Глава 13. Тонкости искусства сновидения

Глава 13. Тонкости искусства сновидения

Решение задачи введения меня во второе внимание дон Хуан начал с уведомления о том, что я уже имею большой опыт по вхождению в это состояние. Сильвио Мануэль подвел меня к самому входу. Единственным упущением было то, что мне не дали соответствующих рациональных объяснений. Воинам-мужчинам нужно раскрывать серьезные причины, прежде чем они рискнут отправиться в неизвестное. Воины-женщины не подвержены этому и могут идти без всяких колебаний, при условии, что они полностью доверяют тому, кто их ведет.

Он сказал, что начать я должен с освоения тонкостей сновидения. После этого он поместит меня под наблюдение Зулейки. Он предупредил меня о необходимости быть безупречным и обязательно практиковать все, чему я научусь, а самое главное — быть целенаправленным и осторожным в поступках, чтобы не растратить понапрасну свою жизненную силу. Он сказал, что предварительным требованием для вхождения в любую из трех стадий внимания является обладание жизненной силой, потому что без нее воин не может иметь ни направления, ни цели. Он объяснил, что сразу после смерти осознание обычного человека тоже входит в третье внимание, но только на мгновение, для очищения перед тем, как Орел поглотит его.

Ла Горда сказала, что Нагваль заставил каждого из учеников научиться сновидению. Она считала, что нам всем эта задача была дана одновременно. Инструктаж каждого так же делился на правый и левый. Далее она сообщила, что инструкции для нормального осознания давали Нагваль и Хенаро. Когда они решили, что ученики готовы, Нагваль заставил их изменить осознание на повышенное и оставил каждого с соответствующим напарником. Висенте учил Нестора, Сильвио Мануэль — Бениньо, Хенаро — Паблито, Эрмелинда — Лидию, Нелида — Розу.

Ла Горда добавила, что Хосефина и она сама были поручены заботам Зулейки для того, чтобы они когда-нибудь смогли вместе прийти мне на помощь.

Более того, Ла Горда сделала собственное заключение, что мужчин отдавали на обучение также и Флоринде, чтобы они постигали искусство сталкинга. Доказательством этого была разительная перемена в их поведении. Она сказала, что знала еще раньше, чем вспомнила, что и ее обучали принципам искусства сталкинга, но как-то поверхностно. Ее не готовили для практики, в то время как мужчинам давали практические задачи и знания. Это доказывала перемена в их поведении. Они стали беззаботными и веселыми, наслаждались жизнью, в то время как она и другие женщины из-за своих занятий сновидением становились все более мрачными и хмурыми.

Ла Горда считала, что мужчины не могли вспомнить свой инструктаж, когда я попросил их рассказать о том, что они знают об искусстве сталкинга, потому что, применяя его, они толком не знали, что именно делают. Их тренированность, однако, бросалась в глаза, когда они общались с людьми. Они были прекрасными актерами, когда требовалось склонить людей к своему желанию. Благодаря своей практике сталкинга они также научились контролируемой глупости. Например, они вели себя так, как если бы Соледад была матерью Паблито. Любому наблюдателю они показались бы матерью и сыном, очень жалеющими друг друга, тогда как они просто играли эти роли. Они убедили всех. Иногда Паблито давал такие представления, что мог бы убедить самого себя.

Ла Горда призналась, что они были сбиты с толку моим поведением. Они не знали, то ли я сошел с ума, то ли являюсь мастером контролируемой глупости. Внешне по моему поведению казалось, будто я поверил в их маскарад. Соледад сказала, чтобы они не поддавались на эту удочку, потому что я действительно сумасшедший. Внешне кажется, будто я контролирую себя, но на самом деле я до такой степени идиот, что не могу вести себя как Нагваль. Она уговорила каждую из женщин нанести мне смертельный удар. Она добавила, что я сам просил ее об этом однажды, когда был в своем уме.

Ла Горда сказала, что ей потребовалось несколько лет, чтобы под руководством Зулейки научиться сновидению. Когда Нагваль Хуан Матус решил, что она достигла мастерства, он, наконец, свел ее с настоящей напарницей, Нелидой. Именно Нелида показала ей, как вести себя в мире людей. Она не только заботилась о том, чтобы Ла Горда естественно чувствовала себя в западной одежде, но и прививала ей хороший вкус. Таким образом, когда она надела свою одежду в Оахаке и изумила меня своей грацией и очарованием, она была уже опытна в таких превращениях.

В качестве гида Зулейка была очень эффективна, проводя меня ко второму вниманию Она настояла на том, чтобы наши взаимодействия проводились только ночью, в темноте. Для меня Зулейка была только голосом во мгле — голосом, начинавшим все наши контакты с приказания мне фокусировать внимание на звучавших словах и ни на чем больше. Ее голос и был тем женским голосом, который, как думала Ла Горда, она слышала в сновидениях. Зулейка говорила мне, что если сновидение должно проводиться в закрытом помещении, то лучше всего осуществлять его в полной темноте, сидя или лежа на узкой кровати или, еще лучше, сидя в ящике, напоминающем гроб.

Она считала, что все сновидения вне помещений должны проводиться под защитой пещеры в песчаных районах у источников, но никогда не на плоских равнинах радом с реками, озерами морем, потому что плоские равнины, как и вода, противопоказаны второму вниманию.

Каждый из моих сеансов с ней был полон мистических обертонов. Она говорила, что кратчайший путь ко второму вниманию лежит через ритуальные действия, монотонное пение, сложные повторяющиеся движения.

Ее учение не затрагивало предварительных ступеней сновидения, которым меня обучил дон Хуан. Она исходила из того, что каждый, кто к ней приходит, уже знает, как делать сновидение, потому что оно касалось исключительно эзотерических моментов левостороннего осознания.

Инструкции Зулейки начались в тот день, когда дон Хуан привел меня в ее дом. Мы приехали туда вечером. Дом казался пустым, хотя когда мы приблизились, входная дверь открылась. Я ожидал появления Зойлы или Марты, но в дверях никого не было. У меня было ощущение, что открывший дверь сразу же убрался с нашей дороги. Дон Хуан повел меня на крытую веранду и посадил на ящик, к которому была приделана спинка, превратившая его в подобие стула. Сидеть на ящике было очень жестко и неудобно. Я опустил руку под тонкую ткань, покрывавшую ящик, и обнаружил там острые камни. Дон Хуан сказал мне, что моя ситуация необычна, потому что я был вынужден изучать тонкости сновидения в спешке. Сидение на жесткой поверхности должно было напомнить моему телу, что оно находится в нормальной ситуации. За несколько минут до прибытия к дому дон Хуан изменил уровень моего осознания. Он сказал, что инструкции Зулейки должны проводиться в таком, состоянии для того, чтобы я имел нужную им скорость. Он предупредил меня, чтобы я полностью расслабился и доверился Зулейке. Затем он приказал, чтобы я сфокусировал взгляд с максимальной концентрацией, на какую только способен, и запомнил детали веранды, находящиеся в поле моего зрения. Он настаивал, чтобы я запомнил и такую деталь, как ощущение моего сидения здесь. Чтобы удостовериться, что я все понял, он еще раз повторил свои инструкции, а затем ушел.

Скоро стало совсем темно, и, сидя там, я начал сильно дрожать. У меня было достаточно времени, чтобы сконцентрироваться на деталях веранды. Я услышал какой-то шуршащий звук позади себя, а затем голос Зулейки заставил меня вздрогнуть. Громким шепотом она сказала, чтобы я поднялся и следовал за ней. Автоматически я повиновался. Лица ее я видеть не мог. Она была только темной фигурой, идущей в двух шагах впереди меня. Она привела меня к алькову в самом темном зале ее дома. Хотя мои глаза привыкли к темноте, я все еще не мог что-либо различить. Я споткнулся обо что-то, и она приказала мне сесть внутрь узкого корыта и опереться спиной на что-то, что я принял за жесткую подушку.

Вслед за тем я ощутил, что она отошла на несколько шагов сзади меня, что меня крайне озадачило, потому что я думал, что моя спина находится лишь в нескольких сантиметрах от стены. Находясь за мной, она мягким голосом приказала мне сфокусировать внимание на ее словах и позволить им вести меня. Она сказала, чтобы я держал их открытыми и фиксированными на точке, находившейся прямо передо мной на уровне глаз, добавив, что эта точка превратится в очень приятный и яркий оранжево-красный свет.

Речь Зулейки лилась плавно и монотонно. Я слышал каждое сказанное ею слово. Темнота вокруг меня, казалось, активно подавляла любые отвлекающие внешние факторы. Я слушал слова Зулейки в вакууме, а затем до меня дошло, что внутри меня царит такая же тишина, как и в зале.

Зулейка объяснила, что сновидящий должен начинать с точки цвета; интенсивный же свет или ничем не нарушаемая темнота на первых порах бесполезны. Прекрасными отправными точками являются такие цвета, как пурпурный, светло-зеленый или насыщенно-желтый. Сама она, однако, отдавала предпочтение оранжево-красному цвету, дававшему ей максимальное ощущение покоя. Она заверила меня, что как только я научусь входить в оранжево-красный цвет, я смогу постоянно вызывать свое второе внимание, при условии, что окажусь в состоянии осознавать последовательность физических событий.

Мне потребовалось несколько сеансов с голосом Зулейки, чтобы мое тело поняло, чего она от меня хочет. Преимущество пребывания в состоянии повышенного осознания состояло в том, что я мог следить за своим переходом из состояния бодрствования в состояние сновидения. В нормальных условиях этот переход замутнен, но в этих особых обстоятельствах я действительно ощутил во время одного из сеансов, как берется под контроль мое второе внимание.

Первым шагом была необычайная затрудненность внимания. Не то чтобы мне было трудно вдыхать и выдыхать, и не то чтобы мне не хватало воздуха — просто мое дыхание внезапно изменило ритм. Моя диафрагма начала сокращаться и вынудила среднюю часть живота двигаться с большой скоростью. В результате получилось самое учащенное дыхание, какое я знал. Я дышал нижней частью легких и ощущал сильное давление на кишечник. Безуспешно пытался я прервать судорожные сокращения диафрагмы. Чем больше я старался, тем меньше из этого было проку. Зулейка приказала мне позволить моему телу делать все, что нужно, и даже не думать о том, чтобы направлять или контролировать его. Я хотел послушаться, но не знал, как. Спазмы, длившиеся минут по десять — пятнадцать, внезапно сменились другим странным, потрясающим ощущением. Я ощутил его вначале как очень странную щекотку, как физическое чувство, которое нельзя было назвать ни приятным, ни неприятным — это походило на нервную дрожь. Дрожь стала настолько интенсивной, что заставила меня сфокусировать на ней свое внимание, чтобы определить, в какой части тела она имеет место. Я был поражен, когда понял, что она отсутствует в моем физическом теле, находясь снаружи его, но тем не менее я ее чувствовал.

Не слушая приказа Зулейки войти в окрашенное пятно, образовавшееся на уровне моих глаз, я полностью отдался исследованию этого странного ощущения, находящегося вне моего тела. Зулейка, должно быть, увидела, что со мной происходит. Она внезапно начала объяснять мне, что второе внимание принадлежит светящемуся телу, также как первое — телу физическому. Точка, в которой собирается второе внимание, расположена как раз там, где указал Хуан Тума при нашей первой встрече, — приблизительно в полутора футах перед серединной точкой между желудком и пупком в десяти сантиметрах правее.

Зулейка приказала мне массировать это место, двигая пальцами обеих рук по этой точке, как будто я играю на лютне. Она заверила меня, что рано или поздно я почувствую, как мои пальцы проходят через что-то плотное, подобное воде, и как в конце концов я нащупаю свою светящуюся оболочку.

Двигая пальцами, я ощутил, как воздух становится все плотнее и превращается в какую-то густую массу. Неопределенное физическое наслаждение растеклось по телу, и я подумал, что прикасаюсь к нерву своего тела, но тут же понял абсурдность и этой мысли, и всего происходящего. Я остановился.

Зулейка предупредила меня, что если я не буду двигать пальцами, она ударит меня по голове. Чем дольше я продолжал волнообразные движения, тем ближе к телу ощущал почесывание. В конце концов оно оказалось в двенадцати — пятнадцати сантиметрах от моего тела. Как будто что-то во мне осело. Мне действительно казалось, что я могу чувствовать впадину. Затем последовало еще одно неземное ощущение. Я засыпал и тем не менее находился в полном осознании. В ушах у меня зазвенело, а затем я почувствовал, как какая-то сила опрокинула меня на левый бок, не разбудив. Эта же сила скатала меня очень туго, как сигару, и вмяла внутрь щекочущего углубления.

Я вспомнил, что однажды увидел и пнул углубление в светящейся оболочке Лидии и Розы. Я думал, что впадина находилась на высоте верхней наружной части их правого бедра. Ла Горда объяснила, что тогда я пнул в углубление их второго внимания и что я чуть не убил их.

По словам Ла Горды, она с Хосефиной в течение нескольких месяцев жила в доме Зулейки. Нагваль Хуан Матус однажды передал их ей, после того, как сменил уровни их осознания. Он не говорил им, что они будут там делать и чего ожидать, а просто оставил их одних в гостиной ее дома и ушел. Они сидели там, пока не стемнело. Тогда к ним пришла Зулейка. Они никогда не видели ее, только слышали ее голос, как будто она говорила с ними из какой-то точки на стене.

Зулейка была очень требовательна с того момента, как приняла руководство. Она приказала им раздеться и залезть в толстые ватные пушистые мешки, лежащие на полу. Эти мешки покрывали их от кончиков пальцев на ногах до шеи. Затем она велела им сесть на циновки спиной к спине, в том же алькове, где обычно сидел и я. Она сказала им, что их задача — глядеть в темноту, пока та не начнет окрашиваться. После многих сеансов они действительно начали видеть в темноте цвета. С этого момента Зулейка заставляла их день ото дня сидеть бок о бок и смотреть в одну точку.

Ла Горда сказала, что Хосефина училась очень быстро. Однажды ночью она вошла в оранжево-красное пятно, физически исчезнув из мешка. Ла Горда думала, что или Хосефина дотянулась до пятна света, или оно дотянулось до нее. В результате Хосефина мгновенно исчезла. С этого момента Зулейка разделила их, и Ла Горда начала свое медленное обучение в одиночестве.

Рассказ Ла Горды напомнил мне, что Зулейка и меня заставляла влезать в пушистые одеяния. Команды, которые она применяла, чтобы заставить меня забраться внутрь, открыли мне разумность такого использования мешка. Она говорила, чтобы я почувствовал его пушистость своей кожей, особенно кожей икр. Она вновь и вновь повторяла, что человеческие существа имеют великолепный чувствительный центр на наружной стороне икр, и если кожу на этом месте заставить расслабиться или нежно погладить ее, то объем нашего восприятия увеличивается намного больше, чем это было бы достижимо при помощи рассудка. Мешок был мягким и теплым и производил впечатление необычайно приятного расслабления в ногах. Активность нервных окончаний в моих икрах существенно повысилась.

Ла Горда рассказала о таких же ощущениях физического удовольствия. Она даже добавила, что сила такого мешка помогла ей найти пятно оранжево-красного цвета. Это одеяние произвело на нее такое впечатление, что она сшила такой же мешок, но его эффект был гораздо ниже, хотя и ее самоделка давала ей блаженное спокойствие и хорошее самочувствие. Она сказала, что они с Хосефиной все свое свободное время проводили, как правило, в таких мешках, сшитых ею им обоим.

Лидию и Розу тоже помещали в такое одеяние, но оно им никогда не нравилось. Точно так же, как и мне.

Ла Горда сказала, что привязанность ее и Хосефины к таким мешкам была прямым следствием того, что они нашли свой цвет, находясь внутри мешков. По ее мнению, причина моего безразличия к нему состояла в том, что я вообще не входил в цветовую точку — скорее, она приходила ко мне. Она была права. Что-то еще помимо голоса Зулейки определяло исход этой подготовительной фазы. По всем данным, Зулейка вела меня по тому же пути, что и Ла Горду с Хосефиной. В течение многих сеансов я смотрел в темноту и был готов визуализировать цветовое пятно. Я даже был свидетелем всей метаморфозы от однородной темноты до четко очерченного пятна интенсивной яркости. А затем меня уносило в сторону появления щекотки, на которой я вынужденно фокусировал внимание, пока не входил в фазу спокойного бодрствования. Именно тогда я впервые погрузился в оранжево-красное пятно.

После того, как я научился оставаться в промежуточном состоянии между бодрствованием и сном, Зулейка, казалось, ослабила свой напор. Я даже решил, что она не торопится выводить меня из этого состояния. Она оставляла меня в нем, не вмешиваясь, и никогда не спрашивала меня о нем, возможно потому, что ее голос предназначался только для руководящих указаний, а не для вопросов. Мы действительно никогда не общались, по крайней мере не общались так, как я беседовал с доном Хуаном.

Находясь в состоянии спокойного бодрствования, я однажды понял, что мне бесполезно оставаться там, поскольку ограничения были очевидными. Затем я почувствовал дрожь в теле и открыл глаза, вернее, мои глаза открылись сами. На меня смотрела Зулейка. Я испытал момент замешательства. Я думал, что проснулся, и вовсе не ожидал увидеть Зулейку во плоти, ибо привык слышать только ее голос. Меня удивило также, что ночь прошла. Я огляделся вокруг. Мы находились не в доме Зулейки. Тут до меня внезапно дошло, что я был в сновидении, в нем же и проснулся.

После этого Зулейка принялась за другую часть своего учения. Она начала учить меня двигаться. Прежде всего она скомандовала, чтобы я поместил свое осознание в среднюю точку тела; у меня эта точка находилась ниже среднего края пупка. Она сказала, чтобы я подметал им пол, то есть делал качающиеся движения, как если бы к животу была прикреплена метла. В течение бесчисленных сеансов я пытался выполнить то, что приказывал мне ее голос. Она не позволяла мне погружаться в состояние спокойного бодрствования, ее намерением было привести меня к ясному восприятию подметания пола своей средней точкой, пока я нахожусь не в сновидении. Она сказала, что пребывание на левой стороне осознания — достаточное преимущество для того, чтобы хорошо выполнять это упражнение.

Однажды, по непонятной для меня причине, мне удалось почувствовать смутное ощущение в области живота. Это не было чем-то определенным, а когда я сфокусировал на этом свое внимание, то понял, что это мягкое покалывание имеет место не точно в моем животе, а чуть повыше его. Чем внимательнее я это исследовал, тем больше деталей замечал.

Расплывчатость ощущений вскоре сменилась определенностью. Между нервозностью и покалыванием, с одной стороны, и солнечным сплетением и правой икрой, с другой стороны, существовала странная связь.

Когда это ощущение стало более острым, я непроизвольно прижал правое колено к груди. Таким образом, эти две точки сблизились настолько, насколько позволяла анатомия. Секунду меня трясло от необычайной нервозности, а затем я ясно почувствовал, что подметаю пол своей средней точкой. Это было тактильное ощущение, которое возвращалось вновь и вновь, как только я начинал раскачивать свое тело в сидячем положении.

Во время следующего сеанса Зулейка позволила мне войти в состояние спокойного бодрствования. На этот раз оно было не совсем таким, как обычно. Во мне, казалось, присутствовал своего рода контроль, мешавший мне свободно наслаждаться этим состоянием, что я делал прежде, — контроль, заставивший меня сосредоточиться на шагах, предпринятых мною для того, чтобы в это состояние войти. Сначала я ощутил щекотку в точке своего второго внимания на моей светящейся оболочке. Я промассировал эту точку, двигая пальцами так, будто играю на лютне, и точка опустилась к моему животу.

Я ощущал это как прикосновение рук к своей коже. Затем я ощутил мягкое покалывание на наружной части икры. Это была смесь удовольствия и боли. Ощущение распространилось по всей ноге, а затем по нижней части спины. Я чувствовал, как дрожат мои ягодицы. Все тело было охвачено нервной дрожью. Мне казалось, что мой лоб и кончики пальцев на ногах вошли в соприкосновение. Я был похож на подкову со сведенными вместе концами. Затем я почувствовал, что меня как бы сложили вдвое и закатали в простыню. Нервные спазмы как бы заставляли простыню скатываться в рулон, со мной в его середине. Когда закатывание закончилось, я уже больше не мог ощущать своего тела. Я превратился в простое аморфное осознание, нервный спазм, обернутый вокруг себя. Осознание успокоилось в нише внутри самого себя.

Тут я понял невозможность описать все то, что происходит в сновидении. Зулейка сказала, что правая и левая стороны осознания сворачиваются вместе. И то, и другое успокаивается в едином клубке, вдавленном в центр второго внимания. Для того, чтобы совершить сновидение, нужно манипулировать как светящимся, так и физическим телом. Во-первых, центр концентрации второго внимания должен быть сделан доступным благодаря тому, что он будет вдавлен кем-то снаружи или втянут самим сновидящим. Во-вторых, для того, чтобы отделить первое внимание от второго, центры физического тела, расположенные в средней точке и в икрах, должны быть активизированы и сдвинуты как можно ближе один к другому, пока не окажутся слитыми. Тогда возникает ощущение скатанности в клубок, и автоматически верх берет второе внимание.

Объяснения Зулейки, дававшиеся в виде команд, были наиболее подходящими для описания происходящего, потому что ни одно из сенсорных ощущений, имеющих место в сновидении, не является частью нашего нормального опыта сенсорных ощущений. Все они приводили меня в замешательство. Источник щекочущего, покалывающего ощущения был локализован, поэтому беспокойство от его чувствования было минимальным. С другой стороны, ощущение накручивания на самого себя было гораздо более беспокоящим. Сюда входил целый комплекс ощущений, приводивших тело в шоковое состояние. Я был убежден, что в один из моментов кончики пальцев моих ног касались лба, — но я знал, что принять эту позу я физически не в состоянии. В то же время я знал совершенно несомненно, что находился внутри сетки, вися вниз головой, как груша, с пальцами ног, прижатыми ко лбу, хотя в физическом плане я сидел, прижав колени к груди.

Зулейка сказала также, что ощущение скатанности в сигару и помещения во впадину второго внимания было результатом соединения левого и правого осознания, при котором порядок доминирования переключается и ведущее положение занимает левая сторона. Она призывала меня быть достаточно внимательным, чтобы заметить обратный переход, когда оба внимания занимают свои старые места и верх берет опять первое.

Я ни разу не уловил того чувства, о котором шла речь, но ее призыв настолько захватил меня, что я, как парализованный, застрял в своих попытках удерживать наблюдение за всем сразу. Она была вынуждена отменить свое распоряжение, велев мне отказаться от этой скрупулезности, так как у меня есть еще много других дел.

Зулейка сказала, что прежде я должен достичь совершенства в движениях по своему желанию, произвольно. Свои инструкции она начинала с того, что вновь и вновь приказывала мне открывать глаза в то время, когда я пребывал в состоянии спокойного бодрствования. Мне потребовалось много усилий, чтобы добиться этого. Однажды мои глаза внезапно открылись, и я увидел склонившуюся надо мной Зулейку. Я лежал, но не мог определить, где именно. Свет был исключительно ярким, как будто я находился прямо под электрической лампочкой, но не бил мне прямо в глаза. Я без всяких усилий мог смотреть на Зулейку.

Она приказала мне встать, применив для движения свою волю. Она сказала, что я должен толкнуть себя вверх средней частью своего тела, что у меня там имеются три толстых щупальца, которые я могу использовать как костыли, чтобы поднять свое тело.

Я всеми способами пытался подняться, но тщетно. У меня было ощущение отчаяния и физической тревоги, напоминающей ночные кошмары детства, в которых я не мог проснуться и в то же время был полностью бодрствующим, безуспешно пытаясь крикнуть.

В конце концов Зулейка заговорила со мной. Она сказала, что я должен придерживаться определенной последовательности и что совершенно глупо и неуместно робеть или приходить в возбуждение, как будто я имею дело с повседневным миром. Робость уместна только тогда, когда находишься в первом внимании. Второе же внимание является воплощением спокойствия. Она хотела, чтобы я повторно вызвал ощущение, которое у меня было, когда я «подметал пол» средней частью своего тела. Я подумал, что для этого мне надо сидеть. Без всяких размышлений я сел и принял ту позу, в которой у меня впервые получилось такое ощущение. Что-то во мне переключилось, и я уже стоял. Я не мог представить себе, что я сделал, чтобы двинуться. Я подумал, что если начну все сначала, то смогу уловить последовательность. Как только у меня мелькнула мысль об этом, я уже лежал на земле. Встав вторично, я сообразил, что никаких протяженных процессов здесь не происходит и что для того, чтобы двигаться, я должен иметь намерение двигаться на очень глубоком уровне. Иными словами, для этого мне надо быть совершенно уверенным, что я хочу двигаться, или, пожалуй, точнее будет сказать, что я должен быть уверен, что мне нужно двинуться.

Как только я понял этот принцип, Зулейка заставила меня на практике освоить все вообразимые аспекты произвольных передвижений. Чем больше я практиковал их, тем яснее мне становилось, что сновидение фактически является разумным состоянием. Зулейка объяснила это так: во время сновидения правая сторона — разумное осознание — завернуто внутрь левостороннего осознания, для того, чтобы дать сновидящему возможность чувствовать трезвую рациональность, но воздействие рациональности должно быть минимальным и использоваться лишь как сдерживающий механизм, чтобы защитить сновидящего от эксцессов и эксцентричных поступков.

Следующий шаг состоял в необходимости научиться управлять телом сновидения. Еще в самый первый раз, когда я пришел к Зулейке, дон Хуан предложил, чтобы я зрительно запоминал детали веранды, пока сижу на ящике. Я послушно рассматривал веранду, иногда целыми часами. В доме Зулейки я всегда был один. Было такое впечатление, что в те дни, когда я бывал там, все куда-то уезжали или прятались, тишина и одиночество помогали мне, и я добился того, что отчетливо запомнил все детали веранды.

Соответственно Зулейка поставила передо мной задачу открывать глаза, когда я нахожусь в состоянии спокойного бодрствования, и видеть веранду. Чтобы выполнить это, понадобилось много сеансов. Сначала я открывал глаза и видел Зулейку; тогда она рывком отбрасывала меня назад, словно я был мячиком, в состояние спокойного бодрствования. При одним из таких возвращений я ощутил интенсивную дрожь. Что-то из моих ног будто бы пробралось внутрь, и я его выкашлял. Сцена веранды ночью внезапно появилась передо мной, как будто вылетев из моего горла в сопровождении звука, подобного рычанию зверя.

Я услышал, как голос Зулейки долетел до меня, подобно слабому шепоту. Я не мог понять, что она говорит. Мельком я заметил, что сижу на ящике. Я хотел встать, но почувствовал, что во мне нет телесности. Как будто ветер может вот-вот унести меня. Затем я отчетливо услышал, как Зулейка велит мне не двигаться. Я попытался оставаться неподвижным, но какая-то сила толкнула меня. Я проснулся в алькове гостиной. На меня смотрел Сильвио Мануэль.

После каждого сеанса сновидения с Зулейкой дон Хуан ожидал меня в совершенно темном зале. На этот раз там находился Сильвио Мануэль. Не говоря ни слова, он поместил меня в корсет и поднял к притолоке. Я провисел там до полудня, пока дон Хуан не пришел спустить меня на пол. Он сказал, что пребывание в подвешенном состоянии, без соприкосновения с полом, настраивает тело и что это необходимо перед опасными путешествиями, вроде того, что ожидает меня.

Потребовалось много сеансов сновидения, чтобы я научился, открывая глаза, видеть или Зулейку, или неосвещенную веранду. К тому времени я понял, что она и сама бывала только в сновидении. Она никогда не присутствовала лично позади меня в алькове. В ту первую ночь я был прав, когда считал, что моя спина упирается в стену. Зулейка была просто голосом из сновидения.

Во время одного из сеансов сновидения, когда я открыл глаза, ожидая увидеть Зулейку, я был потрясен, увидев рядом с собой Ла Горду с Хосефиной. Затем начался последний этап ее обучения. Зулейка учила нас троих путешествовать вместе с ней. Она сказала, что наше первое внимание привязано к эманациям земли, тогда как второе — к эманациям вселенной. При этом она имела в виду, что сновидящий уже по природе своей находится вне всего, что касается повседневной жизни. Итак, последней задачей Зулейки было так настроить второе внимание Ла Горды, Хосефины и меня, чтобы мы могли следовать за ней в ее путешествие в неизвестное.

Во время последующих сеансов голос Зулейки сказал мне, что ее «одержимость» приведет меня на встречу с ней, что когда дело касается второго внимания, одержимость сновидящего служит проводником, что ее одержимость сфокусирована на определенном месте за пределами этой Земли. Оттуда она собирается позвать меня, а я должен использовать ее голос как путеводную нить, которая поведет меня.

В течение двух сеансов ничего не происходило. Голос Зулейки становился все слабее и слабее, и я беспокоился, что не смогу за ней последовать. Она не сказала мне, что надо делать. Я испытывал необыкновенную тяжесть. Я не мог разорвать окружающую меня связывающую силу, мешавшую мне выйти из спокойного бодрствования.

Во время третьего сеанса я внезапно открыл глаза, не приложив к этому никакого усилия. На меня смотрели Зулейка, Ла Горда и Хосефина. Я стоял рядом с ними. Я сразу же заметил, что мы находимся в каком-то незнакомом месте. Прежде всего в глаза бросился очень яркий непрямой свет. Все вокруг было залито белым мощным «неоновым» светом. Зулейка улыбалась, приглашая нас оглядеться. Ла Горда и Хосефина, казалось, пребывали в таком же замешательстве, как и я. Они украдкой бросали взгляды на меня и Зулейку.

Зулейка сделала нам знак подвигаться. Мы стояли на открытом месте в центре полыхающего огнем круга. Грунт казался твердым, однако он отражал очень много слепящего белого света, лившегося сверху. Странным было то, что я, понимая, что свет слишком ярок и интенсивен для моих глаз, не был ослеплен, когда поднял голову и посмотрел на его источник. Это было солнце. Я смотрел на солнце, которое, может быть, из-за того, что я находился в сновидении, выглядело интенсивно белым.

Ла Горда с Хосефиной тоже смотрели на солнце, очевидно, безо всякого вреда для себя. Внезапно меня охватил испуг. Свет был чужим для меня. Это был безжалостный свет; он, казалось, нападал на нас, создавая ветер, который я мог ощущать. Однако тепла я не чувствовал. Я считал этот свет вредным. Ла Горда, я и Хосефина одновременно бросились к Зулейке и сгрудились возле нее, как перепуганные дети. Она придержала нас, а затем белый пылающий свет постепенно начал терять свою интенсивность, пока не исчез совсем. Вместо него все теперь оказалось залитым очень приятным слабым желтоватым светом.

Тут я осознал, что мы находимся уже в ином мире. Грунт имел цвет мокрой терракоты. Гор не было. Но и равниной местность, в которой мы находились, назвать было нельзя. Все вокруг нас казалось застывшим бурным терракотовым морем. Повсюду я мог видеть одно и то же, как если бы находился в центре этого безбрежья. Я взглянул вверх. Небо уже не было безумно палящим. Оно было скорее темным, чем синим. На горизонте зависла лучистая звезда. Тут мне стало ясно, что мы находимся в мире с двумя солнцами, двумя звездами. Одна из них была огромной и только что скрылась за горизонтом, вторая — поменьше и, вероятно, более отдаленная.

Я хотел задавать вопросы, пройтись по окрестностям, посмотреть, что тут есть еще. Зулейка сделала нам знак расслабиться и терпеливо ждать. Но что-то, казалось, подталкивало нас. Внезапно Ла Горда и Хосефина исчезли, а затем я проснулся.

С тех пор я больше не ездил в дом Зулейки. Дон Хуан смещал мне уровни осознания у себя дома или там, где мы находились, и я входил в сновидение. Зулейка, Ла Горда и Хосефина всегда ждали меня. Мы вновь и вновь отправлялись в то неземное место, пока хорошенько не познакомились с ним. Мы всегда старались попасть туда не во время дневного слепящего сияния, а ночью, чтобы следить за появлением над горизонтом колоссального небесного светила, столь величественного, что когда оно зависало над горизонтом, то закрывало чуть ли не половину полусферы нашего обзора. Небесное светило было чрезвычайно красивым, и его подъем над горизонтом представлял собой зрелище настолько захватывающее, что я мог оставаться там целую вечность, лишь бы только наблюдать его.

Это огромное светило в зените занимало почти весь небосвод. Чтобы наблюдать его, мы всегда ложились навзничь. Оно имело постоянную конфигурацию, и Зулейка научила нас распознавать ее. Я понял, что это не звезда. Его свет был отраженным, его поверхность скорее всего была матовой, потому что отраженный свет был очень мягким при таких колоссальных размерах. На его оранжево-желтой поверхности проступали громадные неизменяющиеся коричневые пятна.

Зулейка регулярно брала нас в эти сказочные путешествия. Ла Горда сказала, что Зулейка брала Хосефину еще дальше и глубже в неизвестное, потому что Хосефина, как и сама Зулейка, была немного безумной; ни одна из них не имела того ядра рассудительности, которое дает сновидящему трезвость — поэтому они не имели барьеров и интереса в поисках разумных причин чего бы то ни было.

Единственное, что мне сказала Зулейка о наших путешествиях (и это прозвучало как объяснение), что данная сила сновидения — фокусироваться на своем внимании — превращает их в живые гарпуны. Чем сильнее и безупречнее сновидящий, тем дальше он может проецировать свое второе внимание в неизвестное и тем дольше продлится его проекция сновидения.

Дон Хуан сказал, что мои путешествия с Зулейкой не были иллюзией и что все, что я с ней делал, являлось шагами к контролю над вторым вниманием. Зулейка обучала меня особенностям восприятия иного мира. Он, однако, не мог объяснить точной природы этих путешествий, а может быть, не хотел. Он говорил, что если попытаться объяснить особенности восприятия второго внимания в терминах первого внимания, то лишь безнадежно запутаешься в словах. Он хотел, чтобы я сам пришел к определенному выводу, и чем больше я обо всем этом размышлял, тем яснее мне становилось, что он совершенно прав.

Под руководством Зулейки во время ее инструктажа по второму вниманию я совершал посещения мест, которые были загадками явно за пределами возможностей моего разума, но столь же явно в пределах возможностей моего полного осознания. Я научился путешествовать во что-то непонятное и закончил тем, что мог сам, как Эмилито и Хуан Тума, рассказывать собственные «легенды вечности».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.