11. Настоящие горы
11. Настоящие горы
Путевки нам купил отец. В МО СССР было много хороших мест отдыха. То место, куда мы попали, мне кажется, было одним из лучших. Отдых был разделен на три равные части, по неделе каждая. Первая неделя проходила на турбазе «Красная поляна», где, кстати, тогда уже была дача министра обороны, а сейчас там дачи… не буду говорить чьи, а то еще привлекут. Вторая неделя проходила (в буквальном смысле) в горном походе к побережью. И последняя неделя – на море, в пансионате «Кудепста». Прекрасно! Я до сих пор не понимаю, как можно целый месяц просидеть или пролежать на пляже, на одном месте, и еще считать это отдыхом.
В Адлерском аэропорту нас ждал ПАЗик, небольшой автобус с водителем греком. Сейчас в Красную Поляну идет неплохая дорога, но тогда… многие после этой дороги восстанавливали здоровье до самого отъезда. В тот раз я впервые летел самолетом и уже схватил дозу адреналина. По дороге к турбазе добавка оказалась больше на порядок. Я сидел в автобусе сзади справа и, когда мы выехали на серпантин, ощущение было такое, что я лечу над пропастью, казалось, вот-вот и мы туда свалимся, особенно, когда появлялись встречные машины, с которыми, вроде бы разъехаться было невозможно. Общее плохое настроение усугубил валявшийся внизу вверх колесами сгоревший грузовик.
Острая красота гор, перемешавшись с мерзким страхом, создавала гремучую смесь восприятия действительности, терпеть которую долго не было никакой возможности. Наш грек и другие, встречные, местные водители, казалось, ехали недопустимо быстро, но дорога не кончалась, эта мука тянулась и тянулась. Мы ехали часа полтора, которые показались вечностью.
Выходили из автобуса, особенно женщины, винтом. Но отошли быстро. От гремучей смеси осталась только красота. Сейчас эта турбаза некоторым показалась бы совковой и некомильфотной, но тогда у нас было впечатление, что мы попали в рай. Уютные номера, с балконами, под которыми изредка проплывали облака, хорошая столовая, крытый бассейн и главное… бесподобно красивые горы.
Вновь прибывших, в том числе и нас, сразу зачислили в походную группу, чтобы привыкали друг к другу. Группа вместе ходила в столовую, проходила какие-то инструктажи и прочие мероприятия, имела своё время в бассейне. Из группы я запомнил двух курсантов и двух толстушек, за которыми они ухлестывали в чисто армейском стиле, одного приятного полковника, противного майора, спасшего потом в горах мне жизнь. Была у нас рыхлая и добрая девушка Ольга, еще генеральская дочка с матерью, которые ходили только вдвоем с высоко поднятыми носами и в стороне от остальных, недостойных по своему положению столь высоких особ. Была у нас группа немцев, офицеров дружественной армии ГДР с женами.
Особое место в группе занял один капитан первого ранга. Он приехал на Жигулях из своего Североморска, что по тем временам мне уже казалось подвигом. Это был настоящий флотский капраз, боевой мужик, но был у него один недостаток – зеркальная болезнь. Большой живот сам по себе уже доставляет неудобства, но есть и дополнительные, одно из которых – невозможность увидеть свои половые органы без помощи зеркала, поэтому такую ситуацию некоторые называют зеркальной болезнью.
Перед самым походом вся группа плавала в бассейне. Капраз опоздал и решил появиться с шиком. У них на флоте шиком считалось встать на руках у края бассейна и войти в воду кувырком из этого положения. Он прошелся через всё помещение на самое заметное место, сделал стойку на руках и достаточно элегантно вошел в воду. Всё было бы действительно шикарно, если бы капраз не забыл надеть плавки. Ему самому из-за живота ничего не было видно, да и остальным видно было только сзади, но когда он встал на руки, и живот вместе со всем остальным свесился вниз… это было зрелище! Капраз всё понял, войдя в воду. Он быстро выскочил из воды и скрылся в раздевалке. Больше мы его не видели – пока мы заканчивали моцион, одевались и выходили из бассейна, он собрался, сел в свою машину и уехал.
В Красной Поляне я впервые понял вкус вина. На турбазе не было сухого закона, но купить водки было негде. Не помню, кто у нас оказался специалистом по домашним винам, но в первый же день мы подались в поселок, имея при себе желтый от осадка графин из номера. Красная Поляна тогда была совсем не похожа на нынешний «Беверли-хилз». Это был очень скромный поселок с примкнувшей к нему чуть ли не палаточной профсоюзной турбазой. В центре поселка была немощеная площадка с маленьким базарчиком в виде небольших деревянных прилавков с тесовой крышей. За пустыми прилавками сидели неприветливые южные женщины в темных одеждах. На вопрос, нет ли у них вина, они хором закричали, что нет и знать никто не знает, что такое вино.
Мы пошли дальше. У одной из калиток стояла женщина русского вида, в белом платочке. Услышав про вино, она сразу пропустила нас во двор и усадила за стол под большим деревом. Через минуту она выставила на стол прохладный кувшин и стаканы. Мы попробовали по полстаканчика. Вино показалось мне изумительным, но наш спец поморщился и попросил принести другое. Просьба была исполнена моментально. Это вино для меня было столь же прекрасным.
Не знаю, что было причиной моего восхищения этим вином. В Москве всегда были дорогие марочные вина, иногда я выпивал этих вин понемножку, но они мне никогда не нравились, казались никчемной кислятиной, а здесь то ли обстановка свободы, то ли горный пейзаж и воздух сыграли какую-то роль, но эта прокисшая Изабелла показалась мне неземным напитком. Мы выпили еще по стакану, наполнили свой графин, расплатились и, слегка отяжелев, подались мимо базарчика к своей турбазе.
Увидев у нас графин с вином женщины за прилавками недовольно загуркали. Одна из них, худая женщина в черном платке, с орлиным носом. Вышла вперед.
– Где брали вино?
– Вон в том доме.
– Где? У этой… (пип)… ну-ка, дай попробовать!
Дали. Это нужно было видеть! Она отлила из графина во взявшийся откуда-то стаканчик и брезгливо поднесла его ко рту. Еще не успев налить вино в рот, уже извергла его оттуда через сжатые губы, как будто на белье под утюг.
– Тьфу! Уксус! Отрава! Она их отравить хочет! – она обращалась, естественно, не к нам, а к своим подругам, а потом только к нам: – Попробуйте это!
На прилавке появилось вино. Мы по очереди приложились к стаканчику. Вино было совсем другим, но действительно более благородным и вкусным. Однако вылить вино из графина, не смотря на настойчивые предложения, мы отказались. Для нас нашли трехлитровую банку с крышкой.
Принесенное вино мы выпили после ужина. Вино из графина было слаще, чем из банки, и действительно немного отдавало уксусом, но мы не вылили не капли. Опыты по изучению вина мы продолжали до самого исхода с турбазы, да и в походе тоже.
Организованные походы с турбаз всегда делаются по установленным маршрутам со стоянками в отведенных местах, а на Кавказе эти стоянки еще и оборудуются специально – такая оборудованная стоянка называется приют. Эти приюты хорошо известны не только туристам, но и местным жителям. Выходишь утром умыться на речку, а там уже сидит такой усатый в папахе. Рядом с ним бочонок с краником, оборудованный лямками, как рюкзак. Сидит и молчит, косит под не знающего русский язык.
Русский они все знали, а молчали, потому что стыдно за паршивое вино. Чего только туда не добавляли, чтобы с ног валило: и карбид, и табак, и бог его знает еще что, вроде сушеного куриного помета. Даешь этому немому двадцать копеек, он наливает стакан и подает. А сидит он под алычой, потому что это паршивое вино надо закусывать.
Впрочем, здесь же в горах, на первом приюте я попробовал самое лучшее вино в своей жизни. Получилось так: у кого-то из группы, по-моему, у полковника, был день рожденья. В тот день дежурными по кухне были немцы. Мы были в большом разочаровании утром, когда немки подали нам бутерброды – хлеб был нарезан по пять миллиметров толщиной и что-то там по нему размазано, русскому желудку это до смешного мало, но вечером они реабилитировались. Полковник выставил водку, немцы подали что-то вкусное, по крайней мере, не из тушенки.
С нами вместе гулял и приютчик Юра, средних лет грек, черный, курчавый и малоразговорчивый. Каким-то образом выяснилось, что у этого Юры здесь, на приюте зарыто какое-то особенное вино. Как я тогда узнал, вино бывает трех основных фракций: сначала, из чистого сока первого отжима (для себя); второго отжима с водой (на продажу); третьего отжима на воде для чачи. Вот это вино, которое было зарыто где-то здесь, было мало того, что для себя, но еще и какого-то очень удачного года и вообще…
Полковник весь вечер спаивал и колол приютчика и уже совсем поздно расколол. Нашли лопаты. Копали в темноте. Мы все получили по кружке этого нектара. Я сейчас уже старый и за свою жизнь перепробовал много напитков, включая очень дорогие коллекционные вина, но вкусней того вина не пробовал. Было такое ощущение, что не пьешь вино из кружки, а дышишь им, вдыхаешь что-то несказанно приятное.
С этим же приютом у меня связано одно из самых неприятных событий в жизни. И опять, как в автобусе на горной дороге, липкий, мерзкий страх сочетался с ослепительной красотой. Оставляя вещи на приютах, мы совершали пешие прогулки налегке. Нашу группу вели два инструктора, муж и жена, хотя они больше были похожи на брата с сестрой, одинаково рыжие с конопушками и малохольные. На второй день похода рыжий предложил самым смелым сходить посмотреть горное озеро. Пошли с ним только мужчины, человек семь-восемь, в том числе и я. В тот день повторилось то, что я ощутил уже однажды на Жигулевских горах, только уже гораздо сильнее.
Мы медленно поднимались вверх часа два-три. Было утомительно, но интересно, например, хотя бы то, что в одном месте я увидел торчащую прямо из скалы окаменевшую челюсть динозавра, вполне скрасило бы физические затраты. Однако совсем недалеко от цели нашей прогулки оказалось серьёзное препятствие. Нужно было преодолеть метров десять отвесной стены – не карабкаться вверх, а просто пройти горизонтально, по уступам. Обойти эту скалу было не возможно, а за ней начинался более или менее пологий подъем к тому самому озеру.
Инструктор прошел первым. Я шел в середине, четвертым или пятым. Мы не имели с собой ни веревок, ни крюков. Если вдуматься, инструктор не имел никакого права вести нас на скалу без страховки, но думать-то было некому, нам на отдыхе думать ни к чему, а инструктору, наверное, это было не свойственно по жизни. Ходить по карнизу дома в своё время было не менее опасно, и я не боялся. Смело пошел по скале, но на самой середине понял, что начал движение не с той ноги. Дело в том, что правая нога моя встала на крохотный уступ, и подтянуть к ней левую не было никакой возможности – слишком был мал уступчик, а следующий выступ оказался слишком далеко, если протянуть к нему левую ногу, можно было сорваться. По идее, надо было вернуться назад и начать всё с начала, но я задумался и сделал непростительную вещь – посмотрел вниз! А внизу я увидел метров двести отвесной скалы и кусочек альпийского луга, усыпанный острыми камнями, остатками прежних камнепадов. Сейчас сорвется нога и всё – алес капут!
Парализованный страхом я вжался в стену и понял, что обратно вернуться уже не смогу, и вообще, не смогу оторвать от скалы ни ногу, ни руку. Страх в таких случаях ужасная вещь, я чувствовал, как от страха слабеют руки и начинают дрожать ноги, и ничего не мог с собой поделать. Если бы я был один, я бы наверняка разбился, силы покидали меня очень быстро. Хорошо, что в этот раз мои спутники быстро поняли, что со мной происходит, и помогли. Тот самый скверный майорчик заступил на скалу ниже меня и рукой прижал к скале мою левую ногу. Правой ногой я легко дотянулся до следующего уступа, и через секунду уже ушел из опасной зоны.
Опасность миновала, но страх остался. Это уже было на уровне психической болезни. Находясь в безопасности, на достаточно пологом склоне, я не мог смотреть вниз. Я не мог встать на ноги и пойти вверх, как это сделали все остальные. Я отполз в сторону, в заросли рододендронов и, цепляясь за их ветки, полез к вершине. Я поднял в этих кустах тучи насекомых, которые с дыханием попадали мне в рот и в ноздри, отплевывался, чихал, но выйти на чистое место не решался. Прямо из кустов я выбрался, вернее выпал, на край красивейшего горного плато.
Я не знаю, стоило ли ради этого рисковать жизнью, но потратить день и силы на подъем сюда стоило! Открывшееся передо мной зрелище было настолько красиво, что я даже забыл на время про свой страх. Употребленное мной слово «плато» предполагает нечто плоское, на самом деле это плато было похоже на вогнутую линзу, сплошь покрытую благородно поблескивавшей темно-зеленой травой с равномерно распределенными по ней пятнами черных тюльпанов, а в центре линзы такое же черное, как тюльпаны и таинственное расположилось озеро.
Я некоторое время так и лежал, ногами в кустах, не в силах оторвать взгляда от озера. Потом стал оглядываться по сторонам и, рядом с собой, прямо перед носом увидел то, что меня повергло уже в полный восторг. Я увидел, сильно контрастирующие с этим черно-зеленым пространством, светлые звездочки нежных, каких-то неземных, цветов. Какой-то голос во мне произнес: «Эдельвейсы». Я никогда не видел эдельвейсов не до того, ни после, и, тем не менее, я тогда сразу понял, что это они. При таком пышном названии ожидаешь чего-то большого, мясистого, а они оказались слабыми и беззащитными. Они росли небольшой группой, их было не больше пяти.
И тут я совершил еще одну большую ошибку. Вместо того, чтобы молча присоединиться к остальной компании, я решил поделиться радостью и позвал остальных полюбоваться эдельвейсами. Первым подошел майорчик, я его с начала знакомства невзлюбил, потому что, мало того, что он имел какую-то мелкую обезьянью внешность, он еще всё время ехидничал, фыркал и плоско шутил. Он тут же сорвал все цветы. Этого человека, каких-то полчаса до этого спасшего мне жизнь, я готов был разорвать на куски, но даже этим ничего уже исправить было не возможно.
Потом мы купались в озере. Все были распаренными и мокрыми от пота. Разделись догола, женщин рядом не было, и нырнули почти одновременно. Едва войдя в воду, я бросился обратно. Я до этого никогда не думал, что вода может быть такой холодной. Это был жидкий лед. Выбравшись из воды, я увидел всех стоящими на берегу и дрожащими от холода. Смотреть на эту компанию было до невозможности смешно. Я от смеха даже согрелся сразу. Соль была в том, что некоторые мужчины слишком ревниво относятся к размерам некоторых членов своего тела, раздеваясь, еще пройдется гоголем, смотрите, дескать – маленькое дерево в сук растет. А тут все стояли, сжавшись от холода, с детородными членами размером не больше наперстка.
Спуск к приюту был для меня ужасен. Спускались мы уже другой дорогой, но опять вернулся мой страх. Даже небольшой перепад, метра в три, вызывал у меня высотобоязнь, а вся обратная дорога была таким перепадом. Это была невыразимая мука. Через пару дней эта болезнь у меня прошла. Но как раз тогда я убедился, что в этом отношении не уникален. В тот день мы ходили в самшитовую рощу, расположенную метрах в десяти над бурлящей рекой, и наша рыхлая девушка Оля поскользнулась на камне и немножко съехала на попе в сторону речки. Она не повредила себе ничего, но дальше идти сама не смогла. Только я один, по её глазам понял, что с ней произошло, и весь день водил её под ручку.
Когда мы вернулись в свой лагерь, майорчик очень важный, начал приставать ко всем женщинам подряд, крича, что принес им подарок, что принес такую ценность, что все подряд должны целовать его за это. Кого-то он заинтересовал, кто-то сделал вид, что заинтригован и, наконец, с большой помпой майорчик достал свое сокровище, лежащее в кепке. И в очередной раз оказался в смешном положении: то, что он достал было похоже на клочок пожухлого сена – эдельвейсы, как выяснилось, в неволе не живут и даже не хранятся.
День возвращения из похода, точнее не возвращения, а выхода к морю, я тоже никогда не забуду. Суть в том, что по маршрутному плану группа должна выйти к морю пешком, но 99, 9% групп едут туда от второго приюта на автобусе. Все об этом знают, но делают вид, что это не так, потому что за прохождение официальных маршрутов присваивались спортивные разряды, как минимум, выдавались значки «Турист СССР». А в данном случае, на лицо была явная халтура.
В последний вечер похода инструкторы предложили якобы свежую мысль, совершить последний переход в облегченном режиме. Предложение было встречено на ура, а я вот взял и отказался. Я вообще-то человек компанейский, но иногда бываю упертым. Неожиданно, меня поддержал один из курсантов, как позже выяснилось, курсанты пропили все деньги под алычой, и за автобус им нечем было платить. Они могли взять денег взаймы, потом, вернув долг в Кудепсте, куда уже перевезли из Красной Поляны наши вещи, но гордость? Гордость!
Даже если бы я был один такой нахальный, мне бы отказать не смогли, а тут нас оказалось трое. Только занимался рассвет, когда мы, бросив рюкзаки в общую кучу, вышли из лагеря. Нас вел инструктор, его жена осталась сопровождать остальных. Маршрут был привязан к руслу речки Кудепсты. Тропа еле виднелась, особенно в рассветном полумраке, из чего можно было сделать смелый вывод, что ходят здесь очень редко.
За этот день нам пришлось восемнадцать раз форсировать речку бродами. Это была не широкая, но очень быстрая речка с каменным дном, типичная горная речка. Правда, за несколько дней до этого мы видели её опасный нрав. Мы тогда купались рядом с пресловутой алычой. Кроме пьяной алычи, там была еще одна достопримечательность – небольшой водопад с омутом под ним, купаться там было очень весело. Как всегда, увлекшись игрой с водопадом, мы не сразу услышали странный звук. Звук был неприятный, страшный. Слава богу, мы вовремя выскочили из воды. Сверху накатывал вал высотой метра два. Он быстро прошел мимо и наша Кудепста превратилась в широкую мутную реку с обломками сучьев и еще какими-то хаботьями. Нам потом объяснили, что где-то высоко в горах прошла гроза. Над нами же не было ни облачка и никаких признаков непогоды.
Я еще раз убедился в легкомысленности нашего инструктора. Разлейся река еще раз, пришлось бы или лезть по скалам в поисках козьих троп, или сидеть ждать погоды, а мы опять пошли с пустыми руками. Всё-таки кое-чему инструктор нас научил, как то: с наименьшими потерями ходить вверх-вниз и никогда не снимать ботинок при форсировании горных речек. Ботинки, при наличии толстого шерстяного носка на ходу быстро высыхали сами, без всякого выливания воды из них, а в воде жесткая подошва альпийского ботинка не давала калечить ноги о скользкие камни.
Сама судьба, наверное, или ангел-хранитель заставляют иногда проявлять настойчивость. Рассвет из окна автобуса, даже в горах выглядит несколько иначе, чем с пешей тропы. Из окна автобуса весь Кавказ выглядит как курортный вертеп (в изначальном значении этого слова /т. е. кукольный театр/), а мы в тот день увидели его из кулис, с изнанки. Увидели домишки селян, не избалованных отдыхающими постояльцами, коровники и их обитателей с длиннющими рогами, табачные и кукурузные поля. Увидели нутро Кавказа, постепенно, лишь по мере приближения к морю, приобретающее облик курортной показухи.
Мы вышли к морю часам к десяти утра. И тут я еще раз плюнул в сторону инструктора – в рюкзаке остались плавки, полотенце и проч. а идти в пансионат нельзя, спалим группу. Там же готовят торжественную встречу, оркестр, призовой компот и т. п. В прокисших и грязных штормовках мы вышли на дикий пляж. Дикий пляж отличается от пляжа домашнего тем, что там нет тени. / Анекдот. Посетитель ресторана: «Есть ли у вас дикая утка?». Официант: «Нет, но специально для вас мы можем разозлить домашнюю». /
Народу, правда, тоже было не много, поэтому мы спокойно разделись до семейных трусов и бросились в море. Конечно, окунуться в море очень хотелось. Я уже две недели находился возле моря и только теперь в него нырнул, но всему есть пределы. Ждать автобусов с нашими туристами пришлось не менее четырех часов. Сидеть всё это время в море было невозможно, торчать на прибрежной гальке в штормовке – жарко и муторно. Хотя первые два часа я загорал, потом стало ясно, что это перебор, но деваться-то было некуда.
И вот, наконец, пришел автобус, мне выдали рюкзак и гитару – нужно было на входе исполнить обязательную, сочиненную в походе песню. Я долбил по гитаре, все пели, потом пили компот. У меня где-то была фотография этого момента, фотография черно-белая, но даже на ней видно, как покраснела у меня вся кожа. Курсанты остались более или менее бодрыми, а я сгорел очень сильно. Вечером вся молодежь нашей группы выпивала-закусывала по поводу завершения похода, а я не мог ни пить, ни есть, я лежал рядом со столом голый, чуть живой, и девочки периодически мазали меня сметаной.
Остальные события этой поездки не очень интересны.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.