Литература
Литература
Если первый признак цивилизации – наличие собственного языка, то второй —литературная традиция. По словам историка Барбары Тухман, книги – это носители цивилизации.
Однако самое раннее из известных произведений еврейской литературы на немецком языке написано латинскими буквами. Это наследие поэта Зюскинда фон Тримберга (около 1200–1250), несколько коротких сочинений которого включены в Кодекс Манессе, рукопись XIV века, написанную, по-видимому, в Швейцарии и хранящуюся в Гейдельбергском университете. Там есть и портрет поэта с заголовком S?skint der Jude von Trimperg («Зюскинд, еврей из Тримберга») – иллюстрация, которая интерпретируется как изображение автора в настоящей «еврейской шляпе», который читает свои стихи перед аудиторией, состоящей из священнослужителя, монаха и мирянина. Современный исследователь[102] предлагает другую интерпретацию: картина показывает судебный диспут перед кельнским епископом, сидящим в церемониальном кресле с епископским посохом в руках. Истец изображен в центре картины, обвиняюще указывающим пальцем на еврея.
До этого пункта все обычно: христианин привлекает еврея к суду за некоторое предполагаемое оскорбление. Однако интересно описание предмета спора художником, иллюстрировавшим манускрипт. Зюскинд представлен как самый важный персонаж сцены; слегка отделенный от других, он изображен как красивый бородатый человек в красивом синем плаще с горностаевым воротником, одетый так же роскошно, как сам епископ, а его «еврейская шляпа» украшена золотым листом, напоминающим посох епископа. Здесь изображен не униженный и виновный отрицатель Иисуса, а достойный, почтенный и уважаемый еврейский член епископского двора, равный своему патрону.
Картина находится в поразительном контрасте с собственным описанием себя Зюскиндом в одном из стихотворений, где он сетует, что знатные люди не отдают ему должного:
Конечно, я покину ваши ворота
С моим искусством пения.
Господа не жалуют меня дарами.
Я улечу прочь от их двора,
Я отращу длинную бороду
Из седых волос.
С этой поры я буду жить
Как старый еврей.
Мой плащ будет длинным,
Мой лоб будет скрыт шляпой,
Моя походка будет робкой,
И я редко буду петь придворные песни,
Потому что господа отказывают мне в щедрости[103].
Исследователи не едины во мнении, был Зюскинд на самом деле евреем, или он воспользовался еврейской маской для иронических комментариев по поводу коммерциализации искусства, непостоянства публики и изоляции поэта, переставшего быть популярным[104]. Конечно, представление себя в виде робкого еврея согласуется с модной жалостью к себе придворных певцов, известных как миннезингеры (от Minne, средневекового немецкого слова, обозначающего «любовь»), которые, как французские труверы и провансальские трубадуры, обычно пели о своей отчаянной, безответной страсти к недостижимым благородным дамам. Был ли Зюскинд на самом деле евреем или нет, неизвестно, в орнаментированном инициале рукописи первая буква его первого стихотворения (W) изображена в переплетении со странной человекоподобной птицей в «еврейской шляпе», но его язык совершенно не отличается от того немецкого, на котором писал бы нееврей в начале XIII века.
В поисках первой подлинно еврейской версии немецкого языка (не будем брать в расчет маргиналии на полях рукописей ивритской Библии) мы должны будем отсчитать еще примерно полвекан азад, чтобы обнаружить озорной стишок, записанный в молитвеннике из Вормса 1271 года:
Gut tak im betage
Shewer dis machazor
in beth hakneset trage!
Хорошего дня удостоится тот,
Кто этот махзор в синагогу несет.
Здесь мы уже находим некоторые типичные характеристики позднейшего идиша: легкий славянский привкус конструкций (отражение ивритского ше, славянского ?e и немецкого wir в слове, обозначающем относительное местоимение «кто») и использование двух ивритских слов для обозначения специфических еврейских религиозных понятий: махзор – сборник молитв для праздников и бет ха-кнессет – буквально «дом собраний», довольно официальное название синагоги (сегодняшний еврей, говорящий на идише, скорее употребил бы слово шул (буквально «школа»), но, конечно, это слово не подошло бы к размеру стиха).
И легкий размер кажется более подходящим к идишским вкусам того времени, судя по дошедшим до нас примерам из ранней идишской литературы. Например, повесть XII века «Отец наш Авраам» («Авраам авину») пересказывает историю патриарха в любимом размере баллады.
Авраам готов покинуть дом своего отца:
Он неспешно поднялся,
Он вышел из дома,
Он повернулся спиной
К двери своего отца[105].
Ему сказали, чтобы он отнес идолов своего отца в мешке на базар.
Он забросил мешок за спину,
Он отправился в поля,
Он начал жестоко
Проклинать идолов[106].
«Отец наш Авраам» – это лишь один из многих ранних идишских переложений известных библейских сюжетов. В уже упоминавшемся здесь Кембриджском документе, найденном на чердаке каирской синагоги, мы обнаруживаем истории Иосифа Праведного и Моисея. Это не просто переводы на народный язык, но оригинальные пересказы, полные остроумия и даже отчасти l?se-majest?[107], их язык далек от тяжелого скучного языка современных им христианских аналогов наподобие «Ормулума» – среднеанглийского переложения христианских Евангелий, представляющего собой 20 000 строк неуклюжих стихов. Идишские пересказы написаны живым повседневным разговорным языком, языком улицы, деловых отношений, пивных и даже хлевов.
В последующие несколько столетий на еврейском немецком был написан обширный корпус сочинений, многие из которых использовали бойкую метрическую структуру народной поэзии своего времени. Существовали широко известные рассказы на библейские темы, такие, как «Связывание Исаака», «Эстер при персидском дворе», переложения Книги Царств («Мелохим-бух») или Книги Самуила («Шмуэл-бух»). Последний текст, размером сопоставимый с «Песнью о Нибелунгах», был написан женщиной, блестяще образованной Литте из Ратисбона. Вершиной этого жанра является «Цена у-рена» (на иврите «Цеена у-реена»), написанная в XVII веке раввином Яковом бен Исааком Ашкенази из Янова, идишская версия некоторых частей Библии, изложенная живым народным стилем, насыщенная пословицами, анекдотами, комментариями и назиданиями, подобранными и переведенными из тысячелетней литературы на иврите. Книга выдержала более двухсот изданий и публикуется до сегодняшнего дня – удивительное явление в книгопечатании.
Первоначально книга называлась «Тайтч Хумеш» («Немецкое Пятикнижие»), но первый издатель, заметив, что книга пользовалась особенной популярностью среди женщин, которые в большинстве своем не учились ивриту и для которых священные тексты были недоступны на их оригинальном языке, вынес на титульный лист библейскую фразу «пойдите и посмотрите» (цеена у-реена), обращенную к дочерям Сиона (Песн. 3:11). В намерения автора не входило ограничить круг читателей только женщинами; во введении говорится, что книга «предназначена, чтобы дать возможность мужчинам и женщинам <…> понимать слова Господа на простом языке».
Молитвенники тоже писались на идише, как и значительная часть религиозной поэзии и прозы, включая так называемые тхинес (на иврите техинот ‘молитвы’), которые считались женскими молитвами, а составление большей их части приписывалось женщинам (возможно, ошибочно). Написанные в простом, часто умилительно-сентиментальном стиле, они часто заканчиваются рифмованным куплетом, как строки под занавес у Шекспира. Например, в сборнике «Трое ворот» («Шлойше шеарим»)[108] обычная молитва, сопровождающая отделение и сожжение куска теста (халы) при приготовлении субботнего хлеба в память о жертвоприношениях во времена существования Храма, заканчивается следующими строками:
Я выполняю данную мне заповедь о хале от всего сердца,
Так пусть мой Бог, благословен Он, защитит меня от мучений и боли[109].
Из известных нам сочинений ранних идишских религиозных писателей можно составить внушительную книжную полку – при том, что мы, вероятно, утратили девять десятых написанного, если не больше.
Однако было бы ошибкой думать, что средневековая литература на идише была ограничена лишь религиозной сферой или что еврейская культура в то время была полностью отграничена от современной ей европейской литературы. Наоборот, евреи были неплохо осведомлены о круге чтения их соседей-христиан и хотели получить свои версии этих книг. Как пишет в «Encyclopaedia Judaica» профессор Хоне Шмерук из Еврейского университета в Иерусалиме, большая часть текстов на еврейскую тему появилась благодаря «осознаваемой потребности и намерению создать требуемую альтернативу, а возможно, и замену чуждым “фальшивым” авантюрным рассказам – и нашла путь к множеству еврейских читателей». Свидетельство культурных заимствований, направленных в другую сторону – от идишской цивилизации к окружающему христианскому обществу, – можно найти, к примеру, во «Всемирных хрониках» Янса из Вены (XIII век), где содержатся явные признаки включения еврейских повествований[110].
В изданиях на идише появлялись эпические поэмы наподобие «Дукуса Хоранта» – версии немецкой «Песни о Хильдебранде», которая, в свою очередь, генетически близка более известной «Песни о Нибелунгах». Переложение на идише предшествует старейшей из обнаруженных немецких рукописей, будучи старше ее более чем на сто лет (скрежещи зубами, Рихард Вагнер!). Евреи с увлечением читали «Мелех Артус» – рассказы о дворе короля Артура (Артус Хоф) и даже цикл анекдотов о крестьянине-плуте Тиле Уленшпигеле. Высшим художественным достижением в этом жанре был, вероятно, «Бове-бух» – сделанное в начале XVI века поэтическое переложение известного итальянского рыцарского романа «Buovo d’Antona», который, в свою очередь, наследует английскому тексту «Sir Bewes of Hamptoun», восходящему к англо-норманнскому «Boeve de Haumtone» (в русской версии – «Бова-королевич»). Автором идишской версии был Элия бен Ашер Алеви, писавший под псевдонимами Элияху Левита или Элия Бахур, плодовитый автор, грамматик и один из виднейших идишских интеллектуалов XVI века. Он использовал стихотворный размер оригинала, известный как ottava rima (размер байроновского «Дон Жуана»). Я не знаком с итальянским текстом и не могу сказать, связан ли изрядный женоненавистнический тон «Бове-бух» с итальянским оригиналом или привнесен автором переложения:
Итак, уважаемые господа, вы увидите,
Сколько бед происходит от дурных женщин.
Посмотрите, что написано в книгах Соломона,
Как он искал добродетельную жену,
Но за все свои дни не нашел ни одной[111].
Прозаическое переложение на идише дошло до ХХ века под названием «Бобе майсе» («Бабушкины сказки») – обычная идишская идиома для любого длинного повествования.
Идишская цивилизация всегда была склонна к заимствованиям. И это касается даже вопросов веры.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.