14. Проектный институт

14. Проектный институт

С начала сентября я вышел на работу в ГПИ. В качестве рабочего места я получил стол с кульманом в общем зале. Что мы там делали непосредственно по работе, я помню плохо. Что входило в мои должностные обязанности? Ну, не помню, хоть убей. Зачем нужно было держать технологический отдел в количестве 25 человек, из которых единственным представителем мужского населения был я? мне чуть позже откровенно объяснил директор института. Женщины (все 24) всё время чем-то занимались, а мне делать было нечего с самого начала. Если бы задействовать всех по настоящему, можно бы было выпускать по проекту в месяц, но в ГПИ для такого раздутого штата просто не хватало работы.

Может показаться, что я брюзжу на несовершенство социалистической системы. Вовсе нет. Все эти НИИ, КБ, ГПИ и т. п. были волшебным миром для людей в них работавших. Конечно, всегда были дрязги, склоки и прочие пятна на солнце, но, главное, здесь был огромный творческий потенциал, который, к сожалению, использовался лишь на доли процента. Благодаря этому потенциалу мы первыми вышли в космос, имели лучшее в мире оружие, энергетическую систему и много еще чего могли бы иметь, но, видимо не судьба.

Большинство молодых специалистов, и я нисколько не был исключением, приходят на работу сразу после ВУЗа с большими амбициями. Их сразу приводит в замешательство тот факт, что порученную им работу мог бы выполнять школьник. И только с годами начинаешь понимать, что не так важно образование, как важен опыт.

Сначала мне было поручено изучить проекты института за прошлые годы. Я в какой-то степени изучил и попросил конкретной работы. Мне дали задание на месяц вперед. Я справился за неделю. Я помню ужас в глазах начальницы, когда оказалось, что в моей работе практически нечего исправлять. Опять мне пришлось изучать проекты минувших лет. Не сразу я начал понимать, что дело тут не в самой работе, а в некоем творческом процессе, включающем в себя всю жизнь института в целом. Я начал потихоньку знакомиться с другими отделами и службами. Сначала в курилке, в столовой, потом уже непосредственно. Я научился не надоедать начальству требованием работы, а делать вид, что занят целый день по самые уши.

Я приходил утром, раскладывал на столе «эффект присутствия» и уходил в курилку. Через полчаса примерно появлялся, брал какую-нибудь бумагу и шел согласовывать её со смежниками. Смежникам тоже делать было особенно нечего, и они рады были потрепаться на отвлеченные темы. Мы были в курсе всех происходящих событий не только в институте, но и в стране в целом. Обсуждались на серьёзном уровне все выходящие книги и толстые журналы, все спектакли и фильмы, я уж не говорю о футбольных и хоккейных матчах. Мы спорили до хрипоты на самые разные темы, иногда, конечно, и по рабочим вопросам, но гораздо реже. В целом было весело.

Я несколько раз ездил в командировки. Один раз на машиностроительный завод в Кузнецк, действительно по делу. Но в основном это были поездки на дурачка в параллельные институты с целью шпионажа. Мне понравилась тогда поездка в Пензу. Понравился и сам город и понравилась обратная поездка. Мне не хотелось ночевать в гостинице – дела я успел сделать за один день. Я пришел на вокзал, с расчетом уехать сегодня же, и за полчаса до отхода поезда мне повезло, мне дали билет в прицепной вагон. Это был фирменный поезд «Сура».

Я стоял и курил возле своего вагона не торопясь садиться. Вагон был пуст. И вдруг, на перроне появилась толпа очень хорошо, даже излишне хорошо одетых молодых, в основном, людей и направились к моему вагону. Как чуть позже выяснилось, это был хор Пятницкого. Тогда их крутили по радио и телевиденью постоянно, они надоели всем со своими как бы народными песнями и плясками, да и не модно это было. Я посмеивался над ними в курилке. Они всё понимали и не обижались, но дали мне контрамарку на концерт в Москве. Это было что-то. Слушать их в живую, действительно было здорово. Но как они напились в вагоне! Утром они уже смеялись друг над другом, не то, что петь, они говорили-то с трудом. Особенно, когда длинный и тощий «бас», слезая с верхней полки, пропищал что-то, не смеяться было нельзя, тем более, что из трусов у него в этот момент вывалилось всё его хозяйство в присутствии дам.

Со скуки я начал активно заниматься общественной работой. Я был в совете молодых специалистов, был председателем ОСВОДа, народным дружинником и еще много кем, но главная радость была в художественной самодеятельности. Меня чуть ли не силой привела туда кадровичка, но потом я втянулся. У нас был очень приличный зал. Надо оговориться, что в нашем здании было три института. Актовый зал и столовая были общие.

Кстати столовая была вполне приличная, иногда там устраивались дни или даже недели национальных кухонь. Однажды, помню, приехали индусы – я ел у них «тхумдульму во фритюре», название понравилось. Но я об актовом зале. Тут иногда устраивались профессиональные концерты. Мы были членами КСП. От них к нам приезжали с концертами Никитин с женой, Визбор и кто-то еще. Высоцкий концерт сорвал, но, говорят, это с ним часто бывало.

В остальное время зал отдавался под местную художественную самодеятельность. Мы что-то там играли, пели, ставили драматические и комедийные миниатюры из жизни института. И нас смотрели, что удивительно, с удовольствием! Под бурные и продолжительные аплодисменты. Обсуждали потом долго.

На одном из концертов я вышел на сцену вместе со всеми. Я должен был играть на гитаре, но когда я её взял в руки, у неё отвалился струнодержатель. Ребята совершенно спокойно могли бы сыграть и без меня, но уходить со сцены мне было неприлично, и я уселся за рояль. Приняв позу профессионального клавишника, я принялся долбить по аккордам, которые должен был брать на гитаре. Я думал, что в зале меня не слышно, и к концу совсем раздухарился. Оказалось, я был не прав, очень даже было слышно, но некоторым даже понравилось.

Все эти художественные вечера обычно были приурочены к праздникам, и параллельно сопровождались всеобщей пьянкой. Народ был разгоряченный и возбужденный, часто излишне. Из-за этого я однажды попал в дважды глупое положение. Я по привычке фривольно пошутил с активной общественницей Мулей. Она восприняла шутку слишком буквально, закрыла на ключ дверь в кабинет и начала раздеваться. Мне это было совершенно не нужно, все женщины мира тогда делились для меня на мою жену и всех остальных, причем, эти остальные в сексуальном плане меня не интересовали.

Я открыл Муле на это глаза и, в результате, в её лице заработал себе смертельного врага. Это была первая глупость, мог бы придумать что-нибудь менее обидное для женщины. Вторую глупость я совершил дома – взял и рассказал всё это жене. Я думал, что подчеркнул свою любовь и преданность ей, а получилось наоборот. Она со мной потом неделю не разговаривала.

Прямо за нашим зданием, во дворе размещалась очень приличная ведомственная поликлиника. Так что, если надо было сачкануть и взять больничный, далеко ходить не надо было.

С поликлиникой у меня связаны воспоминания о донорстве. Моя мать была почетным донором, пока позволяло здоровье. В институте многие студенты сдавали кровь, но я никогда в этом не участвовал, денег давали мало, а прогулять занятия я и так мог, Угол бы меня не отмечал отсутствующим. Однако когда в ГПИ назначили день донора, я задумался – два отгула это было кое-что – и решился.

День донора был назначен на понедельник, а в воскресенье мы с женой, Марком и его кузиной Майей гуляли на ВДНХ. День был промозглый, ветреный и, вместо гулянья по аллеям и павильонам, мы больше провели времени в кабаках. И ведь хоть пили бы что-нибудь одно, а то, как всегда водку с портвейном. Напоследок, между колоннами какого-то павильона допивали из горлышка шампанское, потому что к лошадям нас уже не допустили, катанья закончились.

Одним словом, я явился на День донора с жуткой головной болью и отвратительным настроением. В поликлинике всё было организовано по высшему разряду. Доноров принимали две симпатичные медсестры, мерили давление и выдавали чай с булочкой и стерильную спецодежду. Давление у меня, естественно, было выше нормы, да и запах не скроешь. Я был уже уверен, что меня выгонят с позором, но нет, сделали вид, что поверили в мою гипертонию, выдали чай с булочкой и тряпки с бахилами. Когда кровь начала выходить из моей вены, с каждой секундой мне становилось всё легче и легче настолько, что я даже пожалел об окончании сладостной процедуры. Я вышел на улицу свежий и бодрый, как заново родился. В столовой я съел приготовленный специально для доноров особый борщ с какими-то еще закусками, выпил стакан кагора и отправился на свое рабочее место, зарабатывать третий отгул, потому что донорам в этот день можно было и не работать.

Донорство мне настолько понравилось, что весной я записался опять. Но тут обстановка резко изменилась. В этот раз сдача крови происходила в городской поликлинике, я пришел туда с моим приятелем Яном, архитектором. Я был в совершенно нормальном состоянии, не могу же я специально напиваться ко Дню донора.

Здесь было много народу, в комнате ожидания было очень душно. Уже на первой сотне граммов вышедшей крови у меня начала кружиться голова. Я кое-как дотерпел до полных двухсот и вышел. Врач, дежуривший в коридоре, тут же взял меня под руку и повел к окну подышать. Я очень удивился, увидев за окном вместо улицы Королева зеленую поляну с противоестественно чистой изумрудной травой и пасущимися на ней белыми овечками. К тому же мы должны были быть на втором этаже, а трава начиналась прямо у моих ног. В полном диссонансе с этой картиной я услышал неприятный голос:

– Ноги, ноги!. – какие ноги мне было не понятно, – Ноги поднимайте выше!

И тут я увидел ноги. Это были мои ноги и лица медперсонала на фоне относительно белого потолка. Меня подняли и отнесли в комнату. На соседней кушетке лежал в такой же позе мой приятель Ян. Нам выдали с ним по медали «Почетный донор СССР» и посоветовали больше в таких мероприятиях не участвовать.

Отец в те поры скоропалительно купил машину. Он бы это сделал гораздо раньше, но ему не давали водительские права из-за дальтонизма. А тут новая родственница, работавшая врачом, заявила, что это вовсе не бином Ньютона и, действительно, быстренько сделала справку. Я тоже поступил в автошколу. Я уже говорил, что научился довольно прилично ездить еще в десять лет, но детские корочки не котировались. А с автошколами тогда была напряженка. Нужно было записаться и ждать очереди почти год. Школы, в основном, входили в систему ДОСААФ. Отец выправил мне рекомендательное письмо от самого председателя ДОСААФ СССР, маршала.

Я никогда не стучусь в кабинеты. Из принципа: ты пришел в кабинет работать – работай; человеку, занятому делом, нечего скрывать от посетителей. В кабинет начальника школы я зашел, когда этот начальник с пеной у рта распекал подчиненных. Он посмотрел на меня очень грозно и прокричал, не снижая тона:

– Подождите за дверью, я занят!

Чем меня нисколько не испугал. Я спокойно подошел и, молча, протянул ему письмо в раскрытом виде. Когда он увидел подпись, тон его сразу упал до самого ласкового.

– Что ж вы сразу-то не сказали, садитесь, пожалуйста, – Но это мне, а остальным рявкнул: – Вон отсюда!

Меня записали в группу уже месяц как начавшую занятия. Через два месяца у меня уже были права. Экзамены в ГАИ я сдавал совершенно честно, на общих основаниях.

Примерно тогда же я первый раз в жизни попал в автомобильную аварию. Началось всё вполне мирно – я с друзьями пошел в баню. С Марком и Углом мы замечательно отдохнули в высшем разряде Сандунов, вышли оттуда изрядно подогретые и собирались по домам. Но тут Марк каким-то способом узнал, что его другу Хоте срочно нужна помощь.

После бани, вроде бы, не с руки перебрасывать песок в гараже, но Хоте выставили ультиматум, что если до утра он не уберет песок, будут санкции. В качестве магарыча Хотя выставил ведро с бутылками пива и водки. Сам он тоже принимал участие, особенно в выпивании привезенного. Мы прикончили всё где-то около полуночи.

Хотя поставил в гараж свой новенький Москвич, а на тестевом Запорожце, с якобы ручным управлением повез нас к метро. Угол с Марком уселись сзади, а я спереди, рядом с Хотей. Здоровенный румяный Хотя, с трудом поместившийся за рулем маленькой машинки, сразу начал изображать из себя гонщика с Формулы-1. Гараж его располагался рядом с Донским монастырем. До метро Ленинский проспект рукой подать.

Хотя вырулил на улицу Орджоникидзе со свистом покрышек. Улица, по ночному времени, была совсем пустой. Хотя прижал газ до пола и на первом же повороте Запорожец не удержался на мокрой брусчатке и перевернулся. Мы еще некоторое время ехали на крыше, громко хрустевшей по каменному покрытию. Наконец остановились. Я на руках и коленках выбрался через лобовое отверстие (стекло рассыпалось) и уткнулся в чьи-то ноги.

Поднявшись врост, я уже стоял в толпе. Откуда столько народу собралось ночью на только что пустынной улице? Не понятно. Когда из перевернутой машины выбрались Угол и Хотя, добровольцы перевернули машину на колеса. И тут Хотя хватился, что пропал Марк. Он засуетился, сначала его искал в толпе, потом сбегал назад к месту переворота. Заглянули в машину – никого не видно. Ужас! Где он? А Марк спокойно спал на заднем сидении. Он был в коричневом кожаном плаще, того же цвета, что обивка. Хоте не сразу, но удалось завести машину и уехать до появления ГАИ.

А я приехал из бани домой ночью с головой полной песка и грязи и в лопнувших от ширинки до заднего пояса брюках. Получил скандал, само собой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.