Глава 11 Затмения и просвещение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 11

Затмения и просвещение

Он повернулся к солнцу и, стоя между витринными навесами, вытянул в направлении к нему правую руку. Давно собирался попробовать. Так и есть: целиком. Кончик его мизинца закрыл весь солнечный диск. Должно быть, тут фокус, где сходятся все лучи. Жаль, что нет темных очков. Интересно. Сколько было разговоров о пятнах на солнце, когда мы жили на Ломбард-стрит. Эти пятна – это огромные взрывы. В этом году будет полное затмение: где-то в конце осени[297].

Джеймс Джойс, “Улисс”

Когда я был школьником десяти-одиннадцати лет, один из моих учителей всегда заканчивал урок минутой тишины. Он показывал нам таким образом, каким долгим может ощущаться время. Так оно и ощущалось: эти шестьдесят секунд, казалось, длятся вечно в ожидании звонка, после которого мы выскакивали из класса, как пловцы, выныривающие на поверхность.

Лет сорок спустя, 23 ноября 2003 года, я ждал, пока Луна высоко в небе не закроет Солнце. Я стоял посреди шестидесяти таких же наблюдающих за затмением на антарктическом льду толщиной в 3,5 мили, неподалеку от русской базы “Новолазаревская” – на Земле королевы Мод, координаты 70°28’ W and 11°30’ E. Нас окружал лед, сверкающий флюоресцентным синим цветом. Солнце скрывалось на одну минуту и сорок восемь секунд – очень короткий период, но и он казался целой вечностью. Но в этот раз мне не хотелось, чтобы он заканчивался.

Мое путешествие началось с рейса Нью-Йорк – Кейптаун (ЮАР), где списанный военный грузовой “Ил-76” ждал нас, чтобы за шесть с половиной часов доставить на ледяную посадочную полосу рядом с “Новолазаревской”. Ночью перед полетом вся наша группа, от аризонского профессора астрономии до стрип-танцовщицы из Чикаго, летящей навстречу мечте всей своей жизни, собралась на инструктаж на базе. Нам рассказали о разных “опасностях”: фальшивых солнцах, пасолнцах, – это миражи, образуемые светом, проходящим через ледяные кристаллы; “белой мгле”, когда белый свет окутывает со всех сторон, и ты оказываешься будто внутри шарика для пинг-понга; безумных порывах антарктических штормов, компактных сильнейших шквалов, срывающих и расшвыривающих все, что попадается им на пути. Все это, впрочем, бледнело в сравнении с текущими погодными условиями. Ветер, ревущий на скорости 75 миль в час, и температура –28 °C делали путешествие слишком опасным. Беспрерывные штормы за последние двенадцать дней разломали или унесли почти все, что было подготовлено к нашему приезду, – все оставленное предыдущей группой оборудование было полностью занесено снегом. Даже два небольших транспортных самолета были завалены снегом до самых крыльев. Команда в месте прибытия не могла покинуть свои палатки в последние сутки, а прогнозы предсказывали второй фронт, еще более свирепый, через два дня. Перерыв в непогоде на 18–30 ч дал бы нам достаточное окно, чтобы слетать, увидеть затмение и вернуться как раз перед вторым штормом, но официальная рекомендация была недвусмысленна: следует отступить. Наш беспрерывно курящий русский пилот сказал, что можно попытаться. Кто-то рядом со мной прошептал, что ни один гражданский самолет не выдержит такой попытки. Пилот затушил еще один бычок: “Ну, я готов, жду вас”. И мы полетели.

Приземлились мы в ясном свете солнечного дня, у нас в запасе было несколько часов. Еще в Кейптауне я спросил у попутчицы Кэрол, скрипачки Шотландского симфонического оркестра, сыграет ли она, если мы протащим инструмент. Та не поверила, но согласилась. Так и случилось, и уже через час после посадки снежные поля огласились Концертом соль-мажор Моцарта, вальсом “Голубой Дунай”, Something About the Way You Look Tonight Элтона Джона и “Медитацией” Массне из “Таис”. Двое, которых я окрестил “любовниками”, – британский бизнесмен из Нью-Йорка и стройная брюнетка-юрист из Парижа – внезапно вылезли из палатки, она в одной красной комбинации и лыжных ботинках, и протанцевали танго, удивительно страстно для такого холода. За ними, печально нахохлившись, стоял наш “Ил-76”, а дальше не было ничего, кроме бескрайней равнины замерзшего континента.

Солнечное затмение, ноябрь 2003, Антарктика. Аккомпанементом служила песня Something About the Way You Look Tonight, подходящий выбор (Photo by Woody Campbell)

Ветер почти стих, но от мороза все немело: –22 °C. Мы собрались около 22:15 и, плотно закутавшись, стояли на месте до 23:10. Через солнцезащитные очки я наблюдал, как Луна пожирает Солнце: этот процесс занял около сорока пяти минут. Примерно за десять минут перед полным затмением неровно чередующиеся полосы тени и яркого белого света начали пульсировать на северо-западе Солнца подобно дыму, поднимающемуся от снега: последние лучи солнечного полумесяца взаимодействовали с верхними слоями земной атмосферы.

Непосредственно перед полным затмением мы увидели гигантские красные языки пламени, вырывающиеся с солнечной поверхности. Наши тени становились все темнее, пока наконец лунный диск полностью не закрыл Солнце: все, что оставалось, – черный круг, висящий в небе, окруженный светящимся гало, подобно гигантскому подсолнуху. Горизонт приобрел насыщенно-красный оттенок, контрастирующий с блистательно-зеленым ледяным гребнем. Я снял защитные очки – Солнце было уже почти за горизонтом, мы наблюдали его эффектный танец с Луной и краем Земли. Постепенно наш спутник покидал Солнце, вот вновь возник полумесяц, корона и прекрасное алмазное кольцо. Мы стали первыми людьми в истории, которые наблюдали полное солнечное затмение в Антарктиде.

Мы, конечно, были не последними свидетелями этого чуда природы. Но, пока мы смотрели в восхищении, мы уже не были во власти суеверия и страха. Наука просветила не только нас, она научилась использовать затмения для собственного прогресса – настоящая революция.

Традиция наблюдать затмения в отдаленной местности – часть этой революции, начавшаяся в XVIII веке. Первопроходцем здесь стал капитан Кук со своим судном Endeavour. “Спокойный, целеустремленный человек”, как охарактеризовал его Босуэлл, Кук заинтересовался затмениями, прочтя “Полную систему астрономии” Чарльза Лидбиттера, где объявлялось:

…умелый в астрономии человек может, обладая знанием о затмениях, определить действительную разницу в меридианах между Лондоном и местонахождением корабля, которая, приведенная к градусам и минутам экватора, составит настоящую морскую долготу[298].

В августе 1766-го Кук наблюдал свое первое солнечное затмение – в окрестностях островов Бургео, у берегов острова Ньюфаундленд. Ему повезло застать затмение целиком, туман поднялся только в последний момент, но Кук успел воспользоваться этим для вычисления долготы Ньюфаундленда. Его вычисления оказались достаточно точными, а отчет, отправленный в Королевское общество в апреле 1767 года, был принят восторженно и обеспечил Куку официальную поддержку, необходимую для его исследовательских путешествий.

За последующие одинадцать лет Кук видел еще четыре затмения, и каждое было полным: 10 мая 1771 года у острова Вознесения в Южной Атлантике; 6 сентября 1774-го – у берегов Новой Каледонии; 5 июля 1776-го – на островах Тонга (с учетом часовой разницы в 12 ч затмение совпало с закатом власти британской короны в Северной Америке; Солнце, вероятно, окончательно скрылось в момент подписания Декларации независимости); 30 декаб ря 1777-го в месте, которое сам Кук окрестил островом Затмения, недалеко от острова Рождества (в Тихом океане, около 4 тыс. миль на северо-восток от Австралии). Из “Мореходного календаря” Тобиаса Майера, опубликованного в 1767 году, Кук знал, что затмение будет там, где координаты Солнца и Луны совпадают. К моменту смерти на Гавайях в феврале 1779 года он успел увидеть больше солнечных затмений, чем кто-либо за всю историю человечества.

Среднее затмение длится чуть менее трех минут. Самое долгое было зарегистрировано над Индийским океаном в 1955 году, оно продлилось 7,08 мин. Само по себе это явление достаточно редкое, для полного затмения в той или иной точке Земля и Луна должны быть очень точно выровнены. Максимум возможного – семь затмений в год (пять солнечных и два лунных или четыре солнечных и три лунных), минимум – два солнечных. Среди планет солнечной системы одна только Земля испытывает столь очевидные затемнения. Вероятность наблюдения полного затмения из произвольно выбранной точки – один раз в триста семьдесят пять лет. Чтобы вообще увидеть затмение, надо находиться в узкой полосе, прочерчиваемой тенью Луны, самая широкая ее часть не превышает 110 миль. Тень движется со скростью от 1060 до 2100 миль в час и заканчивает свой пробег за 3–4 ч[299].

По мере углубления научного взгляда на вселенную и роста его авторитетности наблюдатели затмений начинали размышлять и о многих связанных с ними явлениях. 15 мая 1836 года кольцевое затмение прошло над северной Британией. Биржевой брокер на пенсии, один из основателей Королевского астрономического общества, некий Фрэнсис Бейли из окрестностей Джедбурга, описал явление, позже названное “четками Бейли”. Непосредственно перед началом надвигания лунного диска на Солнце, как отметил Бейли, ряд ярких пятен, напоминающих ожерелье, разного размера и расположения образуются вокруг той части диска, которая прикасается к солнечному. То, что наблюдал Бейли, было на самом деле последними лучами солнечного света, проглядывающими сквозь лунные горы или долины, оказывающиеся на тот момент на краю лунного диска, но впечатляла более всего внезапность:

В самом деле, это явление возникало так быстро, словно было вызвано возгоранием дорожки сухого пороха. В конце концов по мере продвижения Луны темные области… вытягивались в длинные черные плотные параллельные линии, соединяющие диски Солнца и Луны, а затем они внезапно расступались и оставляли зазор между Солнцем и Луной в этих точках… сравнительно гладким и округлым, а Луна при этом ощутимо выдавалась на фоне Солнца[300].

Это же явление описывалось за пятьдесят шесть лет до того, во время полного затмения в Пенобскоте, штат Мэн, 27 октября 1780 года. Но именно живое описание Бейли обеспечило место этому феномену в астрономии.

Следующими под рассмотрение попадают два события, которые мы наблюдали в Антарктике: похожие на красноватые нити или пузыри солнечные протуберанцы в нижней части короны, которые в действительности являются огромными концентрациями относительного холодного газа, удерживающимися в солнечной атмосфере магнитным полем, и собственно корона – нимб белого света, вспыхивающий вокруг Луны в момент полного затмения: “дивились радуге на небесах”, как писал Китс. Короны описывались еще в 96 году до н. э., хотя сам термин впервые был употреблен в 1563 году. Во время затмения 9 апреля 1567 года великий астроном-иезуит Христофор Клавий счел это солнечным краем. Кеплер опровергал его, но взамен выдвигал еще менее подходящее объяснение, предполагая, что эффект гало происходит от самой Луны. Понадобилось еще три столетия, чтобы обнаружить, что свет происходит от ионизированного газа, образующего турбулентную внешнюю атмосферу Солнца. Корона состоит из трех частей: полярных лучей, которые достигают длины нескольких солнечных диаметров, и внутренней и внешней экваториальных корон – длинных эллиптических лент, которые, “утонченно извиваясь и переплетаясь, могут рассказать всю историю солнечной энергии излучения”, как заключила миссис М. Л. Тодд, главный астроном-любитель своего времени[301]. Если бы только она знала, как прозорлив окажется ее расчет! Жемчужный свет короны в миллионы раз менее интенсивен, чем свет центрального Солнца, и потому поддается наблюдению только во время полного затмения, но эти исследования позволяют нам понять многое об устройстве звезд, как бы далеко они ни находились от Земли.

В последние пять столетий для научно подготовленного человека затмения всегда были моментом его превосходства над суевериями и страхами менее информированных людей. Примеры встречаются как в настоящей жизни, так и в фантазиях. Во время путешествия в 1504 году Христофор Колумб оказался в затруднительном положении во время пополнения провизии на Ямайке. Несколько офицеров его команды взбунтовались, а судьба Колумба и верных ему людей оказалась в руках обитателей острова, араваков, которые отказывались доставлять провиант. Зная из своих карт, что вскоре наступит лунное затмение, Колумб дождался заветного дня и послал сообщение туземцам, что он разгневан и заставит саму Луну “сгореть от гнева”. По его сигналу она действительно начала исчезать. Пораженные островитяне взывали о милости, тогда Колумб удалился в свою каюту, отмерил нужное время получасовыми песочными часами и вышел с сообщением, что Бог удовлетворил его молитву. Луна вернулась на небо, а запасы провианта были пополнены.

Генри Райдер Хаггард (1856–1925) заложил ту же идею в классическом романе “Копи царя Соломона” (1885). Первый популярный английский роман, действие которого разворачивается в Африке, повествует о приключениях трех британцев – охотника Аллана Квотермейна и его спутников сэра Генри Куртиса и капитана Британского королевского флота Джона Гуда с их прекрасным слугой по имени Амбопа. Эти люди отправляются на поиски сказочных копей в воображаемой стране кукуанов, где вскоре оказываются в руках великого короля Твалы. Побеседовав с соратниками, простоватый капитан Гуд вытаскивает календарь: “Послушайте, друзья, ведь завтра четвертое июня?” Разумеется, тут же оказалось, что полное солнечное затмение начнется в 11:15 по Гринвичу, “его можно будет наблюдать на Тенерифе, в Южной Африке, ну и прочих местах… Вот вам и чудо! Скажите вождям, что завтра вечером мы потушим Луну”.

В 1949 году Эрже выпустил “Пленников солнца”, где Тантан, капитан Хэддок и профессор Турнесоль попали в плен к представителям царства инков, выжившего и дожившего до нашего времени. Вождь племени отдает приказ сжечь пленников заживо на костре, которое разожжет солнце, но Тантан понимает, что скоро будет затмение, и в нужный момент кричит: “О Бог Солнца, великий Пачакамак, яви свою силу, я заклинаю тебя! Если не угодна тебе эта жертва, спрячь от нас свое светящееся лицо!” Солнце прячется, и индейцы разбегаются в ужасе (Herg?/Moulinsart 2009)

Бесстрашная четверка пытается обманом проложить себе дорогу, но, когда Квотермейн риторически вопрошает у короля Твалы, может ли человек потушить Луну, великий вождь в ответ громко смеется: “Ни один человек не может этого сделать. Луна сильнее человека”. Квотермейн объявляет, что его отряд именно это и намеревается сделать, и на следующий день в назначенное время Луна начинает исчезать. Хаггард относился к африканской культуре значительно более сочувственно, чем большинство его современников, и заставил древнюю злобную колдунью Гагулу кричать дрожащим соплеменникам: “Тень пройдет! Не боитесь, в своей жизни я видела это не раз! Ни один человек не может погасить Луну. Не падайте духом! Все равно это пройдет!” Но неотвратимо гаснущая Луна выбивала почву из-под ног у колдуньи. “Кольцо тени все больше и больше закрывало луну – оно теперь уже заволокло более половины ее кроваво-красного диска. Стало душно. А тень наползала все дальше и дальше, багровая мгла сгущалась все больше и больше”. В наступившей тишине раздался крик: “Луна умирает – белые волшебники убили Луну! Мы все теперь погибнем во мраке!” Власть англичан казалась абсолютной, униженный король уступил их требованиям[302][303]. В сюжете Хаггарда вполне мог черпать вдохновение Марк Твен, когда писал “Янки при дворе короля Артура”: у него современник Хэнк Морган, получив удар по голове, оказывается в Англии времен короля Артура. На двор 19 июня 528 года, местные настроены агрессивно и угрожают злосчастному Моргану сожжением на костре, пока он не соображает, что сейчас произойдет солнечное затмение. Сатира Твена появилась в 1889 году, только на четыре года позже публикации романа Хаггарда в Соединенных Штатах, но, возможно, Твен позаимствовал идею прямиком из истории. Его герой объясняет, что он “внезапно вспомнил, как не то Колумб, не то Кортес, не то кто-то другой в этом роде, находясь среди дикарей, воспользовался затмением как лучшим козырем для своего спасения; и в душе моей проснулась надежда. Этот козырь выручит и меня; я могу воспользоваться им, не боясь упрека в подражании, потому что я применю его почти на тысячу лет раньше, чем они”[304].

На протяжении XIX века суеверие все еще было сильно, поэтому 7 сентября 1820 года Палата лордов приостановила процесс о разводе королевы Каролины на время затмения. Однако среди менее образованного населения этот атавистический страх был повсеместен, и он рождал видения и религиозные экстазы. Летом 1831 года в Виргинии бежавший раб поднял восстание под воздействием видения, снизошедшего на него во время февральского затмения: в ночь на 21 августа богобоязненный Нат Тернер и его соучастники зверски убили управляющего имением, а затем разгромили дома нескольких окрестных рабовладельцев, убив более пятидесяти мужчин, женщин и детей. Через девять дней он был пойман, приговорен и повешен, но перед тем оставил “Исповедь” о воздействии, которое на него оказало затмение:

Небесные знамения мне дадут знать, что надлежит начать великое дело, но до первого знака мне следует скрывать это от всех людей, а узрев первое знамение, я должен встать, приготовиться и крушить моих врагов их собственным оружием[305]…

Уильям Стайрон в романе “Признание Ната Тернера” (1967) попытался изобразить, что мог испытать Тернер: “Глянув вверх, я увидел, как, медленно угасая, солнце пожрало черный силуэт луны. В сердце у меня не возникло ни удивления, ни страха, лишь чувство открытия, окончательной всеподчиняющей ясности[306]”.

В тот же год, когда Твен опубликовал “Янки…”, полное солнечное затмение разожгло огонь новой религии. Первым ее адептом стал мальчик-пайют (пайюты – индейское племя), сирота, родившийся в штате Невада около 1858 года. Его взял в свою семью местный фермер и дал ему имя Джек Уилсон. Как и Нат Тернер, он вырос благочестивым ребенком, а в возрасте двадцати с чем-то лет стал фактически местным святым, поражая соседей мудростью речей, а также новым именем Вовока (что переводится как “резчик” – вероятно, подростком он работал по дереву). В 1888-м он тяжело заболел скарлатиной. Над Нью-Йорком прошло затмение, а когда Солнце вновь появилось, несколько пайютов ворвались в жилище пророка и обнаружили его в коме. “Сам час его преображения стал кульминацией, – размышляет его биограф Пол Бейли. – Покинуть ряды смертных в страшный момент смерти Солнца – это было предвестьем божественного промысла и небесного вмешательства. Верующие пайюты, удостоверившись с помощью ножа и огня, что это не сон, были готовы уже приписать спасение Солнца от черного чудовища высокому заступничеству их небеснорожденного пророка[307]”.

Когда Вовока чудесным образом воскрес, он сообщил последователям, что был в зеленой стране, где мертвые вновь обрели жизнь, и предписал им исполнять специальный танец, призванный поднимать дух. “Совсем скоро уже Земля умрет, но индейцам не следует бояться, потому что Земля оживет, как Солнце умирает и вновь возвращается к жизни”. Он предрекал, что белую расу сметет поток воды и грязи, а его люди станут молодыми и лишенными болезней и боли; земля будет плодородной, дичь вернется в изобилии, а страна вновь превратится в индейский рай.

Этим видениям было сложно сопротивляться. В течение нескольких месяцев племена уошо, баннок и пит ривер освоили медленные па этого танца, который белые называли “танцем призрака”. Апостолы из пайютов разносили послание Вовоки племенам валапай, мохаве и даже далеким навахо. “Ни одно религиозное движение в истории, – утверждал Бейли, – не распространялось быстрее и с большим эффектом”. Бюро по делам индейцев и Министерство внутренних дел забеспокоились, но в этом не было нужды. Вовока неблагоразумно назначил точный год своего перевоплощения – 1900-й. Когда в этом году ничего не случилось, великое движение, возникшее от затмения в 1889 году, угасло. К моменту смерти в 1932 году Вовока стал лишь выцветшей сноской в книге истории.

Толпа парижанок, собравшихся вместе, наблюдает за затмением 26 августа 1892 года. Некоторые из них используют специальные фильтры, чтобы не повредить глазам (From La Vie Illustr?e: L’Eclipse Solaire du 30 Ao?t, Rue de la Paix (1905))

Мало что может сравниться с ощущением чуда, которое у нас вызывает зрелище затмения. Разные писатели, от Фенимора Купера до Дороти Сэйерс, фиксировали такие сцены и в прозе, и в дневниках. Одно из лучших описаний, передающее это чувство непосредственного контакта с тайнами творения, принадлежит Вирджинии Вулф, которая в 1927 году наблюдала затмение в Йоркшире – первое полное затмение, видимое в Англии, за более чем двести лет. На следующий день, 30 июня, она записала в дневнике:

Теперь я должна рассказать о затмении… Очень быстро, на самом деле очень-очень быстро, цвета потускнели; стало темнеть; и темнело, словно перед сильной бурей; свет тонул и тонул; мы повторяли: “Это тень”, – и думали, что все закончилось, это тень, когда неожиданно света не стало. Мы сникли. Солнце погасло. Стояла сплошная тьма. Земля была как мертвая. Удивительное мгновение, и следующее тоже, а потом, словно отвязался шар, облако опять обрело цвет, искрящийся небесный цвет, и опять стало светло. У меня появилось, когда стемнело, очень сильное чувство благоговения, я словно упала на колени, но вскочила, когда краски вернулись… Они вернулись удивительно яркими и прекрасными и в долине, и над холмами… Это походило на выздоровление. Нам было гораздо хуже, чем мы ожидали. Мы видели мертвый мир. Ощутили власть природы[308].

Мне неизвестно более волнующее описание, притом что затмение длилось всего двадцать три секунды[309]. Длительность процесса, впрочем, не играет роли – запоминается опыт в целом. Айзек Азимов сообщает, как он наблюдал полное затмение 30 июня 1973 года близ берегов Западной Африки на борту круизного корабля “Канберра”: “Больше всего меня поразил финал. Появляется крошечная точка света и внезапно, за долю секунды, расширяется до такой степени, что становится больно смотреть глазами без фильтров. Это триумфальное возвращение Солнца и самое впечатляющее астрономическое зрелище, какое мне только доводилось видеть”[310]. Палеонтолог Стивен Джей Гулд, как перед тем Вулф и Бейли, тоже отмечает эффект внезапности: “Небо выключается словно от нажатия кнопки. Солнце – очень мощный источник света, доли процента его света хватает для обеспечения дневного освещения, в то время как полное затмение – это ночь, и переход происходит в один миг, не успеешь и моргнуть”. Он отмечает, что “в обычных условиях проходит несколько часов, пока человек не перестанет различать цвета. В ситуации затмения – как вспышка, вот цвет есть, а вот его уже нет[311]”.

Полумесяц огромной мечети Фейсал в Исламабаде на фоне неполного затмения (AP Photo / B. K. Bangash)

Когда в 2001 году должно было произойти затмение, Гулд велел всем своим студентам найти время для наблюдений, а сам отправился из Бостона (где была облачная погода) в Нью-Йорк для полноценного наблюдения. Позже он описал “это замечательное событие”:

В нашу эпоху искуственно навязанных полноразмерных потрясений… мы с трудом можем вообразить, что наше внимание привлечет, даже потрясет что-либо столь неуловимое, хоть и всеобъемлющее, как свойства окружающего нас солнечного освещения… Десятого мая небо над Нью-Йорком потемнело не вдруг. Но мы чрезвычайно чувствительны к обычному освещению, хотя и не можем полностью доверять этому своему чувству и даже не можем сформулировать, что же странного в изменении этого освещения… День зловеще нахмурился, хотя солнечный свет продолжать заливать все вокруг, и люди это заметили и слегка вздрогнули… заметили и замерли, а небо, полное света, потемнело до уровня практически незаметной грозы. Какая-то женщина сказала своему спутнику: “Черт возьми, либо это конец света, либо пойдет дождь – но, убей меня Бог, дождя явно не предвидится”.

Несколько необычно слышать о таких чувствах от ученого, но они демонстрируют нечто первобытное в нашей реакции. В рассказе Джона Апдайка “Затмение” мужчина отправляется со своей двухлетней дочкой в сад посмотреть на затмение: “В небе были облака, и казалось, что Солнце борется там, посреди стаи всклокоченных свирепых черно-серебристых облаков, с врагом слишком жутким, чтобы его можно было увидеть, призрачным и прожорливым пожирателем – как само время”. Он обращается к пожилой соседке, сидящей на крыльце, с вопросом, как ей нравится затмение. “Не нравится, – отвечает та. – Говорят, не надо выходить. Что-то там такое в этих лучах”. В конце концов тьма уходит:

Суеверие, подумал я, возвращаясь по двору, сжимая ладонь своего ребенка как талисман удачи. В ее прикосновении не было ни одного вопроса. День, ночь, сумерки, полдень, – все для нее было чудом, без расписания, без пут предсказанности. Солнце стало самим собой и скоро начнет изливать свои лучи так же высокомерно, как и раньше, и в этом смысле слепая вера моей дочери была оправданна. Но, несмотря на это, я был рад, что затмение не висит больше над ее головой, потому что внутри меня было чувство, что часть моей уверенности в себе испарилась навсегда от этого позорного для Солнца события[312].

Современные технологии позволяют познавать собственный мир посредством затмений. В 1872 году великий ученый Пьер Жюль Сезар Жансен (1824–1907) наблюдал затмение в Гунтуре (северо-восточная Индия) и зафиксировал непосредственно до полной фазы затмения, а также и сразу после желтые спектральные линии в излучении протуберанцев, указывающие на будто бы прежде неизвестный химический элемент. Английский астроном Норман Локьер независимо пришел к тем же выводам, назвав новое вещество “гелиум”, полагая, что оно имеет исключительно солнечное происхождение. Но к 1895 году гелий был выделен и идентифицирован как элемент, встречающийся и на Земле. Кроме того, изучение затмений прошлого позволило обнаружить небольшие повторяющиеся изменения во вращении Земли и вариации скорости ее вращения[313]. Выдающееся научное применение затмениям, однако, нашлось в разгар Первой мировой войны. Эйнштейн только что опубликовал полную общую теорию относительности, которая, в частности, утверждала влияние на свет тяготения, не позволяющего свету двигаться от своего источника по прямой[314]. Это было радикальным развитием идей Ньютона, но объясняло феномен, давно известный астрономам: было открыто, что перигелий Меркурия (ближайшая к Солнцу точка его орбиты) смещается к востоку с каждым годом, причем быстрее, чем это могло бы объясняться притяжением других планет. Предположение Эйнштейна о том, что тяготение есть поле, а не сила, объясняло это расхождение. Он написал: “Три дня я был вне себя от радостного возбуждения”[315]. Но это открытие требовало подтверждений.

Эта фотография под названием “50 ворон” изображает полное солнечное затмение, наблюдавшееся в штате Чьяпас в южной Мексике в 1991 году (Photo by Antonio Turok)

В 1917 году профессор астрономии из Голландии послал копию работы Эйнштейна в Королевское астрономическое общество; ее прочитал ведущий британский астрофизик того времени Артур Эддингтон (освобожденный от военной обязанности по причине религиозных воззрений) и королевский астроном сэр Фрэнк Дайсон. Последний, будучи специалистом по солнечным затмениям, понял, что связь света с тяготением можно проверить наблюдением видимых звезд в непосредственной близости от Солнца, закрытого Луной. Если Эйнштейн был прав, их свет искривлялся бы гравитационным полем Солнца и они были бы слегка смещены на фотографии относительно своих же позиций на другой фотографии той же части неба, сделанной в отсутствие Солнца[316].

Солнечное затмение ожидалось 29 мая 1919 года. Дайсон старательно игнорировал то, что он пытался доказать теорию ученого из вероломной Германии (враждебные чувства к которой были настолько сильны, что спустя два месяца после затмения при образовании Международного астрономического союза немецкие и австрийские ученые туда не были допущены), и, получив бюджетное финансирование на две экспедиции, отплыл в начале марта в Лиссабон. Партия Эддингтона отправилась на португальский остров Принсипи у берегов Западной Африки, другая партия – в город Собрал в северо-восточной Бразилии, расположенный дальше по курсу затмения.

Насколько именно гравитация искривляет луч света? Уравнение Эйнштейна предсказывало, что луч, почти задевающий Солнце, отклонится на 1,745 с, что в два раза превышает отклонение, отвечающее классической теории Ньютона (угловая секунда – это 1 / 3600 градуса, т. е. мы имеем дело с мельчайшими различиями, крайне сложно поддающимися измерению). Перед отъездом из Лондона Эддингтон, его постоянный ассистент Э. Т. Коттингем и Дайсон провели полночи за беседой, и Коттингем предположил, что же будет, если фотографии покажут не Ньютоново отклонение, не Эйштейново, а двукратное Эйнштейново. “Тогда Эддингтон сойдет с ума, и вам придется самостоятельно добираться до дома”, – беззаботно отвечал Дайсон.

К середине мая Эддингтон со своей партией был на месте. Когда показались пятнышки пяти звезд, у Эддингтона оставалось восемь минут на съемку: “Я не замечал затмения, был слишком занят сменой пластин… Мы сделали шестнадцать снимков”. В течение следующей недели он проявил пластины и сравнил их с фотографиями тех же звезд, снятыми не в такой близости от Солнца. На первых десяти снимках слабое облачко, недостаточное препятствие для затмения, загораживало нужные звезды, но следующие два снимка были вполне удачны, и этого было достаточно для доказательств. Вечером 3 июня Эддингтон повернулся к Коттингему со словами: “Вам не придется возвращаться домой без меня”. Два набора фотографий отличались друг от друга почти в точности на предсказанную Эйнштейном величину.

Результаты экспедиции оказались на первых полосах газет всего мира, лондонская “Таймс” объявила: “Революция в науке! Новая теория вселенной! Ньютон опровергнут!” – назвав открытие “одним из важнейших, если не наиважнейшим высказыванием человеческой мысли”. В “Нью-Йорк таймс” шутливо заметили, что звезды оказались не там, где их видели или где, по расчетам, они должны были быть, но беспокоиться не следует – Эйнштейн знает, где они. Сорокалетний физик за ночь превратился в мировую знаменитость, а сам эксперимент стал первым случаем возрожденного международного научного сотрудничества еще до подписания мира[317].

Эддингтон (который через несколько лет подтвердит общую теорию относительности собственной работой о поведении света под воздействием сильной гравитации белых карликов) отпраздновал событие, написав стихи, стилизованные под поэзию Омара Хайяма:

И вот что знаю: Эйнштейна ль козырями

Теории его все были иль только пузырями,

Лишь проблеска звезды хватило в темноте

Взамен часов при свечке, заполненных трудами…

Пусть мудрецы считают – спорить рано,

“У света тяжесть есть”, – твержу упрямо,

Уверен в том – о прочем пусть поспорят:

Близ Солнца света луч идет не прямо[318].

Остальной научный мир также ликовал, пусть и не столь ехидно. “Маловероятно, – размышлял Томас Крамп в своей истории затмений, – чтобы астрономия затмений достигла еще когда-либо результата такой космической важности[319]”. Но все было впереди.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.