Коллективная травма и культурное пространство

Коллективная травма и культурное пространство

Самое опасное в коллективных травмах – глубина и сила их влияния на культуру. Атака на Всемирный торговый центр 11 сентября 2001 года напрямую задела чувства сотен тысяч жителей Нью-Йорка. Миллионы людей по всей стране и за ее пределами разделили эту травму, просматривая трансляции видеозаписей, отождествляя себя с погибшими и пострадавшими, проникаясь страхом за судьбы близких и свои собственные. Вся американская нация в то время пыталась понять смысл случившегося, ответить на вопросы: почему это произошло? Как эта трагедия укладывается в мое мировоззрение и мою религию? Можно ли вынести из нее хоть что-то положительное?

Два месяца спустя две трети американцев все еще не находили себе покоя, задаваясь этими вопросами. Для многих они остались неразрешенными и в следующем году. Те люди, кому удалось найти для себя смысл в этой трагедии, страдали от травм значительно меньше тех, кто по-прежнему не находил ответа. Но, несмотря на всеобщую переоценку ценностей, ткань американского культурного пространства в целом выдержала это испытание на разрыв, и в социальные службы люди обращались за помощью в основном с индивидуальными травмами. Спустя несколько недель после трагедии разговоры о ней утихли: каждый опасался, что собеседника эта тема уже не волнует. Возможно, так сложилось потому, что события 11 сентября коснулись каждого, и их обсуждение неизменно превращалось в диалог между двумя жертвами. Делиться переживаниями с независимыми слушателями не получалось, ибо таких просто не было. Вероятно, этим объясняется и тот факт, что люди, не проявлявшие особых эмоций, справлялись с травмой лучше тех, кто продолжал возвращаться к этим событиям в разговорах[575].

Атака на Всемирный торговый центр и ее последствия, несмотря на всю трагичность, не идут в сравнение с событиями в Шри-Ланке и бедами аборигенных народов, о которых мы писали в главе 22. Традиционный семейный и деревенский уклад жизни тамилов был разрушен до основания, и сейчас им приходится восстанавливать свою культуру из руин. Остатки коренного населения в Северной Америке, Австралии и других местах только сейчас оправляются от последствий вековых эпидемий, геноцида, гонений и культурной ассимиляции, пытаются вспомнить и возродить к жизни собственные верования, обычаи и обряды. Исцеление подобных коллективных травм предполагает соединение осколков древних традиций с реалиями современного мира и надеждами на будущее. Только на этой основе можно возродить культуру и вновь наладить былые связи между людьми и поколениями. Особое значение для многих народов имеет связь со своими исконными землями, пропитанными болью предков, ведь их души обитают там до сих пор.

В главе 22 мы уже обращались к точке зрения Синтии Уэсли-Эскимо и Магдалены Смолевски: по их мнению, коренные народы по-прежнему носят в сердцах пусть неосознанную, но глубокую и неутолимую печаль. Однако, предполагают эти авторы, поскольку старейшинам многих племен удалось обратиться к коллективной памяти и передать ее сокровища молодым, у этих народов еще есть шанс осознать и исцелить свою тоску. Но пока этого не происходит, и непризнанные травмы мешают каждому следующему поколению возродить свою культуру и прийти к процветанию. Когда женщин американских индейцев спрашивали, как обеспечить благополучие общины, большинство из них отвечали: «Нужно вернуться к обычаям предков»[576]. Такая же глубокая тоска и культурное оцепенение могут охватить и тамилов на ближайшие десятки, а то и сотни лет.