ГЛАВА 9

ГЛАВА 9

После этого дня в Рафи что-то изменилось. Как если бы смертельно больному человеку вдруг сказали, что есть шанс — пускай один из тысячи, пускай совсем призрачный, но все же шанс — выжить. Конечно, это была не надежда на исцеление, нет. Кто смог бы вернуть ему зрение? Разве только волшебник. Но это была слабая, едва нарождающаяся вера в то, что когда-нибудь он, возможно, сможет жить в ладу с самим собой и миром. Что, может быть, еще не все потеряно, и взамен утраченных надежд и умерших мечтаний он сможет выпестовать новые.

Если раньше он находил какое-то утешение лишь в разговорах с Марией, то теперь у него появилась еще одна отдушина. Каждый вечер, когда всходила луна, Рафи выходил из своего сарая во двор, держа в руке ту самую мулету, которую так и не смог вернуть артистам.

И каждый вечер в серебристом свете луны разыгрывалась странная коррида. Все было как пять лет назад, когда Рафи был еще мальчиком и уходил в оливковую рощу, чтобы «убить» очередного быка. Он пришел к тому, с чего начинал, — к вымышленному миру, в котором он был великим матадором. Только теперь он действительно знал, что испытываешь, когда видишь прямо перед собой опущенные для удара рога, знал, как шумит возбужденная толпа, знал то сопротивление, которое встречает клинок, входящий в плоть… И теперь его фантазии были похожи на правду больше, чем пять лет назад.

Каждый вечер он исполнял причудливый танец и ощущал себя по-настоящему свободным. Свободным от того тяжкого бремени, которое наложила на него слепота. Теперь коррида не была его мечтой. Она была его жизнью. Пусть даже вымышленной… Но уж лучше жить в мире грез, чем не жить вообще.

Но даже этот вымышленный мир не мог заставить Рафи забыть о девушке по имени Мария. Они по-прежнему проводили вместе каждый день. Правда, теперь они не только сидели на берегу реки, но иногда отправлялись немного побродить по лежавшей неподалеку роще.

Это тоже была ее идея. Однажды она просто сказала Рафи, что устала сидеть на одном месте и хочет пройтись, чтобы размять ноги. Рафи услышал, что она действительно встала и медленно пошла куда-то. Несколько секунд он сидел в растерянности, не зная, что делать. Просить ее вернуться? Этого ему не позволяла гордость. Но идти за ней? По незнакомой дороге? Да и по дороге ли вообще? Об этом страшно было даже подумать. До сих пор он ходил только по одному маршруту, который знал и помнил до мельчайших деталей… Столько-то шагов туда, столько-то сюда. И то иногда ухитрялся растянуться на ровном месте. А тут полная неизвестность… Но шаги Марии постепенно удалялись, и Рафи, решив будь что будет, вскочил и пошел за ней. И сумел догнать ее, споткнувшись всего пару раз, и пошел рядом, постукивая палочкой.

Так они и гуляли. Мария выбирала дорогу поровнее и шла чуть впереди, предупреждая юношу о поворотах и препятствиях. А он шел на звук ее шагов и голоса, пока еще неуверенно и медленно, но все же шел. Иногда она брала его под руку. Но это было не желание помочь. Она держала его под руку так, как держит девушка молодого человека, а не как поводырь слепца, И Рафи было приятно это прикосновение, лишенное всякой заботы и сострадания.

Часто девушка просила его показать свое искусство тореро. И повторялось то, что было тогда на берегу. Рафи брал в руки ее платок и шаг за шагом разыгрывал небольшой фрагмент боя. Чаще всего, фаену. И всякий раз, когда он наносил завершающий удар воображаемому быку, девушка восторженно кричала: «Оле!» — и хлопала в ладоши, словно и впрямь видела перед собой быка со шпагой, ушедшей в загривок по самую рукоять.

Как-то после очередной «корриды», когда слегка раскрасневшийся Рафи сел рядом, переводя дух, она спросила:

— А кто тебя всему этому научил?

— Что-то запомнил, когда увидел первый бой быков. Что-то додумал сам… Но главному научил меня Мигель.

— Кто?

— Мигель, бывший матадор, который как-то забрел в наш город. Разве я тебе не рассказывал о нем?

— Нет.

И Рафи рассказал ей о Мигеле. О том, как они встретились тем далеким летним днем на поляне в оливковой роще. О том, как бывший матадор показывал ему правильные движения и заставлял работать до седьмого пота, пока они не начинали получаться у Рафи безукоризненно. О том, как Мигель говорил про настоящий, подлинный бой быков. Бой, который является не средством заработать славу или деньги, а Путем, началом начал, высшим смыслом всей жизни.

— И где же теперь этот Мигель? — спросила Мария, когда Рафи закончил свой рассказ.

— Ушел. Он пробыл здесь совсем недолго. Несколько дней. А потом ушел. Куда? Не знаю. Он и сам не знал.

— А почему ты не пошел с ним?

— Я хотел. Очень хотел. Долго просил его, чтобы он взял меня с собой. Но он не согласился.

— Почему?

— Я долго думал об этом… Понимаешь, тогда я не знал разницы между игрой в корриду и настоящей страстью. А когда понял, было уже поздно.

— Ты жалеешь? — тихо спросила Мария.

— Да.

— Ты хотел бы снова встретиться с ним?

— Да. Хотя даже не знаю, зачем.. Тогда я хотел стать его учеником. А что сейчас? Не знаю… Но мне кажется, что эта встреча могла бы что-то изменить. В моей жизни, во мне самом… Но что толку об этом говорить? Я даже не представляю, где он может быть сейчас. Да и вспомнит ли он того мальчишку с рубашкой в руках, делающего веронику? Знаешь, какими были его первые слова? Он сказал: «Попробуй поставить ногу чуть дальше. Всего на полступни. И посмотри, что из этого получится»… И вот, что получилось, — горько закончил Рафи.

— Если бы он видел тебя тогда, на площади, он бы тобой гордился, — тихо сказала Мария. — Но еще больше он гордился бы тобой, если бы увидел, как ты делал пасе несколько минут назад.

— Ты думаешь?

— Я уверена. Мой отец знает толк в бое. И он не раз говорил, что главное для матадора не умение двигаться красиво, и даже не храбрость, хотя храбрости должно быть очень много… Главное — способность встать после того, как в тебя вошел рог, и закончить бой. Он говорит, что тот, в ком есть эта решимость, и есть настоящий матадор. Даже если он не убил ни одного быка.

— Твой отец тореро? Был им? — спросил Рафи.

— Покажи мне еще раз свою веронику, — вместо ответа сказала девушка.

Рафи, не говоря ни слова, взял платок, встал, выпрямился, сдвинув ноги, опустил платок вниз и медленно размеренно провел им по воздуху, следуя головой за движением руки. Когда он немного наклонялся, ведя мулетой быка, он был похож на молодое дерево, сгибающееся под напором ветра Потом повернулся, чуть выставил вперед ногу, сделал второй взмах, такой же тягучий и плавный, затем шагнул вперед, чтобы воображаемый бык отступил немного, и сделал третий взмах — такой же безукоризненный и ритмичный. Потом собрал платок, прижал его к правому боку и сделал полуверонику, уворачиваясь от рогов. Каждое его движение было безупречным и долгим, невыносимо долгим, если представить, что под мулетой проходит настоящий бык.

— Вот, — сказал он, снова садясь рядом с девушкой. — Почему ты не хлопаешь?

Мария ничего не ответила, но Рафи почувствовал ее прохладную ладонь на своей щеке. У него перехватило дыхание. Она была совсем рядом. Он чувствовал ее запах, чувствовал ее дыхание на своем лице, чувствовал, как подрагивают кончики ее пальцев… Ему даже показалось, что он слышит, как стучит ее сердце. А потом ее губы коснулись его губ, и время для Рафи остановилось.

На следующий день они встретились как обычно. Но девушка была почему-то молчалива, и поддерживать разговор пришлось Рафи. Впрочем, давалось ему это легко. После вчерашнего поцелуя он ощутил то же самое, что чувствовал, стоя над убитым быком — он был готов дотянуться до ночного неба и собрать в горсть звезды.

Вчера он полночи просидел на пороге своего сарая, снова и снова переживая тот миг, когда их губы встретились. Он ни о чем не думал, не строил планов, ни о чем не жалел и ничего не желал. Просто вспоминал вкус ее губ. Что бы ни готовило ему будущее, отнять у него это мгновение будет не так-то просто. Он вдруг предельно ясно понял: единственное, что останется с ним до самой смерти, — это такие вот моменты, пережив которые один раз, забыть уже невозможно. Они плотно впечатаны в память и принадлежат только ему. Где бы он ни был и кем бы он ни был. Его первая победа в бою, поцелуй Марии… Они всегда будут с ним, всегда будут верны ему… Стоит лишь позвать их, и они придут. Придут охотно, не мешкая. И приведут с собой пусть короткое, но пронзительное, невыносимо яркое, как отблеск солнца на занесенном для удара клинке, ощущение счастья.

Ему стало жаль тех людей, которые, подобно змеелову, о котором рассказывала Мария, тратят жизнь на то, чтобы приобрести то, что можно потерять в любую секунду. Слава, деньги, даже любовь к женщине… Нет ничего более призрачного. В погоне за этими иллюзиями они не замечают главного — таких вот крошечных моментов абсолютного счастья.

В эту ночь Рафи поклялся себе, что не повторит ошибки того змеелова. У него был убитый бык и поцелуй девушки, которую (сейчас Рафи в этом нисколько не сомневался) он любил. Не так уж и много для восемнадцати лет. Но и не так уж мало, если по-настоящему дорожить этим.

Сейчас, когда наступил новый день и Мария сидела рядом и молчала о чем-то своем, вчерашний день казался Рафи замечательным сном Но он знал — стоит только совсем чуть-чуть приоткрыть дверь воспоминаниям, и они ворвутся широким мощным, сметающим все на своем пути потоком, захлестнут, накроют с головой, и в мире не останется ничего, кроме этого поцелуя. От осознания этого на душе становилось хорошо и спокойно.

— Почему ты сегодня все время молчишь? — спросил Рафи. — Я не обидел тебя вчера?

— Разве можно обидеть поцелуем?

— Не знаю… Наверное, когда тебя целует человек, который тебе противен.

— Но ведь ты мне не противен.

— Надеюсь, что нет, — рассмеялся Рафи. — Но все-таки… Я слепой, а ты молодая красивая девушка..

— Откуда ты знаешь, как я выгляжу? А может, я кривая на один глаз и у меня бородавка на носу? — серьезным тоном спросила Мария.

— Для меня ты все равно красавица. Это, пожалуй, один из плюсов слепоты — приходится волей-неволей смотреть в глубь вещей. То есть не смотреть, а видеть… Вот ведь странно — никогда не думал, что между этими вещами такая разница.

— Видеть что?

— Все. Людей, вещи, события… — задумчиво сказал Рафи. Сказал и удивился сказанному. Он никак не ожидал от себя подобных рассуждений. Словно эти слова произнес кто-то другой, гораздо более умный и умудренный опытом.

— Наверное, ты прав, — в тон ему ответила Мария. — Здоровье всегда поверхностно, а вот болезнь заставляет задавать непростые вопросы.

Она на секунду замолчала, а потом заговорила деловито и чуть холодно.

— Мне придется уехать на какое-то время. Так что завтра можешь не приходить сюда. Меня не будет.

Рафи потерял дар речи. Вот уж такого поворота он совсем не ожидал. Он лихорадочно соображал, что сказать, но на ум приходила всякая чепуха.

— Как это? — выговорил он наконец.

— Что как? Просто мне нужно уехать,.. И все. По ее тону Рафи понял, что разговор ей неприятен. Но не получить никакого объяснения он тоже не мог. Так уж устроен человек — увидев то, что ему понравилось, он начинает считать это своим.

— Но куда? Почему?

— Давай, я расскажу тебе обо всем, когда вернусь, хорошо? Хотя надеюсь, что ничего объяснять не придется, ты и сам все поймешь, — девушка старалась говорить как можно мягче.

— Что я должен понять?

— Всему свое время.

— Но ты вернешься?

— Конечно.

— Обещаешь?

— Перестань…

— Обещаешь?

— Да.

— Когда ты приедешь?

— Скоро.

— Почему ты не можешь сказать?

— Потому что сама не знаю.

Рафи замолк. Что он мог еще спросить? Он уже давно понял — если Мария не хочет о чем-то разговаривать, от нее ничего не добьешься. Все, что ему оставалось, — смириться и ждать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.