II
II
Из чего состоит подлинное знание? Этот вопрос лежит на пороге оккультного обучения. В реальной практике, он первым ставится перед обычным изучающим оккультизм человеком, который попадает к учителям оккультного мира. Его учат (или ему показывают), что существует два вида знания, реальное и нереальное; реальное связано с вечными истинами и первичными причинами, нереальное – с иллюзорными следствиями. До тех пор, пока кажется, что это утверждение связано лишь с некими туманными абстракциями, едва ли кто-нибудь будет его отрицать. Любая школа мыслителей легко признает его, оставляя за собой предположение о том, что иллюзорными следствиями являются те соображения, которые пленяют ее соперников, а вечные истины – это ее собственные умозаключения. Но с достаточной ясностью понять, какие из ментальных построений следует классифицировать как иллюзорные следствия, мы сможем не раньше, чем обнаружим, что эта первая предпосылка оккультной философии находится в полном противоречии со всей совокупностью повседневной мировой практики в том, что касается всех разновидностей научного исследования. Вся физическая наука и львиная доля того, что западный мир предпочитает называть метафизической спекуляцией, покоится на грубой и поверхностной вере в то, что единственный путь, по которому идеи могут проникнуть в разум – это каналы органов чувств. Физик все свои усилия тратит на тщательное исключение из массы тех материалов, на которых он строит свои выводы, всего, что не попадает в разряд того, что он считает реальными фактами. А реальными фактами он считает все то, что явным образом воздействует на органы чувств, – то есть то, что мудрая философия восточного оккультизма особо и с самого начала осуждает как иллюзорный, по самой своей природе, результат, временное, вторичное следствие реального факта, стоящего за ним. Поступая таким образом, не совершает ли оккультная философия некоего произвольного выбора между соперничающими методами, подобно тому, как химик может выбрать тот или иной из двух разных методов анализа? Вовсе нет. Подлинная философия не может делать никакого выбора произвольно; существует лишь одна вечная истина и в ее поисках мысль вынуждена идти одним-единственным путем. Знание, которое обращается к органам чувств, не может иметь дело ни с чем иным, кроме иллюзорных следствий, ибо все формы этого мира и его материальные комбинации суть лишь отдельные картинки в великой, постоянно изменяющейся панораме эволюции; ни в одной из них нет ничего от вечности. Делая простой вывод из физических фактов, наука, исходя из своих собственных методов, поймет, что было некое время, предшествовавшее тому моменту, когда какие-то зародыши жизни, какими бы они ни были, приняли формы, в которых они проявляются сегодня. Разумеется, наступит такое время, когда все эти формы исчезнут в процессе космического изменения. Что предшествовало им, вызвав их эволюцию из огненной туманности, какие следы оставят они за собой? Из ничего они появились, в ничто и возвратятся – так звучит дважды иррациональный ответ, который является единственным логическим выводом из физической философии, делающей из них реальные факты, единственную основу реального знания.
Следует помнить, конечно, что нереальное знание, происходящее из наблюдения иллюзорных, поскольку временных и вторичных, следствий, успешно работает лишь в отношении короткой цепи событий, которую оно может сконструировать. Именно это приводит столь многие, в других отношениях могучие умы к слепой удовлетворенности этим знанием. Некоторые из законов материи можно хотя бы обнаружить, если не понять, простым наблюдением материи; однако очевидно, что то, из чего произошла материя, и то, к чему она возвратится, нельзя обнаружить материальными органами чувств. Каким же иным образом можно распространить наблюдение за рамки материальных чувств? Лишь если оно будет расширено, для человека станет доступно знание, связанное с вечными истинами и первичными причинами – реальное знание, отличное от временного и нереального. Физик же, пребывая в полном неведении относительно методов, благодаря которым наблюдаемая область может быть расширена за пределы чувств, немедленно заявит: «О гипотетических вечных истинах вы можете лишь мечтать и предаваться иллюзорным догадкам – все это просто порожденная мозгом фантазия». Таким образом, весь мир в целом, не довольствуясь излюбленными иллюзиями и называя их реальностями, с презрением отказывается от реальности и отвергает ее, как иллюзию.
Но может ли быть достигнута вечная истина? Даже если самые строгие факты считать иллюзией, поскольку они преходящи, не следует ли из этого, что то, что свободно от изменения, находится за пределами наблюдения? Не должны ли мы восходить к теоретическому допущению о возможности реального знания через практическое допущение, что никакой человек никогда не сможет иметь к нему никакого отношения? Последовательный материалист, который искренне верит, что человек – это просто состоящая из газа, фосфатов и химических элементов структура, функционирующая только внутри себя самой, получит ответ, основанный на фактах, повторять которые нет необходимости, встретившись со спорщиками, понимающими, во всяком случае, что живое тело содержит в себе некий духовный принцип, и что этот духовный принцип способен жить отдельно от тела, когда последнее умирает. Не вызовет возражения у спиритуалиста такая концепция, согласно которой, если дух человека живет, наблюдает, мыслит и сообщает свои впечатления после того, как тело сожжено или захоронено, то при определенных условиях тот же самый дух может временно отделиться от тела еще при жизни и тем самым установить такие отношения с духовным миром, что получит абсолютное знание о его феноменах. Теперь, совершенно ясно, что, во всяком случае, для нас самих такой мир является миром вечных истин. Мы знаем, что этот мир мимолетный и преходящий. Легко понять, и все аналогии подразумевают этот вывод, подкрепляемый всеми возможными духовными утверждениями, что мир духа более прочный и долговременный. То знание реально, которое сохраняется, а нереально то, которое исчезает, – как в случае посвященного адепта, принесшего с собой обратно на землю четкие, ясные, детально выверенные воспоминания о собранных фактах и информацию, полученную в невидимой сфере реальности; дух человека, вступившего в прямые и сознательные отношения с духовным миром, обретает реальное знание, тогда как дух человека, который живет в темнице собственного тела и питается лишь крошками знания посредством своих органов чувств, обладает лишь нереальным знанием.
Но если заключенный в темницу дух не восходит к прямому общению с духовным миром, но его посещает некая эманация, исходящая из этого мира, – или некий дух, если принять на мгновение гипотезу спиритуалистов, – дает ли это нам право признать, что он получает реальное знание? Конечно, нет. Ибо хоть он и обсуждает духовные вещи, знание, обретенное таким путем, ничем, в сущности, не отличающимся от метода, которым получают знание чисто физического сорта, знание иллюзорных следствий, будет поверхностным. Спиритуалист, даже если он сам является медиумом, получающим сообщения, имеет дело со знанием столь же нереальным, неправдоподобным и подверженным искажениям при каких-либо ошибках наблюдения, как и то, с которым связан совершенно бездуховный наблюдатель материального мира.
«Кто же тогда обладает реальным знанием, противоположным нереальному?» – спрашивают изучающего оккультизм, и у него есть единственный, как мы уже показали, вариант ответа на этот вопрос: «Только адепты обладают реальным знанием, только их разум находится en rapport с универсальным Разумом». Согласно учению адептов, спиритуалисты ошибаются в девяносто девяти случаях из ста, полагая, что контактируют с духами умерших друзей или благожелательными существами из иной сферы; для тех, кому известно что-либо о том, кем или чем являются адепты, это знание столь же достоверно, как факт. Но если это факт, то любая концепция спиритуалистов, ему противоречащая, должна быть развенчана, то есть должна существовать возможность свести любой случай, касающийся спиритуализма, к некоторой группе феноменов, относительно которых можно будет показать, что они являются вовсе не тем, что воображают спиритуалисты. Поскольку феномены спиритуализма столь бесцеремонно отвергаются во всех отношениях, практически невозможно расследовать их в каждом случае, и, что касается всей этой темы в целом, лучше испытать их и объяснить, почему феномены спиритуализма не могут быть тем, что понимают под ними сами спиритуалисты, чем разбираться с каждым отдельным случаем. Прежде всего, это касается автоматического письма. Нам нет надобности выходить за рамки личного опыта, чтобы показать, что создание рукой медиума рукописи, факсимиле которой воспроизводится мнимым духом – это вовсе не доказательство мнимой идентичности этого духа или даже его индивидуальности. Одна русская дама, страдавшая в юности от медиумизма, или наоборот, одаренная этой способностью, пусть уж решает читатель, что ему ближе, «контролировалась» в течение примерно шести лет неким «духом», который появлялся каждый вечер и обычным автоматическим способом исписывал посредством детской руки целые кипы бумаги. Дух этот убеждал в том, что он является некой старой дамой, которая жила в регионе России, весьма удаленном от того, в котором она проявилась теперь. Она приводила многочисленные подробности о своей жизни и своей семье, рассказав в том числе и о том, как ее сын покончил жизнь самоубийством. Иногда сам этот сын являлся «в духе», овладевал детской рукой и писал длительные отчеты о своем раскаянии и о тех страданиях, которые последовали за его самоубийством. Старая дама красноречиво рассказывала о небесах и их обитателях, включая Деву Марию. Не нужно говорить о том, сколь словоохотлива была она относительно обстоятельств своей собственной смерти и интересной церемонии последнего таинства. Однако она писала и о вполне мирских материях. Она привела подробный отчет о петиции, поданной ею императору Николаю, а также дословный ее текст. Она писала частично по-русски, частично по-немецки, причем последний язык девочка-медиум знала в то время очень слабо. В конце концов, один из родственников юной дамы отправился в то место, где жил этот дух. Да: ее прекрасно помнили; она очень страдала из-за беспутного сына, покончившего с собой; она уехала в Норвегию, где, как полагали, и умерла, и так далее. Короче говоря, все автоматически записанные сообщения подтвердились, а петиция оказалась в архиве Министерства внутренних дел в Санкт-Петербурге. Рукопись была воспроизведена совершенно точно. Мог ли иметь какой-либо дух лучшее доказательство своей идентичности? Разве не может сказать спиритуалист о подобном опыте: «Я знаю, что духи умерших людей могут вступать в общение и доказать сохранение собственной индивидуальности»? Спустя год после опознания умершей в том месте, где она жила, а также проверки петиции, туда, где жила девочка-медиум и ее родственники, прибыл некий офицер, оказавшийся племянником этого «духа». Он показал ребенку одну миниатюру. Она узнала в ней этого духа. Затем последовало объяснение и оказалось, что тетушка офицера вовсе не умерла, как, впрочем, и ее сын. Во всех остальных отношениях медиумические сообщения были точны и обоснованны. Сын пытался покончить с собой, но пуля, которой он в себя выстрелил, была извлечена, и его жизнь оказалась спасена.
Самой этой истории, как простого изложения фактов, вполне достаточно, чтобы ответить на утверждения спиритуалистов, касающиеся автоматического письма. Она показывает, что феномен автоматического письма, приписываемый спиритуалистами деятельности «духов» умерших людей, может иметь место вовсе без участия подобных «духов»; таким образом, опыты, на которые ссылаются спиритуалисты, теряют свою убедительность. Но мы можем пойти еще дальше и попытаться объяснить эту русскую историю, во всяком случае, с точки зрения оккультной «гипотезы», как, несомненно, назовут эту точку зрения некоторые из наших читателей. Кем или чем был тот разум, который писал рукою русской девочки-медиума? Дьявол? – как утверждают православные священники. Некий лживый дух? – как могут предположить спиритуалисты. Элементарий? – как могут подумать некоторые читатели оккультной литературы. Вовсе нет. Это был пятый принцип самого медиума, ее животная или физическая душа, частичка универсального Протея; она действовала точно так же, как действует душа ясновидящего во время сна его тела. Офицер, показавший, в конце концов, миниатюру, познакомился с этой семьей несколькими годами раньше. Медиум видела эту картинку, будучи еще совсем маленьким ребенком, но совершенно забыла об этом. Она играла также с разными вещами, имевшими отношение к этому «духу» и находившимися в распоряжении ее (т. е. «духа») племянника.
Добросовестно храня память обо всем увиденном и услышанном в «астральном свете», или в «душе вещей», – многие читатели, несомненно, поймут содержащийся здесь намек на книгу Дентона с таким же названием, – во время игры с миниатюрой и другими безделушками, несколькими годами позже внутренняя личность девочки-медиума из-за некоторых ассоциаций, возникших в ее памяти, начала бессознательно воспроизводить эти картинки. Мало-помалу внутренняя личность, или пятый принцип, втянулась в поток такого рода личных или индивидуальных ассоциаций и эманаций, и, как только был дан медиумический импульс, ничто не могло остановить его развитие. Факты, аккуратно наблюдаемые «летучей душой», были сложнейшим образом перемешаны с чистой фантазией, источником которой было получаемое медиумом обучение – отсюда рассказ о небесах и Деве Марии.
Mutatis mutandis [с известными оговорками, лат. ] сходное, по всей видимости, объяснение получил бы не только случай автоматического письма, но также и некоего руководящего или покровительствующего духа, оказывающего на медиума ментальное влияние, и которого наблюдали провидцы. Тот факт, что учение об этой разумной сущности в общем подтверждает спиритуалистическую доктрину о пространственных перемещениях и тому подобное, – это серьезное свидетельство в пользу того, что в действительности эта сущность есть эманация собственного разума медиума; а то, что мнимого духа видели ясновидящие медиумы, вовсе не может быть сочтено доказательством его объективного существования. Картины, появляющиеся в астральном свете, имеют вид совершенной реальности для тех, кто их видит; так, облик того «духа», о котором мы говорили, был столь же реален для нашей девочки-медиума, как и вид любого из духов, когда-либо материализовавшихся в удивительной комнате для сеансов братьев Эдди в Америке, хотя сама эта добрая дама провела все это время, спокойно занимаясь своим вязанием, и просторы Европы пролегали между ней и ее семейным кругом, который она бессознательно навещала в виде призрачного гостя.
Трудность различения между созданиями мозга самого ясновидящего и призрачными или духовными, по отношению к нему действительно внешними, феноменами, по-видимому, и является причиной того смущения и той путаницы, в которую попадают необученные, непосвященные наблюдатели, когда естественный медиумический дар позволяет им перешагнуть за порог астрального мира и воспринять удивительные вещи, подобно ауре окружающие физическую планету. От Сократа до Сведенборга, от Сведенборга до ясновидящего наших дней никакой непосвященный провидец никогда не мог вести наблюдения с полной точностью и достоверностью. Какие бы вредные и смущающие влияния не испытывали на себе естественные провидцы прошлых веков, никто из них не был окружен таким количеством искусственной путаницы и неразберихи, которыми омрачена деятельность современного медиума-спиритуалиста. Масса всевозможных предубеждений с самого начала овладевает его умом; любому наблюдению он придает форму разработанной, заранее предусмотренной теории; любая картина, представшая перед его тонкими и изощренными органами чувств, искажается, чтобы она соответствовала ожиданиям его фантазии, и раскрашивается цветами предварительно сформулированного символа веры. Спиритуалист может искренне считать себя искателем истины, однако тот спиритуалист, который сам в какой-то степени является медиумом, пленяется созданиями своей собственной веры и уносится вызванным им потоком в фантасмагорический мир, населенный образами своего воображения. Их кажущаяся реальность подтверждает те предположения, из которых они и возникли, и все предложения, вызывающие сомнение в характере этих видений, кажутся такому ревностному фанатику почти что кощунством. Но изучающему оккультизм наиболее прекрасным кажется последовательное обучение адептству, а вовсе не возбуждение медиумического откровения, поскольку над ним воссияет тогда священный свет абсолютной Истинности. Медиумизм может дать лишь внезапные вспышки неожиданного чуда, подобно тому, как фрагменты некоего странного ландшафта на мгновение ока освещаются молнией, однако наука адептства освещает постоянным дневным светом все окружающее пространство. Конечно, спиритуалисты, которые по своему разумению, по крайней мере, на голову выше простых материалистических кротов своего подслеповатого поколения, поскольку понимают, что существует некий ландшафт, который можно увидеть, если только его должным образом осветить, осмотрительно не станут оказывать предпочтение методу выстраивания догадок о его особенностях при помощи случайных вспышек света медиумизма, но воспользуются тем прекраснейшим освещением, которое возвышенный гений и неустанная работа тайных мудрецов Востока предоставили тем, чьи духовные интуиции позволяют воспринять всю его тонкость и вверить свои устремления его водительству.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.