Глава 5 ВОПРОСЫ ИСПЫТУЮЩЕГО

Глава 5

ВОПРОСЫ ИСПЫТУЮЩЕГО

Инь Испытующий задал вопрос Кожаному Щиту [из рода] Великих {1}:

— Были ли вещи в самом начале древности?

— [Если бы] в самом начале древности не было вещей, откуда бы ныне появились вещи? Не смогут ли и потомки сказать, что ныне [в наше время] не было вещей? — спросил в ответ Кожаный Щит.

— Тогда у вещей нет прошлого и будущего?

— Конец и начало вещей издревле не имеют границ. Начало может стать концом, а конец может стать началом. Как узнать их круговорот? Однако [было ли что-нибудь] кроме вещей, [было ли что-нибудь] до событий, — я не знаю.

— В таком случае, есть ли конец [всем] восьми сторонам света, зениту и надиру?

— Не ведаю, — ответил Кожаный Щит, но Испытующий спросил настойчивее:

— [Если] нет конца, тогда [они] бесконечны; [если] есть [конец], тогда конечны. Как мне это знать? Ведь кроме бесконечного [существует] и отсутствие бесконечного; внутри неограниченного [существует] и отсутствие неограниченного. В бесконечном снова конечное, в неограниченном снова ограниченное. Так я познаю бесконечное, неограниченное, но не познаю конечного, ограниченного.

— Что находится за пределами четырех морей?

— То же, что и в Срединных царствах.

— Чем это докажешь?

— Я ходил на Восток до Ина {2}, [там] народ такой же. Спросил [и узнал, что] на востоке от Ина [все] похоже на Ин. Ходил на Запад до Бинь {3}, [там] народ такой же. Спросил [и узнал, что] на западе от Бинь [все] похоже на Бинь. Так стало мне ведомо, что ни четыре моря {4}, ни четыре пустыни, ни четыре полюса от них <других земель> не отличаются. В каждом большем содержится меньшее — без конца и предела. Как в небе и земле содержится тьма вещей, так же и небо с землей в чем-то содержатся. То, в чем содержится тьма вещей, несомненно, бесконечно; то, в чем содержатся небо и земля, несомненно, беспредельно. Как мне знать, нет ли за пределами неба и земли еще больших небес и земель? Это мне также неведомо. Однако небо и земля — те же вещи, у вещей же бывают недостатки {5}. Поэтому в старину [женщина] из рода Нюйва {6} отобрала камни всех пяти цветов, чтобы заделать изъян в небе; отрубила лапы у гигантской черепахи, чтобы подпереть четыре края <полюса>. Впоследствии же [человек] из рода Ведающих Разливами {7} стал бороться с Вечно Недовольным {8} за власть предков, в гневе ударился о гору Щербатую {9} и сломал Небесный столп {10}, порвал земную сеть. Поэтому небо наклонилось на северо-запад, за ним последовали и солнце с луной, планеты со звездами; у земли же не хватило [куска на] юго-востоке, поэтому [туда полились] воды сотен рек.

— Есть ли вещи огромные и малые, длинные и короткие, одинаковые и различные? — снова спросил Испытующий.

— К востоку от Бохая, в скольких миллиардах ли — неведомо, есть огромная пропасть, пучина, поистине бездонная. У нее не было дна, и называлась она Гуйсюй {11}. В нее стекали все воды — со всех восьми сторон света, девяти пустынь и Небесной реки {12}, а она [пучина] все не увеличивалась и не уменьшалась. Там пять Гор. Первая называлась Колесница Преемства {13}, вторая — Круглая Вершина, третья — Квадратная Чаша, четвертая — Обитель Красавиц, Пятая — Приют Презревших Блага. Окружность каждой горы сверху донизу — тридцать тысяч ли, плато на вершине — девять тысяч ли, расстояние между горами — семьдесят тысяч ли, а [горы] считались соседями. Там все башни и террасы — из золота и нефрита, все птицы и звери — из белого шелка, деревья — из жемчуга и белых кораллов растут кущами, у цветов и плодов чудесный аромат и вкус. Кто их отведывал — не старился, не умирал. Жили там все бессмертные, мудрые. Сколько их там за день и за ночь друг к другу летало, нельзя и сосчитать. Основание же пяти Гор ничем не укреплялось. [Они] двигались вверх и вниз, туда и сюда по волнам вместе с приливом, не останавливаясь даже на время. От этого бессмертные и мудрые заболели и стали жаловаться богу. Боясь, как бы [острова] не уплыли на крайний запад и не исчезла обитель мудрых, бог приказал Обезьяне-силачу {14} отправить пятнадцать гигантских черепах, чтобы держали на головах горы; [приготовить] три смены, каждая по шестьдесят тысяч лет. Тогда только пять гор встали неколебимо. Но тут великан из царства Драконовых Дядей {15} поднял ногу и полного шага не сделал, как очутился у пяти Гор. На один крючок поймал сразу шесть черепах, взвалил всех вместе на спину и пошел. Унес в свою страну и обжег их панцири для гадания. И тогда две горы — Колесница Преемства и Круглая Вершина — уплыли на северный край [полюс] и погрузились в океан. Тьмы бессмертных и мудрых остались без пристанища. В большом гневе бог уменьшил царство Драконовых Дядей, чтоб страдали от тесноты; уменьшил и народ Драконовых Дядей, сделал людей короче. Во времена же Готовящего Жертвенное Мясо и Священного Земледельца жители этой страны еще были ростом в несколько десятков чжанов{16}.

В четырехстах тысячах ли на восток от Срединных царств находится страна Пигмеев {17}. Люди там ростом в один чи и пять цуней{18}. На северо-восточном крае [полюсе] живут люди, что зовутся Сутягами {19}, ростом в девять цуней. На юге области Терновник {20} растет дерево Душ Обители Мрака {21}. Пятьсот лет [для него] длится весна, пятьсот лет — осень. В далекой древности было дерево Отец. Восемь тысяч лет [для него] длилась весна, восемь тысяч лет — осень. На перегное растет Чудесный гриб, утром рождается, вечером умирает. Весенними и летними лунами появляются москиты и комары, родятся от дождя, умирают, завидев солнце. На севере Севера, где нет ни деревьев, ни трав, находится Пучина — океан. Это — Небесный водоем. [В нем] водится рыба в несколько тысяч ли ширины, соответственной и длины. Имя ей — Кит {22}. Водится там птица, имя ей Феникс. Распростертые крылья — точно нависшие тучи, соответственное им и туловище. Разве в мире знают об этих существах? Великий Молодой Дракон ходил [туда] и их увидел. Бо И {23} узнал и дал им имя. Ицзянь {24} услышал и их описал.

На речных берегах родятся мелкие насекомые, имя им — мошки. Летают стаей, гнездятся на ресницах у комара, друг с другом не сталкиваясь. Прилетают на ночлег и улетают, [а] комар не чувствует. [Видящий] Паутину Издали {25} и Цзыюй, протерев глаза и подняв брови, всматривались в них днем, но формы их не разглядели. Чи Юй и Наставник Куан {26}, прочистив уши и наклонив голову, вслушивались ночью, но голоса их не расслышали. Только [когда] Желтый Предок и Юн Чэнцзы {27} поселились на Пещерегоре и вместе соблюдали пост три луны, [когда] сердце у них застыло, а тело высохло, постепенно [с помощью] жизненной энергии <души, разума> разглядели их — огромные, подобные курганам Сосны-горы {28}, постепенно [с помощью] жизненной энергии расслышали их голоса — грохочущие подобно грому.

В царствах У и Чу растет огромное дерево, имя ему Помелон. Дерево лазоревое, родится зимой, плоды красные, на вкус кислые. Едят кожуру и сок и излечиваются от удушья. В Цичжоу оно понравилось, перевезли [его] на север от [реки] Хуай, но [там оно] превратилось в одичавший мандарин. Черный певчий дрозд не перелетает через [реку] Цзи. Барсук, перебравшись через [реку] Вэнь, умирает {29}. Таково [значение] местности и эфира. Хотя сущность [их] одинакова, форма и эфир у них различны и друг друга [они] не заменяют. Жизнь у всех полная, доля достаточная. Откуда мне знать, велики они или малы? Откуда мне знать, длинны они или коротки? Откуда мне знать, тождественны они или различны?

Две горы — Тайхан и Ванъу, окружностью до семисот ли, высотой до десяти тысяч жэнь поднимались к югу от Цзичжоу, к северу от Хэяна. У подножья этих гор жил девяностолетний Простак с Северной горы {30}. Надоело [ему] обходить гору, преграждавшую [путь, куда бы он ни] направлялся, [откуда бы ни] возвращался. Собрал [он] свою семью на совет:

— Не сумеем ли мы с вами, поднатужившись, сравнять [с землей эту] преграду? Проложить дорогу от юга Юйчжоу до южного берега Хань?

Все согласились, [только] жена усомнилась:

— Тебе не по силам и малый холм срыть, что уж говорить о Тайхане и Ванъу! Да и куда денешь [столько] земли и камней?

— Будем сбрасывать [их] в залив Бохай, севернее мели, — ответили все.

И вот [Простак] повел своих сыновей и внуков, трое понесли [корзины] на коромыслах. [Стали они] дробить камни, рыть землю и относить корзинами в Бохай.

Сын соседки, вдовы из рода Столичных, у которого едва выпали молочные зубы, вприпрыжку прибежал им помогать.

Зима сменилась летом, а отнесли они [землю только] один раз.

Умник с Излучины Реки стал смеяться над [Простаком] и его отговаривать:

— Вот глупец! Тебе, дряхлому старику, не уменьшить гору и на волосок. Как же справишься с [такой массой] земли и камней?

Простак с Северной Горы вздохнул и ответил:

— Тебе, твердолобому, ничего не понять! Разума у тебя меньше, чем у малого сынка вдовы. Что за печаль, если не справлюсь? Пусть я умру — останутся сыновья, потом внуки, у внуков — снова сыновья, у их сыновей — свои сыновья и снова внуки. Сыновьям и внукам не будет конца. А горы-то не вырастут!

Умнику с Излучины Реки нечего было ответить.

Услышал [Простака] дух — Хозяин змей, испугался, что [тот] не отступится, и доложил обо всем Владыке. Растрогала Владыку добросовестность [Простака], и приказал [он] двум сыновьям из рода Больших Муравьев перенести на спине обе горы, одну — на восток от Шо, другую — на юг от Юн. И с той поры от юга Цзичжоу до южного берега Хань не стало горных преград.

Отец Цветущего {31}, не соразмерив сил, захотел догнать солнце. Догнал было на краю Угловой долины {32}, захотел пить. Отправился пить из Хуанхэ и Вэйхэ. Хуанхэ и Вэйхэ не утолили его жажду, он кинулся было на север пить из Большого болота, да, не дойдя, бросил свой посох и умер в дороге от жажды. [Всюду], куда бы ни просачивалась его кровь и проникала его плоть, вырастали деревья Дэнской рощи и Дэнская роща разрослась на тысячи ли.

Великий Молодой Дракон сказал:

— [Все] во вселенной, внутри четырех морей, освещается солнцем и луной, управляется планетами и звездами, приводится в порядок четырьмя временами года, а наиболее важное — двенадцатилетним циклом. Вещи, чудесно порожденные духами, различны по форме, одни рано умирают, другие долго живут. Только мудрец способен постичь их закон.

Кожаный Щит [из рода] Великих сказал:

— Но бывает, что и не порождаются чудесно духами, формируются и без [сил] жара и холода, освещаются и без солнца и луны, умирают рано и без убийства или казни, живут долго и безтщательного ухода. Без [всех] пяти зерновых питаются, без шелка, одеваются, без лодки и повозки передвигаются. Их закон — естественность, [его] не постичь и мудрецу.

[Когда] Молодой Дракон покорял воду и землю, [он] потерял дорогу, заблудился и по ошибке попал в некое царство на северном берегу Северного моря, а в скольких миллионах ли от Срединных царств — неведомо. Называют это царство Крайний Север {33}, а гдепротянулись его границы — неведомо. Там не бывает ни ветра, ни дождя, ни инея, ни росы, там не родятся птицы и звери, насекомыеи рыбы, травы и деревья. Со всех четырех сторон — равнина, окруженная горами. В середине царства — гора, называют ее Кувшин-гора, формой походит на сосуд для вина. На вершине отверстие, формой походит на кольцо и называют его Избыток влаги. Из отверстия ключом бьет вода и называют ее Священный фонтан. Аромат [воды] прекраснее, чем орхидеи и [душистого] перца,. вкус — слаще, чем у вина. Источник, разделяясь на четыре ручья, стекает к подножью горы и орошает всю страну. Там, куда [он] устремляется, земля и воздух смягчаются, прекращаются страшные болезни, люди становятся уступчивыми и согласными, никтоне спорит и не борется, сердца [у всех] нежные, кости слабые, [люди] не заносчивые и не завистливые. Взрослые и дети живут вместе, без царей и слуг. Мужчины и женщины гуляют вместе, без сватов и свадебных подарков. Живут у воды, не пашут, не сеют. Земля и воздух [там] теплые и приятные, [люди] не ткут и не одеваются, [живут] до ста лет, у них нет ранних смертей, нет и болезней. У этого народа — большое потомство, не сосчитать. Радуются и веселятся, нет ни дряхлых, ни старых, ни печали, ни горя, Любимый обычай — петь песни. Взявшись за руки, поют по очереди, целый день без перерыва. [Когда] проголодаются и устанут, пьют из: Священного фонтана. Сила и воля приходят в равновесие. [Выпьют] слишком много — опьянеют и только через десять дней отрезвеют. Купаются в Священном фонтане, и кожа становится блестящей и свежей, аромат не выдыхается целых десять дней.

Странствуя на Севере, чжоуский царь My побывал в этом царстве и на три года забыл о возвращении. Когда же вернулся в дом Чжоу, все тосковал об этом царстве. Расстроенный, точно потерянный, не пил вина, не ел мяса, не призывал красавиц, и только через несколько лун пришел в себя.

Гуань Чжун {34} уговаривал циского царя Хуаньгуна во время путешествия в Ляокоу посетить заодно и то царство. [Он] чуть не добился успеха, как подал совет Си Пэн:

— Как можно слушаться Отца Чжуна? Ведь [он] выжил из. ума! Оставить обширные пространства Ци, массу народа, красоты гор и рек, пышность растений, красоту обрядов и ритуалов, изящество одежды и головных уборов, сад, полный чаровниц и красавиц, двор, заполненный верными и честными! Крикнет в гневе [царь], и [явятся] миллионы воинов и рабов; поглядит, взмахнет рукой, и приказу повинуются правители всех царств. Чего же искать там? Отправиться в страну варваров, бросив алтарь Земли и Проса в царстве Ци?

Хуаньгун раздумал [ехать], а слова Си Пэна передал Гуань Чжуну.

— Этого, конечно, добился не Пэн. Ведь и [я], ваш слуга, боялся, что того царства не найти. [Иначе] разве стоило бы тосковать, о богатствах Ци? Разве стоили бы внимания речи Си Пэна? — сказал Гуань Чжун.

Люди южных стран бреют головы, [ходят] обнаженными. Люди северных стран носят на голове повязки и одеваются в меха. Люди Срединных царств носят шапки и халаты. Все, что производится на [всех] девяти видах почвы, в земледелии или торговле, охоте или рыболовстве, как меха для зимы и холст для лета, лодка для воды и повозка для суши, добыто без [лишних] слов, создано [в соответствии] со свойствами [каждой вещи].

К востоку от [царства] Юэ {35} лежит страна Дерева Чжэ <Кан> {36}. Родится там первенец, его съедают маленьким, называя это «жертвоприношением младшему брату». Умрет у них дед, отнесут на спине бабку и бросят, говоря: «С женой покойника нельзя жить вместе». К югу от [царства] Чу лежит страна людей. Огня. Почтительным сыном у них считается тот, кто погребает лишь кости своих родных, когда мясо после смерти сгниет и [его]; выбросят. К западу от [царства] Цинь {37} лежит страна Ицюй. Почтительным сыном у них считается тот, кто после смерти родных, собирает хворост и их сжигает. Дым от костра поднимается вверх, и это называют «подняться ввысь». Высшие у них считают это управлением, низшие — обычаем, и это не вызывает удивления.

Конфуций, странствуя на Востоке, заметил двух спорящих мальчиков {38} и спросил, о чем они спорят:

— Я считаю, что солнце ближе к людям, когда только восходит, и дальше [от них], когда достигает зенита, — сказал первый мальчик. — А он считает, что солнце дальше, когда только восходит, и ближе, когда достигает зенита. — И добавил:

— Когда солнце восходит, оно велико, словно балдахин над колесницей, а в зените [мало], словно тарелка. Разве предмет не кажется маленьким издали и большим вблизи?!

— Когда солнце восходит, [оно] прохладное, а в зените — жжет, словно кипяток, — сказал второй мальчик. — Разве предмет не кажется горячим вблизи и холодным издали?!

Конфуций не мог решить [вопроса], и оба мальчика посмеялись над ним:

— Кто же считает тебя многознающим?!

Равновесие {39} — высший закон Поднебесной — относится к вещам, обладающим формой. [Когда] к волосу подвешены [вещи], равные по весу, и волос рвется, [значит], равновесия нет. При равновесии и разрывающие [силы] не разорвут. Люди считают это неверным, но, конечно, есть и понимающие, что это верно.

Чжань Хэ {40}, [удивший рыбу] с леской из одной шелковой нити кокона, с крючком из ости колоса, с удочкой из цзинского бамбука, с приманкой из разрезанного зерна, вытащил рыбу [величиной] с целую повозку. [Даже] в пучине сто жэнь глубиной, в стремительном потоке леска не рвалась, крючок не выпрямлялся, удочка не сгибалась.

— Услышал об этом чуский царь, удивился, призвал [его] к себе и спросил, какая тому причина.

— [Я], ваш слуга, слышал от Преждерожденного старшего мужа рассказ о том, как Пу Цзюйцзы {41} стрелял привязной стрелой. Лук был слабый, привязная стрела — тонкая. [Он] пускал ее при попутном ветре, сразу в пару черных журавлей на краю темной тучи. Предавался [этому] всем сердцем, равномерно действовал руками. [Я], ваш слуга, подражая ему, учился удить рыбу. За пять лет постиг его искусство. Когда [я], ваш слуга, с удочкой приближаюсь к реке, в сердце нет никаких забот, [оно] полно только одной мыслью — о рыбе. Закидываю леску, погружаю крючок, в руке же нет веса [ни легкого, ни тяжелого], ничто не способно [меня] отвлечь. Рыба смотрит на приманку, как на затонувшую пылинку, на пену и глотает ее без колебаний. Вот так [я] способен тяжелое одолеть легким, силу — слабостью. Если бы так же мог править царством великий государь, то Поднебесную поистине можно было бы привести в движение одной рукой. Разве это было бы [трудным] делом?

— Прекрасно! — сказал чуский царь.

Гун Ху из Лу и Ци Ин из Чжао заболели и, [придя] вместе к Бянь Цяо {42}, просили их исцелить. Бянь Цяо стал их лечить и, когда оба они выздоровели, сказал:

— Прежняя болезнь вторглась в [ваши] внутренности извне, поэтому от лекарств и уколов камнем, прошла. Ныне же [осталась] болезнь, которая родилась вместе с вами и выросла вместе с [вашим] телом. Как вы думаете, не побороться ли с нею теперь?

— Хотели бы сначала услышать о ее признаках, — сказали больные.

— Воля у тебя сильная, а жизненная энергия слабая, — сказал врач, [обращаясь] к Гун Ху. — Поэтому [ты] силен в замыслах, но слаб в [их] выполнении. У Ци Ина же, — продолжал Бянь Цяо, — воля слабая, а жизненная энергия сильная, поэтому [он] мало размышляет и вредит себе произволом. Если переставить ваши сердца {43}, то — к счастью для обоих — установится равновесие.

Тут Бянь Цяо напоил обоих вином с отравой и одурманил, [будто] до смерти, на три дня. Разрезал [у каждого] грудь, вытащил сердца, переменил их [местами] и приложил чудесного снадобья.

Придя в сознание, оба [почувствовали себя здоровыми], как прежде, попрощались и отправились [по домам].

И вот Гун Ху пошел в дом к Ци Ину, жена которого отказалась его признать. Ци Ин же пошел в дом Гун Ху, жена которого также отказалась его признать. Семьи стали друг с другом судиться и попросили Бянь Цяо разобрать их тяжбу. Бянь Цяо объяснил как было дело, и тяжба была прекращена.

Ху Ба {44} играл на цине, и птицы танцевали, а рыбы — прыгали. Услышав об этом, чжэнский наставник Вэнь {45} бросил семью и пошел странствовать, следуя за наставником Сяном {46}. Вэнь трогал струны, настраивал инструмент, но за три года не окончил ни одной песни.

— Ты можешь вернуться [домой], — сказал ему наставник Сян.

— [Дайте] еще немного времени и посмотрите, что будет. Дело ие в том, что [я], Вэнь, неспособен настраивать инструмент, неспособен сложить песню, — вздыхая, отложив цинь, сказал Вэнь. — То, о чем [я], Вэнь, думаю — не струны, к чему стремлюсь — не звуки. Пока не обрету [желаемого] внутри себя, в сердце, не откликнется вовне, в инструменте. Поэтому не смею шевельнуть рукой и тронуть струны.

Вскоре [он] снова увиделся с наставником Сяном.

— Как у тебя с цинем? — спросил наставник Сян.

— Постиг, — ответил Вэнь, — прошу [меня] испытать.

Была весна, а [он] ударил по [осенней] второй струне, вызвал полутон восьмой луны. И тут повеял прохладный ветерок, созрели злаки, плоды на деревьях. Когда наступила осень {47}, [он] ударил по [весенней] третьей струне, вызвал полутон второй луны. И тут возвратился теплый ветер, расцвели травы и деревья. Когда наступило лето, [он] ударил по [зимней] пятой струне, вызвал полутон одиннадцатой луны. И тут стал падать снег с инеем, замерзли реки и пруды. Когда наступила зима, [он] ударил по летней [четвертой] струне, вызвал полутон пятой луны. И тут запылали лучи; солнца, растаял снег. Под конец же тронул первую вместе с четырьмя остальными. И тут поднялся счастливый ветер, поплыли радостные облака, выпала сладкая роса, забили источники изобилия.

Поглаживая себя по груди и притопывая ногами, наставник Сян сказал:

— Как тонко ты играешь! Ничего не смогли бы добавить но наставник Куан своей чистой третьей, [весенней] струной, ни Цзоу Янь {48} своей игрой на свирели. Один взял бы свой цинь, другой — свою свирель, и оба последовали бы за тобой.

Се Тань учился петь у Цинь Цина {49}, еще не перенял до конца мастерства Цина, как объявил, что его исчерпал, и распрощался, чтобы направиться домой. Цинь Цин [его] не удерживал, но на дороге в предместье устроил проводы. [Здесь], отбивая такт, [он] запел с такой печалью, что затрепетали деревья, задержались плывущие облака.

Тут Се Тань стал просить прощения и разрешения остаться. Всю жизнь [он] больше не осмеливался заговорить о [своем} уходе.

Обернувшись к своему другу, Цинь Цин сказал:

— Некогда Э {50} из [царства] Хань шла на Восток, и в Ци [у нее] не хватило еды. Проходя через Ворота Согласия {51}, [она] спела за угощение. Когда же ушла, звуки [ее] голоса, не умолкая, кружились три дня в стропилах и балках. [Все] справа и слева думали, что она еще не ушла.

[Когда она] проходила мимо постоялого двора, постояльцы ее оскорбили. Тут Хань Э протяжно и жалобно зарыдала, и [на расстоянии] в ли стар и млад, стоя друг против друга, загрустили, опечалились и горько заплакали. Три дня [они] не принимали пищи, а затем вдруг погнались за Хань Э. Возвращаясь, Э снова запела длинную песню, и на расстоянии ли стар и млад, забыв о прежней печали, принялись без удержу прыгать, хлопать в ладоши и танцевать. Потом же проводили ее, щедро одарив. Вот почему у Ворот Согласия жители и по сей день прекрасна поют и плачут, — [они] подражают песням, оставленным Э.

Боя прекрасно играл на цине, а Чжун Цзыци {52} был замечательным слушателем. Заиграл Боя, думая о восхождении на высокую гору, и Чжун Цзыци воскликнул:

— Как прекрасно! Возвышенно, словно гора Великая!

[Заиграл Боя], думая о течении вод, и Чжун Цзыци воскликнул:

— Как прекрасно! Безбрежно, словно речная гладь!

Так улавливал Чжун Цзыци любой замысел Боя.

Блуждая по северному склону горы Великой, они внезапно попали под проливной дождь и укрылись под нависшим утесом. Сердце [Боя] охватила печаль, [он] взялся за цинь и заиграл. Начал с песни о долгом ливне, затем сочинил мелодию горного обвала, Чжун Цзыци с первого же такта постигал его мысль. Отложив цинь. Боя со вздохом сказал:

— Прекрасно! Прекрасно! Ты слышишь мои мысли, словно мое сердце. Разве в моих песнях что-либо от тебя укроется?

Объездив запад во время зимней охоты, чжоуский царь My перевалил через [гору] Союз Старших Братьев и, не доезжая до горы Янь, повернул обратно. Не успел [он] въехать в Срединное царство, как на дороге [ему] встретился мудрый ремесленник по имени мастер Сутулый {53}.

— К чему ты способен? — приняв его, спросил царь.

— Прикажите только испытать [меня], своего слугу, — ответил мастер. — Но хочу, чтобы государь сначала посмотрел на то, что ваш слуга уже сделал.

— Приноси с собой завтра, мы с тобой вместе посмотрим, — велел Муван.

На другой день мастер Сутулый явился к государю. Приняв его, Муван спросил:

— Кто это пришел вместе с тобой?

— Артист, созданный вашим слугой, — ответил мастер.

С удивлением смотрел Муван на артиста: [он] шагал, поднимал и опускал голову, следуя за мастером. Искусник коснулся его щеки и [артист] запел согласно мотиву; взял за руку — и он стал танцевать согласно ритму; повинуясь любому желанию, превращался и изменялся на тысячу ладов. Государь же принял его за настоящего человека. Рядом с государем стояли и любовались [на представление] Шэнь Цзи и весь гарем.

Под конец артист подмигнул окружавшим царя женщинам и поманил их к себе. В страшном гневе государь пожелал казнить мастера Сутулого на месте. Мастер же в ужасе разрезал, разобрал артиста, показал царю и объяснил, что сделан [он] из кожи, дерева, клея, лака и [раскрашен] белым, черным, красным и синим. Государь тщательно все осмотрел, и все оказалось искусственным: внутри — печень, желчь, сердце, легкие, селезенка, почки, кишки и желудок; снаружи — мускулы, кости, суставы, сочленения, кожа, зубы и волосы, — все было представлено полностью.

[Когда] мастер собрал все снова, как прежде, государь попробовал вынуть [у куклы] сердце {54} — и уста замолкли; вынул печень — и глаза ослепли; вынул почки — и ноги стали неподвижными. Муван вздохнул, восхищенный, и воскликнул:

— Оказывается, человек своим искусством может добиться тех же успехов, что и природа! — Он приказал поместить [куклу] на вторую колесницу и вместе с нею вернулся.

Ведь Гуншу Бань {55} свою осадную лестницу и Mo Ди своего летающего коршуна {56} называли высшим пределом мастерства. [Когда же] их ученики Дунмын Цзя {57} и Цинь Гули {58} услышали об искусстве мастера Сутулого и сообщили о нем обоим философам, те до конца жизни не посмели больше заговаривать о мастерстве и держались лишь циркуля и отвеса.

Гань Ин {59} в старину был замечательным стрелком. Лишь натянет лук — и звери ложатся, а птицы падают. У Гань Ина обучался Стремительный Вэй и превзошел в мастерстве своего наставника. К Стремительному Вэю и пришел учиться Цзи Чан.

— Сначала научись не моргать, — сказал ему Стремительный Вэй, — а затем поговорим и о стрельбе.

Цзи Чан вернулся домой, лег под ткацкий станок своей жены и стал глядеть, как снует челнок. Через два года он не моргал, даже если [его] кололи в уголок глаза кончиком шила.

[Цзи Чан] доложил об этом Стремительному Вэю, тот сказал:

— [Этого] еще недостаточно. Теперь еще научись смотреть, а потом можно [и стрелять. Научись] видеть малое, точно большое, туманное, точно ясное, а затем доложишь.

Чан подвесил к окну вошь на конском волосе и стал на нее глядеть, обернувшись лицом к югу. Через десять дней [вошь] стала расти [в его глазах], а через три года уподобилась тележному колесу, все же остальные предметы [казались ему] величиной с холм или гору. Взял [он] лук из яньского рога, стрелу из цзинского бамбука, выстрелил и пронзил сердце вши, не порвав волоса.

Доложил об этом Стремительному Вэю. Стремительный Вэй ударил себя в грудь, затопал ногами и воскликнул:

— Ты овладел [искусством]!

Тогда Цзи Чан понял, что во всей Поднебесной для него остался лишь один соперник, и задумал убить Стремительного Вэя.

Они встретились на пустыре и стали друг в друга стрелять. Стрелы их на полдороге сталкивались наконечниками и падали на землю, не поднимая пыли. Но вот у Стремительного Вэя иссякли стрелы, а у Цзи Чана осталась еще одна. Он спустил ее, но Стремительный Вэй точно отразил стрелу колючкой кустарника.

И тут оба мастера заплакали, отбросили луки, поклонились друг другу до земли и просили друг друга считаться отцом и сыном. Каждый надкусил себе руку [и кровью] поклялся никому более не передавать своего мастерства.

Учителя Отца Цзао звали Великим Бобом {60}. Когда Отец Цзао пришел к нему учиться управлять колесницей, то по обычаю держался очень скромно. Великий Боб же ничего ему не объяснял целых три года. Отец Цзао относился [к учителю] все почтительнее, и [тот], наконец, с ним заговорил:

— В старинной песне поется:

«Сын хорошего лучника {61}

Сначала должен плести корзины.

Сын хорошего литейщика

Сначала должен шить шубы».

Ты сначала смотри, как я бегаю. Станешь бегать, как я, тогда сможешь взяться за шесть пар вожжей, управлять шестеркой коней.

— Буду лишь повиноваться приказу, — ответил Отец Цзао. Тут Великий Боб сделал дорогу: на расстоянии шага [один от другого] установил столбы, на которых умещалась лишь ступня. По ним он стал ходить, бегать туда и обратно, не скользя и не падая.

Отец Цзао стал этому учиться и за три дня овладел его искусством.

— Как ты понятлив! Как быстро все усвоил! — вздохнув, сказал Великий Боб. — Так поступает Колесничий. Когда ты ходил, то овладел умением ногами, а откликался на него сердцем <умом>. Это и распространи на управление колесницей. Держи в порядке вожжи там, где [они] соединены с удилами, натягивай их или ослабляй в согласии с углами губ [коней]. Правильно соразмеряй мысль в своей груди, чувствуй ритм руками. Внутренне овладеешь волей, а внешне [научишься] угадывать желание коней. Тогда-то и сумеешь посылать [коней] вперед или отводить назад, словно по натянутому шнуру, делать повороты или кружиться, словно по угломеру и циркулю, и силы коней хватит с избытком на любой, самый дальний путь. Вот это истинное мастерство. Овладев мастерством [управления] удилами, приводи в соответствие поводья; овладев мастерством [управления] поводьями, приводи в соответствие и руки; [когда руки] овладеют мастерством, приводи в соответствие и мысли. И тогда можешь уже не следить глазами и не подхлестывать кнутом. Будешь стоять прямо с легким сердцем, и шесть пар вожжей не перепутаются, и [топот] двадцати четырех копыт будет равномерным, движения же совершенно точными при езде вперед, назад, кругом и при поворотах. А затем уж твоя колесница проедет всюду, где только поместятся колеса, всюду, где только хватит места для конских копыт. И тогда [езда в любой местности] станет [для тебя] одинаковой, не заметишь ни отвесных гор, ни узких ущелий, ни топи, ни равнины. На этом кончается мое искусство, и ты им овладел!

Вэй Черное Яйцо {62} из-за тайной ненависти убил Цю Ясного и сын Ясного — Верный, задумал [ему] отомстить. Духом Верный был очень силен, но телом слишком слаб: ел по зернышку, ходил [лишь] при попутном ветре. Даже в гневе не мог поднять оружие, чтобы отомстить. [Но], стыдясь прибегнуть к чужой помощи, [он] поклялся расправиться с Черным Яйцом своей рукой.

Черное же Яйцо превосходил всех дерзостью и отвагой, силой противостоял сотне мужей, [крепостью] суставов и костей, мускулов и кожи даже не походил на человека: вытянутой шеей отражал [удар] мяча, обнаженной грудью — стрелу. Лезвие и острие гнулись и ломались, а на теле [у него] не оставалось ни царапины, ни шрама. Зная свою силу, [он] смотрел на Верного, как на цыпленка.

— Что ты думаешь делать? — спросил у Верного его друг, Советчик Шэнь {63}. — Ты так оскорблен, а он так пренебрегает тобой.

— Хочу, чтобы ты мне посоветовал, — проливая слезы, ответил Верный.

— Слышал я, что предок Великого Совершенного из царства Вэй добыл драгоценный меч иньского царя. С таким мечом один отрок способен отразить три армии. Не попросить ли у него [этот меч]? — сказал Советчик.

Верный отправился в Вэй и увиделся с Великим Совершенным. Поклонился ему, точно раб-возница, попросил принять в дар жену и детей, а затем обратился со своей просьбой.

— У меня три меча {64}, выбирай любой, — ответил ему Великий Совершенный. — Но ни одним нельзя убить человека. Сначала расскажу тебе о них. Первый называется Таящий свет. Смотришь на него — и [его] не видишь, взмахнешь им — и не знаешь, коснулся он чего-либо или нет; прозрачен и не имеет граней, рассекает [тело], а тело ничего не ощущает. Второй называется Принявший тень. Если всматриваться в него с северной стороны при смене предрассветного мрака утренней зарей или в сумерках — на грани дня и ночи, то что-то увидишь, но формы не разберешь. [Когда] он кого-то коснется, издает будто украдкой тихий звон, но тело не ощущает боли. Третий называется Закаленный ночью. При свете дня видна его тень, блеска не видно; ночью он блестит, но не видна форма. Коснувшись тела, рассекает его с треском, но рана сразу же заживает, остается лишь боль, к лезвию кровь не пристает. Эти три сокровища передавались [в нашем роду] уже тринадцать поколений, но в деле не бывали. Спрятаны в ларце, и даже печати [с них] не снимали.

— И все-таки я должен попросить [у вас] последний, — сказал Верный.

Тут Великий Совершенный вернул ему жену и детей, постился с ним вместе семь дней и на грани вечерней зари и ночной темноты, опустившись на колени, вручил ему меч Закаленный ночью. Верный принял его, дважды поклонился и возвратился домой.

И тогда Верный отправился с мечом к Черному Яйцу. Тот, как раз опьянев, лежал навзничь под окном. [Верный] трижды разрубил его от шеи до поясницы, но Черное Яйцо не проснулся. Думая, что он мертв, Верный поспешил уйти, но у ворот встретил сына Черного Яйца и трижды его рубанул, рассекая, будто воздух. Сын Черного Яйца расхохотался и спросил:

— Что ты так глупо трижды меня поманил?

Тут Верный понял, что [таким] мечом не убить человека, и, тяжко вздыхая, пошел домой.

Проснувшись, Черное Яйцо рассердился на свою жену:

— Оставила меня, пьяного, непокрытым. Вот у меня и заболело горло, заломило поясницу!

Сын же его сказал:

— Недавно приходил Верный, встретился со мной в воротах, трижды меня поманил, и у меня также заболело все тело, а конечности онемели. Он нас сокрушил!

My, царь Чжоу, пошел походом на Западных воинов. Западные воины поднесли ему кинжал из железа и холст, отмываемый в огне {65}. Кинжал длиной в один чи и восемь цунь, лезвие красное, закаленной стали, режет нефрит, точно глину. Холст, отмываемый в огне, для стирки бросают в огонь. Холст принимает цвет огня, а грязь [на нем] — цвет холста. Вынув из огня, его встряхивают, [и он] становится белым, как снег.

Хуанцзы {66} считал, что таких предметов нет, а рассказы о них — это вздор. Сяо Шу {67} же сказал:

— Как самонадеян Хуанцзы! Как смел в ложных доводах!