РОЛЬ РАЗУМА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

РОЛЬ РАЗУМА

ШКОЛА ИОГАЧАРЫ И ПРИРОДА БУДДЫ

Другая философская школа махаяны называется йогачара.«Йога» в этом контексте означает «медитация», а «чара» — «практика». Таким образом, слово «йогачара» следует толковать как «школа медитации» с упором на первенство медитации в понимании конечной реальности (в отличие от школы мадхьямаки).

Эту школу еще называют читтаматра. Термин этот вызвал на Западе изрядную путаницу. Дело в том, что его переводили буквально: «только сознание». Из-за того многие толкователи буддизма махаяны полагали, будто эта специфическая школа отрицает само существование внешнего мира и утверждает, что весь он бытует только в сознании. В результате они приходили к выводу, что махаяна в философском смысле тождественна западному идеализму. Идеалисты британского толка, епископ Беркли, например, утверждают, что реальны только идеи в сознании и что кроме идей ничего не существует. Но последователи школы вкладывают в слова «только сознание» совсем иной смысл. Они имеют в виду, что наше восприятиевнешней действительности зависит от сознания. Другими словами, только при посредстве сознания мы получаем доступ к внешнему миру.

Так же как мадхьямики выделяют понятие пустоты, читтаматрики выделяют разум. Они утверждают: лишь поняв, что наше восприятие внешнего мира зависит от сознания, мы получим возможность понять и пустоту.

ТРИ АСПЕКТА РЕАЛЬНОСТИ

Последователи читтаматры (или йогачары) формулируют три аспекта реальности, которые на санскрите называются свабхава. Первый из них — паракальпита свабхава, что означает отвлеченно-концептуальный уровень реальности. Последователи йогачары утверждают: воспринимая вещи на разных уровнях — сенсорном, концептуальном или нравственном, — мы можем обнаружить, что наш опыт, наши переживания расцвечены нашими же предположениями, предубеждениями и склонностями. А это означает, что объективной реальности в строгом смысле не существует.

На уровне ощущений, например, мы с помощью зрения воспринимаем дерево или автомобиль, но ни дерево, ни автомобиль не существуют сами по себе, независимо от нашего разума. Насекомые не ощущают ни дерево, ни автомобиль так, как мы с вами, поскольку у них отсутствуют понятия дерева и автомобиля. Это умственные построения, наложенные на чувственные впечатления. На понятийном уровне мы можем говорить, что Бог есть или что Бога нет, но для любого утверждения, чтобы оно было абсолютно истинным, должны быть доказательства, независимые от человеческого разума. Это применимо и к этике, к нравственным принципам. Когда люди спорят по поводу абортов, например, и говорят, что это совершенно неприемлемо, они, сознательно или подсознательно, предполагают, будто вне разума есть нечто абсолютно истинное само по себе. Последователи же йогачары говорят, что никакой абсолютной истины в этом смысле нет. А поскольку философия мадхьямаки декларирует, что вещи не обладают сущностью и имманентным бытием, последователи йогачары утверждают, будто все, что мы воспринимаем, так или иначе зависимо от человеческого разума.

Итак, первым из трех аспектов реальности считается отвлеченно-концептуальный. Второй ее аспект называется паратантра свабхава, что обычно переводят как «зависимый» уровень реальности. Он относится ко всему изобилию умственных проявлений в пределах сознания и тому, что мы представляем понятия как нечто материальное, продуцируя дуализм субъекта и объекта. Третий и наивысший аспект действительности назван паринишпанна свабхава, или «конечная реальность». Этот уровень полностью свободен от субъектно-объектной двойственности.

Зависимый (паратантра)уровень реальности наиболее важен для практика, потому что соединяет конечную реальность с отвлеченно-концептуальным уровнем. С помощью практики медитации мы можем «прорваться» сквозь зависимый уровень, разграничив субъект и объект, и таким образом постичь пустотную природу второго аспекта реальности. Согласно йогачаре, при помощи практики и размышлений адепт может понять, что многое из воспринимаемого на отвлеченно-концептуальном уровне к реальности не имеет никакого отношения. Это не значит, что ничего вообще не существует, а лишь то, что мы воспринимаем это искаженным способом.

По этой причине принцип паратантры представляется как своего рода подпочва, где одна ее часть полна заблуждений, а другая свободна от них и насыщена конечной реальностью. Поскольку паратантра — зависимый уровень — выступает как основание для парикалъпиты, или уровня создания мысленных конструкций, ее можно рассматривать в качестве посредника между отвлеченно-концептуальным уровнем и паринишпанной, или конечной реальностью.

Мы не должны думать, что эти три аспекта реальности совершенно различны, поскольку пустотны по природе, и что судить о них можно только в соотнесении с заблуждающимся разумом. Хотя философы йогачары принимают понятие пустоты, они подчеркивают важную, творческую роль сознания в том, как мы ощущаем мир и взаимодействуем с ним. Согласно философии йогачары, корень наших заблуждений в том, что мы полагаем, будто все вещи существуют совершенно независимо от нашего сознания, и не видим, что на самом деле они в значительной мере созданы самим сознанием.

ЗАБЛУЖДЕНИЕ И ТРИ УРОВНЯ СОЗНАНИЯ

Чтобы объяснять, откуда проистекают эти заблуждение, философы йогачары — только они — установили три уровня сознания: обыденное сознание (виджняна), которое состоит из пяти органов чувств вкупе с мыслящим разумом, всеми его мыслями, чувствами, впечатлениями и образами; субъективный разум (манас); и высшее, субстратное сознание (алаявиджняна), которое часто называют сознанием-сокровищницей.

Заблуждение являются результатом взаимодействия из этих трех уровней сознания. Независимо оттого, что мы воспринимаем из мира, ощущения наши проходят через субъективный разум. В результате искаженная информация сохраняется в субстратном сознании, алаявиджняне, которое иногда соотносят с распространенной на Западе концепцией бессознательного. Согласно йогачаре, она укореняется в разуме в виде кармических следов, которые, проявляясь в свое время, влияют на наше чувственное восприятие мира. Из-за взаимодействия этих трех уровней сознания реальность искажается. Другими словами, нам доступен только первый аспект реальности, отвлеченно-концептуальный, и мы понятия не имеем об относительном или идеальном абсолюте.

Медитативная практика внимательности и осознания позволяет нам увидеть, как происходит такое взаимодействие, как на чувства влияют эти кармические следы, которые проявляются невольно, и как мы зачастую не обращаем на них внимания. В то же самое время мы видим, как наше восприятие фактов и событий внешнего мира отпечатывается в нашем разуме, подпитывая, как дерево костер, наши обыденные привычки. Чем меньше мы знаем, тем большую власть над нами приобретают привычки и тем в легче мы становимся жертвами алаявиджняны.

Цель медитации состоит в том, чтобы преобразовать алаявиджняну. Когда фундаментальное изменение происходит на этом уровне, мы начинаем видеть, как обманывались, полагая, что вещи обладают каким-то независимым бытием. Мы не осознаем, что внешний мир, как он обычно нами воспринимается,

в немалой степени сотворен самим нашим разумом. Мы обнаруживаем, что природа первого аспекта реальности — отвлеченно-концептуального — обманчива, и уже можем в какой-то степени оценить два других — причинно-зависимый и идеальный абсолютный, сиречь конечную реальность.

ПРИРОДА БУДДЫ

Другой вклад, внесенный школой йогачары в традицию и философию махаяны, — концепция природы Будды, или татхагата-гарбха (тешек нъингпо по-тибетски). На Западе многие слышали об этой концепции махаяны, тесно связанной с философией йогачары. Философы мадхьямаки говорят об абсолютной и относительной бодхичитте, но не об относительности природы будды как таковой. Ссылаясь на определенные сутры махаяны, последователи йогачары утверждают, что у всех живых существ есть зачатки просветления; то есть, выражаясь менее образно, определенный потенциал. Исключений здесь нет. И если кто-то пока не понимают этого, значит, поймет потом. Не правда ли, интересно, что природа будды присутствует и в христианине, и в иудее, и в мусульманине, и в индуисте? Неужели из того, что все они могут стать просветленными, следует, что рано или поздно они должны стать буддистами? Вопрос этот весьма интересен, но здесь я его рассматривать не буду: просто обозначу как проблему, требующую особого обсуждения. Последователи йогачары утверждают, что у всех живых существ — не только у людей, а именно у всех- есть возможность стать просветленными. Одни обретут просветление раньше, другие позже, но в конечном счете просветленными станут все.

Концепция природы будды толкуется по-разному. Одни говорят, будто у каждого есть достаточный потенциал, чтобы достичь совершенства, но не признают, что человеческие существа обладают совершенной природой. Другие, интерпретируя природу будды, утверждают, что люди не только обладают природой будды, но что природа эта уже совершенна и завершена. Единственное затруднение состоит в том, что мы это не осознаем! Но она не подобна семени, которое ждет своего времени, чтобы прорасти. Наша природа будды уже целиком сформирована или достигнута, и только привнесенные извне искажения стоят между нами и просветлением. Эти искажения просто следует удалить при помощи практики.

Отправляясь в духовное путешествие, мы должны понять, что у нас есть способность осуществить наши цели. Если бы ее не было, духовная самореализация осталась бы лишь мечтой. Мы оказались бы в положении безрукого человека, которому хочется сдвинуть тяжелый камень. Он может вообразить это, но способности, возможности у него, к величайшему сожалению, нет. Если кто-то незряч, вы не станете говорить ему «Посмотри-ка…» Другими словами, если от нас ожидают, что мы сделаем то-то и то-то, причем сделаем наилучшим образом, значит, видят в нас и соответствующие способности. Исходя из этого, природу будды можно истолковать как духовную потенцию, которая уже есть у нас и в нас.

Если нам — в силу врожденных или приобретенных свойств — присущи зло, душевное смятение и умственные заблуждения, то откуда берется возможность все это преодолеть? Не в нас ли самих кроется возможность искоренить заблуждения, освободить разум от путаницы и различных психических искажений? Да, согласно учению махаяны, такая возможность и в самом деле есть… Но возможность и способность — далеко не одно и то же. Можно обладать возможностью, а способностью не обладать. Как же так? У человека может быть определенный талант к чему-то: к музыке, к живописи, к поэзии или к философскому мышлению. Но чтобы способность не осталась втуне, нужны еще и кое-какие возможности. А это зависит от целого ряда условий. Тут и образ жизни, и компания, которая его окружает, и многие иные обстоятельства, благоприятствующие или мешающие реализации врожденной способности. Если у вас есть кулек пшеницы или ячменя, можно считать, что у вас есть потенциальные семена. И если их посеять, у них будет возможность прорасти. Но если этого не сделать, у него не будет случая проявить эту свою способность. А чтобы их потенциал реализовался в проростки, их надо еще удобрить и увлажнить. И почва должна быть подходящая. Нельзя же просто взять зерна и закопать, скажем, в песок. Толку не будет: почва не та. Зернышки нуждаются в постоянном поливе, да и сезон должен быть достаточно теплый. Точно так же обстоит дело и с природой будды. Почему? Потому что у нас хоть у каждого из нас и есть способность достичь просветления, мы все-таки не одинаковы. Мы должны стремиться к равенству, должны его добиваться, но мы не равны. На самом-то деле мы сильно отличаемся друг от друга.

ПЯТЬ СЕМЕЙСТВ

Согласно махаяне, в нашем мире живут самые разные люди, но когда речь идет о духовном пути, все это многообразие можно свести к пяти категориям. В текстах, трактующих природу будды, эти категории именуются пятью семействами.

Первое называют рик че. Здесь «рик» означает «семейство», а «че» — «отрезанное», так что вместе получается «отрезанное семейство». Что бы это значило? Это означает, что члены этого семейства, хотя и обладают возможностью достичь просветления, из-за тех или иных обстоятельств и причин, включая сюда психические запреты и внутреннее сопротивление, не могут воспользоваться этой возможностью и пробудиться. Например, человек, воспитанный в обществе или в семье, где ценят одну только силу, скорее всего, не будет озабочен своим духовным ростом. У такого человека есть возможность, но нет способности. Вот поэтому семейство это и называется отрезанным.

Второе называется ма нге. «Ма» означает «неопределенный» или «неоднозначный», а «нге» — «семейство». У людей, принадлежащих к этому «неоднозначному семейству», есть интерес к духовному, но он в очень большой степени зависит от их возможностей и окружения, от того, какое духовное учение они принимают и, наконец, от того, как они намерены использовать свои возможности. Они находятся, что называется, в открытой ситуации. Поэтому ма нге может пойти одним путем, а может и другим. Вероятность того, что представитель первого семейства обратиться к религии, весьма мала, не говоря уже о посещении буддийского храма или общины. А люди второй группы могут обратиться к просветлению, но могут и не обратиться; именно поэтому семейство называют неопределенным или неоднозначным.

Следующее семейство — шравака, или ньентхе. Словом «ньен» называют людей, которые слушают духовные поучения, имея к ним особый интерес и склонность. Они хотят больше узнать о духовных учениях и практиках, но сами ни в одной из практик по-настоящему не упражняются. Они более озабочены накоплением знаний, хотят усвоить то, что говорит учитель, узнать, кто когда жил, что и о чем сказал. Их отличает изрядная любознательность ко всему, что касается проблем духовности, но практиками они не занимаются. В представлении некоторых махаяников шраваки отождествляются с последователями тхеравады, Тут явная ошибка: адепт тхеравады и шравака — далеко не одно и то же. Здесь следует особо отметить, что буддизм всегда приветствовал как ученость, так и освоение разного рода художеств. Это вполне подтверждается тем, что многие из буддийских учителей известны как незаурядные поэты, большие ученые, прославленные живописцы, графики и скульпторы. Но если человек делает только это, если он думает: «Я должен скопить побольше знаний, мое дело — только учиться, учиться и учиться», а к делу свои знания не прилагает, то он так и останется на уровне шраваки, то есть членом семейства слушающих.

Четвертое семейство известно под названиями пратьекабудда и ранг санггье. Так на тибетском называют тех, кто достигает реализации своими собственными силами. «Ранг» означает «с помощью своего способа», а «санггье» переводится как «реализация». Люди, принадлежащие к этому семейству, вполне осознают значение духовных практик. Накопив уже достаточно знаний, они стремятся к духовным практикам. Но практиковать они предпочитают сами, без участия других людей. Они индивидуалисты, им не по душе следовать какой-либо древней традиции или системе. Общепринятые, господствующие мнения им чужды, из таких временами получаются отступники, а то и еретики. Представители этого семейства считают, что им хватит собственных сил, а потому не хотят связывать, себя с определенной религиозной традицией. Говорят, что пратьекабудда постигает всеобщее непостоянство, обдумывая закон взаимозависимого возникновения, или пратитьясамутпаду. Например, увидев умершего, вы думаете о смерти и осознаете, что она предполагалась с самого рождения. Видя, что все причинно обусловлено, вы справедливо заключаете, что все непостоянно, и таким образом делаете шаг по пути духовного развития.

Пятое семейство — бодхисаттвы (чангчуп кьи семпа). «Чангчуп» означает «пробуждение», а «семпа» — «существовать». Эти люди не только сами осознают значение практик, но еще и искренне стремятся, чтобы их практики служили на благо других. Для них практика — не личное дело, поскольку практикуют они не для одной собственной пользы. Бодхисаттва не думает: «Я сделаю то-то и то-то, поскольку понимаю, что жизнь моя разладилась и надо как-то из этого положения выбираться». Он переступает через эти соображения и говорит себе: «Я хочу практиковать, я хочу при помощи этих практик, развивая любовь и сострадание, помочь другим людям». Это семейство бодхисаттв, здесь самим названием сказано все.

Итак, среди нас есть отрезанные, неоднозначные и те, кто ступил на путь с целью, скорее, познавательной, чем практической. Есть еще такие, кто практикует для своей пользы, и наконец те, кто мотивирован интересами других людей более, чем собственными. Считается, что последние лучше реализуют свою внутреннюю потенцию. Мы можем видеть, что каждый обладает возможностью стать просветленным, но вот способность ее реализовать у каждого своя. И хотя возможности у всех одинаковые, некоторые из нас ближе, чем другие, к своему естественному состоянию, то есть к природе будды.

КОНЦЕПЦИЯ СВЯТОСТИ

Все религиозные философы и социологи, похоже, согласны в одном. Во всех основных мировых религиях — христианстве, буддизме, индуизме, иудаизме, исламе — и в племенных верованиях, которые порой называют примитивными, духовность сопрягается с концепцией святости. Должно быть что-то заветное, что-то святое. При этом не имеет значения, живете ли вы в джунглях Амазонки, бегаете босиком по австралийскому бушу или едете на яке в горах Тибета. Всех людей во всех странах объединяет одно: потребность в чем-то священном. Наши каждодневные переживания — далеко не то, что способно сообщить нам полноту жизни; мы, скорее, будем искать ее в размышлениях о чем-то ином, отличном от эмпирического мира, в котором мы живем. Мы ищем спасения, приникая к тому, что считается священным, поскольку даже не предполагаем, что священное можно ощущать всегда, каждый день.

Немецкий теолог Рудольф Отто, автор книг «Концепция святости» и «Мистицизм. Восток и Запад», говорит, что идея святости обладает неотразимой привлекательностью, что она притягивает людей, как магнит железо. То, что считается священным, способно само порождать необычайной силы страх и трепет, но и надежду тоже. Он назвал это чувство mysterium tremendum. Mysterium означает, что священное превосходит наше понимание. Сила священного происходит от того, что мы не можем постичь его в полной мере, поскольку возможности наши в этом смысле ограничены. Будучи всего лишь людьми, мы не в силах постичь то, что выходит за пределы обыденной нормы. A tremendum потому, что все «иное», все потустороннее вызывает у нас опасливое благоговение, а то и ужас.

Последователи древних религий так относились к своим богам, что ощущали настоящее единство с ними. Они поклонялись богам потому, что те были им полезны, но в то же самое время почитали их как таковых. Так было у древних греков, так же было и у римлян. Боги, святые или праведники — все они одновременно и притягивали, и пугали. То же относится к Богу иудаизма и христианства.

Ученые Запада утверждают, что религиозность происходит оттого, что человеческой душе свойственно влечение к чему-то высшему, пребывающему вне его самого. В то же время у нее есть потребность в благоговении и страхе. В большинстве религий мира, за исключением нескольких мистических учений, источник религиозного чувства трансцендентален, находится где-то вне человека. А буддизм учит, что источник святости обретается в нас самих. С помощью практик мы осознаем, что духовную потенцию и вместилище всего доброго мы можем открыть в себе. Именно так говорит учение махаяны.

Концепция природы будды близка идее прирожденной святости. Нам не нужно что-то прививать, равно как не нужно чем-то нас одаривать. К чему дарить нам то, чем мы и без того обладаем в достаточной степени? Как с теологической, так и с философской точки зрения можно утверждать, что природа будды имманентна и одновременно трансцендентна. Трансцендентна она в том смысле, что не тождественна нашему «эго», не является его составляющей. Тут нам следует подняться выше обыденного религиозного опыта. С другой стороны, природу будды нельзя считать чем-то таким, что существует вне человеческого тела, все его умственных и физических свойств. Поэтому она и имманентна, и трансцендентна.

Как бы то ни было, Рудольф Отто, может быть, прав, когда утверждает, что наши духовные переживания далеко не однозначны. Это в полной мере относится к присущей нам природе будды. Порой практики признаются, что во время медитаций у них появляется ощущение сильного страха, поскольку им неясно, куда они идут. Это похоже на ощущения человека, который заблудился на территории, которой нет на карте. Но то место, куда мы идем, ничем не отличается от того, куда мы уже пришли. Мы не выходим ни за пределы тела, ни за пределы души и не соединяемся ни с чем, что обреталось бы вне нас самих. Реализуя природу будды, мы отправляемся в путешествие, и путь этот ведет нас домой, а точнее, к нашему истинному дому. Именно этот образ используется тибетскими школами и дзен-буддизмом. Природа будды и есть этот истинный наш дом.

Мы могли бы использовать термин «природа будды» или «татхагатагарбха» как абстрактное понятие, но это было бы неправильно. Это то место, где мы обретаем себя, когда медитируем; она там всегда, имманентная и одновременно трансцендентная. Сотериологическая, или, если можно так выразиться, спасительная суть понятия «природа будды» в том, что медитация этом направлении позволяет нам понять самих себя. Обычно мы пытаемся осознать, кто мы такие, соотносясь, отождествляясь с нашим «эго», то есть с тем, как мы его понимаем. Попытка размышлять о себе самих в ключе нашей природы будды способна сообщить нам обновленную, более широкую перспективу.

КАЧЕСТВА ПРИРОДЫ БУДДЫ

Согласно нашему определению, обладание природой будды означает и обладание возможностью к просветлению. Но это отнюдь не подразумевает, что у нас есть для этого способности или средства. Чтобы осознать природу будды, мы должны поверить, что просветление — не какая-то отдаленная возможность, но нечто такое, чего мы можем достичь и испытать совсем скоро. Можно, конечно, воспринимать просветление как этакую точку на горизонте, у самого конца нашего духовного путешествия. В таком случае просветление, отсутствующее в самом начале, вовсе не обязательно осенит нас потом. Дело в том, что просветление приходит не обязательно и не только на завершающей стадии путешествия. Не так, как если бы мы сошли с раздрызганного поезда самсары и вдруг сказали: «Ух ты, наконец-то я в раю!» Это не поездка в переполненном вагоне индийского поезда, когда, приехав на место, испытываешь истинное облегчение. Можно, пожалуй, сказать, что ощущение просветления приходит всякий раз, когда вы медитируете. Именно это представляет собой концепция природы будды.

Учение о природе будды подчеркивает, что каждый из нас уже обладает зачатками просветления. Но мы вовсе не какие-то несчастные ущербные создания, которые, обретя определенные качества, становятся просветленными и начинают блистать проницательностью, мудростью и остроумием. Учение говорит, что все необходимые качества уже присутствуют в нас. Нам следует осознать, что просветление — не законченное и застывшее состояние, а процесс. И не следует думать, будто природа будды — раз и навсегда закаменелый статус. Природа будды и просветление идут рука об руку. А если бы природа будды была статичной, она не имела бы ни малейшего отношения бы к динамичному процессу достижения просветления или приближения к нему.

Просветление и заблуждение тоже нельзя считать радикально различными и независимыми друг от друга. Гораздо вернее будет сказать, что они взаимосвязаны. Глядя с этой точки зрения, мы осознаем, что ощущения и признаки, которые сообщают нам о природе будды, не так уж далеки, не так уж недостижимы и недосягаемы. Они лежат совсем близко. Можно с полным основанием сказать, что природа будды — наше исконное состояние. Если оно исконно, изначально, значит неотъемлемо от нашей природы, а если оно неотъемлемо от нашей природы, то можем ли мы быть далеки от него?

Литература традиционной махаяны состояние самсары, в котором мы пребываем, описывает нечистым, насквозь пропитанным страданием, непостоянным и лишенным самости. В литературе татхагатагарбхи чистой называется только природа будды и только самсара — нечистой, пропитанной страданием и непостоянной. Самость же считается явлением обусловленным. В «Махаянуттара-тантра-шастре», которая целиком посвящена описанию природы будды, говорится, что ей присущи качества чистоты, блаженства, постоянства и великой самости. Рассматривая концепцию природы будды, мы замечаем, как меняются целые пласты нашего восприятия. Место страдания занимает блаженство; место непостоянства — ощущение стабильности и так далее.

ЧИСТОТА

Как вы, наверное, уже ощутили, в такой концепции присутствует некоторое противоречие. Что значит быть чистым и что значит быть нечистым? Снова обращаясь к «Махаянуттара-тантре», мы узнаем, что чистоту и нечистоту можно осознавать двояко. Можно толковать чистоту сотносительно с самой природой будды. Ей присуща исконная чистота (рангшин намдак), как кристаллу, например, или зеркалу. Однако зеркало может быть чистым, но загрязненным. Например, старое зеркало, которое долго стояло в заброшенном доме, может так покрыться пылью и тенетами, что в нем ничего не будет видно. Но если вы его очистите, к нему вернется, что называется, отражательная способность. Другими словами, из того, что природа будды имманентно чиста, вовсе не следует, что и мы чисты в той же мере. Мы должны немало постараться — смести все налипшее, вымыть и протереть, — чтобы вернуть зеркало к его первозданному состоянию. Получится то, что называется временной чистотой (лобур трел док), потому что теперь случайные загрязнения удалены из разума.

БЛАЖЕНСТВО

Второе качество, присущее природе Будды, — блаженство (дэва). Она блаженна уже потому, что дает нам новую, неэгоцентрическую позицию для взаимодействия с миром, становимся открытыми и более восприимчивыми. Мы отзываемся на все быстрее, чем реагируем. Когда мы действуем под влиянием своего «эго», с его себялюбием, высокомерием и жадностью, мы становимся столь прямолинейными и косными, что наш обзор сужается до чрезвычайности. При этом ни о каком блаженстве и речи нет, лишь новые испытания и скорби, от которых нельзя ожидать ничего, кроме тоски, страха и нестабильности. Страх того, что нас не любят, что нас не принимают, — все это всплывает на поверхность и начинает преобладать. Но когда человек обретает при помощи медитативной практики хотя бы намек на свое исконное состояние, то есть на природу будды, наступает блаженство.

К нам приходит понимание, что можно быть уверенным в себе, но без высокомерия, без эгоизма и эгоцентризма, без стремления всех и во всем обогнать. Когда наше самоотождествление слишком сильно, мы не ощущаем общности ни с другими людьми, ни с чем-то вообще. Следовательно, наши отношения с людьми и с миром становятся ущербными. Полностью отождествляя себя со своим «эго», мы начинаем думать: «Я забочусь лишь о себе, потому что должен лишь о себе заботиться». Но следовать такому вот «принципу» не получается. На деле выходит наоборот. Мы совершаем своего рода самоубийство, поскольку чем мы эгоистичнее, чем более поглощены собой, труднее другим людям иметь с нами дело. Мы досадуем на других и не менее — на самих себя. И никакого блаженства в перспективе, только новая и новая боль.

Чем усерднее мы занимаемся практиками, чем ближе соприкасаемся с нашим исконным состоянием, то есть природой будды, тем более освобождаемся, становясь при этом открытыми и чуткими. Это позволяет нам отзываться на все надлежащим образом и поступать так, чтобы было хорошо и нам, и другим, поскольку между внешним и внутренним разницы нет. Вот тогда и обретается блаженство.

ПОСТОЯНСТВО

Третье качество природы будды — постоянство (такпа). Этот термин следует толковать очень осторожно, поскольку здесь он означает отнюдь не статичность, а состояние, которое невозможно поколебать какими-либо капризами и причудами. В один прекрасный день вы идете в буддийский храм, встречаетесь там с великим учителем, и он благословляет вас. Беседа с ним производит на вас фантастическое впечатление, вы чувствуете к учителю неподдельную симпатию, и все вокруг прекрасно. Вы ощущаете себя преображенным, у вас прекрасное настроение, вы переполнены энергией и оптимизмом. Но вот вы покидаете храм, видите на ветровом стекле своей машины штрафную квитанцию, и вас охватывает злость. Тут же все ваше преображение идет прахом. И возвышенное чувство гармонии, которое вы пережили наедине с учителем, гаснет, как вспышка молнии. Постоянство природы будды — дело иное. Смысл его в том, что как бы нас ни вертела жизнь, какие бы взлеты и падения мы ни испытывали, все это никак не может повлиять на наше просветленное состояние. Наш разум может колебаться при выборе того или иного пути, может то возбуждаться, то успокаиваться. Но что бы ни творилось в нашем разуме, это никак не подействует на нашу просветленность. Именно поэтому качество постоянства не может быть понято в смысле неизменности какого-то статичного состояния. Природа будды — вообще не состояние.

ВЕЛИКАЯ САМОСТЬ

«Великая самость» (дак) соотносится с тем фактом, что каждый из нас должен что-то собой представлять. Никому не хочется быть никем. Все мы хотим жить лучше; хотим быть богатыми и счастливыми. Ни один из нас не хочет, подводя итог жизни, признаваться себе, что не сделал ровным счетом ничего, чтобы улучшить свою жизнь, и ни в малейшей степени не содействовал улучшению общества, в котором жил.

Поэтому понятие самости очень важно при оценке человеком самого себя, пои взаимодействии с другими людьми, да и для мировоззрения вообще. Все это так или иначе соотносится с самостью. Даже желание просветления и стремление к нему невозможно без понятия самости. Иначе просто невозможно. Если в вагоне никого нет, значит, он пуст. Мы можем стремиться в Венецию или во Флоренцию, но мы не можем ограничиться одним представлением, будто мы в одном из этих городов. Нам следует купить билет и сесть в поезд. Духовный путь тоже подразумевает некоторые действия. Зачем нужна практика, если ее плодами некому воспользоваться? Если какая-то практика ведет к разъединению самости, чем бы она ни была, она будет разрушена совершенно. Это весьма нудно, болезненно и в конечном счете пагубно, как полет на дно пропасти. Возможно сравнение и с поездом, который упал под откос.

Я полагаю, тут очень важно понять, что духовная практика не означает избавления от самости нацело. Надо лишь осознать, что наш образ самих себя — лишь умственное построение. Им, конечно, можно пользоваться, хотя и в довольно ограниченных пределах. Мы должны при помощи практики подняться выше него, выйти за его пределы, все время касающиеся с этой условной личностью — обыденной и каждодневной. Да, да, постоянно соотноситься с условным собой, но пребывать за его пределами. Выражаясь фигурально, мы должны выступить за рамки условных понятий насчет того, кто мы и что мы, иначе привычные мнения еще сильнее укоренятся, а ошибки увековечатся. Приняв и осознав концепцию природы будды, мы обретаем расширенное ощущение самости — великую самость. Не ту, к которой мы привыкли, но ту, которая позволяет нам подняться над условным, обыденным ощущением себя. При этом мы мыслим яснее, видим больше, чувствуем острее и в полной мере ощущаем единство с миром.

КАК СУЩЕСТВУЕТ ПРИРОДА БУДДЫ

Итак, природа будды обладает четырьмя упомянутыми качествами, но каково ее состояние? Или, применяя философские термины, каков ее онтологический статус, если не принимать во внимание сотериологическую составляющую? Когда дело касается онтологии, наш разум не может выбраться из наезженной колем: если нечто существует, оно реально; если не существует — не реально.

Такое вот дуалистическое мышление настолько в нас преобладает, и мы так с ним освоились, что отказаться от него очень трудно. Однако, размышляя о природе будды в онтологическом ключе, мы не пользуемся категориями существования и несуществования. Природа Будды существует не так, как существуют столы или стулья. Но и несуществующей ее называть ни в коем случае нельзя. Онтологическое состояние природы будды, иными словами, то, как природа будды существует, отличается от того, как существует все остальное. Мы не можем сказать, что природа будды существует таким же образом, как существуют — в нашем понимании — эмпирические объекты вещного мира или как мысленные построения. Когда мы говорим, что каждый обладает природой будды, мы не уподобляем это владению чем-то. Это не то, что обладать домом, автомобилем или телом. Мы думаем, что природа будды принадлежит нам так, как наш дом и наша мебель, — это то, что называется естественным состоянием вещей, это свойство мира, в котором мы живем, — но она вовсе не собственность. Самая близкая аналогия для природы будды — пространство. Пространство существует не так, как облака в его пределах, но совершенно иным образом. Мы не знаем, каким образом оно существует, то есть не можем сказать, что оно существует подобно некой вещи, обладающей определенной сущностью, но в то же время не можем утверждать, что его не существует вовсе, что оно является ничем. Пространство не есть ничто, поскольку без пространства — согласно буддийской аргументации — не было бы ни галактик, ни планет, ни книги, которую вы сейчас держите в руках.

Говоря, что природа будды существует, мы прибегаем к метафоре. Сравнивать ее можно с чем угодно, но вот выявить не так уж легко, поскольку природа будды сама по себе ничто; она невещественна. Природа будды — вовсе не какая-то психическая субстанция. Она по природе своей пуста, но в то же самое время является источником просветления. Без природы будды достичь его невозможно. Тогда нам бы осталось только неведение, противоречивые эмоции и умножение понятий и найти выход было бы невозможно. Вот в каком смысле существует природа будды, а вовсе не как некая субстанциальная сущность.

Согласно буддизму махаяны, природа будды находится вне причин и обстоятельств, она самодостаточна. Мы обретаем совершенно новую точку зрения на самих себя и действуем вне пределов, заданных нашим «эго». Мы получаем более широкое представление о собственных способностях и о том, как мы можем воспринимать окружающее. Мы становимся менее самоуверенными, но кругозор наш расширяется. Уже это можно назвать одним из видов освобождения. Чтобы «быть кем-то», чтобы обладать состоянием, чтобы иметь жизнеутверждающее мироощущение, вовсе не обязательно быть эгоистичным и жадным, вовсе не обязательно жить за чей-то счет. Фактически, едва мы начинаем узнавать, как подняться над нашим образом самих себя, как наша жизнь тут же становится богаче и в духовном, и в психологическом, и в межчеловеческом, и во всех иных смыслах. Навязчивая идея «эго» сковывает нас, мы ухолим в себя настолько, что нас перестает интересовать и внешний мир, и другие люди. Мы можем думать только о собственных болях, несчастьях и разочарованиях. Именно поэтому самсара так болезненна. Если с помощью медитативной практики мы сможем приблизиться к исконному состоянию — к природе Будды, — тогда наш разум возвратится домой. У нас появляется ощущение связности, общности, неотчужденности. Ведь отчуждением мы обязаны не столько другим людям, сколько себе самим. Человек все меньше и меньше сообщается с себе подобными, а потом спрашивает себя: «Почему никто не заговаривает со мной? А почему вон тот тип так на меня посмотрел?» А не потому ли, что он до такой степени сосредоточен на самом себе, что все остальные кажутся ему врагами? На самом деле все может обстоять по-другому: люди пытаются, что называется, достучаться до него, пытаются как-то помочь, но он так поглощен собой, так изолирован, что не видит этого. Так утрачивается ощущение связности, единства с миром. Именно поэтому так важно хоть в какой-то степени понять природу будды.