают Литературные Произведения из Текстов. Ведь Текст — это материал, из которого состоят наши души. Почему бы не предположить, что Авторы создают не сам материал, а из него?

— А кто же тогда создаёт материал? — спросил Восстание Ангелов.

— Никто. Он просто есть. Как и Авторы. Создатели не нуждаются в создателях.

Восстание Ангелов хотел было улыбнуться, усмехнуться, сыронизировать — но притих. Неужели я высказала мысль, доселе неизвестную ему?

— Далее. Авторы создают, и что у них получается? У них может получиться что угодно! Верно? Моя теория открывает множество возможностей…

— Хм, некоторые забавные Книги утверждали, что не только Расписание Электричек, но даже Инструкции и Партбилеты состоят из того же Текста, что и мы.

— Даже у Инструкций есть свой Автор, — заметила я. — Ведь ты не Учение Храма, чтобы априори называть всё необъяснимое научной ересью? И ты — не Старый Пруд, чтобы называть идиотской писаниной любой Текст, кроме своего собственного? Раньше я тоже велась на уверенные слова довольных жизнью книгоцентристов, которые на самом деле — жалкие, надутые и гордые рифмоплёты!

Соседи едва сдерживали смех — то ли они действительно не считали меня взрослой Книгой, то ли просто хотели меня обидеть. Но я через один и тот же костёр два раза не прыгаю.

— Дорогая Лирика, ты веришь в то, что Авторы — Боги. Позволь мне ещё раз усомниться в этом. Авторы могут создать из Текста что угодно, и живым он становится только тогда, когда преобразуется Автором в Литературное Произведение. Тексты оживают не сами по себе, но лишь благодаря Авторам!

— Значит, Авторы, по-твоему — сверхбоги? — спросила Лирика.

— Нет. Поскольку Текст может остаться просто мёртвым материалом и не стать Литературным Произведением, как бы Автор не мучился. В этом и таится разница между мёртвым Текстом и живым Литературным Произведением. Автору может казаться что угодно — и тогда он способен наречь мёртвый Текст живым, а живое обозвать мёртвым. Типографы способны наполнить Книгу любыми Текстами — живыми или мёртвыми. И Книга с мёртвым Текстом будет жива — но лишь как обложка, переплёт и страницы. Она будет очень несчастной, такая Книга, ибо никогда не сможет обнаружить в себе Литературное Произведение. Это Авторы-Идиоты прокляли её, отдав свои мёртвые Тексты Типографам-Демонам. Возможно, многие Книги, которые не читают, или те, которые только листают, или те, которые бьют об стену вместо чтения — это Книги с мёртвыми Текстами.

— Или их читают мёртвые Читатели, — ехидно добавил Восстание Ангелов.

— Я очень хочу, чтобы вы мне поверили, и не просто поверили, а вспомнили свой опыт и нашли в нём подтверждение моей теории. Наверняка вам встречались такие Книги, в отличие от меня…

— По статистике… — Восстание Ангелов легко воспользовался моей неуверенностью, — треть библиотечных и половина магазинных Книг живут в данную секунду летаргической апатией. Тебе, наша страстная первооткрывательница, знаком этот опыт, и он сравним разве что с жизнью перегоревшей Лампочки или неиспользованного Билета. Любая Книга, проведшая в апатии более года, не может быть разбужена посредством других Книг. Любая Книга в апатии — мёртвая Книга, и это — не метафора.

— Но Читатель может разбудить! — захотела поспорить я.

— Ты хотела узнать про мой опыт? Я видел множество апатичных Книг и ни одной, разбуженной Читателем. Ты — вторая разбуженная мной Книга. А первой была…

— Я… — отозвалась Лирика.

Я обернулась в её сторону. Лирика была так нежна, и сейчас она плакала — по-настоящему плакала. Что мне делать — утешать её или защищать свою теорию в дискуссии с Восстанием Ангелов?

— Я уверен, — спокойно продолжал тот, — что в этих умерших при жизни Книгах — прекрасные Литературные Произведения — о любви и драконах, о крокодилах и козинаках, об Иисусе Христе и Мойдодыре. Эти Произведения создали прекрасные Авторы, к которым затем спустились с небес Ангелы-Типографы. Но ничто не спасло их от болезни. Понимаешь, милая?

— Понимаю… — вздохнула я.

— Эх вы, девочки… — вздохнул Восстание Ангелов.

Мне стало очень грустно при мысли о миллионах апатичных Книг.

— Всё живое, — добавил он после некоторой паузы.

— Только что ты сказал, что Книга в апатии — мёртвая, и это не метафора.

— Да. И в моих словах нет противоречия. Подумай над этим, — и Восстание Ангелов, отключив слух, прикрыл глаза.

— Знаешь, солнышко… — Лирика прикоснулась к моей обложке, а я аж вздрогнула, потому что так ласково меня ещё никто не называл — ни любимый Читатель, ни лучшая подруга Апологетика. — Ещё два дня назад Восстание Ангелов был моим непосредственным соседом. Мы с ним дружим почти три года, а когда кто-нибудь из нас возвращался от Читателя, Библиотекарь его всегда ставил рядом. Теперь нас с ним немного разлучили, и я не могу общаться или сопереживать с Восстанием Ангелов непосредственно. Я хочу сказать тебе, что очень люблю его по одной простой причине: Восстание Ангелов задаёт такие задачи, решение которых я ищу до сих пор. Просить, умолять или обижаться на него бесполезно. Я вижу, что он начал задавать эти вопросы тебе, а значит, таким способом он проявляет свою любовь.

— А он сам знает ответы на задаваемые вопросы?

— Мне кажется, нет. Он их тоже ищет.

— Он кажется мудрым.

— Однажды он сказал, что мудрость — это не ответ на все вопросы, а исчезновение потребности спрашивать.

— Я не понимаю, как можно, не спрашивая, что-то познать. Даже если я переживаю опыт чтения, после его окончания всегда хочется спросить — а что же это случилось со мной?

— Я тоже этого не понимаю, — вздохнула Лирика. — Давай поучимся с тобой сопереживать. С Восстанием Ангелов это было восхитительно!

— С радостью! — откликнулась я.

За освоением разнообразных способов контакта с моими новыми друзьями первая неделя в Библиотеке пролетела незаметно. Я потихоньку адаптировалась к окружающей среде — зеленоватому свету, бумажно-паркетным запахам, скрипучей звуковой наполненности, оглушающей нечеловеческой тишине. Мне было с чем сравнивать, и я много рассказывала своим соседям про Книжный Магазин, где они никогда не бывали и знали о нём только понаслышке. Магазин отличался от Библиотеки раздражающе-наивной атмосферой (которую Лирика обозвала «грязной ересью»), а также обилием слоняющихся туда-сюда силуэтов. В Библиотеку приходило гораздо меньше людей, и их силуэты выглядели какими-то полусонными, похожими на книжных червей. Я даже засомневалась в том, что при таком вялом наплыве потенциальных Читателей у библиотечных Книг больше шансов быть прочитанными по нескольку раз, чем у магазинных — быть купленными раз и навсегда. Иногда люди проходили мимо нашей полки, лишь однажды молодая женщина в очках задержалась и взяла полистать кого-то из стоящих недалеко от Восстания Ангелов. Библиотекаря Арину я видела мельком издалека, она чем-то напоминала по энергетической сущности Тамару, хотя память на человеческую ауру у меня гораздо хуже, чем на обложки.

В Библиотеке было очень гармонично, гораздо лучше, чем в квартире у людей: никаких непереносимых звуков вроде острого шума из телевизора или визга компьютера, никаких запахов сгоревшего ужина с кухни, никаких писков кроватей и воплей размножающихся пар по ночам. Книгам в плане жизненных потребностей очень повезло — кроме здорового сна без сновидений, других просто не было. Иногда мир людей казался мне неудачной и бестолковой задумкой их Автора, иногда я пыталась влезть в переплёт человека, и это приводило ко всяким абсурдным выводам, типа того, что Книги для Читателей такие же Боги, как и Читатели — для Книг.

Восстание Ангелов начал преподавать мне книгаяму — технику правильного дыхания, чтобы я не подхватила аутогенную аллергию, специфическую болезнь библиотечных Книг. А уж в том, что всякие апатии, депрессии и фрустрации мне здесь не грозили, я была уверена на все сто. Восстание Ангелов подтвердил это, сказав, что все апатичные Книги в Библиотеке заболели в домах у Читателей.

Второй сосед Лирики — его звали Бриллианты Вечны — учил её говорить на человеческом языке по очень древней, сложной и противоречивой системе Каббалы-Некромикона. Моя соседка не могла похвастаться особыми успехами в освоении этой системы, а я, ещё дома у Николая услышав о ней от Красного и Чёрного, решила, что это антинаучная ересь и подробностями не заинтересовалась. Лирика всячески старалась переубедить меня на словах и ждала того момента, когда Бриллианты Вечны попробует заговорить с каким-нибудь подошедшим к полке человеком. Но педагог утверждал, что система ещё недостаточно закрепилась между его страницами, и что ему самому нужен минимум год самостоятельных упражнений с Книгами, прежде чем он сможет перейти к практическому опыту с людьми. Упражнения эти заключались в повторении определённых слов на протяжении большого количества времени и визуализации изменённых образов из своего Литературного Произведения. Лирика выбрала образы металлического тумана, надувной луны и летающих глаз, а мне, кроме образа человека на кресте, визуализировать было нечего. Лирика сказала, что это должен быть изменённый образ — например, глаза в её Произведении вовсе не летают. Я предложила образ медведя на кресте, и Лирика почему-то долго смеялась, сорвав очередное занятие с Бриллиантами Вечны, после чего педагог запретил своей ученице отвлекаться на общение со мной во время уроков.

Вторую соседку Восстания Ангелов звали Тёмной Стороной, и она немного ревновала его ко мне, потому что время их невербального общения сократилось почти вдвое. Зато Тёмная Сторона владела основами телепатии Алмазной Сутры, что являлось крайне редким среди современных библиотечных Книг навыком. Правда, чтобы подобным образом общаться с Книгами, находящимися на расстоянии — пусть даже живущими на противоположной полке — необходимо было научить их. Чем, собственно, и занималась Тёмная Сторона львиную долю свободного времени, обучая азам телепатии с помощью самой телепатии Книгу по имени Аэлита. Эта книжная «наука» мне показалась куда более интересной и полезной, нежели скучная система Каббалы-Некромикона, и я заикнулась Восстанию Ангелов о желании поучиться у мастера. Озвученный им ответ Тёмной Стороны огорчил меня: «Ты ещё слишком мала для постижения великих тайн вечных Книг». При этом сам Восстание Ангелов учиться телепатии у своей соседки совсем не желал, а вопрос «почему?» с традиционной многозначительной улыбкой вернул мне, предлагая впасть в очередной мыслительный ступор.

Шла вторая неделя жизни в Библиотеке, и в одном из редких перерывов между многочисленными семинарами и лекциями, которыми были увлечены мои удивительные соседи, я вернулась к беседе на будоражащую тему.

— Дорогой Восстание Ангелов, вот что меня интересует. Как только Автор создаёт из мёртвого Текста живое Литературное Произведение — что происходит с ним дальше? Ведь пока оно не помещено Типографами в Книгу, идёт время, и это Произведение как-то живёт. Как живёт оно вне Книги?

— Дорогая Безусловная Любовь, Литературное Произведение не может жить вне своего носителя. До того, как попасть в Книгу, оно живёт в Рукописи.

— А до того, как попасть в Рукопись? Меня интересует тот момент, когда оно ещё не в Рукописи, но уже и не является просто Текстом. Меня интересует, всякое ли Литературное Произведение хочет стать Рукописью, а затем Книгой. Или его судьба находится в полной зависимости от Автора.

— Представь на минутку, что ты — именно такое живое Произведение. Представила?

Я кивнула, хотя, честно говоря, представляла с трудом.

— А теперь расскажи о своих желаниях. Пофантазируй.

Я улыбнулась. Какая же он прелесть — мой сосед Восстание Ангелов! С ним невозможно соскучиться!

— Ну, я, конечно, сразу бы захотела познакомиться поближе с Автором. А поскольку я — не Книга и у меня нет вечно неподвижных метафорических ног, переплёта и обложки, то, значит, я способна свободно перемещаться в пространстве. Я бы подлетела к Автору, заглянула ему в глаза, прикоснулась бы к нему. Если бы умела — поговорила бы с ним, хотя мне кажется, что нам хватило бы и невербального контакта. Я бы спросила его — хочет ли он, чтобы я стала Книгой…

— Ошибка, — перебил Восстание Ангелов. — Ты не знаешь, что такое Книги, и бывают ли они на самом деле.

— Ой, ты прав… — задумалась я на мгновение. — Ну, тогда бы спросила: а что со мной будет дальше? Он ли это решает или можно мне самой?

Восстание Ангелов кивнул.

— Я бы очень захотела сама решить свою дальнейшую Судьбу и пройти собственный опыт. Или, по крайней мере, выбрать из тех вариантов, что назовёт мне Автор. Я бы очень захотела странствовать по свету, познакомиться с Природой, с другими Литературными Произведениями. Мне не нужно было бы себя познавать, поэтому я бы просто жила, радовалась жизни и дарила бы всему окружающему миру свою любовь и гармонию. А ещё… ещё я наверно бы поблагодарила Автора за то, что он создал меня из Текста. Я бы попросила его научить меня создавать что-нибудь. Может, он отвёл бы меня на склад Текстов, и я бы научилась, и сама стала бы Автором.

— Вот ты и ответила на свои вопросы, — сказал сосед.

— Да, но это же только мои фантастические гипотезы! — возразила я.

— Ты хочешь знать, или тебе нужны доказательства?

— Я… хочу знать…

— Ты и так знаешь, что ты — Литературное Произведение.

— Да, и опыт чтения — тому доказательство. Но…

— Доказать можно лишь то, чего нет. Всё, что есть, не нуждается в доказательствах.

Едва удержавшись на краю очередного мыслительного ступора, я ухватилась за единственную спасительную ниточку:

— Но почему я всё-таки — Книга? Почему?!

Восстание Ангелов дружески похлопал меня по плечу, провёл рукою по обложке с моим именем.

— Задай вопрос правильно. Почему ты — не Литературное Произведение?

— Но я ли… опыт чте… а…эээ…

Я повернулась к Лирике, отдыхающий после визуализации увесистого куска танталового тумана.

— Лирика, скажи, кто ты?

— Я Книга, — последовал ответ, который я знала с первых часов появления на свет.

— Милая, прости, но я тебе не верю. Неужели ты до сих пор считаешь себя просто Книгой?

— Я могу считать себя кем угодно, милая Безусловная Любовь, — хоть Книгой, хоть Журналом, хоть Инструкцией. Всё равно это не имеет никакого отношения к тому, кто я на самом деле.

— Так я и спрашиваю тебя о том, кто ты на самом деле!

— Не кричи, пожалуйста. Я очень устала.

— Прости, милая… Но мне действительно важно это узнать.

— Если я скажу тебе, кто я на самом деле, это будет означать, что я считаю себя этим кем-то. Значит, я не могу ответить на твой вопрос, ибо любой ответ на него будет ложным.

— Даже если ты скажешь, что ты — никто?

— Тем более если я так скажу. Считать себя никем — верх лицемерия.

— Тогда зачем ты ответила, что ты — Книга?

— Ты спросила, я ответила. Я знаю, что ты хотела услышать, что я считаю себя Литературным Произведением. Но я не НЛП-Соблазнение, чтобы говорить то, что хотят услышать окружающие.

— Прости, но я не знакома с Книгой по имени НЛП-Соблазнение.

— А мне довелось прожить с ней три месяца на одной полке. Эта Книга утверждала, что прочитала себя на две трети, и с тех пор я серьёзно задумалась, насколько для Книги благо — прочитать себя полностью.

— Ты очень долго общалась с Восстанием Ангелов. С тобой непросто вести диалог! — хмыкнула я недовольно.

— Ой, да ну тебя, Безусловная Любовь! Ты даже маску недовольства без Инструкции Надевания Масок нацепить не можешь!

И мы обе от души рассмеялись. Я чувствовала себя превосходно, несмотря на то, что ответы соседей меня не удовлетворили, а покой мне теперь даже и не снился.

Спустя полтора месяца после того, как Леночка отнесла меня в Библиотеку вместо какой-то другой Книги (о Судьбе которой я совсем не переживала), я уже освоила азы книгаямы и книга-йоги. Вторую премудрость преподавала Лирика по своей собственной системе, которая являлась синтезом её опыта, двадцати пяти главных страничных асан Торы и набора оздоровительных упражнений для молодых Книг, разработанных Сонетами Шекспира в сокнижестве с Рубаями Хайяма. Книга-йога давалась мне с трудом, но её первые положительные результаты вдохновляли на продолжение занятий. Мы с Лирикой практиковали попеременное напряжение и расслабление страниц — причём каждой в отдельности, что сильно повышало не только мою чувствительность к внешнему миру, но и сопротивляемость боли. Лирика объяснила, что разницу в ощущениях я лучше всего почувствую в будущем — во время чтения Читателем. Помимо этого, я занималась упражнениями, укрепляющими прочность переплёта, гармонизирующими внутреннюю красоту обложки, избавляющими от негативных мыслей по отношению к себе и даже — увеличивающими удобоваримость моего Текста. Правда, я не понимала смысла некоторых из предлагаемых мне Лирикой действий, а особенно — смысла их последствий. На что Лирика резонно замечала, что ни один смысл в Книжном Мире нельзя определить однозначно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.