Глава 10 Кулу

Глава 10

Кулу

Рейс из Дели в Кулу Манали был назначен на десять утра. Уже совсем рассвело, когда в семь утра Ошо давал пресс-конференцию в отеле Хьят Ридженси. Говоря об Америке, он не оставил от нее камня на камне, выражая все, что он о ней думает.

Мне все-таки удалось пару часов поспать перед хаотической гонкой на грузовике через весь Дели в аэропорт. Наши вещи были упакованы в «серебряные», как было написано в газетах, «инкрустированные бриллиантами» чемоданы. Хотя это были те самые дорожные чемоданы, которые я собирала два дня назад и которые были куплены в хозяйственном магазине в центре провинциального штата.

Мать Ошо, Матаджи, и некоторые члены ее семьи тоже ехали с нами. Позади меня сидел Харидас. Он жил с нами в Раджнишпураме. Ашу, молодая рыжеволосая девушка с фарфоровой кожей и озорным смехом, была стоматологической медсестрой Ошо. Она путешествовала вместе с Харидасом и Муктой. Мукта, красивая гречанка с огромной копной седых волос, происходившая из семьи судовладельцев, была одной из первых западных саньясинок и много лет работала в садах Ошо. Когда я увидела, что к нашей компании присоединился еще и Рафия, я очень обрадовалась. В последние два года он был близким другом Вивек. В нем чувствовалась глубокая внутренняя сила, и в то же время рядом с ним было легко и весело, он постоянно шутил и рассказывал всякие смешные истории. Итак, мы сели в самолет, но тюки и чемоданы поместились не все, поэтому их должны были прислать позже – по крайней мере, мы на это надеялись!

А-а! Как здорово, наконец-то, сидеть в самолете и отрываться от земли – больше ничего не нужно делать. Я взглянула на Ошо. Он смотрел в окно и пил сок.

Ошо очень много говорил о Гималаях, и мне не терпелось их увидеть. Еще мне очень хотелось понаблюдать за тем, как на них смотрит сам Ошо. Хотя, конечно, это оказались не романтические заснеженные вершины, а всего лишь подножия Гималаев, и все же…

Хасье и Анандо пришлось остаться в Дели и работать. Ошо подозревал, что правительство специально усложняет пребывание западных учеников в Индии. Кроме того, предстояло найти контакты с правильными людьми и организовать покупку земли.

Мы летели всего два часа, а потом долго ехали на машине в горы по извивающейся дороге. Местные жители, которых мы встречали на пути, не были богачами, но в них чувствовалось величие духа, которого не было у подавленных бедностью жителей Бомбея. Здешние люди были красивыми, в их лицах угадывалась примесь какой-то другой крови, скорей всего тибетской? До поместья под названием Спан оставалось пятнадцать километров, и дорога большей частью шла вдоль горной реки. Затем мы пересекли реку по шатающемуся мостику и несколько километров ехали вдоль укрытых снегом древних, как сама Земля, скал.

Неожиданно наши машины свернули направо, и перед нами открылся совершенно иной пейзаж. Местность была похожа на летний курорт. Нашему взору предстали примерно десять небольших каменных коттеджей, сгрудившихся вокруг огромного здания, две стеклянные стены которого были обращены в сторону реки. Ошо поселился в одном из маленьких бунгало, расположенном ближе всего к реке. В большом здании мы обедали, смотрели кино и не раз кричали в телефонную трубку, тщетно пытаясь связаться с Хасьей.

Однако было в этом месте что-то такое, что не совсем вязалось с происходящим. Персонал, обслуживающий большое здание, не относился к нам, как к людям, купившим это поместье. Это было странно. Может быть, они просто не знали, что мы были новыми хозяевами?

На следующее утро вместе с Рафием Ошо отправился осмотреть поместье. Взглянув на горы, он сказал, что нужно купить их и мост через реку. Ошо ходил по участку, подбоченившись, и рассказывал Рафию, что он думает об этом месте и о его возможностях. Такая трогательная и вдохновляющая сцена повторялась из раза в раз, куда бы мы ни приезжали. У Ошо тут же возникали идеи, как нужно правильно использовать то или иное место. Он давал указания, какие нужно построить дома, где расположить бассейн, а где следует разбить сад. К каждому месту, в котором Ошо оказывался, он относился не просто как к какой-то местности, а как к Месту с огромным потенциалом.

Через некоторое время к нам стали приезжать представители индийской прессы. Иногда Ошо давал интервью дважды в день. Это происходило либо в гостиной, либо на крыльце, выходящем на реку.

Вода в реке с грохотом проносилась по каменистому дну. Это была маленькая речушка, и как кому-то пришло в голову, что посреди нее может быть остров, было выше моего понимания. Каждый день Ошо гулял вдоль реки. Неподалеку от коттеджей, на самом берегу, стояла скамейка. Ошо доходил до нее, садился и любовался Гималаями. Снег, покрывающий горы, подступал к нам все ближе и ближе. В поместье время от времени приезжали наши друзья, саньясины. Чаще всего они беседовали с Ошо во время прогулок. Иногда я тоже гуляла с ним и сидела на скамейке, слушая шум реки и любуясь горными вершинами, позолоченными лучами бледного зимнего солнца.

До нас доходили слухи о Раджнишпураме. Я слышала, что американские власти конфисковали нашу собственность и объявили нас банкротами. Саньясины сотнями покидали город. Они уезжали вообще без денег. Мне казалось, что в мире началась война, когда семьи и друзья вынуждены расставаться и уезжать куда-то очень далеко друг от друга. Почему-то я думала, что наш город будет существовать вечно. Сидя на скамейке, я вспоминала, как мне было плохо, когда мой мужчина ушел от меня к другой женщине. Если бы только я знала тогда, что Раджнишпурама когда-нибудь не станет, я бы не тратила время зря, а наслаждалась бы жизнью в этом замечательном городе. Я думала о смерти, о том, что в один прекрасный день она, подобно американским властям, придет и заберет мою жизнь. Я поклялась себе, что не буду думать о прошлом и жалеть о том, чего больше нет. У нас так мало времени для счастья.

Однажды какой-то журналист спросил у Ошо:

– Скажите, а вы чувствуете ответственность за своих саньясинов, которые жили в вашей коммуне, вкладывали в ее развитие огромные деньги? Некоторые из них потратили все свое состояние. Люди жили в общине и работали на нее, не жалея ни сил, ни времени.

– Ответственность для меня – это нечто индивидуальное, – ответил Ошо. – Я могу быть ответственным только за свои действия и мысли. Я не могу отвечать за дела и мысли других людей.

Вы говорите, что некоторые вложили в общину целое состояние, я же вложил в нее всю свою жизнь. Так кто из нас ответственен? Они не ответственны за то, что я отдал им свою жизнь. Их деньги не ценнее моей жизни. Обладая жизнью, я могу найти тысячи таких, как они. Обладая деньгами, они не найдут человека, подобного мне.

Но я не считаю, что они должны отвечать за мою жизнь. Это была моя радость, я испытывал любовь каждое мгновение, и я буду и дальше отдавать свою жизнь людям до последнего вздоха, никакого не заставляя при этом чувствовать вину или необходимость нести за меня ответственность.

В первую неделю декабря к нам приехал Сарджано. Он хотел взять у Ошо интервью для одного журнала. Сарджано был итальянцем и одним из самых экспрессивных учеников Ошо. Благодаря своему таланту фотографа он постоянно поддерживал связи с миром прессы. Он много лет провел рядом с Ошо. После того, как он написал об Ошо статью, он договорился с одной телевизионной компанией, что та снимет про Ошо документальный фильм. Сарджано был знаком с Энцо Бьяджи, работавшим на национальном итальянском телевидении. Бьяджи был известным итальянским режиссером. Кроме фильмов, у него еще было свое шоу, которое называлось «Огни рампы». Индийское посольство отказало Бьяджи в визе, и для меня это было первым сигналом того, что Индия, как и любая другая страна, тоже не способна распознать Будду. Генеральный прокурор Соединенных Штатов Чарльз Тернер довольно ясно дал понять, что американское правительство заинтересовано в том, чтобы изолировать Ошо от всего мира, закрыть доступ к нему иностранных учеников и журналистов и ограничить свободу слова. Очевидно, американцы хотели, чтобы Ошо прекратил свою работу, чтобы его послание миру не было услышано. И Индия явно находилась под их мощным влиянием.

Время шло. Я целыми днями занималась стиркой. Моя нынешняя прачечная сильно отличалась от той, что была у меня в Раджнишпураме! Здесь я стирала белье в ванной комнате, устроенной в индийском стиле. В моем распоряжении было только ведро, а из одного-единственного крана текла вода желто-коричневого цвета. Я развешивала белье и ставила вниз тазы, чтобы в них стекала вода. Гладить белье приходилось в прилегающей спальне прямо на кровати. Вскоре красивые наряды Ошо стали терять форму и белизну, потихоньку пропитываясь запахом Кулу. К счастью, через пару недель должна была начаться зима, и тогда не будет ни электричества, ни воды, только талый снег.

Ошо давал интервью дважды в день. Обычно мы сидели на улице рядом с его домом и слушали, что он говорит. Позади нас шумела река, и бледный солнечный свет озарял наши лица. Однажды я слышала, как он сказал: «Трудности делают вас сильнее». Его терпение по отношению к журналистам было просто нескончаемым. Многие представители индийской прессы перебивали его, чтобы выразить свое согласие или несогласие. Я никогда не видела ничего подобного, а некоторые из их замечаний были просто уморительными.

Нилам и ее дочь Прия приехали к нам из Раджнишпурама. Они жили с Ошо уже пятнадцать лет, с самого рождения Прии. Они обе были очень красивыми и выглядели, как две сестры. Как и многие индийские ученики Ошо, они идеально сочетали в себе черты Запада и Востока.

В тот день, когда мы все девятеро уехали продлевать визы у мистера Неджи, начальника полиции в Кулу, Нилам должна была принести Ошо обед и сопровождать его во время прогулки. Мы приехали в Кулу и прямиком отправились в полицию. Встреча была чрезвычайно приятной. Мистер Неджи с удовольствием напоил нас чаем. Видно было, что он очень рад нашему приезду. Он рассказал нам целую кучу историй про то, как местные медведи задирают нерадивых туристов. Относительно нашего дела мистер Неджи заверил нас, что проблем никаких не будет, мы пожали друг другу руки и счастливые отправились в Спан.

На следующий день, 10 декабря, ко мне в комнату зашел Деварадж и сообщил, что нам не продлили визы. У меня закружилась голова, и я села на кровать. Как же так? Меня насторожило то, что нам так быстро дали ответ. Я подумала, может быть, они сочли наш случай важным и не терпящим отлагательств. В индийских государственных инстанциях никогда ничего не делалось быстро. К тому же из-за приближающейся зимы было практически невозможно куда-либо дозвониться. Например, связаться по телефону с Хасьей в Дели было настолько трудно, что однажды она просто села в самолет и прилетела к нам, чтобы обсудить все детали, и это оказалось гораздо эффективнее. Погодные условия ухудшались, и регулярные авиарейсы в Дели были отменены.

В тот же день в Спан пожаловали полицейские. Они собрали всех иностранцев и поставили в наших паспортах штамп, на котором значилось: «Предписано немедленно покинуть Индию». Вивек, Деварадж, Рафия, Ашу, Мукта и Хардис разминулись с полицейскими буквально на несколько минут, поскольку вся компания накануне отправилась в Дели. Они хотели подать еще одно прошение в надежде, что им все же продлят визы. За день до того, как они уехали, я слышала разговор Вивек с Нилам. Оказывается, Ошо сказал Вивек, что если нас всех будут депортировать из страны, то он поедет с нами. Вивек просила Нилам: «Пожалуйста, не позволяй ему ехать с нами. По крайней мере, в Индии он в безопасности».

Хасья и Анандо пытались добиться встречи с местными властями в Дели. Тогда министром внутренних дел был Арун Неру, человек, от которого зависело непосредственное решение, но встречу с ним постоянно откладывали. Когда Хасье и Анандо все же удалось с ним встретиться, он сказал им в приватной беседе, так сказать, «конфиденциально», что им следовало бы искать виновника возникших проблем среди своих же саньясинов. Оказывается, Лакшми написала в министерство письмо, в котором подробно рассказывала об иностранных учениках Ошо. Мистер Неру зачитал несколько строк из ее письма: «Необходимости в том, чтобы иностранные ученики заботились об Ошо, нет». На самом деле, необходимость в этом была и очень большая. Это было важно даже не столько для жизни Ошо, сколько для его работы. Как-то Ошо сказал: «Мои индийские ученики будут медитировать, но ничего для меня не сделают. Мои же западные ученики сделают для меня все, но не будут медитировать». Тогда я не поняла смысла его слов. Но позже все стало очевидным.

В тот день как раз перед тем, как Ошо собирался прогуляться вдоль реки, я услышала какой-то шум. Я пошла посмотреть, что происходит, и перед въездом в Спан увидела целое столпотворение. Прямо на моих глазах служащие Спана тщетно боролись с огромной толпой пьяных сикхов, приехавших на автобусе. Эти парни были настроены агрессивно, они кричали, что хотят видеть Ошо.

Я бросилась к дому Ошо. Он уже стоял на крыльце и ждал меня. С дороги его было прекрасно видно. Едва переведя дыхание, я попросила его вернуться в дом, потому что там приехал целый автобус пьяных, безумствующих сикхов. Когда мы вошли в дом, я закрыла шторы. Начался дождь, и в комнате стало совсем темно. Я посмотрела на Ошо, он сказал:

– Сикхи! Но я никогда не говорил ничего плохого о сикхах. Глупость какая-то! Что им нужно? – Он сел на край дивана, ссутулился, тяжело опустил голову и сказал: – Этот мир безумен, какой смысл жить?

Я никогда не видела его в таком настроении. Он всегда был умиротворен. В тюрьме, да и потом, когда он узнал об окончательном закрытии его общины, он был абсолютно спокоен. Но теперь… Он не грустил и не злился, он просто устал, очень сильно устал. Он сидел и смотрел в никуда. А я стояла рядом, словно замороженная. Я не знала, что сказать и что сделать. Что бы я ни сказала, все было бы слишком поверхностным. А любой мой жест оказался бы бессмысленным. Мне в голову пришла мысль, что он волен чувствовать себя, как захочет, и что я не должна ему мешать. Так мы промолчали некоторое время, слушая, как шум дождя заполняет комнату. Мне казалось, что я стою на краю пропасти и вижу перед собой одну лишь бездонную темноту.

Не знаю, сколько прошло времени, но в какой-то момент краем глаза я заметила тоненький лучик солнечного света, пробивающийся сквозь занавески. Я подошла к окну и раздвинула шторы. Дождь кончился. Я вышла на улицу, все было тихо. Сикхи уехали.

«Ошо, – спросила я, – не хочешь ли прогуляться?»

Когда мы шли вдоль реки, меня переполняла бурная радость. Мне хотелось прыгать вокруг Ошо, словно я была маленьким щенком. Я едва сдерживалась. Он улыбался. Невдалеке мы заметили ожидающих нас саньясинов. Среди них были два наших старинных друга, самые первые саньясины Кусом и Капил. Рядом с ними стоял их взрослый сын, которого Ошо видел, когда тот был еще совсем маленьким. Ошо мягко дотронулся до мальчика и долго разговаривал с его родителями на хинди. А я тем временем наслаждалась свежим воздухом. Это был первый день моей жизни, все было таким свежим, таким новым. С этого самого дня, каждый раз, когда я чувствовала, что меня окружает тьма и безнадежность, я просто останавливалась и ждала. Просто ждала.

Вечерами я читала Ошо книги. Я читала ему Библию, или скорее сексуальную Библию, написанную Беном Эдвардом Акарлей. Это было новое издание, состоящее из трехсот страниц, взятых прямо из настоящей Библии. Просто чистая порнография! Самое смешное, что Папа, похоже, никогда не читал Библию, иначе он сошел бы с ума.

Когда мы уезжали из Раджнишпурама, каждый из нас оставил там почти все свои украшения, чтобы оставшиеся саньясины могли выручить за них хоть какие-то деньги. Когда-то Ошо подарил мне ожерелье, кольцо и часы. Теперь же в Кулу, увидев мою руку, он спросил: «А где твои часы?» Пару дней назад Кусом и Капил подарили ему золотой браслет. Ошо сказал, чтобы я пошла в спальню и взяла браслет себе. Я была глубоко тронута, ведь у него у самого ничего не было, и это был первый подарок с тех пор, как он покинул Америку. Потом он добавил: «Только не показывай его Кусом, она расстроится». У меня на глаза навернулись слезы, когда он сказал: «Когда мы обустроимся, я смогу подарить подарки всем».

Однажды утром я заметила в нашем поместье полицейскую машину и увидела, как несколько парней вошли в здание, в котором жил персонал. Я побежала к Ошо и довольно помпезно сообщила об их прибытии.

– Что им здесь надо? – удивился Ошо.

– Я думаю, что они всего лишь пешки в чьей-то большой игре, – сказала я, театрально размахивая руками.

Ошо посмотрел на меня так, что я сразу поняла: он НЕ нуждается в эзотерических рассуждениях с моей стороны. Он хотел знать, что произошло на самом деле. Чувствуя себя немного глупо, я побежала к Нилам. Новость оказалась по-настоящему плохой: все иностранные ученики Ошо должны немедленно покинуть поместье.

Полицейские уехали. Мы с Ашишем и Нирупой стали собирать вещи. Через некоторое время мы должны были лететь в Дели. Я попрощалась с Матаджи, матерью Ошо, с Тару и со всей семьей. Я плакала так сильно и много, что в итоге расстроила Матаджи. Мне казалось, что мы расстаемся навсегда.

Я не сразу подошла к Ошо, несколько мгновений я наблюдала за ним. Он сидел на крыльце. Позади него высились заснеженные Гималаи. На нем была моя самая любимая синяя роба (та, что легче всего стиралась). И хотя его глаза были закрыты, было видно, что взгляд его направлен в какие-то очень дальние дали. Со мной случился приступ дежа вю: когда-то я уже видела, как ученики в горах покидают своего Мастера. Было в этом что-то очень знакомое. Я склонилась к стопам Ошо и прикоснулась к земле. Он тоже наклонился и дотронулся до моей головы. Со слезами на глазах я поблагодарила его за все, что он для меня сделал. Я попрощалась, втиснула свое онемевшее тело в машину и уехала. Проезжая мимо ворот, я обернулась и еще раз посмотрела на это удивительное место.

Через два часа я была в аэропорту Кулу. Я несла свои чемоданы к самолету, а из глаз у меня текли слезы. Пилот, прилетевший рейсом Дели-Кулу, вручил нам письмо, которое в Дели передала ему Вивек. В нем говорилось, что нам не продлили визы, но что на выходные (в тот день была пятница) мы можем остаться с Ошо. Однако в любом случае ко вторнику мы должны покинуть страну.

Мы вернулись в Спан. Я сидела в гостиной, в доме Ошо, и мне казалось, что наше прощание с ним происходило много световых лет назад. Он проснулся после своего короткого послеобеденного сна, вышел в гостиную и, увидев меня, улыбнулся.

– Привет, Четана, – только и сказал он, улыбнувшись.

К нам снова приехала полиция. Они метали громы и молнии. Они видели нас в аэропорту и не понимали, почему мы не сели в самолет. Мы что, хотели их обмануть? Нилам, используя все свое обаяние, остановила этот ураган и объяснила ситуацию: «Были выходные, самолет улетел, на дорогах гололедица. В любом случае мы не сможем уехать из Индии сегодня». Полицейские успокоились и сказали, что вернутся через несколько часов, но так и не вернулись.

Ошо говорил о том, чтобы поехать в Непал, и о том, что индусам не нужна для этого виза, так что проблем с выездом не будет. Он не хотел сидеть на задворках мира в окружении нескольких преданных учеников, пусть даже и очень любящих и заботливых. Жить счастливо рядом с небольшой группой людей – это не для него. Его послание должно быть услышано сотнями тысяч людей по всему миру. Несколькими месяцами позже, когда мы были уже на Крите, он сказал:

«В Индии я попросил саньясинов не приезжать в Кулу Манали, поскольку мы хотели купить землю и дома, а если бы тысячи саньясинов наводнили это тихое место, то ортодоксы и консерваторы встали бы на дыбы. Политикам только дай повод…

В то время я не видел своих саньясинов, не беседовал с ними, не смотрел в их глаза, не слышал их смеха и чувствовал, что мне не хватает подпитки» («Новое отравление Сократа двадцать пять веков спустя»).

Для нас же это были дни, которые, я уверена, Ашиш никогда не забудет. Нужно было передать Хасье, Анандо и Джайешу, который тоже уже был в Дели, послание о том, что Ошо едет в Непал. Им предстояло подготовить отъезд. Телефон не работал, самолета в выходные не было, а это значило, что Ашишу придется провести за рулем почти целые сутки: сначала доехать до Дели, передать послание, получить ответ, а затем вернуться обратно. На дорогах была сплошная гололедица, шел сильный снег, и многие пути были перекрыты из-за завалов. А между Кулу и Дели семьсот километров.

Ашиш сел в машину, получив задание «связаться с непальским кабинетом министров». Один из тамошних министров был саньясином. Он сказал, что король Непала читает книги Ошо. Но в то время мы не знали всей ситуации. Оказывается, у короля был злобный брат, контролирующий армию, многие индустриальные отрасли и полицию.

Ашиш приехал в Дели в шесть утра, позавтракал, сделал то, что от него требовалось, и к вечеру уже был в Кулу. О! Новое сообщение. Ребята нашли дом в Непале на берегу озера.

Ашиш быстро перекусил и рассказал нам о том, как он ехал. Туман на дороге был таким густым, что ему пришлось выйти из машины и идти впереди, указывая водителю дорогу. После ужина Ашиш вновь отправился в Дели и вернулся с ответом на следующий день. Было видно, что он очень устал: его шатало, и глаза были красными. В этот раз они все же потерялись в тумане, и когда Ашиш обследовал местность, чтобы понять, куда их занесло, он наткнулся на русло высохшей реки. А при свете луны, показавшейся всего лишь на минутку, он увидел силуэты трех верблюдов.

Ашиш не мог спать в такси и уже второй день обходился без сна. Но было еще одно важное сообщение, которое нужно было немедленно передать. Ашиш был уже на грани. Пошатываясь, он вышел в холодную ночь. Вернулся он как раз тогда, когда мы с Нирупой садились в самолет на Дели. Ашиш отправился с нами. В экстремальных ситуациях он расцветал. Ошо рассказал нам, что однажды в Пуне Ашиш весь день и всю ночь мастерил для него кресло, а когда закончил, у него было мистическое переживание.

Ашиш, Нирупа и я прикоснулись к стопам Ошо, попрощались с ним и еще раз покинули Спан. Полиция сопровождала нас до самого самолета. В Дели в небольшом отеле мы встретились с остальными участниками нашей группы. Вивек, Деварадж и Рафия должны были лететь в Непал первыми, чтобы все разузнать и найти то самое место на берегу озера. Мы вылетели на следующий день и остановились в коммуне Покхара, примерно в ста километрах от Катманду.

Через несколько дней Хасье отказали в продлении визы, хотя до этого ей совершенно спокойно дали разрешение на пребывание в стране. В тот день ей позвонили из полиции и сопроводили ее в аэропорт под дулом пистолета.

26 декабря 1985 года в калькуттской газете «Телеграф» сообщалось: «Правительство запретило иностранным ученикам Ошо въезжать в страну». В статье говорилось, что решение было принято Аруном Неру, министром иностранных и внутренних дел. Более того, индийским посольствам и иностранным местным представительствам было запрещено выдавать визы и продлевать разрешение на пребывание в стране любому иностранцу, если «установлено, что он или она является последователем Ошо». Такому человеку не дадут даже туристическую визу. Чтобы оправдать свои действия, индийские власти объявили Ошо агентом ЦРУ!

Мы вместе с сильно уставшим Ашишем, Нирупой, Харидасом, Ашу и Муктой уже были готовы сесть в самолет и лететь в Непал, как вдруг один из служащих заметил, что в моих документах не хватает какой-то бумаги. Это значило, что я не могу выехать из страны! Я открыла ему страницу в паспорте, где было черным по белому написано: «Приказано немедленно покинуть Индию», и спросила, о чем он, черт побери, говорит. «Если вы будете препираться, я опоздаю на самолет», – раздраженно сказала я. Тогда он позвал наших ребят назад, переписал их имена, затем отпустил всех, кроме меня, и при этом позвал еще троих служащих. Когда те пришли, я быстро описала им все безумие сложившейся ситуации. У меня с собой была роза, которую я хотела возложить на непальскую землю в качестве символического дара этой стране. Я протянула цветок дотошному служащему, он взял, смущенно положил ее на стол и отпустил меня.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.