История матушки Шиптон, Рассказанная ею самой
История матушки Шиптон,
Рассказанная ею самой
Записанная находящейся в трансе Урсулой Джеймс, без какого-либо вмешательства или участия с ее стороны.
«Моя рука записывала слова, но шли они прямо от Матушки. Она направляла ручку, пока у меня не свело пальцы».
Довольно просто отвлечься, когда вы смотрите на макушку собственной головы – особенно если она горит. Вот когда ворон этого папского ублюдка Уолси меня сожрал. И вот я, такая тихая и мирная, смотрю, как загорается мое тело. Наблюдая за тем, как мои горящие волосы вспыхивают ореолом вокруг головы, я улыбнулась себе и посмотрела на остатки того, что еще совсем недавно было моим лицом. Чтобы разглядеть получше, я перегнулась через голову каменной горгульи, венчающей один из углов башни церкви Святого Михаила.
И в этот момент оно меня увидело. Я и не заметила, как оно подкралось. Меня унесло далеко от Йорка, далеко от брюха этого вонючего ворона и заперло посреди темной зловонной пещеры. Не могу даже описать, как я разозлилась. Словно мало мне было того, что я потратила столько сил на то, чтобы отделить свою душу от тела, и тем не менее взойти на костер, и убедительно двигаться в огне, пока тело горит.
Полагаю, я сама виновата. Нужно было сразу оттуда убираться, но мне стало немного любопытно. Вам тоже стало бы любопытно. На костер меня привело тщеславие. Если бы я продолжала предсказывать местные события и не стала бы упоминать о том, что его преосвященство кардинал Уолси никогда не побывает в Йорке, мне бы, скорее всего, удалось дожить до еще более глубокой старости.
Вообще же, это не было больно – стать духом, но я не сумела предвидеть, что окажусь заперта в известняковой пещере. Хороша же из меня провидица! И у меня появилась новая проблема: известняк в дерьме приклеил меня к полу пещеры, а сверху капало известью. Целая вечность в дерьме. Это не та участь, какой бы я себе пожелала. Нужно было быстро что-то предпринять, пока не сгнил мой дух. Как и все духи, он питался желаниями других. А уж мой-то – пуще прочих, потому что при жизни я была целительницей.
Так что я принялась осматриваться. Я хорошо знала эти места. Меня принесло обратно в Нерсборо – туда, где я родилась. Я видела пещеру и долину вокруг, и, хотя эта пещера оказалась замурована от людей и воняла, как выгребная яма самого дьявола, вокруг было очень красиво. Возле пещеры рос заповедный лес, который огибала река. Здесь будет достаточно безопасно для того, что мне было нужно, – для времени. Тихое, мирное место. Речка Нидд лениво несла свои воды поблизости, превращая скалу, в которой находилась моя пещера, практически в остров. И я приняла решение. Использую известняк и выращу свою статую. Здесь, посередине этой пещеры я создам из известняка копию своего тела – и этим призову к себе нужды людей. Это займет время. Но я умею ждать. Уродство научило меня терпению.
Некоторые из тех, кто писал мою историю, считают, что я родилась в этой пещере. Они отчасти правы. Урсула Сонтхил умерла, а легенда гласит, что Матушка Шиптон родилась в этом самом месте. Прошло время, и я сотворила в пещере статую, сидящую на известняковом троне и окруженную известковой водой. Теперь я обрела форму, которой могла призвать нуждающихся в свою пещеру. Эта форма стала тем, что притянет их желания.
Получив новое тело, мой дух стремился к свободе. Мне хотелось облететь Англию, побывать в чужой магической земле кельтов, впитывая в себя все, что увижу, услышу и узнаю в этих путешествиях. В мыслях я уже летала, и заключение в темной пещере сводило меня с ума. Но я знала: нужно ждать. Служители религии больше ничего не могли сделать мне, давно утратившей земное тело и освобожденной от человеческих нужд своего времени. Поэтому, как только мой дух полностью исцелился, я призвала элементалей, чтобы они открыли пещеру.
Скажу вам, это был хороший день. Свежий воздух Йоркшира вытеснил из пещеры всю вонь, и я вырастила у входа цветы, чтобы он выглядел привлекательнее. Весной я выпустила свой голос в первый полет. Это случилось в сумерки. Прекрасная Нарастающая Луна заливала своим светом реку и укромную тропу, ведущую во внешний мир. Было очень красиво – в тот момент время будто остановилось; я стояла рядом со своими цветами у входа в пещеру и знала: она скоро придет.
И она пришла, молодая девственница пришла ко мне. Ее страждущее сердце открыло ее сознание, и девушка услышала меня. Цветы привели ее к входу в пещеру, она зашла внутрь, а я последовала за ней.
«Я вижу, что у тебя на сердце, дитя, – сказала я. – Принеси мне подарок, и твое желание исполнится».
Ладно, будем откровенны: я немного утратила хватку. Если подумать, я провела в этой пещере около двухсот лет. Поэтому реакция девушки, внезапно услышавшей чужой голос – даже если он и прозвучал в ее собственной голове – и увидевшей в пещере женскую фигуру, закованную в известняк, была вполне естественной. Неудивительно, что она испугалась и в ужасе убежала.
В следующий раз я решилась выбраться наружу только через несколько месяцев. На этот раз это была не девственница, а чья-то мать, забредшая к моей пещере. Разумеется, это должна была оказаться мать. Познавшая боль рождения детей. Познавшая утрату. Поэтому я дала ей ребенка, которого она так жаждала. Две чистых души были вытащены из ее тела мертвыми и теперь корчились в неосвященной земле. В их матери не осталось любви к Церкви, и она была готова воззвать ко мне, прося исцеления. После встречи со мной она родила здорового ребенка, и вернулась, как и обещала, и повесила в моей пещере подарок – детскую погремушку.
А я взяла эту деревянную погремушку, привязанную теперь к чреву моей пещеры, и превратила ее в камень – капля за каплей. И когда погремушку целиком покрыл известняк, внутри меня отозвалось еле слышное эхо жизни. Выполненное желание той женщины превратилось в искру жизни, и я впитала ее через известняк. Мой план удался. С тех пор я принялась звать матерей, только матерей, каждую, кто готов был меня слушать. Их чрева знали, что такое вынашивать плод, и все они тяготились пустотой. Матери, боявшиеся смерти.
И другие – желавшие ее своим мужьям. Матери, чьи руки болели от ежедневной работы по дому. Матери, чьи мужья их предали. Ручеек превратился в поток, а поток нашел себе новое русло, и про меня узнавало все больше людей. Длинная дорога к моей пещере стал частью пути паломничества. Как бы это не понравилось Уолси! Моя пещера стала храмом для тех, для кого у Церкви не было места. Она предлагала им лишь страдания и кару. Я же давала свободу и исполнение желаемого. Моя каменная статуя не одевалась в голубые одежды. Для меня не зажигали свечей и не служили служб. Я занималась своим делом в темноте лишенной солнца пещеры.
Толпы вокруг Капающего колодца все росли, и одежда приходящих сюда людей изменилась. Теперь здесь собирались не только бедные и нуждающиеся. Вскоре у пещеры начали появляться разодетые женщины и даже иногда мужчины. О, хотя мода и изменилась, их желания ничуть не менялись. И все это время я ждала, собирая с каждого их подарка огонь желания. Они благодарили меня за рождение ребенка, за замужество, за появление в их жизни любви.
Но не думайте, что, выполняя их желания, я преследовала корыстные цели. Нет. Никогда. Существуют правила. Нарушь их – и снова окажешься в дерьме. Если вы попросите меня причинить кому-нибудь зло, я не смогу и не стану этого делать. Однако же я могу вернуть ему обратно зло, которое он причинил вам. Таким образом он получит урок. А если у вас есть терпение и вы готовы открыть мне свое сознание, я научу и вас. Если нет, наслаждайтесь своим времяпровождением в дерьме, потому что в нем и останетесь. Простите. Я слишком долгое время провела в известняке – это на мне сказывается. Все будет по-другому, когда меня освободят из этой пещеры.
Как я уже сказала, вокруг пещеры начали собираться целые толпы, и в моей скале поселился новый бог торгашества. Слингсби, владелец этого участка земли, сдал мою пещеру в аренду некоему смотрителю – как достопримечательность, а тот, в свою очередь, принялся собирать с каждого приходящего ко мне денежную мзду. Поначалу я рассердилась, но затем приняла случившееся. Он мужчина. Он меня не слышит, не видит. Для него эта пещера – всего лишь способ наживаться на легковерности женщин. Какая ирония! Он зарабатывал деньги, а я излечивала тех, кто приходил в мою пещеру. Его жадность хранила пещеру от тех, кто мог причинить ей вред, а я становилась все сильнее. Столько символических подарков, оставленных в извести. Она поглощала каждый, а я, с каждым даром света, оставленным в пещере, оживала все больше. Столько чужих желаний было вложено в эти вещи!
Я дождалась, пока не собрала достаточно света, чтобы снова зажечь огонь возрождения. Дождалась, пока мир не стал готов принять мое знание. И после этого отправилась на поиски женщины, которая понесла бы мой дух рядом со своим ребенком и родила бы мою душу, позволив ей покинуть темноту этой пещеры.
На самом деле она пришла ко мне сама. Так было правильно. С чужим языком, сильным разумом и телом, не зачинавшим детей уже семнадцать лет. Она родила сына и теперь жаждала дочери. Ее сознание не было опутано суевериями, типичными для жителей Англии. Она сказала мне прямо: «Дай мне дочь, и я дам тебе жизнь». Я была готова покинуть пещеру. Готова снова стать молодой, стать дочерью-тенью, которую она никогда не увидит, и некоторое время слушать, как другая будет звать ее «мама», пока не вырасту вместе с ней, с дочерью, которую родит эта просительница. На этот раз, помимо знания, у меня будет и красота – от нее. Это будет интересная жизнь. Ее дочь разделит со мной свою жизнь, а я поделюсь знанием – и силой, если она окажется достаточно сильной для того, чтобы ее принять.
Но, вероятно, будет лучше, если я расскажу вам свою историю с начала, а не с конца – или, вернее сказать, не с середины. В пещере у меня было полно времени на воспоминания и раздумья. Все эти годы в одиночестве. Приятно будет для разнообразия рассказать свою историю вместо того, чтобы слушать чужие. Думаю, вы у меня в долгу – за знание, которое я передала вам, не требуя ничего взамен. Так что устраивайтесь поудобнее, мои дочери и те сыновья, кто имеет в себе достаточно от своих матерей, чтобы меня видеть и слышать. Слушайте внимательно, потому что в моей истории заключается урок для всех нас. Если вы его выучите, начнете творить магию. Настоящую магию. Не мужскую чепуху, а истинную магию земли. Даже сейчас. Даже в вашем мире шума и ярких огней, технологий и путешествий. О да, я знаю о вашем мире. Вы и вправду думали, что в нем все изменилось к лучшему? Слушайте мой голос и решайте сами.
Моя история началась еще до того, как я родилась. Меня презирали все, потому что мать родила меня без мужа. Ее звали Агата, и она была бедной девственницей-сироткой, обманутой нежными и сладкими речами священника. О да, дорогой читатель. У моего отца не было дьявольских рогов и хвоста, как рассказывают местные легенды, но тем не менее он был настоящим дьяволом. Он наблюдал за Агатой, которая росла, словно ягодка на кусте, дикая и вкусная, а когда решил, что она созрела, сорвал. Ей было пятнадцать лет, и она собиралась замуж. Он лишил ее этого шанса. Священник соблазнил ее сладкими латинскими речами, очаровал волшебными заклинаниями, и она сама раздвинула перед ним ноги.
Она не боялась за свою душу, не опасалась, что священник посеет свое семя в ее чреве. Каждое воскресное утро он, с высоты кафедры, заверял свою паству, что для зачатия ребенка мужчина и женщина должны обвенчаться перед лицом Господа. А это значило, что с Агатой все будет в порядке. Она доверилась священнику, а когда понесла, он отошел в сторону и позволил толпе женщин затолкать ее в магистрат. Там ее собирались наказать за проституцию, однако моя мать не собиралась сдаваться так просто.
Агата встала перед своими обвинителями, крепкая и цветущая в своей беременности, и процитировала судье Священное Писание: «Пусть тот, кто сам без греха, первым бросит в меня камень». В наступившей тишине она указала на жену Тома Мартина, стоящую в загнавшей ее сюда толпе. Следуя за указующим перстом, глаза всех присутствующих посмотрели на эту женщину, а та покраснела и попыталась спрятаться за спинами других. После чего Агата подошла к возвышавшемуся в своем кресле судье и посмотрела ему прямо в глаза: «В ее чреве – твой ребенок». Жена Тома Мартина закричала и выбежала из зала.
Судья отругал рассерженных женщин: «Здесь нет никаких гражданских нарушений. Убирайтесь с глаз моих». Все это время священник молча стоял в темном углу, трусливо прячась за своим благочестием.
У Агаты не было никаких сверхъестественных способностей, хотя люди иногда и называли ее ведьмой. На самом деле она больше слушала, чем говорила, а люди частенько не замечали ее, потому что Агата была бедной. О положении жены Тома Мартина она слышала от других женщин. Агата запомнила эту сплетню и использовала ее для своего блага. В тот день это ее спасло, и она отгородилась от своей деревни и ядовитых женских языков.
С тех пор жители деревни оставили Агату в покое, потому что боялись ее бесстрашия. Она ночевала в амбаре на ферме в пяти километрах от деревни. Этого оказалось достаточно, чтобы деревенские не нарушали ее уединения. Хозяин фермы и его жена знали про Агату и радовались ее присутствию: в благодарность за предоставленный кров она помогала их овцам ягниться, и, зная это, хозяева спали спокойнее.
Но затем поползли неясные слухи. Тем более что жена Тома Мартина родила больного ребенка. Она рассказывала всем подряд, что в тот день Агата прокляла ее чрево. Люди верили, потому что им хотелось в это поверить и потому что в то лето в деревне не происходило ничего интересного. Кумушки пересказывали друг другу истории о том, как Агату видели в полях, где она встречалась с дьяволом. Они видели его хвост. Агата продала свою душу и будет за это наказана. Они видели ребенка, которого она родила. Ребенка, плюющегося и кусающегося с момента своего появления на свет. Ребенка-демона.
В конце концов в амбаре появился Том Мартин. Он предложил заплатить Агате за то, чтобы она сняла проклятие. Том любил свою жену, и ему было все равно, кто отец ее ребенка. Агата сжалилась над кротким парнем. Она пыталась объяснить, что не может исправить то, чего вообще не делала, однако он ее не слушал – не слышал. Поэтому она сделала единственное, что могла, чтобы снять камень с души несчастного обманутого мужа: пробормотала что-то себе под нос и сказала, то проклятие снято. Том заплакал и попытался сунуть Агате в руку деньги, но она их не взяла. Ребенок выздоровел. Она не имела к этому никакого отношения, но ее в любом случае посчитали бы ведьмой.
Если бы ребенок умер, Агату назвали бы могущественной колдуньей, проклявшей его мать. Если бы выжил – могущественной колдуньей, снявшей проклятие. Агата, хоть и была молодой, оказалась неглупой, и, понимая, как мыслят люди, сообразила, что наше с ней выживание зависит от людских суеверий. Она хорошо меня выучила.
Она родила меня в том амбаре, не прибегая ни к чьей помощи. Этот поступок дал деревенским женщинам пищу для новых домыслов. Никто не видел, как я родилась, поэтому они выдумали, что сам дьявол принес меня из ада и положил в объятия моей матери. Они рассказывали друг другу и о моем уродстве. Что у меня было безобразное лицо, нос крючком и полный набор зубов с самого рождения – истинный признак дьявольского отродья. Я и вправду не была красавицей. Обычный ребенок, но люди видели меня уродливой и опасной и в своем страхе сделали еще безобразнее.
В конце концов для моей защиты не понадобились выдумки Агаты: деревенские кумушки сами напридумывали все необходимое. Еще до того как я научилась ходить, у меня появилась репутация. Во мне видели ведьму, во мне слышали ведьму – дьявольское отродье, ребенок падшей женщины, а следовательно – неприкасаемый.
Они рассказывали, как я вылетаю из трубы и в своей злости переворачиваю женщин с ног на голову. Нам с Агатой эти сказки были только на руку. Когда я начала ходить, хозяева фермы переселили нас в отдельную хижину, где я и росла, набираясь силы и знаний. Наблюдая за тем, как мой отец читает книги, я научилась читать, но понимала, что об этом нужно молчать. Потому что люди увидят в этом только подтверждение моим сверхъестественным способностям, хотя на самом деле читать меня научил отец – впрочем, не зная об этом. Я оказалась хорошей ученицей, во мне была жажда знаний.
Моя мать на него не обижалась, и отец частенько навещал нас и играл со мной. Он играл и с матерью, пока его не перевели в другой приход. Мать никогда не узнала, куда именно он уехал, и не собиралась идти в церковь, чтобы это выяснить: да и пойди она туда, ей все равно бы ничего не сказали. В те времена такие были порядки.
Первые двенадцать лет моя жизнь была легкой. Я научилась читать, сидя у ног своего отца. Я позволяла фигуркам на страницах говорить со мной на латыни, и по-английски, и магическими формами древнееврейских слов и символов из самой маленькой книги, которую он постоянно носил с собой. Отец поселил в моей голове огонь и серу, мне снилась горящая колесница, увиденная Иезекиилем, и я боялась услышать голоса из кустов.
Он перестал мне читать, когда мне стукнуло девять. Так мое изучение книг закончилось. Я же была женщиной – для чего мне книжные знания? Это было против природы, против веры. Но моя жажда магии слов не ушла, и книги так и остались в моем понимании сущностью всего магического.
Дома же я училась готовить, шить и принимать у овец ягнят. Я училась, какие травы заваривать для еды, а какие растирать для лечения. Я училась узнавать в звездном небе фигуры и знала их по именам. Агата не умела читать слова, но она научила меня читать множество других вещей. Практические умения. Настоящее знание. Тогда я была способной ученицей, жаждала учиться. Лучше всего мать научила меня исчезать – полностью.
Как находиться в толпе людей, но чтобы тебя никто не видел. Она научила меня молчать. Это оказалось сложнее всего. У меня был голос, и мне хотелось им пользоваться. Я хотела задавать вопросы и быть в толпе. Мать научила меня, что всего этого не будет. Я была ребенком без отца, дьявольским отродьем. Неприкасаемой. Я увидела ненависть в глазах других детей и вскоре перестала с ними играть. Почему они меня так ненавидели? Они ведь даже меня не знали. Мать учила меня хорошо, и я ее слушала.
«Люди боятся заключенной в тебе силы, – говорила она. – Они знают, что закованы в цепи – своими семьями и Церковью, прикованы к полям, которые вспахивают, и к тем, на кого работают. А мы с тобой, дорогое мое дитя, свободны. В нашей нищете и отверженности не имеем никого, кто мог бы связать нас своими правилами, и поэтому люди боятся. Больше всех нас боятся мужчины. Они боятся, что однажды женщины посмотрят на нас, убегут в поля и отдадутся наслаждению. Они боятся нашей силы, поэтому пытаются отрицать нас и будут стараться уничтожить».
Мама знала лучше. Каждый вечер она, темный силуэт на фоне горящего в очаге огня, разговаривала со мной, и я молча вслушивалась в ее слова. Оборотень, учащий меня, как стать наблюдающим в лесу, слушающим в поле, тенью в городах и деревнях. Мама учила меня, уже будучи на грани помешательства, и, прежде чем она окончательно сошла с ума, я успела вытащить из нее эти знания. Я не обладала красивой внешностью, чтобы очаровывать, однако мать научила меня плести заклинания из слов и скрываться за ними.
К двенадцати годам я уже умела заглядывать в сердца мужчин и женщин и видеть их желания. Это их желания помогали мне выживать. Их желания одевали меня, кормили меня, давали мне крышу над головой.
Через год после того как мой отец нас бросил, моя мать сошла с ума от одиночества и начала разговаривать с камнями в поле. Мужчины приходили к ней, предлагая еду за ее тело, но у нее не хватало смелости себя продать. В полях она потеряла рассудок и затем покинула меня. Мне тогда было тринадцать, и я могла о себе позаботиться. Хозяин фермы и его жена приняли бы меня в свой дом, но деревенские женщины угрожали им расправой. Я оставила ферму, оставила деревню, но взяла с собой свою репутацию.
В следующий же базарный день, когда фермер Адам поехал продавать овец, я отправилась с ним. Я никогда раньше не ездила на телеге, и от скорости у меня закружилась голова.
Хозяева фермы были хорошими людьми. Я сделала для них куклу из кукурузного початка и оставила ее в амбаре, где появилась на свет. Я заверила их, что кукла будет охранять овец. Так и случилось. Как только в деревне узнали про куклу, никто не осмеливался красть этих овец. Я как следует их защитила.
И все же мне было грустно покидать ферму. Животные хорошо тебя понимают. И не судят. Однако у меня не было выбора: теперь, когда моя мать умерла, мне было опасно там оставаться. Об этом позаботилась жена Тома Мартина. В деревне уже решили, что я, как дочь Агаты, сильная ведьма, и слава обо мне в тот день бежала впереди нашей телеги.
Когда я с нее спустилась, фермер сунул мне в руку несколько монет. «Это от Тома Мартина», – сказал он, расставаясь со мной на Йоркском базаре. Я смотрела вслед телеге, пока она не исчезла в толпе и я не осталась совершенно одна. Меня ничуть не смущало мое одиночество. Урсула Сонтхил, свободная и непросватанная девушка, четыре базарных дня наслаждалась своим девичеством и свободой. Я знала, что это не продлится долго, и что мое девичество – товар, и что мне нужно купить дом. Необходимо было быстро найти себе мужа, который дал бы мне имя и кров. Для меня не будет спокойного места в Йорке или где-либо еще, пока я не надену платок замужней женщины.
Но до того момента, целых четыре базарных дня, я свободно гуляла по Йорку. Это было место полное множества незнакомых звуков и зрелищ, а также доверчивых чужаков, готовых подставить свои карманы мошенникам или ярмарочным артистам.
И в середине всего этого находилось совершенно удивительное зрелище. Строящийся кафедральный собор вырос передо мной, как огромная желтая гора, и я с разинутым ртом застыла в его тени. Я обошла его со всех сторон, рассматривая толпу ползающих по нему людей – словно муравьи в муравейнике. Хрупкие существа на деревянных лесах, подъемные блоки, подтягивающие камни высоко в небо над Йорком.
Я рассматривала мужчин, пока – довольно быстро – не нашла то, что искала. Сильные руки и широкая спина, докрасна обожженная горячим летним солнцем. И еще у него был отличный зад. Только лицо все еще оставалось от меня скрытым. Я продолжала стоять совершенно неподвижно, выжидая, призывая его своей неподвижностью повернуться и посмотреть вниз, на меня.
Он так и сделал. И, посмотрев вниз, увидел самую лучшую мою черту. Прекрасный вид на мою грудь заставил его выпустить доску, которую он нес, и она понеслась вниз, прямо на меня. Я не дрогнула, не отступила ни на шаг. И не отвела взгляда. Доска упала в нескольких сантиметрах от меня, подняв столб пыли. Я все еще не шевелилась, и, когда осела желтая пыль, он уже стоял напротив меня. С облегчением убедившись, что я не пострадала, он заключил меня в объятия. Еще бы. Он не заметил моего безобразия. Он видел молодую девушку с круглыми грудками и пристальным взглядом. Он видел отличное времяпровождение в постели и кого-то, кто будет готовить и шить. И я все это делала – по собственному желанию. Я перепрыгнула через метлу и приняла его имя, потому что он, хотя и работал на строительстве собора, не любил Церковь и ее правила.
Так я сделалась Матушкой Шиптон. Женой плотника. Уважаемой женщиной. Он не остался со мной надолго, но я не злилась и не упрекала его. По правде говоря, я не нуждалась в мужчине или в детях. Мне предстояло быть Матушкой только по имени. И меня это отлично устраивало. У меня было слишком много дел, чтобы тратить время на эти глупости. Кроме того, с этого времени я и так буду «Матушкой» для всех и каждого. Так что я взяла на вооружение все, чему научила меня Агата, и изучала небо.
Я раскрыла первую тайну: чтобы дать надежду тем, кто меня ищет, необходимо использовать небо. Я делала бальзамы и настойки и давала прорицания всем, кто за это платил. Будучи невидимой, я каждый день бродила по улицам Йорка, прислушиваясь к тому, что говорят люди. У меня прекрасно выходило. Не прося ни пенни, я всегда получала гораздо больше натурой: кусок говядины, отрез ткани. Я продавала удачу и стала толстой и гладкой. Я читала не звезды, а людей, которые приходили ко мне со своими нуждами. Я видела их истории в небесах и подносила зеркало к событиям на земле. Я творила магию глазами окружающих меня горожан.
Когда я жила с Тоби, в Йорке было поистине магическое время. Город наводняли чужестранные купцы и наполняли экзотические ароматы. Строительство собора подходило к концу, народ тянулся в Йорк, все связи сходились воедино. Меня осаждали девушки, желающие узнать инициалы своих будущих мужей, и домохозяйки, нуждающиеся в настойках, которые предотвратили бы измены их мужей. Собор вырастал прямо на наших глазах. Это было больше чем просто строение из камня. Его питала и поддерживала древняя магия.
Энергетические линии вытягивались со своих мест под землей, поднимались по стенам, сгибались, превращаясь в опорные конструкции для сводчатых потолков. Внутри даже воздух звенел от концентрации древней магии. Это была магия из книги, которая была древнее самого христианства, книги, добавленной священниками к своей религии. Я это знала. Я видела эту книгу и осознала ее силу. Я читала о том, как церковь и прочие заключали магию в своих стенах и числах.
Но как же я, скромная домохозяйка, столкнулась с этим знанием? Я спасла его от Церкви. Оно позвало меня, чтобы я его освободила. Когда внутренняя отделка собора была закончена, они наняли местных женщин, чтобы те вымели горы желтой пыли. Я бродила среди них, приветствуя знакомых и наблюдая за незнакомыми. К тому времени моя репутация уже устоялась, и никто не препятствовал моему хождению вокруг. Вот тогда я и заметила книгу. Скорее услышала, чем увидела глазами.
Книга позвала меня – и меня притянула эта песня сирены. Я сразу ее узнала. Она лежала в куче других, разложенных стопками и готовых к выносу слугами священников. Я знала, что смотрю на гримуар. Знала, потому что мой отец показывал мне такой. Намного меньше, чем этот, но благодаря своему отцу я умела их определять и читать.
Может быть, легенда была правдой; может быть, мой отец был не человеком, а демоном в человеческом обличье.
Меня позвал на помощь Авалонский гримуар, чья сила была раздавлена громоздящимися вокруг Священными Писаниями. Я пошла на звук его песни и оказалась в глубине собора. Толстый священник начал гнать меня прочь, и тогда я повернулась к своим товаркам и зловеще улыбнулась. Они отвернулись и принялись усиленно выметать пыль по направлению к выходу из собора. Поднятые ими тучи пыли навели меня на мысль.
В тот день я спокойно ушла и вернулась рано утром. Собор еще не заперли, и я знала, что это – мой единственный шанс. Я скользнула внутрь до заутрени и разожгла в южной части здания огонь. Маленький, не способный причинить большого вреда, но такой, что непременно привлечет к себе внимание всех пришедших сюда для утренних молитв. Я выдернула книгу из ее тюрьмы, спрятала под плащ и унесла домой. Дым и пыль скрыли меня от любопытных глаз, и мне удалось затеряться в толпе любопытных, сбежавшихся на пожар. Я ушла, когда они начали расходиться. Мое лицо было абсолютно спокойным. Меня никто не преследовал.
Войдя в дом, я заперла двери на замок и, не снимая плаща, положила свою добычу на кровать – как вы положили бы ребенка, с тем же чувством любви и восхищения, которое я замечала в только что родивших матерях. Даже сейчас я хорошо помню ощущение, с каким прикасалась к простой обложке из толстой овечьей кожи, проводила пальцами по скрытым под ней символам и рисункам. Я чувствовала, как под кончиками моих пальцев появляются запретные фигуры, заставляющие мое сердце колотиться от страха. Я открыла книгу. Плотный пергамент был пуст. Я спрятала книгу под досками пола комнаты, которую делила с Тоби, и вернулась на улицу, присоединившись к остаткам толпы.
Незадолго до этого я свела знакомство с уличным мавром. Он предсказывал погоду и, по его собственным словам, шпионил для испанской короны. В своих бесконечных странствиях он много времени провел с пилигримами и прекрасно умел дать толпе то, что она хочет. Выпив лишку, мавр однажды рассказал, как писал своим хозяевам послания, которые исчезали сразу после записи. Он возил эти пустые листы через всю Европу, и начертанные на них слова можно было прочитать с помощью уксуса и дубового галла. У меня не сразу получилось подобрать нужные пропорции, однако я не собиралась спрашивать мавра о рецепте. Я ценила свою жизнь, и тайны гримуара взывали ко мне из-под своего покрова из овечьей кожи. Я сварила галл из самых могучих и высоких дубов и смешала его с лучшим винным уксусом. Осторожно промокая страницы, я вернула слова к жизни.
Мне больше не понадобился собор, а я не понадобилась ему. Никто не хватился пропавшей книги, и я сделала ее своей. Я буду о ней заботиться, и понимать ее, и питать. Она стала мне как ребенок. Тоби давно уже грел свою задницу под боком другой женщины, и она собиралась родить ему сына. Я на него не злилась и, когда пришло время, помогла при родах его сына Сэма. Мне нужно было завести как можно больше друзей, и теперь, став Матушкой, я могла совершенно безбоязненно жить одна. Ни один мужчина меня не беспокоил, я вовремя платила за аренду и мирно уживалась с соседями. Они приходили ко мне, когда им было что-нибудь нужно, и я никогда не отказывала. С помощью гримуара я стала более искусной и умелой. Я хорошо усвоила его содержание, и мои знания стали обширнее.
Книга научила меня понимать небо, а также спасать и забирать жизни. Кое-что в ней было написано задом наперед, но я уже знала эти символы. Многие страницы хранили записи, сделанные разными людьми. Мне потребовалось время, но я научилась читать эту книгу именно так, как следовало. Она совершила путешествие через многие века и земли, из Египта в Самарию, а затем – в Европу и домой, в Авалон, меняясь по дороге. Я поняла, что этот гримуар состоял из нескольких книг, продолжающих одна другую, и, когда автор умирал, он передавал его своему преемнику, специально обученному его читать. Время от времени книга полностью переписывалась заново, а предыдущая уничтожалась.
Это был живой текст. Я узнала, как по дороге Церковь забрала часть магии и, страшась ее силы, вывернула ее для своих темных целей. Я узнала, как содержание этой книги губило целые цивилизации. И виновниками всегда были мужчины. До меня этой книгой владели мужчины, хотя большинство из них в конце концов поняли, что это книга ими владеет. Я не была мужчиной. Я не искала силы для себя. Магия этой книги открылась мне, и я даже не совсем поняла как. Книга хотела, чтобы я ее прочитала. Она стала моим любовником, моим другом, моей едой и питьем. Мои знания становились все глубже, и я понимала это, замечая страх в глазах прохожих на улицах. Я не могла прочесть книгу целиком и не пыталась. Она дала мне столько, сколько я смогла принять, и я защитила ее своей благодарностью, выполнив обещание передать ее дальше – тому, кто будет понимать ее силу.
Я держала дистанцию между собой и другими. Я была дружелюбна с каждым, но никому не становилась другом. Я хранила их тайны, но не раскрывала своих. Мне нужно было их уважение, а не любовь. Я была одинока, но другого выбора не было. Рожденная Агатой и невежеством, я создала и хранила свой образ задолго до того, как попала в пещеру. Сначала я читала гримуар, используя свое знание неба. Моим первым уроком стало принять себя такой, какая я есть.
Козерог – кардинальный земной знак – научил меня должным образом изучать основы, прежде чем пытаться творить магию, с которой я знакомилась. Я узнала, что все кардинальные знаки инициируют изменение, однако защита Козерога требует, чтобы перед началом собственно путешествия путник обеспечил себе безопасность и неуязвимость. В моем случае это означало принять себя и свои недостатки – и тогда путешествие будет правильным и безупречным.
Затем я узнала о необходимости чувства дома. Домом управляет Дева, а ее элемент – земля. Я восстановила свой домашний очаг и провозгласила себя Матушкой Шиптон. Я понимала желание других видеть меня хранительницей собственного очага – в этом случае я не представляла бы угрозы для них или их родных. Людям нужно было знать, где меня найти и чего от меня ожидать.
Следующий урок пришел от Водолея, и я поняла силу изменчивости в постоянстве. Как важно умение определять границы своего мира. Я научилась понимать, когда следует поддаться, когда – двинуться вперед, а когда – остановиться. В гибкости и неустойчивости заключена огромная сила.
Следующим знаком был Телец. Он пробудил во мне чувственность и напомнил, что, будучи Матушкой, я в первую очередь женщина. Телец помог мне восстановить себя, оглянуться и понять, насколько длинен уже проделанный мной путь и от чего я хотела бы отказаться, чтобы беспрепятственно продолжать путешествие. Я научилась не бояться прошлого, а принимать его как часть моего путешествия. Я позволила скончаться Урсуле и породила Матушку Шиптон.
Затем меня повел Стрелец. Изменчивый и энергичный, его огонь прожег дыру в моей реальности. Я научилась любить себя, любить окружающих меня людей и понимать тех, кто боится такой любви. Я вышла за пределы области восприятия своих пяти органов чувств.
После этого притянули Рыбы. Они научили меня мечтать, показали мир, лежащий за пределами моего физического тела. Я выучилась летать по воздуху с той же легкостью, с какой рыба передвигается в воде. Я узнала силу снов и приобрела умение перемещаться из материального в мистическое. Я узнала о пространстве между реальностями и о том, как через них проходить.
Я поняла силу Льва и его исцеления. Я узнала, что исцеление – источник силы, как для дающего, так и для получающего. Исцелению требуется инициативность, и оно дает полномочия. Я стала целительницей и по пути исцелила себя. Теперь те, кто желал мне зла, вместо этого причиняли вред себе. Я посылала в их сторону любовь, и их калечило стыдом.
Последний урок я получила от Рака – защитника, научившего меня создавать вокруг себя защитную оболочку и осознать силу, которую она мне придавала.
У неба было еще много уроков, но все не для меня. Авалонский гримуар можно читать множеством разных способов, и я изучала его всю свою жизнь. Эта книга научила меня использовать пять органов чувств для создания шестого – и точно так же существовало пять способов читать Гримуар. Я пополнила его страницы и добавила мудрости для тех, кто пришел за мной следом. Я ждала, когда появится следующий владелец этой книги. Мне было грустно при мысли о том, что это будет мужчина, однако к тому времени я выучилась достаточно, для того чтобы понимать: время женщин еще не пришло. Я узнала, что магия – дар доступный каждому и не может находиться под контролем одного-единственного человека. Магией необходимо делиться.
Я взяла, что мне нужно, от неба и притянула Луну, чтобы создать на земле свое небо. С помощью этой книги я сделала себя реальной. Слова научили меня, как жить дальше, как после смерти стать такой, какой я никогда не могла бы стать при жизни. Я продолжаю жить в чужом воображении и мечтах, в деяниях, на которые вдохновляю других.
Магия анимы встроена в уровни миров. Это та их часть, которую нужно разбудить, дать ей место и время, массу и энергию, чтобы она сделала вашу жизнь поистине, безумно, глубоко магической. И чтобы это случилось, каждому необходимо отыскать свой собственный уровень. Существует гораздо больше уровней внутри и больше ведущих к Источнику дорог, чем воспринимают ваши органы чувств.
Знайте: вы вложили свою собственную магию в написанные на этих страницах слова. Вы побудили свои собственные силы – в рамках вашего понимания мира. Истинная магия дает вам только понимание – чтобы вы могли с уверенностью применять свое знание. В объятиях анимы вам ничего не угрожает. Вы научитесь доверять и понимать эту сторону себя, потому что в этих пяти уровнях заключается идеальность. Пять – число идеального человека, символ Вселенной и божественной воли.
Когда использовали давно отмененный закон и сожгли меня на костре, я с легкостью применила магию, чтобы высвободить свой дух. Книга ясно выражалась на этот счет. Однако я должна была понимать, что у Уолси была своя магия. Иначе как бы мог этот сын подлого мясника подняться так высоко? Ладно, не важно, все равно разрушение моего тела меня не убило.
Когда огонь потух, Тоби и его сын попытались забрать мое тело. Палач не хотел об этом слышать – не знаю, из-за жадности или от страха. В те времена кости ведьмы кое-чего стоили. Их варили, чтобы излечиться от лихорадки, или просто закапывали у порога, чтобы отпугнуть от дома зло. Выполняя приказ своих хозяев, палач зарыл их ночью на обочине главной дороги – чтобы мой дух не имел возможности бродить где попало, а люди не украли бы мои останки. Тоби выследил его, и на следующий день я отправилась в свое последнее путешествие – в телеге, направляющейся в Сомерсет.
Тоби смотрел, как его сын хоронит меня еще раз, после чего поставил на могиле римскую плиту, посвященную какому-то умершему ребенку. Теперь никто не потревожит мои кости. Мне нравился Тоби, очень нравился. Он дал мне все, что было нужно, и не приносил хлопот. У него был сын, который о нем позаботится. Тоби выполнил свой последний долг по отношению ко мне, и я поблагодарила его за это от всего сердца.
Мои кости не будут растаскивать на талисманы или выставлять на посмешище. Я не стану блуждающим призраком. Мой дух мог найти исцеление и обрел его в той пещере, и я выучила свой урок. А книга? Я оставила ее Сэму, наказав, когда придет время, передать Гримуар молодому алхимику при дворе новой королевы. Он ждал двадцать лет, а потом совершил самое длинное в своей жизни путешествие – в Мортлейк, где оставил книгу на пороге дома Джона Ди, чтобы тот нашел ее, когда проснется.
Джон понял силу этого Гримуара, и историю этой книги все еще рассказывают масоны, розенкрейцеры и искатели света. Это не книга тени, а книга света и тени, и может быть как следует понята только тем, кто ищет силу не для своей корысти, а для совершения блага для других. Гримуар многим мужчинам обжег руки. Возможно – просто возможно, – именно в ваше время откроется его истинная сила.
В ваше время заканчивается календарь майя, ваше время наполнено землетрясениями и извержениями вулканов, наводнениями и засухами. Вы прислушиваетесь к земле? Она кричит. Мы все – ее создания и выживем, только если будем о ней заботиться. Эта книга – больше, чем просто слова: это мысли и поступки, и вы уже окунулись в заключенное в ней знание. Оно вокруг вас, в зданиях и технологиях, в Интернете и волоконно-оптических кабелях, передающих это сообщение. Вы – часть этой книги, а эта книга – часть вас.
Но довольно. Приближается мое время уйти, и я устала. Я хочу, чтобы вы научились очень многому, получили знание, вне зависимости от того, хотите вы или нет. Теперь я понимаю, что ошиблась в своих предсказаниях – тех немногих, что действительно были сделаны мной. Я пыталась предупредить людей об опасности потери осознания того, что такое быть людьми. Я говорила в надежде, что мужчины Солнца услышат меня и изменятся. Однако так не случилось.
В глубине души я всегда об этом знала, но чувствовала, что не могу молчать. С тех пор, за эти долгие годы, многие украли мое имя и голос, поместили мое лицо на куски мыла, чтобы продавать его трудолюбивым женщинам, превратили меня в куклу-марионетку для развлечения детей. Мне это совершенно безразлично. У меня появился шанс на вторую жизнь, я снова обрела голос, но в этот раз я использовала его, чтобы обратиться к женщинам Луны и мужчинам, которые способны понять ее силу и связь. Я обращаюсь к вам сейчас: соединитесь с силой Сестры Луны и мощью Матери Земли и растите вместе.
Мы сильны вместе и слабы, когда отделяемся друг от друга. Не позволяйте мужчинам Солнца и их любви к блестящему золоту и власти ослеплять вас, скрывая от вас, чего вы на самом деле достойны. Вы сделаны из серебра и обладаете магической силой, она не ниже, а выше золота. Она течет сквозь вас и сверкает, когда вы соединяетесь с другими людьми Луны. Вы хотите быть лунным и в мире с собой и с окружающим миром или же стать поклонником Солнца, обратившим к нему лицо, чтобы быть уничтоженным его безжалостными лучами? Танцуйте в свете Луны и найдите в ее объятиях любовь к себе и тем, кто вас окружает. Откройте глаза к свету во тьме и возрадуйтесь. Мои прорицания для вас – персонально, лично.
Я, Чародейка, призываю элементы внутри вас объединиться и проявить себя.
Ты прочитал эти слова силы, но что принес ты на празднество? Ведь в этих словах, мой читатель, спрятаны другие – гордые своим глубоким смыслом. И я вопрошаю тебя: на какую ступень лестницы Иакова ты поднялся? С нижней ступени действительности ты читаешь эти слова как истину; уже на следующей твоя способность видеть увеличивается; и чем выше ты осмелишься подняться, тем больше сможешь увидеть. С каждой новой ступенью этой лестницы приходит мудрость и страх. И в самом конце моего рассказа я спрошу тебя: как высоко ты поднимешься?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.