22

22

Я вскочила от толчка. Что-то с сильным стуком свалилось на постель у моих ног. Собака, спящая поблизости, вскинула голову, навострила уши, но, не услышав ничего другого, кроме моих проклятий, вновь положила голову на свои передние лапы. Секунду я совершенно не понимала, где нахожусь.

Услышав мягкий, настойчивый шёпот доньи Мерседес, я вспомнила, что нахожусь в доме брата Леона Чирино, в маленьком городе в часе езды от Курмины. Я прилегла на раскладушке, а они собрались на кухне. Леон Чирино и я с доньей Мерседес приехали сюда в середине ночи. Они хотели провести частный сеанс для его брата.

Закрыв глаза, я села на скомканную подушку и прислушалась к успокаивающим звукам голоса целительницы. Мне казалось, что звуки окутывают меня. Я почти заснула, когда новая серия шума разбудила меня вновь.

Затхлое одеяло, которым я была укрыта, обкрутилось вокруг моей шеи. Я приподнялась, чтобы поправить его, и вскрикнула, увидев кота Августина, который сидел на моих коленях.

— Почему ты всегда визжишь, когда видишь моего любимца? — голос, пришедший из темноты, был наполнен мягкой иронией. Августин, усевшись на край моей постели, скрестил ноги и забрал своего кота, — я пришёл защитить тебя от собаки, — объяснил он. Его блестящие глаза смотрели мне в лицо, — собаки фактически не спят по ночам. Если ты откроешь глаза в темноте, то можешь увидеть, что собака следит за тобой всю ночь. Поэтому их и называют сторожевыми псами, — он засмеялся над своей шуткой.

Я было открыла рот, желая что-то сказать ему. Но ни слова не сорвалось с моих губ. Едва я потянулась к нему, Августин и кот, смутно дрожа перед моими глазами, исчезли, растворясь в воздухе. Наверное они были во дворе, подумала я, и вышла туда же. Но наполненный предрассветными тенями двор был пуст. Я взглянула на свои часы. С момента, когда мы приехали сюда, прошло всего два часа. Я подумала о том, что проспала очень мало, чтобы вставать, и вновь повалилась на раскладушку. Натянув на голову одеяло, я задремала.

* * *

Меня разбудили звуки голосов и музыки. Воздух был наполнен ароматом кофе. Леон Чирино, склонясь над керосиновой плитой, процеживал кофе через фланелевое ситечко.

— Ну как, хорошо выспалась? — спросил он, приглашая меня сесть рядом.

Я уселась за большой квадратный стол, покрытый совершенно новой клеёнкой.

Он налил две чашки кофе и добавил в каждую по целой порции тростникового ликёра.

— Это для силы, — сказал он, двигая ко мне дымящуюся чашку.

Боясь опьянеть, я сделала несколько неуверенных глотков. Чашечка была раскрашена розами, по краю шёл золотой ободок.

Он снова налил в чашку кофе и ликёр.

— Донья Мерседес говорит, что ты ясновидящий, — сказала я, — ты можешь рассказать, что меня ждёт в будущем? — я надеялась, что своим резким вопросом могу добиться откровенного ответа.

— Милая моя, — сказал он с той очаровательной выдержкой, какую старые люди демонстрируют в обращении с кем-то моложе себя, — я старый приятель доньи Мерседес. Я живу её призраками и её воспоминаниями. Я разделяю её одиночество, — он сплюнул сквозь зубы, вытащил две сигареты из пачки на столе и положил одну за ухо, — ты лучше сходи и повидайся с Августином, — посоветовал он, — августин всегда начинает работать с рассветом. Пойдём, я покажу тебе дорогу в город.

— Ты просто уходишь от вопроса, — сказала я, не обращая внимания на его нетерпеливые попытки выпроводить меня из дома.

Смешное и смущённое выражение появилось на его лице, — я не могу рассказать, что ждёт тебя в будущем, — заявил он, — ясновидящие лишь мельком видят вещи, которых они совершенно не понимают, а затем они придумывают остальное.

Он взял мою руку и фактически вытащил меня наружу, — я покажу тебе дорогу к дому Августина, — повторил он несколько раз, — если ты пойдёшь этим путём, — сказал он, указывая на тропинку, сбегавшую с холма, — ты достигнешь города, а там любой скажет тебе, где живёт Августин.

— А как же донья Мерседес? — спросила я.

— Мы встретимся с тобой вечером, — ответил он. Затем, склонившись ко мне, он добавил таинственным шёпотом: — донья Мерседес и я уделим целый день на дело моего брата.

* * *

Воздух наполнился щебетанием птиц благоуханием зрелых плодов, которые среди тёмной листвы блестели золотыми слитками. Проторённый путь, сбегавший по склону, вытекал на широкую улицу и вновь сворачивал на холмы, уже на другом конце жаркого, залитого солнцем города.

Женщины, подметавшие цементный тротуар перед своими ярко раскрашенными домами, остановились на секунду и, повернувшись, приветствовали меня, когда я проходила мимо.

— Вы не могли бы сказать, где живёт целитель Августин? — спросила я одну из них.

— Конечно, могу, — ответила она, положив подбородок на руки, сложенные на рукоятке метлы. Громким голосом — чтобы слышали любопытные соседки — она направила меня к зелёному домику в конце улицы, — вот этот, с большой антенной на крыше. Ты не ошибёшься, — она снизила голос до шёпота и конфиденциально заверила меня, что Августин может вылечить что угодно от бессонницы до змеиного укуса. Даже рак и проказа ему нипочём.

Его юные пациенты всегда уходят здоровыми.

Я постучала в парадную дверь дома Августина, но никто не отозвался.

— Заходи, не стесняйся, — крикнула маленькая девочка, выглядывая из окна дома напротив, — Августин наверное не слышит. Он в задней части дома.

Последовав её совету, я шагнула во внутреннее патио и побрела, заглядывая в каждую комнату. Не считая гамаков, две первые комнаты были совершенно пустыми. Следующая служила гостиной. Стены её были украшены календарями и журнальными вырезками. Перед огромным телевизором выстроился ряд стульев и кушеток.

Дальше была кухня. За ней, через нишу, начиналась следующая комната, где за большим столом сидел Августин. Когда я появилась, он галантно встал и, улыбаясь, почесал свою голову. Другую руку он засунул в глубокий карман поношенных штанов цвета хаки. Его белая рубашка была залатана, а манжеты рукавов обтрепались от старости.

— Это мой рабочий кабинет! — гордо воскликнул он, обводя руками пространство вокруг себя, — я всех встречаю здесь. И ко мне всегда можно.

Мои пациенты приходят через эту дверь. Она приносит им счастье.

Комната, хорошо проветренная и освещённая, имела два окна, которые выходили на холмы. В воздухе стоял запах какого-то дезинфицирующего средства. На стенах высились ряды неокрашенных полок. На них в исключительной последовательности стояли разного размера фляги, бутылки, банки и коробки, наполненные сухими корешками, корой, листьями и цветами.

Ярлыки на них были озаглавлены не только общепринятыми названиями, но и содержали научную латинскую номенклатуру.

У открытого окна располагался стол с резными ножками. На нём аккуратно выстроились бутылочки, чашки, пестики и книги. По краям стояла пара весов. Кровать и огромное распятие, висевшее в углу, зажжённые свечи на треугольной подставке, подтверждали то, что я вошла в рабочую комнату целителя, а не какого-нибудь старомодного аптекаря.

Сразу, без всяких разговоров, Августин принёс из кухни ещё один стул и пригласил меня наблюдать за его работой. Он распахнул боковую дверь, на которую указывал прежде. Там в смежной комнате уже сидели посетители — три женщины и четверо детей.

Время пролетело незаметно. Он начинал лечение пациента с осмотра банки с мочой ребёнка, которую приносила мать каждого из них. Побуждая каждую женщину рассказывать о симптомах болезни, Августин начинал «читать воды». Запах, цвет, вид микробов или «спиралек», как он предпочитал их называть, и которых, по его утверждению, он видел невооружённым глазом, всё это тщательно взвешивалось перед окончательной постановкой диагноза.

Наиболее распространёнными болезнями, которые он мог выявить при «чтении вод», были лихорадка, простуда, расстройство желудка, паразиты, астма, сыпь, аллергия, анемия и даже корь и оспа.

В почтительном молчании каждая женщина ожидала от Августина призыва помощи христа, после чего он прописывал подходящее лекарство. Знакомый с современной фармакопеей и верящий в неё, Августин в дополнение к собственным отварам прописывал молоко магнезии, антибиотики, аспирин и витамины, которые, однако, пересыпал и переливал в собственную тару. Как и Мерседес Перальта, он не назначал платы за лечение, оставляя это на усмотрение своих клиентов. Они платили столько, сколько могли себе позволить.

Наш поздний обед из цыплёнка и жареной свинины нам принесла женщина, живущая по соседству. Но в этот момент в кухню вошёл мужчина, неся на руках небольшого подростка. Мальчик шести или семи лет порезал икру ноги, играя на поле с мачете своего отца.

Спокойно и уверенно Августин положил ребёнка на койку в своей рабочей комнате и развязал пропитанную кровью повязку. Сначала он промыл глубокий порез соком розмарина, затем перекисью водорода.

Трудно сказать, был ли мальчик загипнотизирован успокаивающими прикосновениями Августина, когда тот массировал встревоженное маленькое личико, или его мягким голосом, когда он читал заклинания. Но через некоторое время малыш уснул. Августин же приступил к наиболее важной части своего лечения. Для остановки кровотечения он приложил к ране припарку из листьев, смоченных в чистом тростниковом ликёре. Затем он приготовил пасту, которая, как он утверждал, должна была залечить рану в течение десяти дней, не оставив даже шва.

Воззвав к руководству Христа, Августин брызнул несколько капель молочной субстанции на раковину. Медленными ритмичными движениями он начал дробить раковину широким деревянным пестиком. Через полчаса он получил чуть меньше половины чайной ложки зеленоватой, с запахом мускуса, субстанции.

Он осмотрел рану ещё раз и, сжав порез пальцами, закрыл его и тщательно наложил сверху пасту. Шепча молитвы, он искусно перебинтовал ногу полосками белой материи. Довольная улыбка осветила его лицо. Он передал спящего мальчика в руки отца и приказал приводить его каждый день на перевязку.

* * *

После обеда, убедившись, что пациентов сегодня больше не будет, Августин предложил мне прогуляться во дворе. Его лекарственные растения росли аккуратными рядами, расположенные в том же порядке, что и банки на столе и полках в его рабочей комнате. В дальнем конце двора у бревенчатого сарая стоял старый керосиновый холодильник.

— Не открывай его! — закричал Августин, крепко сжимая мою руку.

— Как бы я смогла? — обиделась я, — он же на замке. Какие тайны ты хранишь в нём?

— Мои чары, — прошептал он, — ты знаешь, что я практикую колдовство?

— В его голосе сквозила насмешка, но лицо оставалось хмурым, — я специалист по лечению детей и наведению чар на взрослых.

— Ты действительно практикуешь колдовство? — спросила я с недоверием.

— Не будь тупой, Музия, — выругался Августин. Он помолчал секунду, а затем выразительно добавил: — донья Мерседес наверно говорила тебе, что другой стороной целительства является колдовство. Они идут бок о бок, так как одно бесполезно без другого. Я лечу детей. Я околдовываю взрослых, — повторил он, постукивая по крышке холодильника, — я добр к тем, и к другим. Донья Мерседес говорит, что однажды мне придётся околдовывать тех, кого я лечил в их юные годы, — он засмеялся, увидев моё испуганное лицо, — я не думаю, что это возможно. Но пусть нас рассудит время.

Мне понравилась его открытость, и я рассказала ему то, о чём думала целый день. О том, что я видела и слышала его этой самой ночью.

Августин слушал внимательно, но его взгляд ничего не выражал.

— Я совершенно не могу понять, что произошло, — говорила я, — но это был не сон!

Его нежелание оценить или объяснить мне это вывело меня из себя и я настаивала на ответе.

— Мы с тобой так схожи, что мне захотелось узнать, действительно ли ты медиум, — сказал он, улыбаясь, — сейчас я знаю, что это так.

— Мне кажется, ты смеёшься надо мной, — сказала я в ещё большем отчаянии.

Брови Августина поднялись в изумлении, — наверно просто ужасно иметь такие длинные ноги.

— Длинные ноги? — пробормотала я в недоумении, разглядывая свои босоножки, — мои ноги идеально соответствуют моему росту.

— Они могли бы быть чуть меньше, — настаивал Августин, прикрыв пальцами свои губы, стараясь сдержать улыбку, — твои ноги чересчур длинны.

Вот почему ты живёшь в нескончаемой действительности. Вот почему ты хочешь объяснить всё на свете, — в его голосе насмешка сменилась горьким состраданием, — колдовство следует правилам, которые не могут быть продемонстрированы на опыте или повторены. Этим они отличаются от других законов природы. Колдовство — это точное действие убедительной причины, чтобы подняться выше себя или, если хочешь, опуститься ниже себя, — он тихо засмеялся и толкнул меня.

Я споткнулась, и он быстро подхватил меня, удерживая от падения.

— Ну как, сейчас ты убедилась, что твои ноги слишком длинны? — спросил Августин и захохотал.

Мне показалось, то он пытается загипнотизировать меня. Он смотрел на меня не мигая. Я была пленницей его глаз. Словно две капли воды они растекались всё шире и шире, заслоняя всё вокруг меня. Единственное, что я осознавала, был его голос.

— Колдун выбирает быть отличным от того, чем он был поднят, — продолжал он, — он понимает, что колдовство — это дело всей жизни.

Посредством чар он ткёт узоры, похожие на паутину. Узоры, которые передают вызванные силы к какому-то высочайшему таинству. Дела человека имеют бесконечную по протяжённости сеть результатов; он принимает и истолковывает эти результаты магическим образом, — он приблизил ко мне своё лицо ещё ближе и произнёс почти шёпотом: — сила, с которой колдун держит реальность любым способом, который есть в арсенале его искусства.

Но он никогда не забывает, какой была и какой стала реальность, — без лишних слов он повернулся и зашагал в гостиную.

Я быстро последовала за ним. Он прыгнул на диван и сел, скрестив ноги; точно так же он сидел и на моей кровати. Улыбнувшись мне, он похлопал место рядом с собой, — давай посмотрим настоящее колдовство, — сказал он, включая дистанционное управление огромного телевизора.

Я не успела задать ему ни одного вопроса. В следующий момент нас окружила группа хихикающей детворы из соседних домов.

— Каждый вечер они прибегают сюда посмотреть телевизор. Это на час или больше, — объяснил Августин, — позже у нас будет время для разговора.

После первой встречи я стала беспристрастной поклонницей Августина.

Привлечённая не столько его мастерством целителя, сколько таинственной индивидуальностью, я фактически переселилась в тайны пустых комнат его дома. Он сплетал для меня бесконечные истории, включая в них то, что хотела дать мне послушать Мерседес Перальта.

* * *

Испуганный слабым стоном, Августин открыл глаза. В луче света, подвешенный на невидимой нити, с облупленного тростникового потолка спускался паук. Он опускался всё ниже и ниже, туда, где, свернувшись как кот, лежал Августин. Малыш потянулся к пауку, сдавил его слабыми пальцами и съел. Вздохнув, он подтянул колени поближе к груди, дрожа от предрассветного холода, который сочился сквозь щели грязных стен.

Августин уже не мог припомнить, сколько дней или недель прошло с тех пор, как мать принесла его в эту ветхую заброшенную хижину, где летучие мыши свисали с потолка, словно незажженные лампочки, а тараканы роились днём и ночью. Он знал только, что он голоден, и что слизняки, пауки и кузнечики никогда не смогут утолить грызущие боли в его вздутом животе.

Августин услышал слабый стон, который исходил из затемнённого угла в дальнем конце комнаты. Он увидел призрак своей матери. Она сидела на матрасе, её рот был слегка приоткрыт. Она томно растирала свой голый живот, оседлав матрас, словно осла. Её голая тень скользила вверх и вниз по закопчённой стене.

Часом раньше он видел свою мать в тот момент, когда она дралась с мужчиной. Он видел как её голые ноги, словно две чёрные змеи, тесно оплетая торс мужчины, вздымались при его дыхании. И когда он услышал пронзительный крик и эту гнетущую тишину, остановившую ночь, он знал, что мужчина выиграл битву. Он убил её.

Усталые глаза Августина закрылись в блаженстве при мысли, что он стал сиротой. Он был в безопасности. Его возьмут в приют. Под шелест призрачных вздохов, хихиканья и шёпота матери он задремал ещё раз.

* * *

Громкий стон расколол утреннюю тишину. Августин открыл глаза и закусил кулак, останавливая вопль. Перед ним на матрасе сидел мужчина, тот самый, из ночного кошмара.

Августин не знал его, но был уверен, что он из Ипаири. Он смутно помнил, что видел его, когда мать разговаривала с ним на площади. Неужели женщина из маленькой деревушки на холмах велела привезти его обратно?

Возможно он убьёт его? Этого не может быть. Просто это яркий и ужасный сон.

Мужчина откашлялся и сплюнул на землю. Его голос заполнил комнату, — я заберу тебя сегодня. Но я не могу взять мальчишку. Почему ты не оставила его у протестантов? Ты же знаешь, они принимают детей, и даже если они его не примут, то хотя бы накормят.

Когда Августин услышал резкий ответ матери, он понял, что проснулся окончательно. Он знал, что это уже не призрак.

— Протестанты не берут ребёнка, если он не сирота, — сказала его мать, — мне ничего не оставалось делать, как отнести ребёнка в эту заброшенную хижину. Я хотела, чтобы он умер.

— Я знаю женщину, которая возьмёт его, — прошептал мужчина, — она знает, что с ним делать. Она ведьма.

— Слишком поздно, — отозвалась мать, — я хотела отдать Августина ведьме, когда он только родился. Он был совсем маленьким, и ведьма из Ипаири хотела забрать его себе. Она напоила его зельем и нацепила амулеты на его запястья и шею. Они хранят его от бедствий и болезней. Я знаю, она наложила на него заклятье. Это из-за неё все мои беды, — мать замолчала на мгновение, затем сдавленным шёпотом, словно под давлением невидимого врага, добавила: — я в ужасе от ведьм. Если я сейчас останусь одна, она узнает, что я не кормила мальчишку. Она убьёт меня.

Слёзы покатились по щекам Августина. Он вспомнил дни в Ипаири, когда мать баюкала его на своих руках. Она душила его поцелуями и говорила, что его глаза похожи на кусочки неба. Но когда женщина из соседней хижины запретила своим детям играть с ним, его мать изменилась. Она больше не ласкала и не целовала его. В конце концов она совершенно перестала с ним разговаривать.

Однажды после обеда соседка принесла в их хижину мёртвого ребёнка, — голубые глаза на чёрном лице, — кричала она матери Августина, — это работа дьявола. Это и есть дьявол. Он убил моё дитя дурным глазом. Если ты не избавишься и не изведёшь мальчишку, это сделаю я.

Той же ночью мать убежала с ним в холмы. Августин был уверен, что это соседка навела на мать заклятие, так как она ненавидела его.

Громкий голос мужчины оборвал раздумья Августина.

— Тебе нельзя вести его к ведьме. Я сам попрошу её забрать ребёнка сегодня вечером. Потом мы уедем. Я увезу тебя так далеко, что ведьма никогда не отыщет тебя, — пообещал он ей.

Мать долго молчала, а затем, откинув голову назад, захохотала, как сумасшедшая. Она вскочила с матраса и, накинув на тело грязное одеяло, пошла через комнату, обходя сломанный стол и разбросанные ящики.

— Взгляни на него, — прошептала она, указывая подбородком в угол, где лежал Августин, притворяясь спящим, — ему только шесть лет, а он выглядит как злющий старик. У него выпадают волосы. Его тело покрыто отрепьями. Его живот распух от паразитов. Но он выжил. У него нет одежды. Он спал без одеяла. И он даже не простужен, — она обернулась к мужчине, — неужели ты не видишь, что он и в самом деле дьявол? Дьявол найдёт меня везде, куда бы я ни уехала, — глаза матери лихорадочно блестели под растрёпанными волосами, — мысль о том, что я вскормила дьявола своей грудью, наполняет меня ужасом и трепетом.

Она подошла к нише, где прятала хлеб, который мужчина принёс ей прошлой ночью. Мать протянула кусок мужчине и, надкусив другой, опустилась с ним на матрас.

Монотонным безнадёжным голосом она рассказала о том, как подменили Августина, — одна женщина в госпитале подменила моего ребёнка на этого дьявола, — в страстном порыве она повысила голос до крика, — все знали, что у меня должна быть девочка. Мой живот был широк, а не заострён. У меня выпадали волосы, а на коже появились прыщи и пятна. Мои ноги вздулись.

Разве это не доказательство того, что я носила девочку?

Сперва, даже зная, что его подменили, я не могла не любить его. Он был такой умный и красивый. Он никогда не кричал. Он заговорил раньше, чем научился ходить. Он пел как ангел. Я отказывалась верить той женщине из Ипаири, которая обвиняла Августина в дурном глазе. Даже после того, как я родила мёртвого ребёнка, я не обращала внимания на намёки соседей. Я просто думала, что они необразованны, и хуже всего, что они завидуют прекрасным глазам ребёнка. Да и кто когда слышал, что ребёнок может иметь дурной глаз? — она соскребла белую мягкую внутренность своего куска и бросила сухую корку через комнату, — но когда при аварии на заводе погиб мой муж, я согласилась с женщиной, — она закрыла лицо руками и добавила: — Августин никогда не болел. Я хотела оставить его в Ипаири на произвол судьбы. Тогда бы его смерть не была на моей совести.

— Давай я поговорю с той женщиной, о которой я тебе рассказывал, — сказал мужчина. Его голос звучал тихо, но убедительно, — я знаю, что она возьмёт его.

Потом мужчина долго рассказывал о своей работе в фармацевтической лаборатории. Он работал на складе и был в хороших отношениях с хозяином.

Он был уверен, что ему без труда удастся получить аванс, — и мы вдвоём уедем в Каркас, — шептал матери мужчина. Он поднялся и оделся, — жди меня около лаборатории. Я выйду в пять часов. К тому времени всё будет устроено.

* * *

Августин подполз к сухой корке, лежавшей на земле. Нетвёрдой походкой он прошёл через комнату и шагнул туда, что когда-то считалось двором. Он направлялся к своему любимому месту, к сучковатой сухой акации, которая нависала над ущельем. Он сел на землю, вытянув ноги. Его голая спина касалась части осыпавшейся низкой стены, которая окружала площадку.

Костлявый, болезненный на вид кот, следовавший за ним всю дорогу из Ипаири, потёрся своей грязной шерстью о его бедро. Августин дал ему маленький кусочек корки и подтолкнул кота к ящерицам, снующим сквозь щели глинобитной стены. Он мог бы и не делиться с ним едой. Малыш не в силах был утолить свой неутолимый голод; голод, который наполнял дни и ночи снами о пище. Он задремал со вздохом на губах.

Напуганный порывом ветра, мальчик проснулся. Сухие листья закружились вокруг него. Листва взмыла в воздух и коричневым шуршащим водоворотом опустилась в ущелье. Он слышал журчание ручья внизу. Когда шёл дождь, мелкий ручей разрастался в бурный поток, несущий на волнах деревья и мёртвый скот из горных деревень. Августин поднял голову и оглядел безмолвные холмы вокруг себя. Вдали редкий столб дыма уходил в небо, сливаясь с бегущими облаками. Наверное, там протестантская миссия, подумал он. Или, возможно, дым шёл из дома женщины, которая не боялась взять его к себе. Он положил щёку на маленькую костлявую руку. Около его открытого рта кружились мухи. Он сжал пересохшие губы, раскинул ноги и пописал. Как ему хотелось есть! Засыпая, он чувствовал внутри себя отвратительную ноющую боль.

Августин проснулся, когда солнце стояло в зените. Кот был рядом, пожирая крупную ящерицу. Он подполз к животному. Злобно рыча, кот сжимал в своих лапах полу съеденную рептилию. Августин пнул кота в живот, схватил скользкие белые внутренности и проглотил их. Он оглянулся и увидел, как его мать с ужасом наблюдает за ним.

— Святая дева! — всхлипнула она, — он не человек! — она перекрестилась, — и он даже не отравился, — она вновь осенила себя крестом и, сложив молитвенно руки, прошептала: — святой отец! Избавь меня от этого чудовища. Дай ему умереть обычной смертью, чтобы совесть моя больше не мучила меня, — она вбежала в дом, опустилась на матрас и вытащила своё единственное платье. Она прижала его к себе, нежно расправляя складки, затем несколько раз встряхнула его и осторожно разложила на матрасе.

Августин с любопытством наблюдал, как она разводит огонь в кухонной яме.

Чуть слышно напевая, она принесла кофе и куски сахарного батона, который хранила в ящике, прибитом высоко на стене. Ему страшно захотелось съесть хотя бы кусочек этого лакомства. Он попытался встать, но, подкошенный тошнотой, присел на землю. Его вырвало не пережёванными кусками ящерицы. Солёные слёзы покатились по впалым щекам. Он пытался зажать рот рукой, но пена и жёлчь струёй рвались из его дрожащих губ. Малыш вытер рот и подбородок. С болезненным стоном он вновь хотел выпрямиться, но повалился на землю.

Шум, идущий из ущелья, поглотил его мягкой вуалью. Когда запах кофе ударил ему в ноздри и он услышал, как мать кричит ему, что сделала для него сладкий кофе, он знал, что уже спит. Его сухие губы скривились в гримасе. Он хотел улыбнуться, услышав её смех; тот высокий, счастливый смех, который был ему когда-то так хорошо знаком. Ему стало интересно, наденет ли она платье и поедет ли на встречу с мужчиной из лаборатории.

Августин открыл глаза. На земле рядом с ним стояла маленькая жестянка, наполненная кофе. Боясь, что увиденное исчезнет, он схватил банку и прижал её к своему рту. Не обращая внимания на жгучую боль на губах и языке, он маленькими глотками пил крепкое и очень сладкое варево.

В голове прояснилось, а тошнота утихла.

Августин сонно смотрел на кривые полосы дождя вдали. Чёрные облака с золотыми краями куда-то неслись в небе. Они пятнали холмы фиолетовой тенью, наполняя небо клубящейся чернотой. Холодный ветер и оглушительный грохот вылетали со дна ущелья. Дождевая вода с далёких холмов рвалась в глубоком ущелье с неслыханной силой. С неба посыпались огромные тяжёлые капли.

Августин поднялся и, вглядываясь в небо раскинул руки, приветствуя успокоительную прохладу, омывавшую его голое тело. Ведомый необъяснимым импульсом, он вошёл в дом и поднял платье. Вцепившись в него трясущимися руками, он поспешил наружу в дальний конец ущелья и швырнул одежду по ветру. Она взлетела воздушным змеем и опустилась на сухие ветви старой акации, нависшей над крутым склоном.

— Ты дьявол! Ты чудовище! — отчаянно закричала мать. Она бросилась к нему, её волосы рассыпались по лицу. Словно прикованная к месту диким рёвом воды, она остановилась между мальчиком и трепетавшим на ветру платьем. Её глаза горели ненавистью. Хватаясь за сорняки и обнажённые корни, она яростно тянулась к нависшим ветвям акации.

Августин заворожено следил за ней, встав позади сучковатого ствола.

Её ноги двигались с безошибочной лёгкостью по крутому скользкому склону.

Она достанет платье во что бы то ни стало, подумал он. Его затрясло от гнева и страха. Ей оставалось всего несколько дюймов. Она вытянула руку и коснулась одежды кончиками пальцев, но, потеряв равновесие, сорвалась в бездну.

Её ужасный вопль смешался с шумом ревущей воды и его унесло ветром.

Августин подошёл к обрыву. Его глаза блеснули бездонной глубиной, когда он увидел тело матери, беспомощно кружащееся в густой коричневой воде. Буря утихла. Дождь окончился, ветер стих. Бурные воды в ущелье возвращались к обычному журчанию.

Августин прошёл в дом, лёг на матрас и накрылся тонким грязным одеялом. Он почувствовал грубый мех кота, который искал тепла его тела. Он натянул одеяло до глаз и провалился в глубокий сон без сновидений.

Когда мальчик проснулся, была ночь. Через открытую дверь виднелась луна, застрявшая в бесплодный ветвях акации, — сейчас мы уйдём, — шепнул он, погладив кота. Августин чувствовал себя сильным и крепким. Это будет лёгкой прогулкой по холмам, убеждал он себя. Мальчик был уверен, что вместе с котом они найдут или миссию протестантов или дом женщины, которая не боялась взять его к себе.