Давид Ганс

Давид Ганс

В нескольких шагах от великолепной могилы Махараля на Старом еврейском кладбище Праги можно увидеть более скромное надгробие с узким камнем с древнееврейской надписью, над ней вырезана слегка искаженная звезда Давида, на которой стоит гусь; здесь этот символ впервые изображается на еврейской могильной плите. Это место упокоения рабби Давида Ганса, ученика рабби Иссерлеса из Кракова и рабби Лёва из Праги. Три элемента, вырезанные на могильном камне, надпись, гусь и звезда Давида, суммируют образ этого человека и его достижения. Эпитафия гласит: «Здесь похоронен наш учитель, праведный Давид Ганс, автор “Ростка Давида”» («Хе-хасид морейну Довид Ганс бааль Цемах Довид»); гусь символизирует его фамилию (Gans по-немецки означает «гусь»), а шестиугольная звезда маген Довид («щит Давида») указывает как на его имя, так и на заглавие его книги по астрономии, краткое изложение которой он издал незадолго до смерти и которой пришлось ждать 130 лет до публикации под другим названием. Это то немногое, что осталось после человека, который так боролся, которого совершенно игнорировали в своих трудах современники, который был практически забыт, но который сделал больше всех других, чтобы идишский голос был услышан великими мыслителями пражского Возрождения.

В своем проникновенном и дружественном повествовании о жизни и трудах Ганса историк и теолог Андре Неер писал:

Мне жаль его, и больше потому, что именно благодаря ему, благодаря его хронике и трудам по астрономии мы узнали о столь многих личностях, событиях, проблемах, позволяющих нам реконструировать целую Вселенную, пульсирующую жизнью[175].

Хотя Неер настойчиво утверждает, что опубликованная посмертно книга Ганса по астрономии, по неизвестной причине названная «Хорошо и приятно» («Нехмад ве-наим»), была серьезной научной книгой, первым трудом на древнееврейском языке, описывавшим коперниковскую Солнечную систему с центром в Солнце, он признает, что его герой не был мыслителем первого ряда:

Приходится признать, что Давид Ганс не находился на одном уровне с гениями, с которыми он ассоциируется. В современном университете он был бы техническим ассистентом. <…> В изучении как еврейской мудрости, так и общенаучных проблем Давид Ганс был не более чем скромным тружеником.

Иными словами, величие Давида Ганса состоит не в его вкладе в астрономическую науку, а в его общей цели, блестяще достигнутой благодаря единственной книге, которую он увидел вышедшей в свет. Потому что Ганс был в душе педагогом, который согласился выполнить почетную миссию, представляя труды интеллектуальной элиты в форме, доступной для многих. Он стремился сделать возможным для говорящих на идише евреев занять свою достойную нишу среди европейских народов. Этого нельзя было достигнуть ни путем принятия нееврейских обычаев, ни, не приведи Бог, обращением в христианство. В конце концов Ганс был раввином, погруженным в изучение Талмуда. Его цель состояла в том, чтобы включить в еврейский кругозор, базировавшийся на Торе и Талмуде, как новейшие идеи естествоиспытателей, так и светскую историю евреев и всего мира.

Родившийся в 1541 году в Вестфалии на севере Германии, получив базовое раввинистическое образование в Германии, Ганс перебрался на восток, чтобы постигать науки под крылом рабби Моше Иссерлеса в его знаменитой краковской ешиве. По пути он остановился у родственника, в библиотеке которого нашел перевод на древнееврейский язык «Начал» Евклида. Как он впоследствии вспоминал, он не ограничился перелистыванием книги, а внимательно проштудировал ее. «Начала» открыли молодому студенту глаза на удивительный, совершенно неожиданный новый мир фигур и чисел, не только притягательный сам по себе, но и дававший ключ к тайнам небес. «Книга Евклида подобна лестнице, переброшенной между землею и небом, – писал Ганс, – а ее вершина достигает небес. Отбросьте эту книгу, и вы не сможете добраться до неба».

Вероятно, склонность к сфере своих будущих интересов привела Ганса к тому, что он выбрал своим учителем Раму, поскольку тот не препятствовал страсти молодого человека к геометрии, математике и астрономии, а краковская ешива, где он должен был провести следующие годы, была единственным местом в идишском мире, где эта страсть могла найти выход. Более того, рабби Иссерлес познакомил его с другим аспектом светской учености, который не мог найти поддержку где-то еще, а именно с историей. Переехав в Прагу в возрасте около 25 лет, Ганс попал под влияние великого рабби Лёва, Махараля, у которого был собственный интерес к философии, математике и астрономии и который поощрил его к дальнейшим занятиям. Таким образом, Давид Ганс получил образование от лучших умов, какие могло предложить идишское общество XVI века.

В отличие от других раввинистических писателей, он не писал комментариев к религиозным текстам, этических сочинений или назидательных памфлетов – по крайней мере нам они неизвестны; чем он был занят большую часть жизни и чем зарабатывал на хлеб, остается загадкой. Кажется, он дважды женился – он оставил потомков и был, вероятно, активным коммерсантом, поскольку часто ездил в свой родной город в Германии. В чем можно быть уверенным, так это в том, что в течение следующих 25 лет он абсорбировал уникальную поликультурную атмосферу рудольфовской Праги и выпестовал в себе замысел стать педагогом для своего народа. Он написал много книг на иврите; писцы общины позднее утверждали, что он ежедневно обращался к ним с просьбой скопировать одну или другую из его книг для распространения, но безуспешно. Он писал о математике, географии и астрономии. Все эти тексты, кроме одного, утеряны; возможно, некоторые из них не были закончены (или даже начаты). Но когда он в конце концов опубликовал свой труд, тот оправдал его ожидания. Книга выдержала девять изданий и была переведена на латынь, а это означало, что ее читали и неевреи, что было необычайным достижением для раввина XVI века.

Многозначное название книги «Росток Давида» являлось аллюзией на знаменитую фразу из Книги Исайи: «И произойдет росток от корня Иессеева, и ветвь произрастет от корня его» (Ис. 11: 1). Имя «Давид», разумеется, означало автора; таким образом, предполагалось, что книга и есть росток, побег, пущенный умом автора; кроме того, ивритское слово цемах подразумевает, что росток – лишь одна из многих последующих.

По сути, это была книга по истории, разделенная на два тома; один описывает персонажей и события прошлого евреев, другой – неевреев. Мы нашли бы там мало нового для себя, но очевидно, что рабби Ганс хотел познакомить евреев с излагаемым материалом. Это краткое, но очаровательное в своей раввинистической точности изложение событий, общей исторической информации, с которой должен был быть знаком каждый:

Я писал эту книгу не для великих ученых, наполненных знаниями Торы, как плоды граната зернами, но для домохозяев и скромных молодых студентов моего уровня.

По словам Ноаха Эфрона, «Ганс имел своей целью способствовать тому, что можно анахронически назвать исторической и научной грамотностью». Сам автор отразил эту идею во введении к своей книге:

Для неевреев мы – иноземцы, и, когда они рассказывают нам или спрашивают нас о первых днях творения или о древних династиях, мы прикрываем рот рукой, не зная, что ответить; мы кажемся им подобными зверям, не умеющим отличить левого от правого, как будто мы родились вчера. Но эта книга поможет желающему ответить и рассказать немного о каждой из эпох.

Ганс хотел поднять еврейскую традицию до равного положения с польской, немецкой, итальянской и другими традициями соседних народов. Его второй учитель Махараль, запретивший чтение книг, написанных неевреями, вероятно, не одобрил бы этого, но в свою защиту Ганс мог бы привести цитату из «Скатерти» своего первого учителя Рамы по поводу занятия историей:

Люди, для которых повествования и сообщения о новостях представляют собой вид удовольствия, могут позволить себе их в субботу, как и в будние дни. <…> Для несведущих в повествованиях и исторических хрониках мы укажем, что чтение запрещено, только если они написаны на иностранных языках, но дозволительно читать их на Святом языке.

Что же, по мнению этого набожного и скромного рабби, было нужно знать его читателям, чтобы произвести впечатление на неевреев? Понемногу обо всем, в том числе проявляя поверхностное знакомство с английской династической политикой:

1557 год. Мария, королева Шотландии, восстала против своей тетки, королевы Англии, и 28 ноября 1557 года последняя коварно схватила ее вместе с ее пятнадцатилетним сыном и приказала отрубить ей голову.

Он писал о Реформации:

1552 год. Мартин Лютер, великий знаток их писаний <…> выступил против папы и спровоцировал великий раскол среди христиан, предложив множество нововведений. <…> С того рокового дня более тысячи тысяч христиан было убито и зарезано, что явилось ужасным последствием его учения.

Об изобретении книгопечатания тоже было важно знать:

1440 год. В Майнце христианин Иоганн Гутенберг из Страсбурга изобрел книгопечатание в первый год царствования императора Фридриха Набожного. <…> Благословен Тот, кто в милости Своей даровал нам такое изобретение для общего блага, единственное в своем роде.

Он сообщает о знаменитых кометах, о королевских интригах, о парижской резне Варфоломеевской ночи. Он полагал, что его общине следует знать об изменении христианского календаря с юлианского на григорианский.

1585 год. Папа Григорий XIII установил в Риме новый календарь, заменив тот, что был введен императором Юлием Цезарем. <…> Вместо того чтобы называть день, следующий за 15 октября, 16 октября, он решил, что это должно быть 25 октября, так что год сократился на десять дней. Мы должны сказать, что новое исчисление солнечного года очень близко к старинным еврейским исчислениям рава Ада бар Ахава.

Ганс хотел не только поднять евреев в глазах христиан, но и способствовать лучшему пониманию христиан евреями. В своей хронике он уменьшает обиды, которые претерпели его единоверцы от христиан, и подчеркивает страдания, которые христиане терпели друг от друга, а также от внешних врагов наподобие турок. Ноах Эфрон писал:

Общая картина, возникающая перед читателями Ганса, представляет христианский мир замечательных лидеров и ученых, мир крупных достижений, исполненный некоторого изящества. Христиане часто мудры и милостивы[176].

Желая, чтобы читатели оценили прекрасные свойства страны, в которой живут, он написал длинный и высокопарный панегирик, который заставил бы покраснеть любого современного экскурсовода:

Что касается Богемии, то какое здесь изобилие населения, неукрепленных городков, деревень, великих и блестящих городов, дворцов и замков, соревнующихся друг с другом красотою. Эта страна исполнена благословения Божьего.

Но больше всего Ганс хотел показать, что евреи и христиане могут не только лучше понимать друг друга, но и сотрудничать как равные. Доказательством был его личный опыт.

В 1599 году, когда Гансу было 58 лет, император Рудольф сумел переманить с датского королевского двора знаменитого наблюдателя небес дворянина Тихо Браге, прославившегося как астроном около 20 лет назад, когда в сфере его наблюдения оказалась сверхновая звезда. Ганс так описывал появление этого великого человека, изменившего все его мировоззрение:

Наш монарх, благородный император Рудольф <…> послал миссию в страну Данию, чтобы пригласить знаменитого ученого Тихо Браге <…> и поместил его в замке, называемом Бенатки, в пяти парасангах [около 30 километров] от столицы Праги. Он жил там в окружении своих мудрых учеников и получал жалованье три тысячи крон в год, его полностью обеспечивали хлебом, вином и свечами, не говоря уже о различных подарках и денежных пожертвованиях. В упомянутом замке Тихо Браге жил вместе с другими двенадцатью людьми, сведущими в астрономических науках. Их задача состояла в том, чтобы манипулировать инструментами, которые были больше и удивительнее всех, виданных ранее. Император построил для них ряд из двенадцати комнат, расположенных одна за другой. В каждой из комнат размещался инструмент, позволявший определять положение и движение всех планет и большинства звезд.

На следующий год Браге пригласил присоединиться к нему в качестве первого помощника и ученика Иоганна Кеплера. Этот сын трактирщицы и солдата-наемника, не сумевший закончить обучение на лютеранского пастора, написал трактат о Солнечной системе. Хотя Браге был не согласен с его выводами, аргументы Кеплера позволили подойти к решению задачи, которая занимала и интриговала его. Они продолжали работать вместе, закладывая основу наблюдений за небом, на которой построена современная астрономия. Они были одними из тех гигантов, на плечах которых стоял Исаак Ньютон, как он сам утверждал. Ганс описывал их метод работы:

Непрерывно, изо дня в день в течение целого года они проводили свои наблюдения, тщательно отмечая движение Солнца и его положение на орбите, его долготу, высоту на небе и его расстояние от Земли. Каждую ночь они таким же образом наблюдали за положением каждой из шести планет, записывая ее положение по долготе и широте, ее высоту в небе и приблизительные изменения ее расстояния от Земли.

Казалось бы, между двумя ренессансными учеными, устремившими взоры в бесконечные просторы небес, и простым раввином из Праги, углубленным в талмудические предания, должен был существовать непреодолимый барьер. Однако же, писал Ганс, —

…Я, автор этой книги, имел честь находиться там трижды, каждый раз в течение пяти дней. Да, я был среди них в комнатах, использовавшихся как обсерватории, и я собственными глазами видел производившуюся там поразительную работу – великое и удивительное дело, касающееся не только планет, но и большинства звезд, каждая из которых была известна по своему имени. Процедура была следующей: три инструмента, каждый из которых управлялся двумя специалистами, производили астрономическое исследование звезды в момент, когда она проходила полуночную линию. В тот самый момент эти измерения немедленно пересчитывались в часы, минуты и секунды.

Более того, Ганс не только был среди них, но и помогал при наблюдениях, став невоспетым героем истории астрономии. Тихо Браге попросил его перевести на немецкий язык астрономические таблицы, доступные тогда только на древнееврейском. Не есть ли это лучшее доказательство того, что еврей и нееврей могут работать вместе, как равные в этническом и религиозном аспектах, если не сказать в интеллектуальном и социальном? Это стало возможным, потому что рабби Ганс пошел еще дальше, совершив нечто, возможно, уникальное в еврейской истории. Он обратился к протестантским ученым за помощью в разрешении проблемы еврейского ритуального закона.

Первооткрыватели новых земель, отправлявшиеся в путешествия на протяжении всего XVI века, установили, что Земля круглая и что антиподы, противоположные точки земного шара, доступны для обитания и обитаемы, а не погружаются в океан, как верили раньше. Таким образом, стало ясно, что день распространяется по земному шару на полные 24 часа. Однако с постижением этого была связана серьезная проблема, как отмечал Ганс:

Предположим, что Реувен, Шимон и Леви стоят в некотором месте. <…> Реувен отправляется на запад и огибает весь мир, Шимон огибает мир, двигаясь на восток, а Леви остается на месте. <…> В один и тот же день будет три дня после субботы для Леви, который остался на месте, два дня после субботы для Реувена [обогнувшего Землю, двигаясь по Солнцу] и четыре дня после субботы для Шимона [двигавшегося на восток, против Солнца]. Разница между Реувеном и Шимоном составит два дня.

Разумеется, это делало в принципе невозможным для путешественника узнать, в какой день соблюдать шабат и справлять праздники – вопрос исключительной важности.

Ты, читатель, должен знать, что я высказал эти вопросы и сложные проблемы перед великими и исключительными христианскими мыслителями, находящимися при нашем господине императоре Рудольфе <…> перед разумными, мудрыми и остроумными людьми, знания которых неоценимы. После того как они несколько дней рассматривали эти вопросы и затем обсудили их со мной, они признали, не стыдясь, что не нашли правильного и удовлетворительного ответа.

Таким образом, придворные астрономы возможно, включая самого Иоганна Кеплера, нашли, что стоит потратить несколько дней на обсуждение с раввином специфической еврейской религиозной проблемы. А если этого недостаточно – контакты между общинами фактически происходили еще на более высоком уровне, вплоть до самого высокого. В 1552 году состоялась встреча, ставшая для евреев легендарной и породившая фантастические рассказы и слухи, разнесшиеся по идишской Праге. Ганс писал об этом:

В своем благоволении и исходя из желания знать правду, наш суверен император Рудольф <…> позвал <…> нашего учителя рабби Лёва бен Бецалеля и принял его весьма милостиво, говоря с ним лицом к лицу, как говорит человек с равным себе. Что касается содержания и цели этого разговора, они остаются тайной, которой собеседники решили не раскрывать.

Мы знаем об этом разговоре немного больше, чем Ганс, потому что один из членов свиты Махараля сделал пометки на полях экземпляра еврейской Библии, из которых следует, что встреча состоялась по инициативе самого императора и что она была организована неким принцем Бертье при посредничестве главы еврейской общины Мордехая Майзеля. Вначале император сидел за занавеской, слушая разговор между принцем и раввином, затем открылся «во всем своем величии» и обменялся несколькими словами непосредственно с Махаралем. О чем они говорили, однако, не было раскрыто:

Беседа касалась вопросов, относящихся к личности нашего суверена, и от нас потребовали хранить молчание. Но если Бог даст нам жить дольше, мы откроем это, когда настанет момент.

Но момент никогда не наступил. Император Рудольф умер в 1612 году, и двор переехал из Праги в Вену. В 1613 году умершего Ганса опустили в скромную могилу на Старом еврейском кладбище. Его мечта о том, чтобы следующие поколения евреев внесли полезный вклад в европейскую науку и культуру, никогда не исполнилась. Ибо тяжелая машина истории, медленно разогревавшаяся в течение предыдущих полутора столетий, наконец выпустила пар, и через пять лет, в мае 1618 года имперские регенты граф Вильгельм Славата и граф Ярослав Борица фон Мартиниц вместе с секретарем Фабрициусом были выкинуты из окна Богемского канцлерства в Пражском замке (они упали на кучу мусора во рву и остались невредимыми, только Славата слегка ушибся). Это событие, известное как Третья пражская дефенестрация, условно отмечает начало Тридцатилетней войны, так описанной великим немецким драматургом Шиллером:

…Опустошительная война, от глубин Чехии до устья Шельды, от берегов По до прибрежья Балтийского моря разорявшая целые страны, уничтожавшая урожаи, обращавшая в пепел города и деревни; война, в которой нашли гибель многие тысячи воинов, которая более чем на полвека погасила вспыхнувшую в Германии искру культуры и возвратила к прежней варварской дикости едва зародившиеся добрые нравы[177].

Эта война, послужившая родовыми муками, в которых появился наш современный мир, изменила судьбу идишского народа до неузнаваемости и сделала устаревшими все мечтания рабби Ганса. Но могла ли воплотиться его мечта сделать из евреев новую уважаемую европейскую нацию? И являлась ли Прага императора Рудольфа образцом того, что могло бы стать источником света для народов?

Часто говорят, что столица Богемии была уникальным городом, эпоха была неповторимой, а рудольфовскую атмосферу невозможно было воспроизвести где-либо еще, при этом расстояние между евреями и христианами было так велико, что любое примирение между ними было совершенно невозможно. Но все, что мы знаем о жизни евреев в XVII и XVIII веках, в начале нынешней эры, говорит об обратном – о том, что говорящие на идише евреи и их соседи-христиане могли еще дольше жить во взаимном мире и в гармонии с большой взаимной выгодой. И не только в Богемии, но и на всех широких просторах гейма.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.