Неудачные экзамены

Неудачные экзамены

Надо сказать, что к чести своей, я не имел за все время обучения ни одного «хвоста» и почти всегда получал стипендию. Кроме одного семестра. Я не помню, по какому предмету получил первую тройку, но лимит в этой сессии уже был исчерпан, нужно было на последнем иметь не меньше четверки. Последним экзаменом мы сдавали Детали машин.

Предмет я знал относительно неплохо, и был уверен в себе. К профессору я относился хорошо, даже с некоторой симпатией. Это был старенький человек небольшого роста, с животиком и лицом, напоминавшим мне моего деда. Мой дед был добрейшим существом и, согласитесь, естественно, что я не мог не переносить часть его доброты на внешне похожего человека. Как выяснилось позже, я это делал напрасно. Такая внешность хороша для простого человека – крестьянина, слесаря, дворника, чуть похуже – для среднего звена. Но люди с такой внешностью, попадающие на роли профессоров, банкиров или, скажем, кинорежиссеров, как подсказывает мой жизненный опыт, крайне неприятны.

Это происходит потому, что общей суммы умственных и душевных качеств, соответствующей этой внешности, вполне достаточно для скромных ролей и совсем недостаточно для публично интеллектуального человека. Недостающий объем заполняется снобизмом или, в более понятном варианте, «чувством собственной важности». В результате человек начинает выглядеть непроходимо глупым, но совсем не замечает этого. В частности, наш профессор в докторской диссертации вывел длиннющую, очень неудобную и весьма сомнительной нужности формулу для расчета модулей зубчатых передач. Ну, вывел и вывел, бог бы с ней, если бы почти на каждой лекции он вдруг, ни к селу, ни к городу, не начинал говорить о том, какой большой вклад в науку сделал любой человек открывший Формулу. Имелись в виду такие личности, как Ньютон, Эйнштейн и наш проф. Никонов.

На прием экзамена он пришел в марлевой маске, чтоб не дай бог не заразиться от нас чем-нибудь. Я не говорю, заразиться от студентов, потому что в его группе риска находились и два его ассистента, собственно и принимавшие экзамен. Сам сидел в сторонке, на безопасном расстоянии. Билет я взял очень хороший для себя – я знал все три вопроса, особенно тот, который про подшипники. Мало того, что я проштудировал конспекты лекций (чужие, правда), просмотрел учебники, я еще и был когда-то на подшипниковом заводе в Самаре, видел там все этапы их производства.

Я заливался соловьем, отвечая на этот вопрос. Ассистенты мне сказали: нет, брат, слабо ты это дело знаешь. Как? Кто из студентов мог этот вопрос знать лучше? А мне ничего не объясняют – тройка, мол, и вали отсюда. Но мне нельзя тройку! Я стал апеллировать к профессору. Тот из своего угла сообщил, что не может навязывать своего мнения ассистентам по таким мелочам. Он скорей всего даже не слушал до этого. Я стал настаивать, но мне было отказано. Тогда я встал и пошел к профессору. Он вскочил со своего стула и стал отступать от меня, соблюдая дистанцию, но не сдаваясь.

Пока мы с ним маневрировали по аудитории, ассистенты уже внесли тройку мне в зачетку. Если до этого момента я был более чем корректен и даже с просительными нотками в голосе, то после этого я высказал им все, что я думаю о них самих и об их предмете. И в завершение, улучив момент максимальной близости к профессору, я чихнул на него, совершенно не прикрываясь руками, чем поверг его в шок и окончательно закрыл себе доступ к пересдаче и соответственно к стипендии.

Несправедливость – вот что мучает больше всего не только меня, но и подавляющее большинство людей. Не буду говорить за весь мир, но население России к несправедливости очень чувствительно. Причем, наш народ не выбегает сразу с красными флагами, как это делают, например, во Франции, он накапливает в себе обиду до тех пор, пока она сама не вырвется на свободу. И тогда всё становится на внешний взгляд «бессмысленным и беспощадным», но это только на внешний взгляд. Несправедливость – вот причина всех прошлых и будущих революций в России.

Аналогичный случай произошел у меня на экзамене по философии. Я всегда любил философию, пусть даже марксистско-ленинскую. Пришел я её сдавать с удовольствием. Я немного опоздал, экзамен уже начался, остатки группы, не вошедшие в стартовый состав, сидели в коридоре, скучали. Из экзаменационной аудитории выходит… нет, он не был профессором – то ли доцент, то ли даже старший преподаватель по фамилии Мокроусов. Он вынес десяток галстуков и попросил Ленку (назову её Купчихой) навязать узлов, сам он не умел. Он сразу ушел обратно, девчонки вроде бы взялись за дело, но у них ничего не получилось, никто тоже не умел этого делать.

Я забрал у них галстуки. Купчиха держала зеркало, а я завязал весь десяток у себя на шее модным тогда двойным узлом. Галстуки аккуратно сложили обратно в коробку, но заносить в аудиторию не решились – выйдет, сам заберет. Я почти сразу после этого зашел, взял билет и, почти не готовясь, сел отвечать. Хорошие билеты я доставал почти всегда, за очень редким исключением, применяя тульский карточный фокус, о котором я уже рассказывал.

Мокроусов, тщедушной комплекции мужчина лет пятидесяти, в потертом костюме, без галстука принимал по два студента сразу. Когда я к нему подсел, он внимательно слушал расфуфыренную длинноногую девицу, назовем её, к примеру, Жанна. Кстати, эта Жанна на Деталях машин назвала подшипник шпонкой да и о прочих науках имела весьма приблизительное представление. Она положила ногу на ногу почти совсем упразднив и без того предельно короткую юбку.

Вообще-то, девчонки на экзамены надевали длинные юбки – под этими юбками были шпаргалки, но здесь был не тот случай. Старший преподаватель сластолюбиво переводил взгляд из-под юбки Жанны на её грудь и обратно, кивал в такт той ахинее, которую она несла и, при каждом кивке гладил её верхнюю коленку, с каждым разом всё смелее и выше. С моей стороны нетактично было прерывать эту эротическую идиллию и я сидел молча, пока на меня не обратили внимания. Он расстался с Жанной с явным сожалением, поставил ей пятерку и проводил до дверей, потом только всерьез занялся мной, выслушал, не прерывая, и говорит:

– Хорошо, – и ставит в зачетку, тоже «хорошо».

То есть, как это хорошо? Этой беспробудной дуре, хоть и с длинными ногами – «отлично», а мне «хорошо»? Спорить было бесполезно, четверка уже стояла в зачетке. Я, молча встал, вышел в коридор, взял коробку с галстуками и развязал все узлы. Девчонки, еще не заходившие на экзамен, попытались отбить у меня коробку, но я шикнул на них и посоветовал спросить у Жанны, как этому козлу сдавать философию.

Примерно через месяц после описанных событий, в институт приехала комиссия по общественным наукам из МГК или даже ЦК КПСС. Мокроусов был уволен за несоответствие занимаемой должности.