Начальная фраза

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Начальная фраза

omityetadak?aramudg?thamup?s?ta ? omiti hyudg?yati tasyopavy?khy?nam ?

ОМ есть тот слог (тот Непреходящий); ему должно следовать, как восходящей Песне (движению); ибо с ОМ человек поет (идет) ввысь; и этому таково (аналитическое) объяснение.

Такова начальная фраза Упанишады в буквальном переводе, отражающем ее двоякий смысл: с одной стороны – экзотерический, физический и символический, а с другой – выражающий символизируемую ею эзотерическую реальность. В Веданте эти начальные строки или фразы всегда имеют важное значение: они неизменно строятся таким образом, чтобы подсказать или даже подытожить если не все, что следует за ними, то во всяком случае центральную и основополагающую идею Упанишады. ??? v?syam Ваджасанеи, kene?ita? … manas Талавакары[90] , Жертвенный Конь Брихадараньяки, единственный Атман с намеком на будущие мировые вибрации в Айтарее, относятся к этой категории. Чхандогья, как мы видим из ее первых и вводных фраз, должна быть произведением о правильном и совершенном пути посвящения себя Брахману; нам должны быть предложены дух учения, его методы и формулировки. Тема ее – Брахман, но Брахман, символизируемый посредством слога ОМ, священного слога Веды; иными словами, не только чистое состояние Универсального Бытия, но это же Бытие во всех его составных: бодрствующий мир, «я» сновидений и сон, проявленное, полупроявленное и сокровенное, Бхурлока, Бхувар и Свар – правильные средства для того, чтобы завоевать их все, насладиться всеми, выйти за пределы всех – такова тема Чхандогьи. ОМ есть и символ, и символизируемое. Он есть символ, ak?aram – слог, в котором звучание речи полностью возвращается к своему широкому и чистому неопределимому состоянию; и он есть символизируемое, ak?aram – неизменная, неубывающая, непребывающая, непроявляющаяся, нетленная Реальность, которая в условиях опыта раскрывает себя во всем этом изменении, преумножении, убывании, видимости, тлении, которые в их определенной частной совокупности и гармонии мы именуем миром, – точно так же, как ОМ, чистая вечная звукооснова речи раскрывает себя слуху в разнообразных вариациях и сочетаниях нечистого звука, которые в их определенной совокупности и гармонии мы называем Ведой. Нам следует всей душой устремиться вслед за этим слогом ОМ, up?sita, – всецело сосредоточиться на нем и посвятить себя познанию этого слога и овладению им, но обязательно на ОМ как Удгитхе. В этом слове мы вновь находим символический смысл и одновременно – выражение символизируемой истины, как в ak?aram и ОМ: одна вокабула[91] имеет двоякую функцию и значение.

Санскрит всегда был языком, в котором одно слово может естественным образом заключать в себе несколько значений и следовательно – вызывать целый ряд различных ассоциаций. Он поэтому позволяет с особой легкостью и естественностью образовывать речевые фигуры, называемые ?le?a, или «объединение», то есть сочетание различных смыслов в одной словесной форме. Парономазия[92] в английском сводится к забавным каламбурам, упражнениям в остроумии, странным нелепицам, к гротескным юмористическим ухищрениям. Парономазия, ?le?a, в санскрите, хотя и совершенно такая же по форме, вовсе не носит характера каламбура, не выглядит нелепой или неестественной, но напротив – ясна и понятна, естественна и зачастую даже неизбежна, служит не для пустой умственной потехи, но для достижения серьезных и часто высоких и благородных целей. Ее без меры и без должного искусства использовали писатели-стилисты, принижая ее подлинную ценность; и тем не менее она стала прекрасным подспорьем поэтов, создавших с ее помощью великие и утонченные строки и образы, когда, например, одна и та же словесная форма могла выражать и открытое порицание, и неявную завуалированную похвалу. Несмотря на это, в классическом санскрите язык приобрел несколько излишнюю жесткость с точки зрения совершенного использования этой речевой фигуры; он стал слишком буквальным, слишком скрупулезно регламентированным; он утратил память своих истоков. Ощущение искусственности и надуманности фигуры возникает у нас из-за того, что различные значения, совершенно далекие и не пересекающиеся друг с другом, соединены в одной функции слова, которое обычно принимает их только в разных контекстах. Но ведическая ?le?a не вызывает у нас чувства надуманности и искусственности, поскольку его не было у самих творцов Вед. Язык был все еще близок к своим истокам и хранил не интеллектуальную, пожалуй, но инстинктивную память о них. Обладая меньшими грамматическими познаниями, чем Панини и другие классические грамматисты, и немногим уступая им в знании этимологическом, Риши тем не менее лучше чувствовали саму душу санскритской речи. Различные значения слова, хоть и вполне отчетливые, еще не обособились совершенно; между ними еще сохранялись многие впоследствии утраченные связи; еще не стерлись градации смысла, еще прослеживалась история слова, еще ощущались тонкие переходы от одного смысла к другому. Ardha сейчас означает «половина» – и ничего больше. У человека же ведической поры оно вызывало иные ассоциации. Ведя свое происхождение от корня ?dh, что первоначально означало «идти» и «соединяться», потом – «прибавлять», «преумножать», «процветать», оно могло означать место назначения или человека, к которому обращаются, или просто место; а также – увеличение, прибавление, добавленную часть или просто часть, половину. Использование его в каком-либо другом смысле, нежели «место назначения», или обозначение им одновременно «половины, части» и «места назначения» не показалось бы ведическому уму каким-то произволом или насилием, но было бы воспринято как проявление естественной ассоциативной взаимосвязи идей. Поэтому когда Риши говорили о высших мирах Сатчитананды как о Парардхе, под этим словом они имели в виду одновременно высшую половину внутреннего бытия человека и para? dh?ma, или высший престол Вишну в иных мирах, и кроме того подразумевали, что этот высший престол есть цель и конечный пункт, «местоназначение» нашего движения ввысь. И как только они слышали это слово, так сразу же все эти идеи возникали у них в сознании – естественно, спонтанно и, вследствие длительного существования соответствующих ассоциативных связей, неизбежно.

ОМ – слово аналогичное. Когда оно произносилось в знак священного утверждения, у всех возникала мысль о ведической Пранаве, но слово ОМ не могло также не вызывать у всех, кто его слышал, мысль о Брахмане в Его тройственном Проявлении и в Его трансцендентном Бытии. Слово ak?aram, означая или «слог», или «нечто неизменное, незыблемое», в сочетании с ОМ также приобретало новую окраску: выражение «слог ОМ» неизбежно обозначало для ведического ума еще и «Брахман, который не подвержен изменению и тлению». То же самое относится к словам udg?tha и udg?yati. В классическом санскрите предлоги-приставки глаголов отмерли и носили лишь условное значение или и вовсе не имели никакой силы; udg?yati или prag?yati мало чем отличаются от просто g?yati – все они означают просто «петь» или «воспевать». Но в Ведах предлоги-приставки еще вполне жизнеспособны и могут свободно присоединяться к глаголам или отделяться от них; поэтому они всегда полностью сохраняют свое значение. В Веданте их способность отделяться от глаголов теряется, но они еще сохраняют свою особую силу. Кроме того, корни g? и g? в классическом Санскрите означают «петь», а их значение «идти» передалось родственному им gam; но в ведические времена их употребление в смысле «идти» еще было активным и общепринятым. Они означали также «выражать», «обладать», «держать»; но эти значения, прежде обычные для семьи корней в целом, теперь распределены между отдельными ее членами: gir означает выражение, g?h – удерживание. G?th?, g?th?, g?na, g?yati, g?t?, g?tu означали для ведического ума одновременно и «движение», и «пение», udg?tha означало «восхождение, возвышение» и также – «посылание с песнью голоса или души ввысь». Когда ведический песнопевец произносил ud g?y?mi, физически он, вероятно, имел в виду песнь, обращенную ввысь, но у него был и психический образ – образ души, восходящей с песнью к богам и достигающей самоосуществления во встрече с ними, донося до них свое выраженное песнью устремление. Чтобы показать, что эта идея не является современной этимологической фантазией моего производства, достаточно привести свидетельства самой Чхандогья Упанишады из той ее главы, где Бака Далбхья именуется Удгатой Наймишиев, который посредством ведического песнопения доставляет им осуществление их желаний, ebhya? ?g?yati k?m?n; так, добавляет Упанишада, всякий становится «песнопевцем» желанного и «доставителем» желанного, ?g?t? k?m?n?m, кто с этим знанием следует ОМ, Брахману, как Удгитхе.

Таким образом, смысл Упанишады в том, что на слоге ОМ, «технически» называемом Удгитхой, следует медитировать как на символе четырехаспектного Брахмана, имея в виду две цели: «песнопение» во имя осуществления своих желаний и стремлений в пределах тройственного Проявления и духовное восхождение к Самому Брахману, ведущее к открытию и освоению неба за небом и увенчивающееся оберетением Его трансцендентного блаженства. Ибо, гласит она, со слога ОМ начинают песнопение Самаведы – или, в эзотерическом смысле, посредством медитации на ОМ человек осуществляет это восхождение-возвышение души и становится властелином всех ее желаний. Именно с такой позиции и имея в виду такую цель Упанишада рассматривает ОМ. Пояснить природу и деятельность Брахмана, научить правильному поклонению Брахману и медитации на Брахмане, предложить различные средства достижения различных результатов, а также формулы молитвы и медитации – такова ее задача. Всю эту пояснительную работу необходимо проделать опираясь на Веды и ведическое жертвоприношение и ритуал, саму сущность которых составляет ОМ. Поэтому Упанишада, в определенном смысле, является объяснением цели и символики ведического канона и ритуала; она обобщает результаты долгого и напряженного поиска, посредством которого основатели и пионеры Веданты в эпоху, когда скрытый и подлинный смысл Вед был уже в значительной мере поглощен ритуализмом и формализмом конца Двапара-юги, пытались воссоздать свое утраченное наследие – частично за счет обращения к опыту адептов, которые еще обладали древним знанием, частично – на основе традиций великих искателей прошлой юги: Джанаки, Яджнявалкьи, Кришны и других, частично – при помощи собственных прозрений и духовного опыта. Чхандогья Упанишада, таким образом, подытоживает историю одной из величайших и наиболее интересных эпох человеческой мысли.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.