bb) Сфера ответственности богословия

bb) Сфера ответственности богословия

(1) Соотношение обязанностей учительства и богословия

Откровение, вверенное Церкви, само по себе подразумевает ответственность, которую должны нести церковное наставническое служение и богословие. Поскольку и то, и другое исполняют свой долг «ради возрастания истины», здесь неизбежно некое напряжение. Но само откровение, отсылая к иерархическому распределению обязанностей в Церкви и основанным на нем полномочиям, перешагивает установленные здесь границы. Осуществление учительских функций, чтобы лучше справляться со своей задачей, постоянно отсылает к богословской рефлексии; и наоборот, богословие может оставаться церковной наукой веры только при условии, что оно помещается в иерархически расчлененном церковном Communio. Заостренные, мощно выдвигаемые и отстаиваемые позиции в споре о существенных вопросах веры позволяют бросить взгляд на внутрицерковное соотношение сил, отражающее актуальное состояние богословского познания истины[251]. Заповеданное посредническое служение в Церкви, которое богословие и учительское служение должны исполнять каждое на свой лад, может, и это подтверждает история Церкви[252], предложить определенные содержательные разграничения. Обращая взгляд на Иисуса Христа как Главу Церкви, мы видим, что обязанность учительства Им возвещена и – в соответствии с Его [священными] полномочиями – определена посредством Его решений (в трезвучии учительского, священнического и пастырского служения). Соответственно, окончательное решение по поводу того, какие интерпретации истины откровения искажают эту истину в ее сердцевине, а какие не искажают, также препоручено «экстраординарному» учительскому служению, в то время как задача «ординарного» учительства, каждый день исполняемая заново, состоит в возвещении Евангелия. Богословию, напротив, доверено пролагать в мышлении путь к соответствующему вере возвещению истины (как своей цели). Точнее, задача богословия как церковной науки веры состоит в том, чтобы «действуя ответственно по отношению к требованиям разума, сделать понятным совокупный процесс передачи веры в поле понимания, присущем тому или иному историческому контексту, и тем самым {108} способствовать сообщению благой вести христианской веры внутри различных структур мышления и языка»[253]. Ни притязание, [выраженное в формуле] solum magisterium, ни требование «предельно обязательной» компетенции богословия, выдвигаемое в отношении [рациональной] обоснованности достояния веры, не могут не породить впечатления тоталитарной идеологии. Поэтому в числе других папа Иоанн Павел II принципиально признал притязание на истину критической науки и включил в число таких наук богословие как науку веры. Но с другой стороны, он выразительно подчеркнул, что богословие и учительское служение ставят перед собой различные, несводимые друг к другу задачи[254]. Здесь папа мог сослаться на Фому Аквинского, который различал magisterium cathedrae pastoralis (или pontificalis), с одной стороны, и magisterium cathedrae magistralis, с другой. Первая [инстанция], в чью юрисдикцию входит учительная власть в вопросах вероучения, «связана с Апостольской кафедрой и ее учительной властью (potestas) в Церкви. К ее задачам относятся акты руководства в возвещении веры и строительстве Церкви. Вторая инстанция, наделенная учительскими обязанностями, – это наука веры, которая связана с кафедрой ученых богословов. Она покоится на публично признанной личной научной компетентности богословов»[255]. Взаимодействие этих инстанций, различенные Фомой, на деле доказывает свою плодотворность для Церкви. Речь вовсе не идет об «одинаковом положении в Церкви обеих наделенных учительскими обязанностями инстанций. В перихорезе изучения (studium) и управления (gubernium) служение учительства обретает богословское понимание вещей, но при этом богословие не берет на себя никаких авторитарных руководящих функций»[256].

(2) Богословие и откровение

Поскольку откровение не может «втолковать» себя каждому времени и соотнестись с присушим этому времени пониманием, оно определяет задачу, образ мысли и содержание богословия специфическим образом. Богословие должно ощущать свою роль посредника по отношению к откровению именно там, где продумывают присутствие Христа как живую действительность и рассматривают Credo Церкви и как исповедание, и как жизненное свершение (fides quae / fides qua). Тем самым {109} принимают в расчет то обстоятельство, что раскрытие откровения, как действительно даруемая Богом действительность спасения, совершается не только горизонтально, но и вертикально. Ощутимое в Символе веры апостольское свидетельство входит в жизнь Церкви «по вертикали»: изначальное событие – образ Иисуса Христа – провозглашается в его опосредованной непосредственности как нечто живо присутствующие [в Церкви]. [Напротив], совершающееся в Иисусе Христе и венчающее откровение самораскрытие Бога в ходе тысячелетий истории христианства от ее начала до сегодняшнего дня богословски «ощущается» в качестве «горизонтального». Это развитие изначального христианского откровения свидетельствует, таким образом, что история догматики не есть просто история произвольных интерпретаций откровения, но служит удостоверением того обстоятельства, что Дух Божий вводит Церковь все глубже в истины веры. Итак, помимо подчиненной роли богословия по отношению к Церкви (возложенной на нее обязанности учительства) мы видим его подчиненную роль по отношению к откровению.

Как церковная наука веры богословие осуществляет следующие задачи:

1. Оно стремится открыть глаза на глубину таинства Божия и не упускать его из виду, дабы обосновать возможный по существу широкий спектр подходов к откровению и легитимность различных фактически происходящих попыток его раскрытия в их изначальной христологической связи.

2. Оно стремится открыть глаза на откровение как событие спасения, каковое начинается актом творения и находит свое завершение в Иисусе Христе, и не упускать эту связь из виду, дабы надежно сохранить основополагающее определения понимания откровения в смысле proprium christianum (достояния христиан). Речь идет, тем самым, о сотериологическом измерении откровения.

3. Оно стремится открыть глаза на откровение как происходящее в настоящем свершение и не упускать это обстоятельство из виду, дабы, удерживая связь с общиной верующих во Христа Иисуса, противостоять спиритуалистическому взгляду на откровение, превращающему его в нечто мимолетное. Речь идет, тем самым, об экклезиологическом измерении откровения.

4. Оно стремится открыть глаза на откровение как на некое антропологически релевантное событие, дабы мы могли обратить должное внимание на истины спасения, подразумеваемые в Божественном самораскрытии, и должным образом оценить их значение.

5. Оно стремится открыть глаза на откровение как некое событие космического масштаба, дабы защитить универсальный характер откровения как события спасения от разного рода сужений – в том числе сужения посредством недальновидной {110}эсхатологии. Речь идет, тем самым, о космологическом измерении откровения.

Нам надлежит запомнить следующее: поскольку богословие принимает в расчет необходимость истолкования откровения, оно заодно привлекает внимание к его богатству. Богословие исполняет, тем самым, некое служение, от которого невозможно уклониться, ведь в упомянутом богатстве выявляется не только тайна Бога, открывающего Себя Самого, но и достоинство человека, для которого откровение имеет силу, – более того: откровение только тогда размыкается в своих глубинах, когда его принимает человек, наделенный разумением (sensus) веры.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.