Глава 36

Глава 36

Моя «другая работа» состояла из нескольких заданий: очистки различных участков имения от жгучей крапивы, что Должно было делаться без рукавиц; работы с другим человеком над сооружением каменного дома, который начали строить ещё до того, как я впервые попал в Приоре, и забросили; и, к моему удивлению, помощи в переводе частей книги Гурджиева с предварительного французского варианта на английский.

После нескольких часов вырывания крапивы, я понял, что можно удалять её и не обжигаться при этом, осторожно выдергивая её с корнями и не касаясь при этом стеблей или листьев. Я также узнал, совершенно случайно, что крапиву можно использовать для приготовления превосходного супа. Во всяком случае, поскольку я ещё обдумывал замечания американской леди про ценность работы, вырывание крапивы, казалось, имело практическую ценность, поскольку что-то давало для моего «внутреннего существа», а также устраняло сорняки и давало возможность приготовить суп.

Что касается строительства дома, то я был убеждён, что леди была, несомненно, права – в строительстве не было видимого прогресса, поэтому я предполагал, что весь прогресс был «духовным». Я был помощником на этой работе, и мой «босс» решил, что первое, что мы должны сделать, это перенести огромную кучу камней, находившуюся приблизительно в пятидесяти футах от дома, на площадку перед ним. Единственный практичный способ сделать это, как он сообщил мне, был в том, чтобы я встал у кучи и бросал ему камни по одному, а он будет бросать их затем в новую кучу около строения. Когда это будет сделано, мы сможем использовать эти камни для перегородок и стен внутри здания, так как внешние стены были сооружены три или четыре года тому назад. Меня предупредили, что в этом бросании камней должен быть определённый темп, который нужно соблюдать, чтобы сделать работу наименее утомительной, а также, что для сохранения темпа нам нужно петь. Мы смогли петь и бросать камни только около двух часов, после чего мой компаньон и «босс», чем-то отвлечённый, не поймал брошенный в его направлении камень, – камень ударил его в висок, и он упал.

Я помог ему встать, а затем повёл его, так как он нетвёрдо держался на ногах, в направлении главного здания, чтобы посоветоваться с доктором о последствиях этого удара. Гурджиев увидел нас сразу же, поскольку он сидел перед террасой на одном из своих обычных мест, где писал; услышав, что случилось, и осмотрев пострадавшего, он сообщил, что опасности нет, но мы должны прекратить работу по этому строительству. Со слегка добродушной улыбкой в мой адрес Гурджиев сказал мне, что для меня было, по-видимому, невозможным участвовать в любом виде работы, не причиняя беспокойства, и что я – прирождённый нарушитель спокойствия. Вспомнив некоторые из моих прошлых опытов в Приоре, я принял это, если не за комплимент, то, по крайней мере, за похвалу.

Однако я был очарован работой над его книгой. Делать грубый предварительный перевод с французского варианта книги должен был один англичанин, а моей работой было слушать его и вносить предложения относительно разговорных слов и американизмов, которые наиболее близко соответствовали бы французскому варианту, который я также прочёл. Глава, над которой мы работали, была про Африку и была связана, главным образом, с объяснением происхождения обезьян.

Что начало этим летом интересовать меня намного больше, чем какое-либо из моих дневных заданий, так это вечерние чтения глав книги Гурджиева, обычно на русском или французском, но иногда на английском – в зависимости от наличия законченных переводов – и комментариев Гурджиева относительно его целей и намерений. В самых простых выражениях он обычно сводил то, что было написано в главе, которая читалась в этот вечер (эти комментарии всегда следовали за чтениями), до краткого обзора или упрощения того, что он пытался передать в написанном.

На меня произвело особое впечатление его утверждение, что цель написания этой книги – разрушить навсегда привычные ценности и представления людей, которые мешают их пониманию действительности или жизни согласно «космическим законам». Затем он собирался написать дополнительные книги, которые должны подготовить почву, так сказать, для выработки нового понимания и новых ценностей. Если, как я видел, существование Приоре имело туже цель – разрушить существующие ценности, тогда это было более понятным. Если, как Гурджиев часто говорил, мир был «вверх дном», тогда, возможно, в том, что он пытался дать в своей школе, была определённая ценность. Могло быть вполне правильным то, на что мне намекала американская леди, что каждый работал не для немедленного, очевидного результата в любой работе, которую он делал, а для развития собственного существа. Даже хотя я не был убежден, что у Гурджиева были все ответы о дилемме человеческой жизни, как её называли, была некоторая вероятность, что у него, также как у любого другого, они могли быть. То, что он делал, было, по крайней мере, дерзким, непредсказуемым, раздражающим и, обычно, достаточно интересным, чтобы вызвать вопросы, сомнения и споры.

В ходе комментирования своих писаний Гурджиев часто отклонялся от той темы, которая читалась, чтобы рассказать простыми словами о том, что ещё приходило ему на ум, либо интересовало одного из учеников. Когда кто-то, благодаря какой-нибудь ассоциации с главой, читавшейся этим вечером, задавал вопрос о мирах Востока и Запада и недостатке понимания между восточным и западным складом ума, Гурджиев многословно рассказывал о недоразумениях, которые возникли в мире из-за этого непонимания, говоря, что причиной этому, по крайней мере отчасти, был недостаток энергии на Востоке и недостаток мудрости на Западе. Он предсказывал, что придёт день, когда восточный мир снова поднимется до положения мировой значимости и станет угрозой для минутно-всесильной, всевлиятельной новой культуры западного мира, которая господствует в Америке, – стране, которая была, согласно Гурджиеву, несомненно, очень сильной, но также и очень молодой. Он продолжал говорить, что каждый должен смотреть на мир так же, как он смотрит на человека или на себя. Каждый человек – это мир в себе, а земной шар – большой мир, в котором мы все живём, – это, в известном смысле, только отражение или расширение индивидуального мира каждого из нас.

Среди целей всех учителей, мессий, посланцев богов и прочих была одна основная и очень важная цель – найти какие-нибудь средства, благодаря которым две стороны человека, и поэтому две стороны земли, могли бы жить вместе в мире и гармонии. Гурджиев говорил, что времени очень мало – необходимо достичь этой гармонии как можно быстрее, чтобы избежать полной катастрофы. Всем философиям, религиям и другим подобным движениям не удалось достичь этой цели, и единственный возможный путь достижения этого – индивидуальное развитие человека. Если индивидуум будет развивать свои собственные пока неизвестные возможности, он станет сильным и сможет повлиять, в свою очередь, на очень многих людей. Если достаточно индивидуумов смогут развиться – даже частично – в настоящих, нормальных людей, способных использовать реальные возможности, которые были свойственны человеческому роду, каждый такой человек был бы тогда способен убедить и склонить на свою сторону много сотен других людей, которые, каждый в свою очередь, достигнув развития, смогли бы повлиять на других людей и так далее.

Гурджиев добавил непреклонно, что не шутит, говоря о том, что времени мало. Дальше он сказал, что история уже доказала нам, что такие инструменты, как политические, религиозные и другие организованные движения, которые воздействовали на человека «в массе», а не как индивидуальное существо, были неудачны. Что они всегда будут неудачными, и что отдельное, индивидуальное развитие каждого человека в мире – это единственное возможное решение.

Верили ли ему всем сердцем или нет – он страстно и убедительно доказывал важность индивидуального развития и роста.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.