Охота как психологическое отношение (аттитюд)

Охота как психологическое отношение (аттитюд)

Рассуждения дона Хуана об охоте представляют собой символическое описание психологического отношения, подходящего для получения информации из бессознательного. Прежде всего дон Хуан сообщает Карлосу, что игр для охотника предостаточно всегда; охотник может заниматься своей охотой где угодно, в какой бы игре он не участвовал. Другими словами, если мы внимательны, то всегда можем найти бессознательный материал, с которым можно работать дома или в ресторане, или в офисе, или, уединившись, в пустыне. При отсутствии сновидений, фантазий или симптомов — наиболее явных бессознательных форм — существуют и иные средства подхода к бессознательному, такие, как болтовня, оговорки, телесные реакции, знаки-знамения, события, поразительно совпадающие по времени, и любые повторяющиеся черты и характеристики нашей повседневной жизни. Охота — обычное дело, о чем свидетельствуют две нижеприводимые истории.

Не так давно у меня начал свой курс психоанализа молодой человек двадцати лет. Он только что окончил университет, и наша аналитическая работа началась с его рассказа об одном из профессоров, прекрасном преподавателе, утратившем свое реноме из-за недостаточного количества научных публикаций. Молодой человек отождествлял себя с профессором, проигравшим сражение "публикация или смерть". Мой анализанд успел в том же разговоре упомянуть, что в свободное время работает на солнечном коллекторе, используемом в качестве машины Стерлинга, и что работа продвигается очень медленно. Когда в течение того же часа я узнал о нем больше, то понял, что с самого начала он коснулся самых главных моментов своего личностного мифа. В детстве его бросил отец, и эта утрата пагубно отразилась на его способности самооценки в плане творческого потенциала. Бессознательно он чувствует, что должен что-то создать в своей жизни либо погибнуть; из-за отсутствия уверенности в этом вопросе он боится погибнуть. Однако работа с солнечным коллектором исцеляет его. Для того чтобы создать что-либо и построить свою бегущую машину, он должен собрать и сфокусировать свою жизненную энергию. Когда же он сфокусирует свою энергию, то сможет использовать ее в форме, символизирующей машину Стерлинга. Построение солнечного коллектора (отцовский принцип) и трансформация солнечной энергии для практического использования оказались идентичными его внутренней психологической задаче: осознанно собрать вместе или ассимилировать отцовский мир и действовать в соответствии с этой целью.

В сущности, все элементы его раны и потенциал для исцеления оказались затронутыми в первые же несколько минут нашего разговора. Спонтанность выбранной темы стала основой для охоты, указавшей направление его психологического процесса.

Другая история повествует о молодом человеке, попросившем меня изменить время аналитического приема. Мы разговаривали в ближайшем кафе за чашкой кофе. Разговор начинал становиться слишком интеллектуальным и скучным, когда я заметил, что молодой человек несколько раз оглядел двух женщин, сидевших за соседним столиком. Одна из них ему явно понравилась, и я спросил, что привлекло его внимание к ней. Он ответил, что поражен тем, как та слушает свою подругу и радуется своему участию в разговоре. И тогда я вдруг понял, что именно этот элемент и отсутствует в нашем разговоре. Я указал ему на это, и тогда он стал говорить более проникновенно и лично. Перемена отношения оживила беседу. Символического это можно выразить так, что бессознательное, как нечто очень важное, о чем он и не подозревал, находилось за соседним столиком и пыталось привлечь его внимание. Обучаясь охотиться в любое время и в любом месте, мы учимся наблюдать движения бессознательного и искать значение во всех его проявлениях.

Охотник принимает все, что производит бессознательное и работает скорее с этим материалом, нежели с сознательными проектами и чаяниями это. Он не охотится за горными львами, когда в поле бегают кролики, не гоняется за интеллектуальным знанием, когда на сцену выходит чувство. Такое восприимчивое отношение необходимо, поскольку бессознательное вводит нас в конфронтацию с тем, что сильно отличается от ожидаемого. Например, я работал с женщиной, которая пешком отправилась на два дня бродить по горам в охоте за видением (vision). Когда она собиралась спать, она надеялась, что увидит сон, в котором сможет "увидеть свет (light)". Во сне у нее было религиозное переживание, но это было переживание темноты, а не света. Ей снилось, что ее всосало в себя "мировое дерево" и погрузило в пульсирующую теплую темноту, Темнота была живой, и полностью охватывала ее. В корнях дерева она обнаружила маленький кусочек дерева, на котором была записана вся мировая история. Хотя сновидица охотилась за очевидным прояснением своего положения, сон, напротив, звал ее дальше и глубже в темноту вместо того, чтобы искать ясность и различение, которые приносит солнечное сознание. Между прочим, сновидица не была знакома с символизмом "мирового дерева" и "дерева-книги судьбы", обнаруженным в сообщениях о шаманистском опыте. [30]

Охотник не ограничен единственным представлением о мире, как говорит дон Хуан. Он может рассматривать жизнь с точки зрения своего сознающего эго, но с равным успехом, может относиться к ней с позиции вневременного психического бытия; он оценивает свою ситуацию сознательно и видит, что бессознательное говорит о том же самом с помощью сновидений и фантазий. В отличие от охотника большинство людей весьма смутно осознают возможность слышать, что изнутри говорит о жизни "Великий человек". Еще ребенком Юнг глубоко пережил эти два взаимодополняющие взгляда на жизнь:

Где-то глубоко внутри я всегда знал, что состою из двух личностей. Одна была сыном моих родителей, ходила и школу и всегда была не столь умна, активна, добросовестна и прилична, как многие другие мальчики. Другая была взрослой личностью, фактически, старой — скептической, недоверчивой; отдаленной от людского мира, но близкой к природе, земле, солнцу, луне, погоде, всем живым существам и, прежде всего, близкой ночи, сновидениям и ко всему, что Господь в нее внедрил. [31]

Личность "номер два", описанная Юнгом, компенсировала чувство опасности, переживаемое эго, но говорить о ней в отдельности, значит серьезно исказить саму природу явления. Все мы носим внутри себя «другую» личность, связывающую нас со всем, что имеет отношение к нуминозному и священному, к миру, в котором время неотделимо от безвременья. Обычно мы жертвуем личностью номер два, по мере того, как сознательное эго становится все более и более отчетливым. Хотя эта жертва, в некоторой степени, естественная и необходимая в эволюции сознания, отрицание безвременных аспектов психического, в то время как они продолжают существовать, вносит раздробленность и неполноту. Согласно Юнгу, необходимо "идти вперед — в мир исследований, поисков, делания денег, ответственности, запутанности, замешательства, ошибок, подчинения, поражений" — то есть в область времени, не отрицая при этом перспективу отсутствия времени и наличия священного. [32] Аналогично, охотник, согласно дону Хуану, живет в обоих мирах: временном и безвременном.

Дон Хуан далее говорит Карлосу, что охотники охотятся потому, что это их природа, их суть — выходить на охоту, а не потому, что им это нравится. Чтобы проникнуть в скрытую жизнь бессознательного, человек должен ощутить призвание; выбор поприща (vocation) охотника не является решением, находящимся в руках эго и только; скорее, он есть требование или предложение, исходящее из другого источника. Призвание охотника-шамана проявляется, как мы уже видели, посредством определенных знамений-предчувствий или же с помощью снов и видений, возникающих спонтанно, или в результате преднамеренных поисков видения, или же сильного страдания. Знаки, сновидения, видения и болезнь возникают для того, чтобы призвать охотника-шамана, обнаружить, кто он есть на самом деле. Есть гораздо более глубокая причина для охоты, нежели любое удовольствие, которое получает эго. Слова дона Хуана предостерегают: налаживание отношений с бессознательным становится подозрительным, когда оно служит для получения наслаждения, ибо удовольствие, получаемое эго, может выйти за этические рамки в отношении предмета охоты.

Затем дон Хуан объясняет, что охотник должен находиться в равновесии с остальным миром, иначе охота теряет смысл и делается поденщиной. Охота, о которой мы говорим, теряет смысл, когда идет по пути, не питающему душу, то есть когда она делается для целей только самого эго. Например, нет смысла в работе над нашими снами лишь с целью улучшения взаимоотношений или для преодоления беспокойства и страдания без постижения внутреннего требования бессознательного в более глубоком переживании и более полном узнавании сущности нашего страдания.

Дон Хуан объясняет, что он извинился перед гремучей змеей за то, что отнял у нее жизнь, зная, что однажды смерть придет за ним также неожиданно; он говорит, что охотник" находится "на равных" со своей жертвой. Как символические охотники мы благодарим змею, когда относимся к своим снам с уважительным вниманием, принимая осознанную ответственность за их значение — мясо змеи — и позволяя этим значениям жить в нас самих. Когда мы видим, что та же самая жизненная сила, создающая змею или сновидения, требует чего-то и от нас, тогда мы сохраняем уравновешенную перспективу. Мы уравновешиваем удовлетворение своего голода с этическим или религиозным отношением к предмету нашей охоты. Юнг тоже говорит об этическом отношении к бессознательному:

В равной степени было бы серьезной ошибкой думать, что достаточно достичь некоторого понимания образов [бессознательного] и знание на этом остановится. Глубинное проникновение в них (инсайт) должно превращаться в этическое обязательство. Без этого мы рискуем направить жертву во всевластие принципа силы, а это порождает опасные последствия, разрушительные не только для других, но и для самого знающего. Образы бессознательного возлагают большую ответственность на человека. Неумение понять их или уклонение от этической ответственности за них лишают человека его целостности и вносят болезненный раскол в его жизнь. [33]

Образ благодарения змеи напоминает сон, который рассказала девушка одному из моих друзей. Во сне она увидела себя в темной пещере, и слабый свет впереди, по направлению к которому и начала двигаться. Она чувствовала запах в пешере, и этот запах говорил ей, что в пещере есть змеи ("змеиный запах"). Продвигаясь к свету, девушка увидела женщин-змей, которые сказали ей, что бояться не следует, так как они, змеи, находятся здесь для того, чтобы научить девушку своему знанию. Получив инструкции от женщин-змей, сновидица поняла, что наступило время вернуться домой. Женщины-змеи предложили ей показать обратную дорогу, но в качестве дружеского жеста юная девушка должна была поцеловать каждую женщину-змею в лоб.

Мы видим в этом сне уже обсуждавшийся нами процесс поиска согласия со своим бессознательным и одновременно то же самое предупреждение о том, что, если бы она оказалась невосприимчивой к тому, что ей предлагалось, то не смогла бы найти дорогу домой. Поскольку змеи представляли женское начало и так как змеи сами по себе символизируют наиболее глубокие инстинктивные уровни психического, то можно предположить, что сновидица оказалась в пещере, интровертном и архетипическом месте трансформации, потому что в ее текущей жизни на земле она лишилась контакта (соприкосновения) со своими женскими инстинктами. В долгосрочной перспективе сон показывает, что сновидица имеет возможность связи с наиболее глубокими уровнями бессознательного; в другом отношении можно сказать, что сновидица призывается стать на поприще женщины-врачевателя.

Существует еще один аспект пути охотника, о котором хотелось бы упомянуть. Согласно дону Хуану, "Охотник… наблюдает за всем… все говорит ему о каком-то секрете".[34] Таким образом, до сих пор я указывал на то. что охотник высматривает появление бессознательного, но дон Хуан говорит, что охотник наблюдает за всем. Охотник всматривается внутрь, вокруг, под, за и над вещами, разгадывая их секреты. Поскольку охотник предполагает, что все ему необходимое, ему обеспечено, то он не скучает и не разочаровывается. Вместо этого он удивляется и наблюдает Если же все-таки начинает скучать или разочаровываться, он переключает внимание на это чувство пустоты или потери, зная, что это переживание в свою очередь откроет ему нечто новое.

Внимание — это энергия; внимание разогревает вещи, проводит с ними разминку. Соответственно, в процессе внимательного наблюдения мы проходим как бы инкубационный период равно как вынашивается и объект нашего пристального внимания; и секрет, в конце концов, будет выведен подобно инкубаторскому цыпленку.

На пути к этому возникают различные препятствия. Одно из них заключается в том, что коллективно мы склонны допускать, что не существует ничего кроме того, что мы видим. В дополнение к этому, мы слишком озабочены предельными сроками, достижением целей и удовлетворением самих требований, которые выставляет нам владеемое нами, чтобы еще и наблюдать. Наблюдать и находиться в спешке — состояния, в известной степени, взаимопротивололожные. Другая трудность состоит в том, что с нашей тенденцией к специализации мы все больше и больше зависим от экспертов и утрачиваем способность видеть свои собственные возможности. Например, один человек говорит мне: "Я не могу ждать, пока кто-нибудь предложит мне курс по шаманизму, поскольку мне снился сон о врачующем человеке", и я знаю, что проблема состоит в том, что он будет ждать, хотя ему ждать не следует; он должен изучать само явление, думать, чувствовать и воображать его. Но он будет ждать.

"Все раскрывает свой секрет", — говорит дон Хуан. Мы можем пропустить сам секрет, потому что в своей занятости мы пытаемся загнать то, что наблюдаем, в уже известный образец, шаблон. Если мы удержимся от соблазна заключить внешний мир в рамки своего описания, то с удивлением обнаружим, что объекты нашего внимания демонстрируют нечто новое и неожиданное.

Наконец, главным препятствием к охотничьей зоркости и наблюдательности является чувство собственного достоинства. Когда его уровень низкий, то с большей вероятностью мы принимаем тот факт, что наша жизнь, наши чувства и мысли, и наше окружение не стоят внимания. Соответственно, обучаясь охотиться, мы должны научиться заботиться о себе.

Я описываю охотника психологически, как человека по большей части индивидуального, а не коллективного отношения к священному. Как мы увидим, это описание подтверждается исторически шаманистской традицией, обнаруженной среди охотничьих обществ, в противоположность священнической традиции, связанной с обществами сельскохозяйственными.