Глава 2. Сестрички

Глава 2. Сестрички

Донья Соледад что-то объясняла четырем женщинам, окружавшим ее. Она то делала драматические жесты руками, то восклицала что-то, хватаясь за голову. Было ясно, что она рассказывала обо мне. Я вернулся по подъездной дороге на место прежней стоянки, собираясь подождать их там. Я прикидывал, остаться ли мне в машине или небрежно сесть на левое крыло. Наконец я решил встать у дверцы, готовый вскочить в нее и уехать, если возникнут намеки на возможность повторения чего-нибудь типа вчерашних событий.

Я страшно устал. Я не смыкал глаз более суток. У меня был план — сообщить молодым женщинам то, что смогу, об инциденте с доньей Соледад, чтобы они могли принять необходимые меры для помощи ей, а затем уехать. Их присутствие произвело некую перемену, все казались заряженными новой энергией. Я ощутил эту перемену, когда увидел донью Соледад, окруженную ими.

Откровение доньи Соледад, что они были ученицами Нагваля, сделало их мучительно притягательными для меня, и я не мог дождаться встречи с ними. Меня мучил вопрос, не были ли они подобны донье Соледад. Она говорила, что они похожи на меня самого, и что мы идем в одном и том же направлении. Это легко интерпретировалось в положительном смысле. Во всяком случае, в это хотелось верить.

Дон Хуан обычно называл их «лас эрманитас» — сестрички, самое подходящее наименование по крайней мере для двух знакомых мне девушек, Лидии и Розы. Это были две легкие, похожие на фей очаровательные молодые девушки. Я прикинул, что им, когда я впервые увидел их, было чуть больше двадцати, хотя Паблито и Нестор всегда отказывались говорить об их возрасте. Две другие, Хосефина и Елена, были полной загадкой для меня. Я слышал, как их имена время от времени упоминались обычно в каком-то неблагоприятном контексте. Из случайных замечаний, сделанных доном Хуаном, я заключил, что они были какими-то чудными — одна была помешанной, а вторая — очень толстой, поэтому их держали в изоляции. Однажды я столкнулся с Хосефиной, когда пришел с доном Хуаном. Он представил ей меня, но она закрыла лицо и убежала прочь прежде, чем я успел поздороваться. В другой раз я увидел Елену, стиравшую белье. Она была огромных размеров. Я подумал, что у нее не все в порядке с железами. Я приветствовал ее, но она даже не обернулась. Я никогда не видел ее лица.

После рекламы, сделанной им доньей Соледад, мне и ужасно хотелось познакомиться с таинственными «эрманитос», и было как-то не по себе. Я вскользь взглянул на дорогу, собираясь с силами, чтобы встретится с ними, но на дороге было пусто. Никто не приближался, а между тем только минуту назад они были не более чем в тридцати ярдах от дома. Я взобрался на крышу машины, но опять никого не увидел, даже собаки. Я запаниковал. Соскользнув вниз, я уже готов был вскочить в машину и уехать, но вдруг услышал, как кто-то сказал: «Эй, посмотри, кто здесь!»

Я мгновенно обернулся и столкнулся лицом к лицу с двумя девушками, которые только что вышли из дому. Очевидно, они прибежали впереди меня и вошли в дом через заднюю дверь. Я вздохнул с облегчением.

Ко мне подошли две юных девушки. Должен сознаться, что никогда по-настоящему не замечал их. Они были красивые, смуглые и очень стройные, но не худые. Их длинные черные волосы были подобраны. Они были одеты в незатейливые юбки, синие хлопчатобумажные жакеты и коричневые мягкие туфли на низком каблуке. Они были без чулок, ноги у них были стройными и мускулистыми. Ростом они были около пяти футов и трех-четырех дюймов. Они казались очень развитыми физически и двигались необыкновенно изящно. Одна из них была Лидия, другая — Роза.

Я приветствовал их, и тогда они одновременно протянули мне руки для рукопожатия. Они встали по обе стороны от меня. Выглядели они здоровыми и бодрыми. Я попросил их достать пакеты из багажника. Когда мы несли их в дом, я услышал рычание, такое сильное и близкое, что оно было похоже на рычание льва.

— Что это такое? — спросил я Лилию.

— Ты не знаешь? — спросила она недоверчиво.

— Это, должно быть, пес, — сказала Роза, и они побежали в дом, практически волоча меня за собой.

Мы положили пакеты на стол, а затем сели на скамейку. Обе девушки смотрели на меня. Я сказал им, что Донья Соледад больна и что я собираюсь отвезти ее в больницу в город, потому что не знаю, как помочь ей. Тут я понял, что ступил на опасную почву. Я не представлял, какую информацию я должен дать им о подлинном характере моего сражения с доньей Соледад. Я решил наблюдать за ними, пока не отыщу ключ. Я полагал, что если буду внимательно за ними наблюдать, смогу по выражению их лиц понять, как много они знают. Но они продолжали молчать, предоставляя мне самому вести разговор. Я начал сомневаться, надо ли вообще говорить что-либо по своей инициативе. Пытаясь рассчитать, что делать, чтобы не допустить промаха, я кончил тем, что стал нести чепуху. Лидия оборвала меня. Сухим тоном она сообщила мне, что мне нечего беспокоиться насчет здоровья доньи Соледад, потому что они уже приняли меры, чтобы помочь ей. Ее слова заставили меня спросить, знает ли она, что случилось с доньей Соледад.

— Ты забрал ее душу, — бросила она обвиняюще.

Первой моей реакций было желание оправдываться. Я горячо заговорил, но в конце концов запутался в противоречиях. Они пристально смотрели на меня. Я пришел в полное замешательство. Я пытался снова сказать то же самое, но другими словами. Но моя усталость была такой огромной, что я с трудом мог собраться с мыслями. Наконец, я сдался.

— Где Паблито и Нестор? — спросил я после долгой паузы.

— Они скоро будут здесь, — мгновенно ответила Лидия.

— Вы были с ними?

— Нет! — воскликнула она и уставилась на меня.

— Мы никогда не будем вместе, — объяснила Роза. — Мы не имеем ничего общего с этими лодырями.

Лидия сделала повелительный знак ногой, чтобы она замолчала. Она явно была лидером. Уловив движения ее ног, я вспомнил, как во время наших бесчисленных скитаний дон Хуан без всяких специальных усилий успешно обучил меня системе тайных коммуникаций при помощи закодированных движений ног.

Я заметил, что Лидия дала Розе сигнал опасности. Он употреблялся, если в поле зрения сигнализирующего появлялось что-нибудь нежелательное или опасное. В данном случае — я. Я засмеялся. Я вспомнил, что дон Хуан впервые подал мне этот знак при первом появлении дона Хенаро. Сделав вид, что не понимаю происходящего, я решил посмотреть, не смогу ли расшифровать еще что-нибудь. Роза сделала знак, что собирается напасть на меня. Лидия ответила повелительным знаком запрета. По словам дона Хуана, Лидия была очень талантливой. Он считал ее более чувствительной и алертной, чем Паблито, Нестор или я сам. Мне никогда не удавалось завязать с ней дружбу. Она держалась отчужденно и была очень резкой. У нее были огромные черные живые глаза, никогда ни на кого не смотрящие прямо, широкие скулы и точеный нос, несколько уплощенный и расширенный к переносице. Я вспомнил, что у нее раньше были красные, вечно воспаленные веки, что служило поводом для всеобщих насмешек. Краснота век исчезла, но она продолжала часто тереть глаза и часто моргать. На протяжении всего моего знакомства с доном Хуаном я видел Лидию чаще всех, но при этом мы не обменялись с ней и дюжиной слов. Паблито считал ее очень опасным существом. И все же мне она всегда казалась слишком застенчивой. Роза же была очень бойкой. Я считал ее самой младшей из сестер. Ее глаза были искренними и сияющими. Она была прямой, но несколько раздражительной. Я разговаривал с Розой чаще, чем с остальными. Она была дружелюбной, дерзкой и забавной.

— Где остальные? — спросил я Розу. — Они собираются появиться?

— Они скоро придут, — отвечала Лидия.

Мне было ясно, что, несмотря на внешнее дружелюбие, настроены они совершенно иначе. Судя по их сигналам, они были столь же опасны, как и донья Соледад. И все же, когда я сидел там, глядя на них, они казались мне просто замечательными. Я испытывал к ним самые теплые чувства. И чем дольше они смотрели мне в глаза, тем сильнее становилось это мое чувство. В какой-то момент я почувствовал к ним настоящую любовь. Они были так привлекательны, что я мог бы сидеть часами и смотреть на них, но вдруг некая отрезвляющая мысль заставила меня вскочить. Я не собирался повторять ошибок прошлой ночи. Я решил, что лучшей защитой будет выложить карты на стол. Спокойно и твердо я заявил, что дон Хуан устроил для меня некоего рода испытание, используя донью Соледад, или, возможно, наоборот. Существовала вероятность, что он и их настроил соответствующим образом, и нам предстоит сражаться друг с другом в некоторого рода битве, которая может плохо кончиться для кого-нибудь из нас. Я воззвал к их воинскому духу. Если они настоящие воины и наследники дона Хуана, то они должны быть безупречными со мной, раскрыть свои карты, а не вести себя как обычные алчные человеческие существа.

Я повернулся к Розе и спросил ее, почему она хотела напасть на меня. Она на мгновение растерялась, а потом рассердилась. Ее глаза пылали гневом, губы сурово сжались.

Лидия очень спокойно и вразумительно объяснила, что мне нечего бояться их, и что Роза сердится из-за моей атаки на донью Соледад. И что это исключительно ее личная реакция.

Тогда я сказал, что мне пора. Я встал. Лидия жестко остановила меня. Она казалась испуганной или сильно обеспокоенной. Она начала возражать, но меня отвлекли какие-то звуки, доносившиеся из-за двери. Девушки отпрянули в сторону. Что-то тяжелое прислонилось к двери или толкало ее. Тут я заметил, что щеколда закрыта. Я почувствовал раздражение. Все начиналось сначала. Я уже устал от всего этого.

Девушки взглянули друг на друга, потом на меня, потом опять друг на друга.

Я слышал поскуливание и тяжелое дыхание какого-то большого животного возле дома. Это мог быть пес.

На этот поступок меня толкнуло изнеможение. Я бросился к двери и стал отпирать ее. Лидия метнулась ко мне и снова закрыла дверь на щеколду.

— Нагваль был прав, — сказала она. — Ты тупее, чем можно было ожидать.

Она толкнула меня обратно к столу. Я приготовился в подходящих выражениях высказать раз и навсегда, что с меня достаточно. Тут Роза села рядом, касаясь меня: я ощущал ее ногу, нервно касавшуюся моей. Лидия стояла лицом ко мне, глядя на меня в упор. Ее горящие глаза пытались сказать мне нечто такое, чего я не мог понять.

Я начал говорить что-то, но не окончил. Внезапно и на очень глубоком уровне я стал осознавать зеленоватый свет, какую-то фиолетовую флюоресценцию снаружи дома. Я не видел и не слышал ничего. Я просто осознавал свет, как если бы внезапно уснул, и мое тело, мои мысли превратились в образы, наложенные на мир обыденной жизни. Свет двигался с большой скоростью. Я ощущал его своим животом. Я следовал за ним или, скорее, фокусировал свое внимание на нем в мгновения, когда он приближался к нам в своем вращении вокруг дома. В результате фокусирования на этом свете мой ум стал необыкновенно ясным. Теперь я понял, что в этом доме, в присутствии этих девушек было бы неправильно и опасно вести себя, как случайный наивный наблюдатель.

— Ты не боишься? — спросила Роза, указывая на дверь.

Ее голос нарушил мою концентрацию.

Я согласился, что нечто, находившееся за дверью, чем бы оно ни было, испугало меня на очень глубоком уровне, достаточном, чтобы умереть от страха. Я хотел сказать больше, но тут меня охватила ярость и я захотел увидеть донью Соледад и поговорить с ней. Я не верил ей. Я пошел прямо в ее комнату. Ее там не было. Я стал звать ее, выкрикивая ее имя. В доме была еще одна комната. Я распахнул дверь и ворвался туда. Там никого не было. И тогда мой гнев вырос до таких же масштабов, как и мой страх. Я снова сел у стола. Роза не двигалась. Она словно застыла на месте.

— Мы — одно и то же, — сказала она внезапно. — Нагваль сказал нам это.

— Скажи тогда, кто рыскал вокруг дома? — спросил я.

— Союзник, — отвечала она.

— Где он сейчас?

— Он все еще здесь. Он не уйдет. И когда ты будешь слабым, он сомнет тебя. Однако мы ничего не можем рассказать тебе.

— Кто же тогда может?

— Ла Горда! — воскликнула Роза, открывая дверь как можно шире. — Только она может. Она знает все.

Роза спросила меня, можно ли закрыть на всякий случай дверь. Не дожидаясь моего ответа, она медленно пошла к двери и с шумом захлопнула ее.

— Пока мы здесь, нам остается только ждать, — сказала она.

Лидия вернулась в комнату с пакетом, в котором был какой-то предмет, обернутый в кусок темно-желтой ткани. Похоже, она расслабилась. Но я отметил, что она настроена очень решительно. Она каким-то образом передала свое настроение и нам с Розой.

— Ты знаешь, что здесь у меня? — спросила она.

Я не имел ни малейшего представления. Она начала неторопливо разворачивать сверток. Потом остановилась и посмотрела на меня. Она ухмыльнулась, как будто ей было неловко показывать то, что в свертке.

— Этот пакет оставил для тебя Нагваль. Я настаивал, чтобы она развернула его. Она бросила на меня свирепый взгляд и молча вынесла пакет из комнаты.

Я наслаждался игрой Лидии. Она действовала в полном соответствии с уроками дона Хуана и продемонстрировала, как можно наилучшим образом использовать заурядную ситуацию. Она заинтриговала меня, показав мне пакет и сделав вид, что хочет развернуть его. Перед этим она сказала, что он оставлен мне доном Хуаном. Она понимала: я вынужден буду остаться, чтобы узнать о содержимом пакета. Я мог предполагать все что угодно. Это могла быть трубка, которой дон Хуан пользовался при применении психотропных растений. Он как-то говорил мне, что эта трубка будет отдана мне на хранение. Это мог быть его нож, или кожаный кисет, или даже его магические предметы силы. С другой стороны, это могло быть всего лишь уловкой Лидии; дон Хуан был слишком непростым, слишком далеким, чтобы оставлять мне свои личные вещи.

Я сказал Розе, что еле держусь на ногах от голода Мне хотелось вернуться в город, отдохнуть несколько дней и вернуться для встречи с Паблито и Нестором. Я добавил, что к тому времени смогу встретиться и с двумя другими девушками.

Тут вернулась Лидия, и Роза сказала ей о моем намерении уехать.

— Нагваль приказал нам подчиняться тебе как ему самому, — сказала Лидия. — Мы все являемся самим Нагвалем, но почему-то ты — в большей степени.

Обе заговорили одновременно, уверяя, что, в отличие от доньи Соледад, они ничего не собираются предпринимать против меня. Мое тело было буквально переполнено искренней нежностью, которую излучали их глаза. Я поверил им.

— Ты должен дождаться возвращения Ла Горды, — сказала Лидия.

— Нагваль говорил, что ты будешь спать в его постели, — добавила Роза.

Я зашагал по комнате, раздумывая над странной дилеммой. С одной стороны, мне хотелось остаться и отдохнуть — в их присутствии я чувствовал себя физически легким и счастливым, чего и в помине не было днем раньше с доньей Соледад. Но моя разумная сторона и не собиралась расслабляться. И на этом уровне я был все таким же испуганным. В моменты отчаяния я мог действовать безрассудно смело, но затем становился таким же уязвимым как обычно.

Нервно расхаживая по комнате, я занимался самоанализом. Обе девушки молчали, с тревогой наблюдая за мной. Внезапно задача решилась: я знал, что какая-то часть меня лишь притворялась испуганной.

С этим способом осознания я познакомился еще при доне Хуане. На протяжении нашей многолетней связи я целиком полагался на его защиту и был уверен в том, что он сможет всегда меня успокоить. Моя зависимость от него давала мне утешение и безопасность. Но больше я рассчитывать на это не мог — дона Хуана не было. У его учеников не было ни его терпеливости, ни его искушенности, ни его абсолютной власти. Искать у них утешения было совершенно бессмысленно.

Девушки отвели меня в другую комнату. Окно в ней выходило на юго-восток, так же была сориентирована и постель, в качестве которой использовалась толстая циновка. Кусок стебля агавы длиной в два фута был разрезан так, что его пористая сердцевина служила подушкой и опорой для шеи. Посредине была мягкая выемка. Поверхность агавы была очень гладкой. Я лег, почувствовав при этом необычайный комфорт. Лежа на постели дона Хуана, я ощущал безопасность и удовольствие.

Несравненный покой охватил мое тело. Подобное чувство я уже испытал однажды, когда дон Хуан сделал мне постель на вершине холма в пустыне северной Мексики. Я заснул.

Проснулся я в конце дня. Роза и Лидия крепко спали, лежа почти на мне. Несколько секунд я лежал неподвижно, а затем обе девушки одновременно проснулись.

Лидия зевнула и сказала, что они должны были спать вместе со мной, чтобы защитить меня и дать мне возможность отдохнуть. Я сильно проголодался. Лидия отправила Розу на кухню приготовить нам поесть, а сама тем временем зажгла все лампы в доме. Мне стало казаться, что я знал их всю жизнь. Мы молча поели.

Когда Роза убрала со стола, я спросил Лидию, спят ли они все в постели Нагваля: это была единственная постель в доме, кроме постели доньи Соледад. Как само собой разумеющееся Лидия сказала, что они выехали из этого дома несколько лет назад в свой собственный дом неподалеку отсюда, и что Паблито уехал одновременно с ними и живет теперь с Нестором и Бениньо.

— Что с вами случилось? Я думал, что вы живете все вместе.

— Больше нет, — ответила Лидия. — С тех пор, как ушел Нагваль, у нас разные задачи. Нагваль соединил нас, он же и разделил.

— А где Нагваль сейчас? — спросил я как можно небрежней.

Они посмотрели на меня и переглянулись.

— Но мы не знаем, — ответила Лидия. — Они с Хенаро покинули нас.

Казалось, она говорит правду, но я настаивал, чтобы они рассказали мне все, что им известно.

— Мы ничего не знаем, — огрызнулась Лидия, явно раздраженная моим вопросом. — Они переместились в другое пространство. Спроси об этом Ла Горду. Она должна тебе кое-что рассказать. Она еще вчера знала, что ты приедешь, и мы спешили всю ночь, чтобы застать тебя.

Мы боялись, что ты уже мертв. Нагваль сказал, что мы должны помогать и верить только тебе. Он сказал, что ты — это он сам.

Она захихикала, закрыв лицо руками, а затем добавила: — Но в это очень трудно поверить.

— Вся беда в том, что мы не знаем тебя, — сказала Роза. — Все мы четверо чувствовали одно и то же. Мы боялись, что ты умрешь, но страшно рассердились, увидев тебя живым. Соледад для нас даже больше, чем мать.

Они обменялись понимающими взглядами. Я мгновенно интерпретировал это как сигнал опасности. В них было что-то недоброе. Лидия заметила внезапное недоверие, должно быть, написанное у меня на лице и начала уверять в своем желании оказывать мне помощь. У меня как будто не было оснований сомневаться в их искренности. Если бы они захотели навредить мне, они могли бы сделать это, когда я спал. Лидия говорила так убедительно, что мне стало стыдно за мои подозрения. Я решил раздать привезенные для них подарки и сказал, что в пакетах есть кое-какие безделушки, и они могут выбрать себе то, что им понравится. Лидия ответила, что предпочла бы, чтобы я разделил их сам. Она деликатно добавила, что все будут признательны мне, если я вылечу донью Соледад.

— Как же, по-твоему, я смогу вылечить ее? — спросил я после долгого молчания.

— Используй свой дубль, — безапелляционным тоном ответила она.

Я мягко попытался объяснить, что донья Соледад едва предательски не убила меня и что я остался в живых только благодаря чему-то такому во мне, что не было ни умением, ни знанием. И то неуловимое, что нанесло ей удар, было реальным, но непостижимым. Иными словами, я мог с таким же успехом помочь донье Соледад, как и слетать на Луну.

Они молча и внимательно слушали меня, оставаясь напряженными.

— А где сейчас донья Соледад? — спросил я Лидию.

— Она с Ла Гордой, — уныло ответила она. — Ла Горда забрала ее и пытается вылечить, но где они — мы не знаем. Это правда.

— А где Хосефина?

— Она пошла искать Свидетеля. Он единственный, кто мог бы вылечить Соледад. Роза считает, что ты знаешь больше Свидетеля, но ты так сердит на Соледад, что желаешь ее смерти. Мы не осуждаем тебя.

Я заверил их, что не сержусь на нее и уж тем более не желаю ее смерти.

— Тогда вылечи ее! — сердито выкрикнула Роза. — Свидетель нам говорил, что ты всегда знаешь, что делать, а Свидетель ошибаться не может.

— Черт возьми, да кто такой этот Свидетель?

— Свидетель — это Нестор, — нехотя объяснила Лидия, как бы не желая произносить его имя. — Ты прекрасно знаешь это сам.

Я вспомнил, что во время нашей последней встречи дон Хенаро называл Нестора Свидетелем. Тогда я подумал, что это имя было шуткой или уловкой для смягчения невыносимого напряжения и боли тех последних нескольких минут.

— Это была не шутка, — казала Лидия твердо, — Хенаро и Нагваль вели Свидетеля по иному пути. Они брали его с собой повсюду, где бывали сами. Я имею в виду — везде и всегда! И Свидетель был свидетелем всего, что следовало засвидетельствовать.

Отсутствие взаимопонимания между нами было просто ужасающим. Я попытался объяснить, что был практически чужим для них, так как Дон Хуан держал меня вдали от всех, в том числе от Паблито и Нестора. Все эти годы между нами не было никаких контактов за исключением случайных приветствий. Я знал их только со слов дона Хуана. Я лишь однажды столкнулся с Хосефиной и даже не помнил, как она выглядит, а все, что я заметил в Ла Горде, — это ее гигантский зад. Я сказал им, что до вчерашнего дня понятия не имел ни об их ученичестве, ни о том, что Бениньо тоже входил в группу.

Они украдкой переглянулись. Роза открыла было рот, собираясь что-то сказать, но Лидия шевельнула ногой, подавая ей тайный знак. Я ожидал, что после моих долгих откровений они прекратят тайное общение друг с другом. Мои нервы были настолько взвинчены, что их секреты привели меня в ярость. Я заорал на них во всю силу легких и грохнул по столу кулаком. Роза вскочила с невероятной быстротой и в ответ на ее внезапное движение мое тело само по себе, без вмешательства разума, отступило назад. Как раз вовремя, чтобы уклониться на несколько дюймов от удара палкой или каким-то другим предметом, который Роза держала в левой руке. Он врезался в стол с оглушительным грохотом.

Как и прошлой ночью, когда донья Соледад душила меня, я услышал у основания шеи своеобразный и таинственный звук, напоминающий треск ломающейся курительной трубки.

Глаза у меня полезли на лоб, и с быстротой молнии моя левая рука опустилась на палку Розы и раздавила ее. Я видел эту сцену словно со стороны.

Роза пронзительно вскрикнула и тут я понял, что наклонился вперед и изо всех сил ударил левым кулаком по тыльной стороне ее ладони. Я был потрясен. Происшедшее казалось нереальным. Роза продолжала вопить. Лидия увела ее в комнату дона Хуана.

Какое-то время до меня еще доносились ее крики, а затем все стихло. Я сел за стол. Мои мысли были бессвязными и хаотичными.

На этот раз я остро осознал специфический звук в основании шеи. Дон Хуан увязывал этот звук с изменением скорости восприятия, и я смутно припоминал, что уже испытывал нечто подобное в его присутствии. Прошлой ночью я только начал осознавать его, но окончательно понял, что это такое, только после случая с Розой. Я вспомнил также, что этот звук сопровождался необычным ощущением жара во рту и в ушах. Сила и сухость звука напоминали звон большого треснувшего колокола.

Немного погодя вернулась Лидия. Она казалась более спокойной и собранной. Она даже улыбалась. Я попросил ее помочь мне распутать эту загадку и объяснить, что же произошло. После долгих колебаний она сказала мне, что когда я с криком ударил по столу, Роза, испугавшись, подумала, что я собираюсь напасть на нее, и попыталась ударить меня своей «рукой сновидения». Я увернулся от ее удара и стукнул ее по тыльной стороне руки тем же способом, что и донью Соледад. Лидия сказала, что теперь рука Розы будет бездействовать, пока я не найду способа помочь ей.

Затем в комнату вошла Роза. Ее рука была замотана куском ткани. Она взглянула на меня глазами обиженного ребенка. Я уже и не представлял, что я должен чувствовать. Какая-то часть меня чувствовала себя неуютно и виновато, тогда как другая оставалась невозмутимой. Если бы не эта моя часть, я бы не смог остаться в живых после нападения доньи Соледад или сокрушительного удара Розы.

После длительного молчания я сказал им, что с моей стороны было мелочным раздражаться на их секретные сообщения друг другу при помощи ног, но что нельзя же сравнивать мой удар по столу с действиями Розы. Поскольку я не был знаком с их практиками, она могла серьезно повредить мою руку своим ударом.

Угрожающим тоном я потребовал, чтобы Роза показала руку. Она нехотя развернула ее. Рука была опухшей и красной. У меня не осталось никаких сомнений в том, что эти женщины испытывали меня в соответствии с замыслом дона Хуана.

Вступая с ними в конфронтацию, я попадал в непостижимую с рациональной точки зрения область.

Дон Хуан неоднократно повторял, что разум является лишь незначительной частью «целостности самого себя». При внезапной угрозе реального физического уничтожения мое тело, уходя от смерти, воспользовалось скрытыми ресурсами. Трюк, похоже, заключался в том, чтобы по-настоящему принять возможность существования таких ресурсов и возможность их реального достижения. Годы практики были лишь шагами к такому приятию. Согласно своей установке о невозможности компромиссов, дон Хуан добивался для меня полной победы или полного поражения. Если бы тренировки не позволили мне воспользоваться моими скрытыми ресурсами, испытание выявило бы это и тогда я был бы бессилен. Будучи столь глубоким знатоком человеческой природы, он, вероятно, был прав.

Это был момент для смены направления действий. Лидия сказала, что я мог бы помочь Розе и донье Соледад с помощью той же силы, которая причинила им вред; следовательно, проблема заключалась в воспроизведении правильной последовательности ощущений, мыслей, или чего-то еще, что приводило мое тело к высвобождению этой силы. Я взял руку Розы и начал ее тереть. Мне хотелось ее излечить. Я испытывал к ней наилучшие чувства. Обнимая Розу, я долго гладил ее руку. Я начал гладить ее по голове и она в конце концов задремала на моем плече. Но краснота и опухоль ничуть не изменились.

Улыбаясь, Лидия молча наблюдала за мной. Мне хотелось сказать ей, что я бездарный исцелитель. Казалось, ее глаза поймали мое настроение и держали его до тех пор, пока оно не изменилось.

Роза хотела спать. Она то ли смертельно устала, то ли была больна. Впрочем, это меня не слишком интересовало. Я взял ее на руки: она оказалась невероятно легкой. Я отнес ее к постели дона Хуана и осторожно уложил. Лидия укрыла ее одеялом. В комнате было очень темно. Я выглянул в окно и увидел безоблачное небо, усеянное звездами. До этой минуты я как-то не помнил, что мы находились на довольно большой высоте.

Когда я взглянул на небо, я вдруг ощутил прилив оптимизма. Казалось, звезды каким-то образом рады мне. Смотреть в юго-восточном направлении было очень приятно.

Внезапно у меня возникло острое желание посмотреть, насколько отличается вид неба из комнаты доньи Соледад, обращенной на север. Я взял Лидию за руку, собираясь повести ее туда, но меня остановило щекочущее ощущение на макушке. Оно прошло, как волна ряби, по спине к пояснице, а оттуда — к подложечной ямке. Я сел на циновку и попытался проанализировать свои чувства. Но все мысли, казалось, вылетели у меня из головы, и как я ни пытался включить тот ментальный процесс, который обычно называю «думанием», ничего не получалось.

Мои ментальные упражнения заставили меня забыть о Лидии. Она опустилась передо мной на колени и пристально смотрела на меня до тех пор, пока я не осознал, что ее огромные глаза внимательно разглядывают меня с расстояния в несколько дюймов. Я снова взял ее за руку и повел в комнату доньи Соледад. Когда мы подходили к двери, я почувствовал, что все ее тело оцепенело. Мне пришлось тащить ее. Я уже собирался переступить порог, как вдруг в глаза мне бросилась какая-то громоздкая, напоминающая человеческое тело масса, лежавшая у стены напротив двери. От неожиданности я ахнул и отпустил Лидию. Это была донья Соледад. Она лежала головой к стене. Я обернулся к Лидии. Та отскочила на пару шагов. Я прошептал, что донья Соледад вернулась, но не услышал звуков своего голоса, хотя был уверен, что произнес эти слова. Я хотел было повторить, но возникло чувство, что этого делать не нужно. Похоже было, что слова требовали слишком много времени, а мне его не хватало. Я вошел в комнату и направился к донье Соледад. Видимо, ей было очень плохо. Прежде чем что-то спросить, я приподнял ей голову и посмотрел на нее. На ее лбу я увидел что-то, напоминавшее самодельный пластырь из листьев, темный и липкий на ощупь. Я почувствовал, что обязательно нужно убрать его. Уверенно откинув назад ее голову, я сорвал пластырь. Он был похож на облезшую резину. За все это время донья Соледад не пошевелилась и не издала ни звука. На лбу осталось желтовато-зеленое пятно. Оно двигалось, словно было живым и насыщенным энергией. Мгновение я смотрел на него, не зная, что делать дальше. Я коснулся пятна пальцем, и оно пристало к нему как клей.

Как ни странно, оно не только не испугало меня, но даже понравилось. Я растер его кончиками пальцев, и пятно перешло на мою руку. Я встал. Эта липкая субстанция давала ощущение тепла. Какое-то мгновение она напоминала клейкую пасту, а затем высохла у меня на ладони. Я вновь почувствовал вспышку понимания и тут же побежал в комнату дона Хуана. Схватив руку Розы, я стер такое же флюоресцирующее желтовато-зеленое вещество с ее руки, как я стер его со лба доньи Соледад.

Мое сердце колотилось так сильно, что я едва мог стоять на ногах. Хотелось лечь на пол, но что-то во мне толкнуло меня к окну и заставило бежать на месте.

Не знаю, как долго это продолжалось. Внезапно я почувствовал, как что-то трется о мою шею и плечи. Я начал осознавать, что был совершенно голым и мокрым от пота. Лидия закутала меня куском ткани и вытирала мне лицо.

Ко мне сразу же вернулся нормальный процесс мышления. Я осмотрел комнату. Роза крепко спала. Я побежал в комнату доньи Соледад, ожидая найти ее там спящей, но в комнате никого не было. Лидия пришла следом за мной. Я рассказал ей о случившемся. Она бросилась к Розе и начала ее будить, а я в это время одевался. Роза все еще не просыпалась. Лидия схватила ее за поврежденную руку и встряхнула. Одним пружинистым движением Роза вскочила, словно и не спала.

Они заметались по дому, гася лампы. Казалось, они собрались бежать отсюда. Я хотел спросить, к чему такая спешка, но вдруг заметил, что и сам одеваюсь с лихорадочной скоростью.

Теперь мы носились все вместе. Более того, они, казалось, ожидали от меня указаний, что делать дальше.

Мы выбежали из дома, захватив с собой все привезенные мною пакеты. Лидия посоветовала не оставлять их. Я не успел распределить их и поэтому они как бы еще принадлежали мне. Я швырнул их на заднее сидение машины, а обе девушки поместились на переднем, прижавшись друг к другу. Я завел машину и стал медленно выруливать задним ходом, угадывая путь в темноте. Когда мы были уже на дороге, я совершенно растерялся, услышав их заявление: они в один голос сказали, что я — их лидер.

Они сказали, что их действия зависят от моих решений. Я — Нагваль. Мы не могли выбежать из дома и уехать беспричинно. Теперь я должен руководить ими.

Я понятия не имел, ни что делать, ни куда ехать. Повернувшись, я взглянул на них. В отблеске фар их глаза были похожи на зеркала. Я вспомнил, что глаза дона Хуана были такими же: они тоже, казалось, отражали больше света, чем глаза обычного человека.

Я знал: обе девушки осознавали, что я в тупике. Лучше было, наверное, подшутить над собой, чтобы прикрыть свою несостоятельность, но вместо этого я прямолинейно переложил всю ответственность на них.

Я сказал, что еще не привык к роли Нагваля и буду благодарен им за любое предложение или указание, куда нам следует ехать.

Они, похоже, остались недовольны мной. С разочарованным видом они переглянулись и покачали головами. Я быстро прикинул в уме различные варианты действий — отвезти их в город, или в дом к Нестору, или даже взять с собой в Мехико, но ни один из них не был осуществим.

Я остановил машину на пути в город. Больше всего на свете мне хотелось поговорить с ними по душам. Я открыл было рот, но они повернулись лицом друг к другу и положили руки друг другу на плечи. Видимо, это означало, что они замкнулись и не слушают меня.

Я был смертельно расстроен. В это мгновение я страстно желал умения дона Хуана владеть любой ситуацией, его интеллектуальной способности дружеского общения, его юмора. Вместо этого я находился в компании двух дурочек.

Я заметил выражение подавленности на лице Лидии, и моя жалость к самому себе мгновенно исчезла. И тут я со всей очевидностью понял, что нашим взаимным разочарованиям не будет конца. Видимо, они тоже привыкли к мастерству дона Хуана, хоть он и вел себя с ними иначе, чем со мной. Для них переход от самого Нагваля ко мне был катастрофическим.

Я долго сидел, не выключая мотора. Затем у меня опять появилось знакомое щекочущее ощущение на макушке. Теперь я знал, что случилось после того, как я вошел в комнату доньи Соледад. Я не видел ее в обычном смысле. У стены лежала не донья Соледад, а фантом — моя память о том, как ее тело лежало там после удара.

Знал я и то, что, коснувшись той липкой фосфоресцирующей субстанции, я исцелил ее и что это была специфическая энергия, оставленная мною на ее голове и на руке Розы, когда я ударил каждую из них.

Перед глазами возник образ какой-то лощины. Я был уверен, что донья Соледад и Ла Горда находятся именно там. Это знание было не предположением, а истиной, не нуждавшейся в подтверждениях. Ла Горда привела донью Соледад на дно этого ущелья, и в этот момент пыталась вылечить ее. Я хотел сказать ей, что больше нет необходимости лечить опухоль на лбу доньи Соледад и что нет нужды оставаться там.

Я описал свое видение девушкам. Обе они сказали, чтобы я не индульгировал, как это обычно раньше говорил дон Хуан. Правда, у него эти слова обычно звучали более уместно. Я никогда не чувствовал себя уязвленным его критикой или насмешками, но девушки — это другое дело Я почувствовал себя обиженным.

— Я отвезу вас домой, — сказал я. — Где вы живете?

Лидия повернулась ко мне и с яростью сказала, что они — мои подопечные и что я должен позаботиться об их безопасности, так как по требованию Нагваля они отказались от личной свободы, чтобы помогать мне.

Я страшно рассердился. Мне захотелось отшлепать девушек, но тут я опять ощутил странную дрожь. Она вновь началась как щекочущее раздражение на макушке, прошла вниз по спине и достигла живота. Теперь я знал, где они живут. Щекочущее ощущение было как защита, как мягкая, теплая пелена. Я ощущал физически, как она окутывает мое тело от паха до нижних ребер. Гнев сменился странной твердостью, отрешенностью и одновременно желанием смеяться. Вдруг я испытал нечто трансцендентальное. Под натиском действий доньи Соледад и сестричек мое тело прекратило составление мнений. Выражаясь языком дона Хуана, я остановил мир.

У меня одновременно было два ощущения: щекочущее раздражение на макушке и звук, похожий на сухой треск в основании шеи. Их соединение являлось ключом к этой остановке внутреннего диалога.

Сидя с двумя девушками в машине на обочине пустынной горной дороги, я впервые отчетливо и полностью осознал «остановку мира». Это ощущение напомнило мне о самом первом телесном осознании, пережитом много лет назад. Оно также имело отношение к щекочущему ощущению на макушке. Дон Хуан говорил, что маги должны культивировать это чувство, и подробно описал его. По его словам, это было нечто вроде зуда, который не был ни приятным, ни болезненным. Чтобы познакомить меня с ним на интеллектуальном уровне, он описал и проанализировал его особенности. Затем, пытаясь на практике вызвать необходимое телесное ощущение, он заставлял меня бегать под ветками или скалами, нависшими в нескольких дюймах над моей головой, для того, чтобы тело как следует запомнило это ощущение.

Многие годы я пытался следовать его указаниям, но безуспешно. Я не понимал, что крылось за его описанием, и никакие практические упражнения не снабжали мое тело адекватной памятью об этом ощущении. Бегая под выбранными им для демонстрации ветками или скалами я никогда не ощущал своей макушкой ничего особенного. Но однажды, когда я заводил высокую грузовую тележку в трехъярусный гараж, мое тело само открыло это ощущение. Я въехал в ворота гаража с той же скоростью, с какой обычно въезжал на своем маленьком двухместном седане. В результате с высокого сидения тележки я почувствовал, как поперечная бетонная балка крыши скользит по моей голове. Я не успел остановить тележку вовремя и чувствовал, что бетонная балка буквально снимает с меня скальп. Я никогда еще не водил такой высокий транспорт, как эта тележка, поэтому не смог соответствующим образом настроить свое восприятие. Мне казалось, что промежуток между крышей и моей макушкой просто отсутствовал. Я ощущал балку кожей своего черепа. В тот день я ездил внутри гаража часами, давая телу возможность накопить нужную память об этом щекочущем ощущении.

Я повернулся лицом к девушкам и хотел сказать им, что уже знаю, где они живут, но промолчал. Я не представлял, как можно описать, что щекочущее чувство заставило меня вспомнить случайное замечание дона Хуана. Однажды по пути к Паблито мы проходили мимо какого-то дома, и, указав на необычное сооружение, он заметил, что это идеальное место для отдыха и расслабления. Я повез их туда.

Дом был довольно велик. Это была такая же постройка из необожженного кирпича с соломенной крышей, как и дом доньи Соледад. Одна длинная комната в передней части дома, крытая кухня — в задней, огромное патио рядом с кухней и загородка для цыплят рядом с патио. Самой важной частью дома была закрытая комната, одна из дверей которой выходила в переднюю, а другая — в патио. Лидия сказала, что ее построили они сами. Я захотел посмотреть ее, но Лидия не позволила, сказав, что сейчас не время. Без Хосефины и Ла Горды она не могла показать мне принадлежащие им части комнаты.

В углу передней комнаты была сооружена кирпичная платформа около восемнадцати дюймов высотой, одним концом примыкающая к стене. Лидия положила на нее несколько толстых соломенных циновок и предложила мне отдохнуть, сказав, что они будут охранять мой сон. Роза зажгла лампу и повесила ее на гвоздь над постелью. Было достаточно света, чтобы писать. Я объяснил им, что записывание снимает с меня напряжение, и спросил, не помешает ли оно им.

— Почему ты спрашиваешь? — удивилась Лидия. — Делай что хочешь!

Самым небрежным тоном я объяснил, что некоторые мои привычки всегда казались странными дону Хуану и дону Хенаро, и уж тем более могли показаться странными им.

— Все мы со странностями, — сухо сказала Лидия.

Я сел на постели под лампой, прислонившись спиной к стене. Они легли рядом, по обе стороны от меня. Роза укрылась одеялом и тут же заснула, едва коснувшись головой циновки. Лидия сказала, что теперь мы можем спокойно поговорить, и попросила меня потушить свет, так как он слепит ей глаза.

Наша беседа в темноте касалась главным образом местонахождения двух других девушек. Лидия сказала, что не представляет себе, где сейчас Ла Горда, но Хосефина, несомненно, все еще разыскивает Нестора в горах, несмотря на темноту. Она пояснила, что Хосефина лучше других может позаботиться о себе ночью в пустынном месте, поэтому Ла Горда и отправила ее с этим поручением.

Я сказал ей, что из всего услышанного раньше я понял, что Ла Горда — их лидер. Лидия ответила, что Ла Горда действительно была за старшего и что сам Нагваль поставил ее во главе. Она добавила, что если бы даже он этого не сделал, то рано или поздно Ла Горда все равно взяла бы верх, потому что она лучше их всех.

Тут мне захотелось зажечь лампу и кое-что записать. Лидия недовольно сказала, что свет усыпляет ее, но я настоял на своем.

— Что делает Ла Горду лучшей? — спросил я.

— У нее больше личной силы, — сказала она. — Она знает все, и, кроме того, Нагваль научил ее управлять людьми.

— Ты завидуешь Ла Горде в том, что она самая лучшая?

— Раньше завидовала, а теперь — нет.

— Почему же ты изменилась?

— В конце концов я приняла свою судьбу, как учил меня Нагваль.

— А какова твоя судьба?

— Моя судьба… Моя судьба — быть бризом. Быть сновидящей. Моя судьба — быть воином.

— А Роза или Хосефина завидуют Ла Горде?

— Да нет, что ты. Все мы приняли свою судьбу. Нагваль сказал, что сила придет к нам только после того, как все мы без взаимных упреков примем свою судьбу. Раньше я часто жаловалась и временами приходила в ужас, потому что Нагваль мне нравился. Я все думала, что я — женщина. Но он объяснил мне, что это не так. Он показал мне, что я — воин. Моя жизнь окончилась, когда я встретила его. То же он сделал и с остальными. Может быть, ты и не такой, как мы, но нам Нагваль дал новую жизнь.

Когда он сказал, что собирается покинуть нас, так как ему надо заниматься другими делами, мы думали, что умрем. А посмотри на нас сейчас. Мы живы, и знаешь, почему? Потому что Нагваль показал нам, что мы — это он сам. Он здесь, с нами. Он всегда будет здесь. Мы — его тело и его дух.

— Вы все четверо чувствуете одинаково?

— Нас не четверо. Мы — одно. Это наша судьба. Мы должны поддерживать друг друга. И ты такой же, как мы. Все мы — одно и то же. И донья Соледад такая же, хотя она и идет в другом направлении.

— А Паблито, Нестор и Бениньо? Как с ними?

— Мы не знаем. Мы не любим их. Особенно Паблито. Он трус. Он не принял свою судьбу и хочет увильнуть от нее. Он даже хочет отказаться от своих шансов стать магом и жить обычной жизнью. Это было бы великолепно для Соледад. Но Нагваль приказал нам помогать и ему. Хотя мы уже устали ему помогать. Может быть, совсем скоро Ла Горда отшвырнет его с пути навсегда.

— Неужели она способна это сделать?

— Способна ли она? Конечно да. Она получила от Нагваля больше остальных. Может быть, даже больше тебя.

— Как ты думаешь, почему Нагваль никогда не говорил мне, что вы — его ученицы?

— Потому что ты — пустой.

— Это он сказал, что я — пустой?

— Каждый знает, что ты — пустой. Это написано на твоем теле.

— Написано что?

— У тебя в середине есть дыра.

— В середине моего тела? Где?

Она очень мягко коснулась правой стороны моего живота и пальцем очертила круг, словно обозначая границы какой-то невидимой дыры диаметром пять-шесть дюймов.

— А ты сама пустая, Лидия?

— Ты шутишь? Я — полная. Разве ты не видишь этого?

Ее ответы принимали неожиданный оборот. Мне не хотелось раздражать ее своим невежеством, поэтому я утвердительно кивнул.

— Как ты думаешь, почему у меня в середине есть дыра, которая делает меня пустым? — спросил я, считая этот вопрос самым невинным.

Не отвечая, она повернулась ко мне спиной и пожаловалась, что свет лампы режет ей глаза. Я настаивал на ответе. Она вызывающе посмотрела на меня.

— Я не хочу больше разговаривать с тобой. Ты тупой.

Даже Паблито не такой тупой, а он хуже всех.

Я не хотел опять попасть в тупик, делая вид, что знаю, о чем идет речь. Поэтому я опять спросил, что вызвало мою пустоту. Я упрашивал ее сказать, горячо уверяя, что дон Хуан никогда не давал мне разъяснений на эту тему. Он постоянно говорил мне, что я пустой, и я понимал его, как понял бы это любой западный человек. Я считал, что он подразумевает отсутствие у меня воли, решительности, целеустремленности и даже ума. Он никогда не упоминал о дыре в моем теле.

— С правой стороны у тебя дыра, — сказала она как само собой разумеющееся. — Дыра, которую сделала женщина.

— Ты знаешь, кто эта женщина?

— Только ты можешь сказать это. Нагваль говорил, что мужчины часто не знают, кто опустошил их. Женщины удачливее, они точно знают, кто сделал это с ними.

— Твои сестры тоже пустые, как я?

— Не говори глупостей. Как они могут быть пустыми?

— Донья Соледад сказала, что она пустая. Выглядит ли она подобно мне?

— Нет. Дыра в ее животе огромна. Она по обе стороны. Это значит, ее опустошили мужчина и женщина.

— Что произошло между доньей Соледад и этими мужчиной и женщиной?

— Она отдала им свою полноту.

Я заколебался, прежде чем задать следующий вопрос. Мне хотелось взвесить все последствия ее заявления.

— Ла Горда была еще хуже, чем донья Соледад. — продолжала Лидия. — Ее опустошили две женщины. Дыра в ее животе была похожа на пещеру. Но она закрыла ее Она опять полная.

— Расскажи мне про этих двух женщин.

— Я не могу тебе больше ничего сказать, — властно ответила она. — Только Ла Горда может рассказать тебе об этом. Дождись ее прихода.

— Но почему только Ла Горда?

— Потому что она знает все.

— И она — единственная, кто знает все?

— Свидетель знает столько же, может быть, даже больше, но он является самим Хенаро, и с ним очень трудно ладить. Мы не любим его.

— Почему вы его не любите?

— Эти три трутня ужасны. Они такие же ненормальные, как Хенаро. Они постоянно воюют с нами, потому что мстят нам за свой страх перед Нагвалем. Во всяком случае, так говорит Ла Горда.

— Что же заставляет Ла Горду говорить так?

— Нагваль рассказывал ей вещи, которых не говорил остальным. Она видит. Нагваль сказал нам, что ты тоже видишь. Хосефина, Роза и я — не видим, тем не менее мы все пятеро — одно и то же.

Фраза «Мы — одно и то же», которой пользовалась донья Соледад прошлой ночью, вызвала у меня лавину мыслей и опасений. Я быстро убрал свой блокнот и огляделся вокруг. Я пребывал в странном мире, лежа в странной постели между двумя молодыми женщинами, которых я не знал. И все же я чувствовал себя довольно легко. Мое тело испытывало непринужденность и безразличие. Я верил им.

— Ты собираешься спать здесь? — спросил я.

— А где же еще?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.