Это кот! (Посвящается тем членам Т. о., которые, возможно, примут эту статью на свой счет)

Это кот!

(Посвящается тем членам Т. о., которые, возможно, примут эту статью на свой счет)

Перевод – О. Колесников

Пускай позор клеймит твое ненавистное имя;

Пусть скромные матроны недобро поминают;

И рдеющие девственницы, читая о событьях,

Торопятся листы перевернуть, где та легенда,

Что благородный труд порочит…

Шекспир

Извинение хуже и намного ужаснее лжи;

Ибо извинение – это осмотрительная ложь.

А. Поп

Женщина протянула мне плод, и я ел, – произнес первый мужчина, первый вор и трус, тем самым сваливая и свою долю вины на своего беспомощного товарища. По словам Попа, это могло быть «хуже лжи», и все же, по правде говоря, это не было ложью. Ложь не родилась вместе с первыми мужчиной или женщиной. Ложь – это продукт поздней цивилизации, законное дитя ЭГОИЗМА – готовое пожертвовать ради себя всем человечеством – а ЛИЦЕМЕРИЕ часто рождается от страха. Первоначальный грех, в котором, согласно ортодоксальному учению Воскресной школы, потонул и из-за которого был проклят весь мир, был непростительным до 1 года нашей эры – и это не величайший грех. Потомки Адама, усовершенствуя проступок своего предка, изобрели ложь и добавили к ней извинение и уклонение от прямого ответа. «Это кот», – выражение, которое возникло, возможно, у допотопных людей, и говорилось всякий раз, когда действительно совершался грех и требовался козел отпущения. Но тем, кто жил после потопа, потребовалось сваливать вину на «кота», даже когда никто вовсе ничего не совершал; и это было порождением изобретательных умов клеветников, которые всегда лгали без колебания, и особенно возмутительно – тогда, когда ощущали потребность выказать недовольство собратом или соседом. Плоды искупления, Дети спасения, мы лжем и грешим более охотно. Не «позор нам», а:

Приветствовать политику, которая первая начала

Смягчать чувства, дабы скрывать свои мысли,

– и это мировой девиз. Разве Мир – это не одна гигантская ложь? Разве есть еще что-то под солнцем, что предлагает такое богатое разнообразие и почти неисчислимое количество степеней и форм, как это делает ложь? Ложь – политика нашего века, от общественной лжи, как обязательно навязываемой нам культуры и хорошего воспитания, до индивидуальной лжи, т. е. высказывания доброкачественной, прямой, неприкрытой лжи в форме фальшивого свидетельства или, как говорит русская пословица: «валить с больной головы на здоровую». О ложь, имя тебе легион! Теперь выдумки и ложь являют собой запутаннейшее уродство в душе нашей нравственности и повседневных жизней, произрастающее на них подобно поганкам на лесных болотах и в таком же обилии. И в другом подобны грибам: произрастая предпочтительно в тенистых укромных уголках, они производят плесень и грязь нравственной и физической жизни. О, до чего же верно сказано: «Не обманешь – не продашь»!

—

Как говорилось выше, существуют выдумки и ложь, сознательная и бессознательная, есть мистификации и надувательства, обманы и клевета – последняя часто является следствием нравственной и физической ущербности; есть незначительное искажение правды или увертка и намеренное двуличие. Однако также существует показная ложь, рассчитанная на дешевый эффект: к примеру, насмешка в газете и невинное введение в заблуждение, рассчитанное на простое невежество. Последнее принадлежит большинству газетных статей, касающихся Теософического общества и его официального козла отпущения – Е.П. Блаватской.

В последнее время часто стало случаться, что подобные выпады можно обнаружить в серьезных статьях о научных вопросах, где упоминается «эзотерический буддизм» и для чего-то, как правило – невпопад, говорится о «мадам Блаватской». Последнее обстоятельство весьма и весьма многозначительно и – в любом случае – чрезвычайно лестно!

Обнаружить, что мое скромное имя сопоставимо с именами сэра Монье Монье-Уильямса, кавалера ордена Индийской империи, и профессора Бастиана[816] – это действительно огромная честь. Например, когда этот знаменитый оксфордский лектор решил сделать несколько сильных и самоуверенных ударов по действительности и правде – бесспорно, к удовольствию своей набожной аудитории, – заявив, что буддизм никогда не был тайным или эзотерическим учением, доступным лишь для круга посвященных, – то что же случилось? Тотчас же «эзотерический буддизм» получает, выражаясь метафорически, сильнейший удар; Теософическое общество – тоже – один или пару ударов; и наконец, широко распахиваются ворота журналистского птичьего двора и оттуда вырываются неистовые выпады против «Блаватской и K°», а затем оттуда вылетает стая раздраженных гусей, злобно шипя и клюя теософов за пятки. «Наши Предки – они спасли Рим!» – каркают они, – «давайте же спасем Британскую империю от этих притязателей на знание буддизма!» И снова: довольный «корреспондент» получает доступ в рабочий кабинет профессора Бастиана. Немецкий этнограф, «одетый, как средневековый алхимик» и «улыбающийся на вопросы по поводу трансов знаменитых факиров», сообщает интервьюирующему, что подобные трансы никогда не длятся больше, чем «от пяти до шести часов». Мы думаем, что одежда как у алхимика, помогая вызвать удачную ассоциацию мыслей – presto[817] приводит американскую «Sabbath-breaking paper»[818] и к суровому упреку в наш адрес. На следующий день мы читаем:

Знаменитые факиры… Конечно же, они могут обманывать других путешественников, но, безусловно, не смогли обмануть этого благоразумного немецкого профессора, несмотря на противоположные уверения мадам Блаватской.

Превосходно. И все же профессор Бастиан, несмотря на то, что все «корреспонденты» утверждают обратное, открыто сам же подставляет себя под опасную критику с точки зрения фактов и истины. Более того, мы сомневаемся, мог ли когда-нибудь ученый этнолог профессор Бастиан называть индийских йогов факирами – использование этого названия строго ограничено и относится только к ревностным приверженцам мусульманства. И еще больше вызывает у нас сомнений, мог ли прилежный немец профессор Бастиан отрицать часто встречающийся тот феномен, что йоги и те же самые «факиры» иногда пребывают в глубоком, похожем на смерть трансе по несколько дней, а то и недель; и что даже был случай, когда йога закапывали в землю на сорок дней, и по прошествие этого срока снова вызвали к жизни, о чем свидетельствовали сэр Клод Вад и другие.

Однако все это слишком старая и слишком хорошо известная история, чтобы нуждаться в доказательствах. Когда «корреспонденты» узнают как значение, так и написание слова дхьяна – которое вышеуказанный «корреспондент» пишет диана, – мы сможем побеседовать с ними о йогах и факирах, указав им на огромную разницу между этими двумя понятиями. Тем временем, мы любезно оставим их наедине с их смутными идеями: они – «повсеместные простаки» в королевстве дальнего Востока, слепцы, ведущие слепцов, а теософское милосердие распространяется даже на критиков и убежденных врагов.

—

Однако существуют и некоторые другие вопросы, которые мы не можем оставить неопровергнутыми. Когда неделю за неделей и день за днем «простаки» плутают по теософским лабиринтам, публикуя свои безвредные выдумки и – как кто-то окрестил это – «слабые подобия истины», – они заодно часто добавляют к ним злобную и вероломную ложь случайных корреспондентов – бывших членов Т. о., и в особенности – их друзей. И вот эту порожденную ими ложь, вызволенную из глубин внутреннего сознания наших безжалостных врагов, нельзя просто оставить без внимания. Хотя, поскольку они, подобно гробу Магомета, висят без опоры в пустоте пространства, это есть их отрицание самих себя, все же они настолько чудовищно пропитаны отвратительной ложью, построенной на общепринятых и очень сильно укоренившихся предрассудках, что, если это не опровергнуть, они приведут к очень страшной беде. Ложь всегда принимается охотнее, чем правда, и отказаться от нее бывает очень трудно. Они затемняют горизонты теософских центров и препятствуют непредубежденным людям узнавать точную истину о теософии и ее вестнике – Теософическом обществе. Насколько коварны и мститель некоторые из наших врагов, свидетельствует тот факт, что некоторые из них без колебаний совершают над собою нравственное харакири для того, чтобы умертвить свою собственную правдивую репутацию, ради удовольствия ударить посильнее – или по крайней мере стараясь просто ударить тех, кого они ненавидят. Почему же они ненавидят? Да просто потому, что клевета, злобное, беспочвенное злословие часто прощаются и даже забываются; а высказанная правда – никогда! У них есть веские причины воспрепятствовать этой правде опровергнуть их доводы, и это еще сильнее возбуждает их ненависть, ибо мы ненавидим только то, чего боимся. И потому они изобретают ложь, коварно сращивая ее с явно абсолютно фальшивым, но тем не менее с популярным обвинением, и снова поднимают крик: «Это все кот, ко-от, ко-о-о-от!»…

Понятно, что успех подобной политики зависит от темперамента и наглости. У нас есть один приятель, у которого никогда не возникало проблем убедить кого-либо поверить в его «да» или его «нет». Однако всякий раз, когда он замечает, что его слова подвергаются сомнению, он говорит: «Вы же отлично знаете, что я слишком нагл, чтобы нуждаться еще и во лжи!» А ведь под этим кажущимся парадоксом скрывается величайшая психологическая истина. Наглость часто происходит из двух абсолютно противоположных чувств: бесстрашия и трусости. Смелый человек никогда не станет лгать; трус же лжет, чтобы скрыть тот факт, что он трус, да еще и лжец в придачу. Такой человек никогда не признает свою вину, во всяком случае не легче, чем это сделает самодовольный глупец; таким образом, какая бы ни случилась беда, и тот и другой стараются возложить ответственность за нее на кого-нибудь еще. Человек, признающийся в своих ошибках или вине, должен обладать благородным характером и твердым чувством долга. Так и выбирается козел отпущения, на чью голову сами грешники и возлагают грехи за вину. Постепенно этим козлом отпущения становится «кот».

В настоящее время Теософическое общество имеет своего особого, так сказать, «семейного кота», на которого и взваливают все прежние, нынешние и будущие проступки Собратьев. Поссорился ли член Т. о. со своей тещей, позволил ли себе отрастить длинные волосы, забыл ли заплатить долги или утратил расположение теософской ассоциации по семейным или личным причинам или из-за уязвленного самолюбия, сразу же раздается громкий крик – в Европе, Азии, Америке или где-нибудь еще – «Это кот!». Посмотрите на этого члена Т. о.: он пишет, пребывая в муках упущенных желаний. Его страстное стремление преобладать над своими собратьями потерпело крах, и он чувствует сильнейшее разочарование – и теперь он изливает весь свой гнев на «кота». «Зелен виноград», – заявляет он, потому что «кот» не сорвал «виноград» для него и при этом не мяукал в такт его скрипке. Поэтому вино «получилось слишком разбавленным». Вот вам еще одна «звезда» теософии, страдающая от иного рода обиды – безымянная, поскольку ее нельзя назвать. Ненависть – «с тех пор, как некто потерян навсегда» – бушует в этом братском сердце. Набрасываясь, подобно хищной птице, на избранную жертву – чтобы поднять ее очень высоко, гораздо выше облаков, чтобы с большей уверенностью убить ее в ее падении, – этот будущий мститель за свои же воображаемые ошибки остается полностью слеп к тому факту, что, поднимая жертву в такую высь, он только лишь поднимает ее гораздо выше всех людей. Ты не сможешь убить то, что ненавидишь, о, слепой ненавистник, с какой бы высоты ни бросал свою жертву; «кот» имеет девять жизней, мой дорогой друг, и всегда падает на лапы.

Среди лучших теософов есть несколько догматов веры, даже слабое упоминание о которых производит на определенных лиц и общественные группы такой же эффект, как красная тряпка на взбешенного быка. Одно из них – это наша вера – совершенно безвредная и невинная per se[819] – в существование очень мудрых и святых людей, которых некоторые называют своими Мастерами, тогда как другие относятся к ним как к «махатмам».

Далее, существуют они или нет (мы утверждаем, что они существуют), мудрые они или нет, или же владеют они всеми описанными или приписываемыми им волшебными силами, все это – вопрос персонального знания – или, в некоторых случаях – веры. При этом только в Индии 350 000 000 человек с незапамятных времен верят в своих великих йогов и махатм, равно как существуют люди, ощущающие их присутствие в каждом веке, причем с нескончаемого количества веков до настоящего времени. Они ощущают их, как себя. Неужели ко всем этим людям надо относиться как к суеверным и обманывающим самих же себя дуракам? Может быть, этот эпитет больше подходит к христианам любой конфессии, которые соответственно верят в прошлых и настоящих апостолов, в святых, мудрецов, патриархов и пророков?

Давайте оставим все, как есть; читатель должен понимать, что пишущий эти строки не собирается силой навязывать ему веру во что-то, чего тот не желает принимать, будь он обычный мирянин или теософ. Несколько лет назад со всею искренностью предприняли подобную глупейшую попытку, и она провалилась. Более того, глубоко почитаемые имена сначала подверглись такому осквернению со стороны и друзей и врагов, что некогда почти непреодолимое желание донести настоящую правду до тех, кто нуждался в главных жизненных идеалах, с тех пор стало постепенно затухать. Теперь же мы снова горячо сожалеем, что навсегда вытащили их из сумерек традиционных знаний на яркий солнечный свет.

Весьма мудрое предостережение:

Не давайте святыни псам

И не бросайте жемчуга вашего перед свиньями[820] —

нынче отчеканено огненными буквами в сердцах тех, кто виновен в том, что сделал «Мастеров» публичным достоянием. Таким образом доказана мудрость индо-буддистского аллегорического учения, которое гласит: «Во время калиюги не может быть ни махатм, ни архатов». Что тех, в кого не верят, не существует. Архаты и махатмы объявлены большинством западных народов несуществующими; выдумкой – не существующей для неверующих.

«Великий Пан умер!» – завывал таинственный голос над Ионическим морем, и тотчас же вверг Тиберия и языческий мир в отчаяние. Появившиеся назареи возрадовались и приписали эту смерть новому «Богу». Простофили и те, и другие – кто предполагал, что Пан, «Вся Природа», не мог умереть. То, что умерло, оказалось лишь их выдумкой, рогатым чудовищем с козлиными ногами пастухов и священников, которые жили под влиянием общепринятых суеверий, и своими действиями принесли пользу только тому Пану, которого они же сами выдумали. ИСТИНА никогда не может умереть.

Мы испытываем величайшую радость, считая, что «махатмы» тех, кто стремился на них создать свою зыбкую репутацию и пытался воткнуть их, подобно павлиньим перьям, в свои шляпы – также умерли. Эти «адепты» диких галлюцинаций и слишком коварных, амбициозных намерений; эти индийские мудрецы тысячелетнего возраста; эти «таинственные незнакомцы» и tutti quanti, превращенные в гвозди, удобные для хозяйства, чтобы что-то вешать – одни «приказывают», вдохновленные своими отвратительными пороками; другие – своими эгоистичными намерениями; третьи – издевательские образы из астрального света – теперь так же мертвы, как и «бог Пан» или вошедший в поговорку дверной гвоздь.[821] Они растворились в прозрачном воздухе, как и должны исчезать все грязные «обманы». Те, кто придумал тысячелетних «махатм», понимая, что этот обман не окупится, могли бы с таким же успехом сказать, что они «пришли в себя от чар и снова пребывают в нормальном состоянии». К тому же приятно и уверенно «появиться и обнаружить, что все их жертвы обмана – пьют чаши их сарказма», хотя в их «жизненной трагедии» никогда не наступит последнего акта. Поскольку это правда, что истинные «Мастера», чьи настоящие имена, к счастью, никогда не будут объявлены, не могут быть созданы и убиты по мановению руки какого-нибудь «оппортуниста», находись он внутри или вне Т. о. Только Паны современных нимф и луперки, эти алчные священники аркадского бога, который дает нам надежду – умерли и похоронены.

—

Пронзительный крик «Это кот!» смолкнет, не причинив вреда гордому «козлу отпущения», Теософическому обществу. Он уже почти перестал беспокоить жертву, и по этой причине теперь даже становится приятным и безусловно весьма обнадеживающим знаком. Осуждение неприятно, когда оно заслуженно; когда же оно заслуженно, то это только доказывает, что в гонимой стороне есть нечто большее, нежели у гонителей. Это – количество врагов и степень их злобы, что главным образом и решает заслуги и ценность тех, кого гонители намеревались стереть с лица земли, если бы сумели. И потому мы завершаем наш обзор цитатой из старого Аддисона:

«Осуждение, – утверждает этот гениальный автор, – это пошлина, которую человек выплачивает публике за свое выдающееся положение. Для выдающегося человека было бы безрассудством полагать, что он сумеет избежать осуждения, а волноваться из-за этого – проявление слабости. Все блестящие личности античного мира, да и нашего века тоже, претерпевали жестокие преследования. Против порицания нет защиты, кроме неизвестности; это своего рода спутник величия с тех времен, когда сатиры и инвективы были существенной частью римского триумфа».

Дорогие, любезные враги «татарской мегеры», какой тяжкий труд вам предстоит, чтобы добавить ей величия и выдающихся черт, уж будьте в этом уверены!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.