126. Франц Розенцвайг (1886–1929)

126. Франц Розенцвайг (1886–1929)

Воздействие Франца Розенцвайга на еврейский мир – следствие его драматической жизни и философских трудов.

Розенцвайг вырос в ассимилировавшейся в Германии еврейской семье. Хотя он и был предрасположен к религии, но поверхностные знания иудаизма и несоблюдение ритуалов в его семье заставили его думать, что в иудаизме искать нечего. Ответ на свои духовные запросы он видел в христианстве, но чувство гордости и верности праотцам привело его к мысли обратиться в стиле первых христиан – побыв сначала хоть немного евреем. В Йом-Кипур, перед намеченным крещением, он зашел в маленькую ортодоксальную синагогу в Берлине. Розенцвайг никогда не доверял бумаге того, что именно произошло в тот день, но, когда праздник кончился, он отбросил все мысли о принятии христианства. Вместо этого он провел оставшуюся жизнь, изучая и обучая иудаизму.

Во время Первой мировой войны Розенцвайг был призван в германскую армию и с ней попал в Польшу. Евреи Варшавы поразили его своей ревностью и крепостью их традиционной общины. На протяжении войны он посылал домой письма и открытки с набросками на религиозные темы: позднее они стали основой его самой известной книги «Звезда Искупления».

Через несколько лет после возвращения в Германию Розенцвайг основал Франкфуртское училище – новаторский Еврейский Свободный университет, где студенты и взрослые вольнослушатели могли записаться на курсы иудаизма, еврейской истории и иврита. Атмосфера в училище была менее формальной и более эмоционально насыщенной, чем в университетах, не было претензий на чисто академическую объективность. Целью было распространение еврейской духовности среди евреев. Но училище не было проводником какого-либо направления или философии иудаизма. В США программа Розенцвайга послужила моделью для многих еврейских школ для взрослых. Розенцвайг привлек к преподаванию многих видных немецких евреев, в том числе Мартина Бубера, Гершома Шолема и Эриха Фромма.

Позже Розенцвайг и Бубер активно работали над новым немецким переводом Библии. В существующих не было недостатка, но ни один не передавал ритма еврейского оригинала. Чаще всего существовавшие переводы были написаны на сухом, помпезном немецком и не передавали непосредственности еврейского текста, предназначенного для чтения вслух. Бубер не сразу убедил Розенцвайга в необходимости нового, динамичного перевода.

Примером эпохального для библеистики перевода Бубера – Розенцвайга может служить их версия текста Брейшит (2:4–8): «В день, когда Он, Б-г, сделал землю и небо, каждый полевой куст еще не был на земле, каждое дерево еще не проросло, потому что Он, Б-г, еще не давал дождю пролиться над землей и не было человека, Адама, чтобы обрабатывать землю: из земли поднимался пар и увлажнял поверхность земли, и Он, Б-г, создал человека, прах из земли, и вдул в его ноздри дыхание жизни, и человек стал живым».

Розенцвайг оказал влияние как на реформистов, так и на консерваторов. Причина этого в его открытости всем еврейским традициям, которой он достиг через отказ от идентификации себя с каким-либо узким направлением или подходом. Когда однажды Розенцвайга спросили, возлагает ли он «тфилин» (филактерии), он ответил: «Еще нет». Хотя он еще не чувствовал себя готовым следовать в своей жизни этой мицве, он не сказал, что его неготовность будет вечной; он предполагал, что наступит день, когда «тфилин» станут естественным выражением его религиозности. «Еще нет» Розенцвайга способно объединить всех евреев, без различия течений, так как все евреи должны ответить «еще нет», если их спросят: «Вы полностью выполняете весь ритуал и этические предписания иудаизма?»

Розенцвайг умер в возрасте 42 лет после тяжелой продолжительной болезни. Прогрессирующий паралич распространялся от конечностей по всему телу, включая голосовые связки. За короткое время он перестал говорить и писать. Но дух его оставался сильным. Своей безжизненной рукой он показывал жене буквы специальной пишущей машинки. Во время болезни он продолжал творческую работу, а сотрудничество с Бубером в переводе Библии началось уже после того, как Розенцвайга поразил недуг.

В первые годы болезни Розенцвайг сохранял хорошее настроение. Своей матери он писал: «Слова “боль” и “страдание”, которыми ты пользуешься, звучат для меня странно. К состоянию, в которое погружаешься постепенно, привыкаешь, и оно уже не страдание, а просто состояние… оставляющее место для радости и страдания, как и всякое другое… Что внешне выглядит как страдание, для меня только сумма трудностей, которые нужно преодолеть». Тон письма замечательно уравновешен, если вспомнить, в каком положении оно писалось.

Тонкий интеллект Розенцвайга оставался ясен, хотя его тело разрушалось. За несколько месяцев до смерти он писал: «Я могу сказать вслед за Гамлетом: «Я радость потерял недавно…, Я только теперь достиг момента, когда приветствую конец. Конечно, и это не совсем верно, как и все обобщения самоанализа. Я еще способен наслаждаться вещами, но моя способность страдать увеличивается скорее, чем способность наслаждаться».

Последние слова Розенцвайга были странно неопределенными. Используя свою машинку, он передал жене: «И теперь он приходит, момент всех моментов, который Г-сподь действительно открыл мне во сне, момент всех моментов, за которым там…», – и он умер, не закончив предложения. Кьеркегор сказал: «Тиран умирает, и его власть кончается; мученик умирает, и его власть начинается». Это полностью относится и к мученику ужасной болезни, каким был Франц Розенцвайг.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.