II

II

Зооморфные и растительные орнаменты портала следует рассмотреть особо, с тем чтобы можно было взглянуть на них более широко, так как они напоминают элементы более древней иконографии, которая вполне может быть доисторической. Ее каноны сохранились благодаря своему декоративному совершенству и органичному слиянию орнамента с архитектурой. Кроме того, из этого следует, что орнамент подобного рода почти всегда должен рассматриваться в связи с другими символами, в особенности геометрическими, как в следующем примере.

Первое место необходимо отвести двум мотивам, характерным главным образом для азиатского искусства, хотя их христианский смысл в западном искусстве очевиден, – колесу и древу жизни. Оба эти символа украшали тимпаны порталов в самом зените Средневековья – в период, для которого несвойственно вынесение на внешнюю сторону храмов образов сакральных персонажей. Колесо с его очевидной космической символикой представлено монограммой Христа, обрамленной кругом[102]. Что касается древа, то оно обычно представлено как стилизованная виноградная лоза, в соответствии со словами «Я есмь лоза».[103] Оба эти мотива, которые, во всяком случае, тесно связаны с принципами сакральной архитектуры, обнаруживаются в гораздо более древней индуистской и буддийской иконографии ритуальной ниши.[104] Историческая связь прослеживается через Ближний Восток.

Древо жизни запечатлено в романском портале Базельского собора в форме стилизованной лозы, спиралевидными побегами обвивающей дверь. Космическое колесо здесь помещено над порталом, в форме огромного окна-розетки, со скульптурами, напоминающими «колесо Фортуны», описанное Боэцием в его «Утешении философией»; скульптор изобразил себя в самой нижней точке этого колеса.

Зооморфные орнаменты, наиболее часто встречающиеся на средневековых порталах, – это лев, орел и их комбинация, т. е. грифон, а также дракон. Лев и орел, по существу, являются солярными животными, таков и грифон; его двойственная природа символизирует две природы Христа.[105] На портале Базельского собора (рис. 23) группы орлов и пары львов с единой головой образуют капители небольших колонн, расположенных в углах устоев.

Рис. 23. Схема двойного льва романского портала Базельского собора

Драконы обычно встречаются в парах и расположены симметрично в оппозиции друг другу по бокам двери или архивольта.[106] По-видимому, дракон имеет отношение к символике солнцестояния, если учитывать аналогии в восточном и северном искусстве. На описанном портале два дракона, расположенные лицом к лицу, украшают консоли, которые поддерживают дверную перемычку. Расположение этих драконов под ногами Христа, по-видимому, иногда уподобляет их природным, или дьявольским, силам, усмиренным Человеко-Богом, и это никоим образом не противоречит их смыслу, связанному с солнцестоянием, так как именно противоположность космических направлений, проявляемых в восходящей и нисходящей фазах годового цикла, превосходится Человеко-Богом. Азиатское искусство использует аналогичный мотив (рис. 24а и 24б).[107]

Рис. 24а. Дверь Талисмана в Багдаде

Рис. 24б. Символическая арка из ирландского «Келлского Евангелия» со святым между двумя чудовищами

Индуистское искусство предусматривает в торана нечто подобное прообразу всей зооморфной иконографии портала. Торана представляет собой триумфальную арку, обрамляющую дверь храма или нишу, заключающую образ божества; ее особенности предписаны в кодексах сакральной архитектуры, например в «Манасарашильпашастре». Две опоры, или устоя, торана украшены львицами ( шардула) или леогрифами ( вьяли), которые являются солярными животными и воплощениями Вач, творческого Слова. Устои арок завершаются фигурой макара, морского чудовища, которое соответствует Козерогу, символу зимнего солнцестояния. Здесь также солярная символика представлена в двух своих противоположных и взаимодополняющих аспектах: львица соответствует позитивному аспекту и, следовательно, в известном смысле, пространственному распространению Света, или Божественного Слова, тогда как макара выражает «разрушающий» и преобразующий аспект Божественной Реальности, проявляющийся как цикл, или время. Верхняя часть торана обычно увенчивает Киртимукха, или Каламукха, внушающая страх кошмарной маской изменчивой и многообразной формы, которая соединяет львицу и морского дракона и представляет неизмеримый – а следовательно, ужасающий и темный – первозданный хаос божественной силы проявления.[108]

В романском искусстве существуют многочисленные аналогии со львами и драконами торана,[109] однако его драконы ближе драконам Дальнего Востока, которые пришли на Запад через буддийское и сельджукское искусство,[110] или северным драконам, чем индуистскому макара, проистекающему от дельфина. Что касается Каламукха, маски Бога, то нельзя было предполагать, что она займет столь же значительное место в христианском искусстве, какое занимает в искусстве индуистском или дальневосточном (имеется в виду китайский Таоте), поскольку ее символизм тесно связан с индуистским представлением о космической иллюзии. Тем не менее, маски, которые, по-видимому, явились ее копиями, обнаружены в романском искусстве, однако смысл их определить невозможно.[111]

Каламукха имеет двойственный аспект. С одной стороны, она представляет смерть, и в этом смысле она увенчивает дверь храма, ибо тот, кто проходит через эту дверь, должен умереть для мира; с другой стороны, она символизирует источник жизни, на что указывают потоки растительных и зооморфных орнаментов, возникающие из ее пасти. Эта последняя особенность находит свою аналогию в средневековом христианском искусстве, в форме львиной маски, «извергающей» растительные формы. Мотив этот, вероятно, очень древнего происхождения, и он идентичен мотиву льва, выбрасывающего струю воды. Он является образом солнца, источника жизни, и, таким образом, несомненно, символом, аналогичным Каламукха.[112] В христианском искусстве он принимает значение льва ветхозаветного Иуды, от которого исходит генеалогическое древо Христа, или виноградная лоза Христа.[113]

Было бы несложно приумножить образцы азиатских тем, которые перешли в христианское искусство Средних веков. Тем, упомянутых выше, вполне достаточно для того, чтобы создалось впечатление безбрежного потока фольклора, которым омывалось средневековое западное искусство. Источники этого потока – доисторические, и время от времени он подкреплялся непосредственными привнесениями с Востока. В большинстве случаев трудно или вообще невозможно сказать, что означали эти мотивы для христианского мастера. Вполне возможно, однако, что логика, присущая формам как таковым, способствовала пробуждению, в свете созерцательной мудрости, символов, давным-давно закрепленных в коллективной памяти, известной нам как фольклор.

В зооморфной иконографии романского портала существует вселяющий страх и зачастую гротескный элемент, который обнаруживает духовный реализм, внутренне взаимосвязанный с горгоноподобной символикой Каламукха. По мере приближения солнцестояния неизбежная циклическая смена направления высвобождает крайности контрастов в космической среде: когда открыты «Врата рая» ( janua coeli), распахнуты также и «Врата ада» ( janua inferni). Некоторые из ужасающих образов на стенах портала призваны разрушать пагубные влияния. Иногда их гротескная внешность помогает «осуществить» силы тьмы, выявляя их реальную природу. Сходное назначение имеют некоторые деревенские обычаи, в которых, при приближении зимнего солнцестояния злые духи изгоняются с помощью гротескных маскарадов.[114]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.