Глава 5 КАК РАСПОЗНАТЬ ЛЖЕОККУЛЬТИСТА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5

КАК РАСПОЗНАТЬ ЛЖЕОККУЛЬТИСТА

Если назначение оккультных наук заключается в совершенствовании индивидуума в философских добродетелях, то почему же такому большому числу людей, интересующихся метафизическими предметами, так недостает хотя бы зачатков проницательности и выдержки?

Ни одна отрасль знания не может процветать в атмосфере недостаточной образованности. Общее мнение не бывает всесторонне эрудированным. В особенности это справедливо в отношении метафизического ума в сегодняшней Америке. Нынешнее поколение не отличается сколько-нибудь высоким развитием остроты ума. Большинство считает образование чем-то вроде хомута на шее, неизбежным злом. Почти все критерии эрудиции были скомпрометированы, в результате чего лейтмотивом текущего момента стала поверхностность. Широта ума — положительное качество, если ум способен быть широким. Однако широкие взгляды не подразумевают простое разбрасывание. Признавать вероятность присутствия добра во всех вещах — это достижение, но пытаться практически использовать это «хорошее во всем» не по способностям даже мудрейшим.

За последние тридцать лет уровни жизни и мышления сильно изменились. Критерии культуры прошлого века исчезли. В каждой сфере жизни простора уступила место сложности. С каждым следующим годом жизнь становится все более и более трудной, бросая вызов способностям индивидуума. Каждый человек, если он хочет выжить, должен жить более насыщенной, более полной жизнью.

Перемены, происшедшие в нынешнем веке, вовсе не обязательно выражают статус большинства человечества. Наш теперешний сложный и стремительный темп задан талантом и изобретательностью менее чем сотни человек, открытия и изобретения которых изменили весь ход жизни примерно двух миллиардов их ближних. Большинство стало наследниками меньшинства, но было бы неверно утверждать, что большинство прочувствовало или поняло важность последствий произошедших изменений.

Большинство людей живут в мире во всех отношениях слишком огромном и слишком сложном, чтобы его можно было проанализировать с пониманием дела. Опасная вещь — жить в системе, соответствовать которой мы не можем, но, безусловно, невозможно жить согласно социальной модели, недоступной пониманию человека. Иррациональные предрассудки всегда проистекают из непонимания. Любому серьезному мыслителю ясно, что нынешнее поколение пребывает во власти предрассудков. Вспомните слова лорда Бэкона,[29] который как-то раз сказал, что неверие — самый вопиющий предрассудок из всех.

Быстрое развитие в промышленном и экономическом направлениях заставило человека сосредоточить внимание почти исключительно на материальных проблемах. А результатом стало всеобщее крушение духовных критериев расы. Правда, человек всегда должен чему-нибудь поклоняться, но он больше уже не испытывает потребности чтить богов, обитающих за пределами тверди небесной. Зачарованный собственной изобретательностью, человек переносит поклонение на дела рук своих и, в конце концов, настолько утрачивает правильный взгляд на вещи, что воображает, будто его произведения благородней, чем тот творческий план, по которому сконструирована Вселенная.

Конечно, материалистичность началась не в двадцатом веке, но то, что произошло за последние тридцать лет, наверняка послужило для нее колоссальной движущей силой. Никогда еще в истории, насколько мы ее знаем, целая раса не преклонялась перед вещами до такой степени, никогда прежде различные классы человечества не предавались столь безраздельно идее бессрочного сохранения материальных стандартов. Если выразиться кратко, то метафизика двадцатого века пребывает, говоря без преувеличений, в неблагоприятной атмосфере. Она похожа на маленькое хрупкое растеньице в зарослях сорняков. Вплоть до кризиса 1929 г. «преуспевающие» мужчины и женщины накапливали богатства и увеличивали состояния, чтобы их промотали наследники. Богатство стало эмблемой совершенства. Жизнь была приключением в сфере больших денег, игрой в доллары на шахматной доске времени. Видимо, считалось, что люди могут возвести пирамиду из прибылей, которая достанет до небес. И тут все это сооружение, подобно Вавилонской башне, рухнуло, и не осталось ничего, кроме беспорядка. Год 1929 долго будут вспоминать как год великого крушения иллюзий.

А теперь вернемся к началу цивилизации. Оккультные науки появились из мрака времени, став основой всех знаний и всей культуры. На протяжении тысячелетий учения мудрости оказывали преобладающее влияние на все кодексы поведения и взаимоотношения людей. Могущественные иерофанты священных мистерий обуздывали безмерное человеческое честолюбие. Все пороки, от которых мы теперь страдаем, существовали и в те стародавние времена, но их держали под контролем, чтобы они ни в коем случае не определяли общий образ действий. Извращения существовали всегда, но, пока сохранялись мистериальные школы, извращения никогда не составляли законов нации и не определяли политику правителей. Религия выступала в роли усмирителя крайностей. Она сдерживала эксцессы и требовала соблюдения норм поведения как от сильных мира сего, так и от тех, кто занимали низкое положение.

Образование было тем орудием, при помощи которого древняя религия поддерживала свою политику. Никто не мог добиться руководящего положения или авторитета, не пройдя институтов духовного образования. Образованные и культурные люди, безусловно, правят более компетентно и цивилизованно, чем необразованные. Ни один человек, не почитавший богов, не преклонявшийся перед жизнью и не понимавший природу, не мог достичь положения, позволявшего ему оказывать влияние на судьбы других людей.

Многие правители древности были безнравственными людьми, и тираны часто узурпировали троны безвольных, но это не оказывало слишком сильного влияния на целостность большей части человечества до тех пор, пока в политике империй не возобладал материализм. Привязанность к материальному служит источником путаницы, разногласий и вражды, и эта привязанность возросла до такой степени, что узурпация уничтожила власть религиозных иерархий в государстве.

К концу третьего века христианской эры великие метафизические институты классической древности уже почти полностью исчезли в европейской цивилизации. Извращенная теология, утерявшая ключи к своим собственным тайнам, объединила усилия с продажной политической структурой, чтобы поработить умы и тела народов и классов. За исключением небольших групп сравнительно изолированных мыслителей, западная цивилизация не имела надлежащей мистической традиции на протяжении примерно шестнадцати веков. За все эти столетия теологической и политической коррупции религия выродилась из духовной силы в церковный фанатизм. В мрачное средневековье теологическую историю составляют главным образом преобразования и расследования, а в нынешние времена она появляется на свет как цикл протестов совести. Конечно же, шестнадцать веков теологической коррупции едва ли могли закончиться чем-нибудь иным, кроме агностицизма и атеизма. В конце концов, мыслящая часть человечества отвергла единственного Бога, которого шала, и принялась интерпретировать Вселенную с механистической точки зрения.

Девятнадцатый век пожинал плоды. Наука ниспровергала догмы церкви и, победоносно выйдя из двухсотлетних спекуляций, взяла на себя роль патриарха, обещая привести сбитое с толку человечество и землю обетованную.

Отцы науки отличались от своих современных представителей одной характерной особенностью. Они были большей частью религиозными людьми, восстававшими не против религии как духовной необходимости, а против теологии как материального ограничения. Наука вообще играет чрезвычайно интересную роль, которую обычно недооценивают. Ведь именно благодаря науке мистериальные учения вернулись в Европу и Америку.

Первопроходцы науки, освободив умы от кабалы церковной власти, были вольны свободно исследовать не только чудеса Вселенной, но и воззрения и верования других мыслителей иных времен и религий. С религиозной точки зрения язычник был еретиком, а на науку теологические высказывания не производили никакого впечатления. В результате в сознании расы были восстановлены такие имена, как Платон, Аристотель и Евклид, Коперник и Галилей, Ньютон и Кеплер, Бэкон и Декарт; все они признавали, что многим обязаны древним. Да и невозможно было долго изучать науки древнего мира и не ознакомиться с древними философскими системами. Наука и философия должны процветать одновременно, поскольку невозможно быть глубоко сведущим в одной, не разбираясь так же глубоко в другой. Географы оглядывались на Птолемея, историки чтили Геродота, медицина выражала признание Гиппократу, философия воздавала должное Платону, а естествознание определенно принимало аристотелевский характер.

В семнадцатом и восемнадцатом веках ум ученого отличался живостью и жаждал знаний. Интеллект, долгое время пребывающий в рабстве у слепой веры и несокрушимых догм, наслаждался ощущением свободы. Начались жадные поиски всяческого знания. Миряне не были одиноки в своем стремлении учиться. Сама церковь стала более расторопной. Вначале науку терпели, затем признали. Теология не сознавала, что научный подход, в конце концов, неизбежно приведет к полному краху деспотичных ортодоксальных догматов.

В самой церкви появились такие люди, как Кирхер, Меланхтон,[30] Роджер Бэкон и Раймунд Луллий.[31] В этих людях истинное благочестие сочеталось с пытливым умом. Человек не может избежать изменяющего его влияния его собственного мышления. Невозможно изучать возвышенные материи и при этом хоть немного не развиться. Невежество было причудой средних веков. Ученость стала манией более просвещенного времени. Веками умение читать и писать считалось несовместимым с утонченностью, и монархи как от чумы бежали от образования. К концу восемнадцатого века самые аристократические семейства имели частные музеи и библиотеки, и дворянин, не нанимавший хранителя для своей коллекции, оказывался вырванным из своей среды.

Еще в начале семнадцатого века мистические воз-фения древних народов снискали всеобщее расположение. Появилось несколько сект, носивших по существу языческий характер. Возродилось искусство магии, и к египетскому мистицизму и теургическому искусству неоплатоников стали относиться все более и более благосклонно. Теология бушевала и клеймила еретические секты, загоняя их в подполье, где они продолжали процветать на обочине респектабельного общества.

В течение семнадцатого и восемнадцатого столетий многие более древние школы мистической традиции вернулись к жизни в виде независимых движений. Быстро множились странные обряды и курьезные ритуалы. В Европе разгорались метафизические спекуляции. Несколько блестящих ученых пытались реставрировать мистериальные системы индусов, египтян, персов и греков. Некоторые результаты этих попыток оказывались чрезвычайно полезными, другие же — совершенно нелепыми. Однако в девятнадцатом веке эти группы обнаружили стремление перейти к более консервативной модели, сохранявшей лучшее из древних понятий и символов, но с новым акцентом на основных нормах нравственного поведения, всеобщего образования и правах и обязанностях людей при демократической форме правления.

Теперь люди испытывали чувство свободы и равенства, и их первым побуждением было сравняться с сильными мира сего и богачами. Стремление к власти и преуспеванию превратилось в подкрепляющий стимул. Непонятное забывалось, использовалось очевидное, и европейская и американская цивилизации всерьез принялись за развитие инстинкта соревнования.

В том же самом веке наука расширяла свой кругозор. Ученые начали считать себя отдельным сословием. К середине девятнадцатого века почти все отрасли науки страдали комплексом непогрешимости. На взгляд ученого, уверенного в собственной мудрости, все, что не было наукой, составляло суеверие. И мистицизм, и ортодоксальная церковь вызывали общее неодобрение людей с научным складом ума. Агностицизм стал новым пунктиком. К сожалению, причуды образованных превращались в законы для неразумных. Вся раса гордилась своим неверием. Наука видела в себе духа-освободителя. Она решила спасти человечество от всех напастей, которые несут с собой верования, хорошие или дурные, и утвердить его (человечество) на прочном фундаменте скептицизма.

Дарвин и Гексли[32] были полубогами новой эпохи, и их напыщенные высказывания вообще обо всем стали евангелием пролетариата. К этому времени наука смотрела на авторитетные источники древности как на бедного родственника и исключила выдающиеся древние умы из своего почетного списка. Наука, подобно человеку, выбившемуся из низов, начала стыдиться своего происхождения.

Но крайние взгляды часто бывает неудобно превращать в норму жизни. Вскоре стало очевидным, что материализм в качестве социальной программы ненадежен. Атеисту, как правило, трудно ладить с самим собой и еще труднее — с собратьями-атеистами. Отбросьте идеалы и принципы — и не останется ничего, кроме извлечения выгоды или, по крайней мере, определенного стремления к этому. Еще до середины девятнадцатого века свойственное человеку чувство пропорции позволило восстановить мистику в ее правах. Оккультизм вернулся в единственно возможной в тех обстоятельствах форме — в форме спиритуализма. Для самодовольного материалиста, кичившегося своим неверием, парапсихические явления определенно были бельмом на глазу. Спиритуализм наносил удар по самой неразрешимой для теории реализма проблеме — непрерывности сознания после смерти. Спиритуализм тотчас же внес сумятицу в стройные ряды науки, и это единственная отрасль оккультизма, к которой присоединилось так много выдающихся ученых. К тому же в основе спиритуализма лежало правило, что все человеческие существа, обладающие нормальным складом ума, желают быть верующими. Необходимо проводить четкое различие между спиритуализмом как философской посылкой и спиритизмом[33] как занятием группы людей, сидящих вместе с медиумом в темноте и ожидающих, чтобы стол начал качаться. Спиритуализм как философское учение представляет собой доказательство продолжения существования сознания после смерти. Эта идея, конечно, вызвала всеобщее неодобрение и подверглась преследованиям материалистов с одной стороны и теологов — с другой. Но факты сильнее доводов, и спиритуализму, хотя и пережившему достаточно сильные потрясения на tape своего существования, удалось выжить. Это был «первый забитый клин», и в сознание масс снова хлынули потоком оккультные доктрины.

Во второй половине девятнадцатого столетия началось возрождение идеализма. Материалисты и подвластные им институты, разумеется, по-прежнему упорно отстаивают свои механистические теории. Первую серьезную пробоину научный материализм получил, когда ученым пришлось признать психологию с ее загадкой подсознания.

В Америке ренессанс мистицизма произошел благодаря трем личностям с совершенно разными взглядами. Альберт Пайк пересмотрел высшие степени масонства, восстановив значительную часть оккультной традиции, веками остававшейся скрытой за символикой. Мэри Бейкер Эдди (Eddy) вызвала самый большой со времен протестантской реформации переполох в христианской церкви. Г-жа Елена Блаватская вернула древнюю мудрость современному миру под обложкой «Тайной Доктрины». А в конце девятнадцатого века почти в каждом значительном сообществе цивилизованного мира функционировали организованные группы мистиков, метафизиков и приверженцев нового мышления. Те, кто в прошлом веке были первопроходцами в области метафизики, достойны огромного уважения. Они вели неравную борьбу против предрассудков и эгоизма, на стороне которых было колоссальное преимущество, но они добились свободомыслия, которое сегодня характерно для нас в религиозных и философских вопросах.

Первые годы двадцатого века тянулись медленно и спокойно. Люди жили почти так же, как прежде, и напряженность последних лет не коснулась жизни среднего человека. Поворотным пунктом в психологии этого столетия стал период Первой мировой войны. Этот переворот разрушил многие моральные и социальные нормы и большинство иллюзий предыдущих лет. После этой войны все направления метафизической мысли получили определенный стимул. Спиритизм принес утешение многим из тех, кто потерял в этой катастрофе дорогих людей. Те же, кто обладали более глубоким умом и не интересовались просто феноменами, искали такую философию жизни, которая объяснила бы это огромное несчастье, не касаясь безупречности божественного закона. Популярная метафизика в том виде, в каком она известна нам сегодня, несомненно, была отзвуком мировой войны. Сотни тысяч людей, потерявших родных и искавших утешения, понимания и мужества, чтобы из хаоса создавать новый мир, предоставляли гражданам с коммерческим складом ума слишком заманчивую возможность извлечения выгоды, чтобы устоять перед ней. Значит, именно в это время и возникла псевдометафизика, сама по себе являющаяся бедствием и опасностью для тысяч искренних, но недостаточно сведущих людей.

Между 1918 и 1929 гг. темные личности, орудовавшие в метафизике и психологии, выкачали из народного кармана миллионы долларов. Один человек, начинавший свою карьеру как неудачливый торговец, в течение нескольких лет получал более миллиона чистого дохода в год и закончил грандиозной продажей несуществующей недвижимости (его местопребывание в настоящее время неизвестно). У каждого из таких аферистов были ученики, многие из которых, будучи честными людьми, непреднамеренно стали участниками мошенничества. Они продолжали достаточно искренне работать, пытаясь преподавать бесполезные доктрины невежественному человечеству. Пройдет еще немало времени, прежде чем мы полностью избавимся от метафизического вымогательства, которое процветало и десятилетний период между 1920 и 1930 гг. Буквально сотни фантастических и никчемных культов возникали и расцветали пышным цветом в атмосфере трагедии и обмана.

Необходимо ясно понять, что сочинители ложных доктрин никогда не брали за основу настоящие учения древней философии. Некоторые наиболее удачливые из этих псевдоучителей вообще были неучами и ничего не читали. Их успех объяснялся наглостью и умением показать товар лицом. Практически все учения были «доморощенными» и возникали и умах, абсолютно не способных управлять духовной судьбой чего бы то ни было. Один «преуспевающий учитель» учредил общенациональную программу, принесшую ему богатство, заглянув в публичную библиотеку и потратив там тридцать минут на чтение книги, которая и сама-то вышла из-под пера какого-то самозванца.

В эти бурные годы в псевдооккультизме были представлены почти все народы и языки. Тюрбаны, мантии, бакенбарды и фраки — всему нашлось место в спектакле под названием «все на продажу». «Мир, власть и изобилие» — таков был девиз. Хромые, увечные и слепые шли за дудочником. Клерки и стенографистки, несчастные мужья и недовольные жены, старые и молодые, вдовы и сироты сообща старались изо всех сил дышать особым способом, концентрироваться, утверждать, медитировать и питаться каждый по-своему, чтобы достичь «мира, власти и изобилия». Это была грустная история с печальным концом.

Естественным следствием такого фантасмагорического представления стало то, что метафизика и оккультизм в целом приобрели дурную славу. Кризис, однако, положил конец метафизическому цирку, а в тех местах, где собирались одураченные, их больше никогда не видели. Было явно бесполезно проповедовать процветание, когда его не было и в помине, а, кроме того, огромное число людей разуверилось в идее богатства. Людям перестало казаться, что воля небес — сделать всех состоятельными. Небольшое число более находчивых махинаторов перекочевало в область диететики, но большинство из них попросту исчезло.

Сегодняшний метафизик-шарлатан научен опытом более очевидных махинаций прошедших лет. Он действует тоньше, более опытен и, к несчастью для публики, более образован. В течение последних двадцати пяти лет несколько очень серьезных групп оккультистов пропагандировали свои доктрины в нашей стране. Эти группы не принимали никакого участия в мошенничестве 1920-х годов, но продолжали идти своим путем, пытаясь терпеливо и спокойно научить думающих людей разбираться в духовных ценностях. Честность этих групп достойна нашего восхищения и уважения. Но по какой-то причине, вероятно, в силу человеческой природы, они, вообще говоря, не сумели обучить своих последователей основам проницательности. Результат — много тысяч хороших, честных, благонамеренных метафизиков, которые свыше сорока лет изучали различные аспекты восточного и западного эзотеризма. И именно в этой области и в этих кругах приобретшие больший лоск обманщики громогласно предлагают свои товары. Мне пришло в голову, что у среднего «студента-ветерана» метафизики есть уязвимое место в его доспехах, роковое как Ахиллесова пята. Почти все «ученики со стажем», затаив дыхание, ожидают посвящения или озарения, и в этом и заключается их слабость, которая мешает им идти к мудрости прямым и узким путем. Все мы тоскуем по зеленым кущам, и всем нам нравится думать, что мы достойны бродить по полям блаженных, даже если мы знаем, что наших достоинств для этого явно недостаточно.

Рассматривая нынешнее состояние проблемы оккультизма, приходится признать, что большинство шарлатанов в этой области — это относительно талантливые люди. Новичку бывает очень трудно обнаружить обман. Даже житейский опыт приносит мало пользы. Единственное, что может спасти будущую жертву обмана, это знание оккультных предметов. Средний человек совершенно не в состоянии проверить подлинность оккультной организации и не подготовлен к тому, чтобы оценивать надежность одной из них по сравнению с другой. Как узнать, кто является движущей силой какой-либо веры — адепт или ловкий плут? Для членов какой-нибудь группы или организации ее ценность довольно очевидна, а для постороннего человека, зачарованного неким мистическим учением, разобраться в этом очень трудно.

Есть, однако, одна вещь, которая может помочь несведущим людям. Оккультист-мошенник почти всегда переоценивает свои возможности. Его претензии слишком шикарны, его авторитет слишком абсолютен, его обещания слишком эффектны. Короче говоря, он слишком, ну слишком божественный! Честные люди мало обещают и выполняют свои обещания, а нечестные обещают все что угодно и ничего не делают.

Я где-то прочитал изречение одного древнего философа: «Мудрые люди говорят о Боге, а глупцы от имени Бога». Те же самые слова можно повторить, заменив Бога на Махатм.

Как сказал Аристотель: «Все люди по природе жаждут знаний», но, как доказал опыт, не все люди достойны знаний. Большинство людей — сущие дети в вопросах духа и, как дети, нуждаются в добросовестном и умном руководстве. В настоящее время трудно обеспечить им такое руководство, потому что буквально каждым разделом духовной мысли владеют политика, предубеждения и прибыль. Мы принадлежим к поколению, ориентированному на материальный успех, и те, кто хочет увековечить мистические учения, поистине должны быть мудрыми как змии.

Закрепив эту преамбулу в сознании, можно перейти к прямому ответу на вопрос, поставленный в начале этой главы. То, что мы уже изложили, фактически содержит частичный ответ на этот вопрос.

Большинство интересующихся метафизикой людей наших дней обратились к оккультным наукам в поисках решений насущных проблем индивидуальной и коллективной жизни. Ортодоксальные церкви не в состоянии удовлетворить любопытствующий ум. Это поколение не способно к слепой вере и абсолютному доверию. Однако шаг от ортодоксии к оккультизму слишком часто напоминает прыжок из огня да в полымя. Популярный оккультизм, как и популярная теология, находится во власти суеверий. Как бы то ни было, опасности, которые таит в себе оккультизм, гораздо серьезнее опасностей теологии. Ортодоксия представляет собой неуклонное следование одному довольно ограниченному набору убеждений, которые стали привычными и достаточно удобными для длительного пользования, тогда как слово «оккультизм» включает в себя хаос идей. У немногочисленных странствующих учителей свои «измы» и «софии», ужасно и неисправимо оригинальные. Искренний, но несведущий искатель истины, изменив своим прежним убеждениям, окунается в море сомнений. Умственно он не подготовлен к выбору, потому что долгое время был овцой в неразумном стаде. Разбрасывая свои духовные ресурсы, он обязательно дойдет до состояния безнадежного смятения.

Как мы уже заметили, средний человек не предназначен для умственных упражнений. На протяжении многих лет церковь выполняла за него мыслительную работу в религиозных вопросах. Он согласен признать, что крещение гарантировало спасение его души. Подлинные доктрины оккультизма настолько диаметрально противоположны этой концепции, что приносят мало удовлетворения ленивому теологу. Ему свойственно стремление искать кратчайшие пути и легкие методы с тем же упорством, с каким экономная хозяйка ходит из магазина в магазин в поисках покупок по дешевке. Эта хозяйка всегда надеется, что найдет «что-нибудь даром», и легкомысленный ученик метафизики страдает той же разновидностью оптимизма.

Вероятно, самым точным лозунгом нынешней индустриальной эпохи является такой: «Покупатель, Будь бдителен». В жизни полным-полно соблазни тельных разновидностей мошенничества. Горький опыт научил нас осторожности. Покупая товары, мы требуем продукцию уважаемых фирм. Консультируясь с адвокатом, мы хотим знать его репутацию и интересуемся, сколько дел он выиграл. При посещении врача на нас производят глубокое впечатление его дипломы, и мы приглашаем его на основании его опыта и высокого мастерства. Но в своих поисках духовных ценностей мы слишком часто забываем о проницательности и попусту тратим время на какую-нибудь экстравагантную личность с томным взглядом, о честности и способностях которой, если таковые имеются, нам совершенно ничего не известно. В религии, как в промышленности, — да остережется покупатель.

Следует обратить особое внимание еще на один интересный момент. Из всех видов невежества труднее всего выявить невежество в вопросах религии, потому что оно тесно связано с не поддающимися логическому объяснению жизненными эмоциями. Плохой математик, практикуясь, может устранить свой недостаток; то же самое можно сказать и о тех, кто плохо пишет, или о недостаточно знающих лингвистах; но человек, страдающий религиозным невежеством, не только совершенно не замечает своей ограниченности, но и, как правило, гордится ею, с упорством фанатика сопротивляясь любой попытке улучшить его состояние. К тому же, вмешиваясь в его убеждения, независимо от того, насколько глупыми или злонамеренными они могут быть, вы посягаете на его неотъемлемое право на свободу вероисповедания и отправления религиозных культов. Вы можете говорить ему, что он ничего не понимает ни в одной области искусства, науки или ремеслах, но если вы заявите, что в его религиозных взглядах нет ни капли здравого смысла, он взовьется в праведном гневе и будет ненавидеть вас до конца своих дней.

И все же, если вы припрете к стенке одного из таких фанатиков и спросите, что же он на самом деле знает о философии, трансцендентализме, мистицизме, магии, метафизике и новом мышлении, он, вероятно, окажется неспособным даже дать более или менее сносное определение любого из этих терминов. У него масса убеждений, но все его представления опираются на такую шаткую основу, что их вполне можно считать совершенно бесполезными в любой области общепринятого гуманитарного образования. Полные энтузиазма, действующие из лучших побуждений метафизики, абсолютно уверенные во всем и совершенно ничего не знающие почти ни о чем, составляют класс людей, с которыми очень трудно работать. Это своего рода «эпилепсия» в метафизике. Когда вы действительно начинаете поздравлять себя с тем, что помогли ученику обрести приемлемую основу в виде здравого смысла, он продолжает без оглядки и позорно попадаться на удочку каждого следующего подворачивающегося махинатора — не единожды, a ad infinitum (до бесконечности). И тогда неизбежно приходится снова начинать сначала попытки выпутать студента из последствий его собственной глупости.

Какова же ситуация в целом? По всей стране насчитывается по меньшей мере несколько сотен учителей метафизики. В большинстве средних городов обязательно есть, как минимум, один такой учитель, а в крупных городах их может быть от двенадцати до пятидесяти и даже больше, и живут они там постоянно. У них, как правило, не слишком много приверженцев, а для их аудитории вполне хватает маленькой гостиной. Все эти учителя, даже если они представляют национальное или международное движение, почти наверняка пропагандируют свои собственные откровения. Большинство таких метафизиков-резидентов были в учениках у какого-нибудь странствующего приверженца нового мышления, который по пути завернул в их городок и провел там «в высшей степени эзотерические» занятия для «ветеранов». После отбытия «магистра» ученик занимал подобающее ему место. Какая-нибудь миссис Браун открывает частную практику в качестве культуриста душ и продолжает «работу» профессора Блоджетта, пока в городке остаются желающие подвергнуться «обработке». Ученики миссис Браун, в свою очередь, начинают заниматься тем же самым, расцвечивая оригинальное учение Блоджетта—Браун собственными откровениями и душевными переживаниями. Как только сформировалась группа из двенадцати или более учеников, в дело вмешивается политика, и орден распадается на несколько новых направлений. Так продолжается до тех пор, пока все это шаткое сооружение, в конце концов, не рухнет от собственной немощи. (В этом отрывке фигурируют вымышленные персонажи.)

Было бы неправильным отрицать, что многие из таких небольших метафизических обществ объединяют людей действительно честных и порядочных, которые из года в год ведут упорную борьбу, пытаясь собственной честностью поддержать идею, которая абсолютно не заслуживает такой поддержки. Иногда, правда, появляется какое-то яркое исключение, но в большинстве своем все это весьма банально и заурядно.

Кроме метафизиков-резидентов, существует еще категория странствующих метафизиков, число которых то вдруг увеличивается, то вновь идет на убыль. Так, один из самых знаменитых странствующих представителей «нового мышления», получивший международную известность, был замечен в том, что достаточно часто посещал наиболее крупные города только для того, чтобы «подставить корзину под падающие с деревьев созревшие плоды». Такого рода учителя составляют класс метафизических аферистов, но, к счастью, их племя постепенно исчезает.

Метафизический центр в процветающем городке лишь немногим отличается от сумасшедшего дома. А когда процессия заезжих ораторов пополняется местными претендентами на адептство, то вам на голову обрушиваются такие доктрины, от которых, мягко говоря, волосы встают дыбом. Просто поразительно, как много чепухи можно наговорить, сидя в четырех стенах, и как много честных людей бродит в отупении, пытаясь разобраться в таинствах дыхательной гимнастики йогов, пошлых установках на процветание и успех и циклах реализации. Так стоит ли тогда удивляться, что метафизики создают вокруг себя атмосферу неопределенности и недоступности. Большинство из них в третий раз погружается в океан противоречивых убеждений.

Остается только гадать, каким образом метафизике удается так долго процветать в Америке, не имея никакой определенной организации. Правительство, желая предотвратить наживание денег обманным путем, разработало ряд сложных механизмов, однако чакон всегда остерегается вмешиваться в религиозные дела. Один популярный метафизик, когда правительство потребовало, чтобы он объяснил исчезновение крупной суммы денег, вытянулся во весь рост и, приняв вид оскорбленной невинности, заявил, что это касается только его и его Бога. В стране насчитываются миллионы изучающих метафизику, однако еще не было предпринято никаких попыток привести оккультные и метафизические учения в соответствие с определенными канонами на основе целостности и полноты. Небольшие группы людей пытались заняться этим вопросом, однако их усилий оказалось недостаточно в условиях завладевшего всем хаоса. Древние мистериальные школы исчезли из поля зрения профанов. Обычный ученик оккультизма не имеет никакого понятия, чему в действительности учили первые школы, а поэтому не может однозначно и с полным основанием опровергнуть ложные доктрины.

Мошеннику средней руки, разумеется, хватает ума не выдавать себя за основоположника собственного учения. Он бойко и убедительно рассуждает о Гималайских Братьях, египетских тайнах, а затем подсовывает слушателям какую-нибудь нелепость, которая, как он думает, может принести ему прибыль. Переполненные эмоциональными впечатлениями от ощущения сопричастности к столь высокому авторитету, наивные люди быстро попадают под влияние учений, которые не могут принести ничего, кроме вреда.

Данный пример не следует рассматривать как нападки на оккультизм, это скорее попытка разоблачить мошенничества, выступающие под этим названием. Подлинная оккультная традиция содержит в себе самые древние, глубокие и полные знания о божественных таинствах, предоставленные в распоряжение человечества. В каждом поколении несколько честных и просвещенных мыслителей, осознававших важность этой доктрины как силы, исправляющей мир, пытались возродить древнюю мудрость для улучшения человечества. Родословная западных учителей определена довольно четко, достаточно упомянуть такие прославленные имена, как Роджер Бэкон, Джордано Бруно, Базиль Валентин, Парацельс, сэр Френсис Бэкон, Сен-Жермен и Елена Блаватская. Всякий, кто знаком с учениями этих оккультистов, легко поймет, как мало общего имеют они с псевдометафизиками, ставшими бедствием нынешнего поколения. К сожалению, очень немногим что-либо известно о Парацельсе, кроме его имени, а возможно, и того меньше. Абсолютно не знакомого с настоящими учениями, несведущего в этом деле человека легко ввести в заблуждение неполноценными и бесполезными откровениями.

Кто-то, возможно, спросит, откуда берутся ложные учения? На это существуют два ответа: самообман или мошенничество. В этом беспокойном мире галлюцинации слишком часто становились источником религиозных доктрин. Под влиянием медиумизма, парапсихических переживаний, плохо усвоенного содержания прочитанного и буйного воображения вполне искренний и серьезный человек может увериться в том, что только ему одному известна универсальная истина. Или же он может оказаться невинной жертвой чьего-либо обмана. Обман есть следствие множества причин, в основе которых лежит надежда на выгоду. Загадочное поведение и хорошо подвешенный язык буквально творят чудеса с невеждами.

Конечно, если доктрина ложна и ей недостает истинности и целостности, то она и не может передать изучающему ее то, чего в ней нет. Тысячи непоследовательных, витающих в облаках и непрактичных людей, ругающих новое мышление, в большинстве своем стали жертвами обмана: они были выведены из равновесия попытками жить в соответствии с доктринами, в существе своем ложными, или хотя бы верить в них. Настоящий оккультизм никого не делает непрактичным, а вот псевдооккультизм, или неспособность понять и объяснить оккультные явления, неизбежно вносят в жизнь беспорядок.

После достаточно четкого определения причин полного отсутствия логики в мыслях и действиях огромного большинства метафизиков, можно перейти к рассмотрению менее очевидных факторов, способствующих общей дезорганизации в сфере оккультных наук.

Внешнее выражение внутреннего равновесия есть самообладание, которое никогда не проявляется там, где присутствуют внутренние противоречия. Обычный человек страдает от нервно-психического стресса вследствие явной дисгармонии между правилами и поведением, между побуждением и действием. Религиозные движения в большинстве своем игнорируют фактор психического стресса, и происходит это потому, что психология не включена в учебные планы по теологии и метафизике. Правда, термин «психология» — изобретение сравнительно недавнее, однако совокупность явлений, обозначаемых этим термином, существовала с начала развития человеческого сознания.

Стрессы и нагрузки на организм человека приводят к нервному напряжению, которое, в свою очередь, становится важной причиной беспорядка в мыслях и действиях. В основе большинства современных религиозных движений, ортодоксальных или еретических, лежит принцип «слушай и принимай». Их приверженцы думают о том, о чем им велено думать, читают то, что предписано, и стараются поступать так, как им указано, обычно обнаруживая полную неспособность действовать согласно указаниям. Религиозная истерия возникает на почве нервно-психического стресса, метафизическая истерия имеет ту же причину. И пока не будет решена проблема внутреннего рассогласования, в материальной сфере всегда будет ощущаться нехватка рассудительности и самообладания.

Существуют две главные причины нервно-психического стресса — рассогласованность и противоречивость. Рассогласованность есть нарушение потока энергии, текущего от причины к следствию, а противоречивость — это конфликт нескольких несовместимых факторов, вызывающих раздражение в субъективной природе. Современным метафизикам очень часто присущи такие черты, как рассогласованность и противоречивость. Рассогласованность становится следствием внутренних причин, а противоречивость обычно возникает под влиянием внешних факторов. Человек, действия которого не согласуются с его убеждениями или знаниями, отличается рассогласованностью, а тот, кто блуждает от одной идеи к другой, не усваивая должным образом ни одну из них, страдает противоречивостью.

Первым делом займемся противоречивостью как самой простой и очевидной из всех причин психического стресса. Противоречивость чаще всего становится результатом стремлений быть человеком широких взглядов или либералом, быть терпимым или великодушным в отношении религии. Но, несмотря на то, что уважение к убеждениям других людей является несомненным достоинством, далеко не всегда оказывается достойным пытаться признать эти противоречивые убеждения или строить в соответствии с ними свою жизнь. Утверждение, что все религии вдохновлены свыше и что все великие философские системы опираются на духовные истины, считается философским трюизмом, однако современный ученик обязан помнить, что вероучения всех официальных религий неоднократно подвергались искажениям. В результате, хотя все великие религии мира, возможно, основаны на одной и той же истине и в принципе полностью едины, сегодня они безнадежно разобщены различными догматами, фанатизмом и неправильным пониманием. Поэтому, когда обычный человек пытается изучать какую-то религию, он, скорее всего, изучает вовсе не религиозное учение, а только разного рода толкования, часто довольно ограниченные и заумные, проникшие в нее на протяжении веков. Конфликт догматов послужил причиной войны вероучений. Официальные религии устроены на принципах соперничества, а возвышенные мистические истины, на которых была воздвигнута религия, давно сданы в архив. Именно поэтому попытка жить, следуя всем верованиям сразу, ведет не к озарению, а к противоречиям и нервно-психическому стрессу.

И если все это верно в отношении великих религиозных систем мира, это тем более распространяется и на тысячи мелких сект, которые примазываются к метафизике. Многие из этих сект существуют исключительно за счет обмана или мошенничества, и попытка одновременно следовать убеждениям хотя бы некоторых из них грозит полной потерей душевного равновесия. Немногие изучающие оккультизм понимают, что значит изменить убеждения в середине жизни. Неразумное изменение религиозных воззрений каждый месяц или год опасно для жизни и душевного здоровья. Каждому убеждению присуща своя собственная вибрация, и принять какое-то убеждение и следовать ему — значит «встроить» эту вибрацию в жизнь и сознание ученика. И если через несколько месяцев такой ученик изменит свои убеждения, он тем самым не только изменит свое умонастроение, но и вызовет полную перенастройку вибраций в своих сверхфизических составляющих. Такая настройка происходит достаточно медленно и всегда сопровождается психическим стрессом, поэтому и весь организм оказывается под воздействием сильного нервного напряжения.

Культист,[34] всегда жаждущий чего-то нового и следующий за каждым странствующим метафизиком, внутренне представляет собой конгломерат разногласий. Серии вибраций накладываются друг на друга с такой быстротой, что его психическое равновесие полностью расстраивается. Судя по виду, он может ощущать лишь легкое замешательство, но внутренне он терпит полный крах. Поскольку самообладание и проницательность идут изнутри, он быстро теряет способность пользоваться этими действенными качествами. Внутренне он представляет собой зыбкую почву для разных идей, а внешне — это законченный неврастеник.

Чем серьезнее человек изучал какое-нибудь направление мышления, тем большим потрясением станет для него смена религиозной позиции. В особенности это относится к тому случаю, когда его новым убеждениям соответствует более низкий уровень вибраций в сравнении с теми, которых он придерживался прежде. Я лично знаком с людьми, которые за двенадцать или более лет сменили столько же религиозных, метафизических или приверженных новому мышлению организаций. Для них такое «присоединение» есть своего рода эксперимент. Они полагают, что, если им понравится, они там останутся. Затем появляется другая идея, чуть более фантастичная, и нее они толпой валят в ее сторону. Эти люди называют себя «старой гвардией», однако они вовсе не старые, а скорее просто одряхлевшие от психического стресса. В религиозных делах ученик окажется в гораздо лучшем положении, если станет приверженцем какой-нибудь серьезной, не навязчивой и разумной системы взглядов и не будет менять ее на другую. Поступив таким образом, он, возможно, ошибется, однако, если он внутренне останется честен, такая ошибка не будет слишком большой. Но если он вступит в несколько обществ, он сразу совершит несколько ошибок, и притом весьма серьезных.

Существует одна очень важная проблема, которую не так-то просто изложить. Расширение религиозного кругозора определяется не тем, к скольким обществам присоединился ученик, а тем, сколько он сумел понять. Когда ученик внутренне поймет духовные истины, лежащие в основе религии, он вдруг обнаружит, что он един со всеми вероисповеданиями, и не из-за того, что он стал их приверженцем, а потому, что он внутренне воспринял истину, которая всех их поддерживает. Есть одна восточная легенда о человеке, который пытался понять, что собой представляет дерево, пересчитывая его листья. И в конце концов он обнаружил, что все листья растут на одном стволе и что понимание природы ствола или дерева в целом немедленно приводит к постижению истинного смысла каждого листа. Религия подобна дереву. Секты и символы веры — это те же ветви и листья дерева. Мы познаем природу дерева не через изучение одних только листьев и ветвей, а через постижение значения дерева в целом путем умозаключений. В тот момент, когда мы становимся по-настоящему религиозными, мы начинаем по достоинству оценивать все культы и секты, но при этом не бросаемся очертя голову вступать во все общества. Религия одна, символов веры много, и тот, кто знает религию, сумеет разобраться и во всех символах веры.

В каждом крупном сообществе есть метафизики менее рационального типа, составляющие своего рода союз «активных культистов». Они инстинктивно присоединяются к каждому вновь возникшему культу; они — вечные бродяги на просторах оккультизма, они всегда на передовой, но при этом настолько беспечны и в мыслях у них такая путаница, что они абсолютно не способны не только усваивать знания, но и осознать собственную глупость. Из всех людей, изучающих метафизику, они более всего нуждаются в помощи, но именно им труднее всего помочь. Они дискредитируют метафизику в целом и являют собой продукт алчной несостоятельности. Серьезный ученик должен всячески стараться избежать пагубного влияния от общения с таким «рьяным культистом», иначе его ждет душевная деморализация. Метафизикоман — это ничуть не меньшая проблема, чем наркоман или алкоголик. Отсюда мораль: если организация вызывает сомнения, не вступайте в нее. Если не уверены, не кидайтесь сломя голову присоединяться к какому-нибудь культу, чтобы там вас не ободрали как липку, а лучше, погрузившись в себя, глубоко продумайте разумный образ действий. Капля рассудительности поможет избежать моря разочарований.