Ждать, когда это пройдет

Ждать, когда это пройдет

В: Я просто жду. У меня есть интеллектуальное понимание, но «дно еще не выпало». Есть желание, чтобы все это закончилось.

Уэйн: Можете сказать, что вы имеете в виду, говоря: «…чтобы все это закончилось»?

В: Потерять это… нуда, кто теряет? Насколько я понял, это учение, как его описывают Рамеш и Махарадж, дает возможность уменьшения или прекращения внутреннего диалога, или болтовни, вот от этого мне бы хотелось избавиться. Я осознал, что я ничего не могу сделать по этому поводу, кроме как сидеть и ждать. Мне не хочется предвкушать, что это будет. В этом-то и проблема. Меня тянет в разные стороны. Так что я думаю, мне не повредит посидеть и послушать. Не знаю, что вы можете сказать об этом. Уэйн: Я тоже не знаю, что могу сказать!

В: Я осознаю это. И не жду, что кто-нибудь сделает что-то.

Уэйн: Однако многое делается, постоянно. Люди часто перестают осознавать тот факт, что процесс жизни продолжается. Мое пребывание здесь и ваше пребывание здесь, мои слова и ваше слушание, ваш интерес – все это часть необъятного Того-Что-Есть. И пока это так, нет ничего, что бы вы или я могли сделать как авторские сущности, но многое продолжает случаться через нас.

И это хорошо, потому что в противном случае вы погрузитесь в депрессию, у вас опустятся руки из-за нигилистического утверждения ложного чувства авторства о том, что «я ничего не могу сделать», высасывающего вашу энергию. Оно покрывает все серым коконом. А это Живое Учение указывает, что многое будет сделано. Пока в теле есть дыхание, будет еще много мыслей, которые нужно подумать, много чувств, которые нужно почувствовать, много действий, которые нужно совершить, и много переживаний, которые нужно испытать.

Человеческие страдания усиливаются идеей, что то, что считается темным, болезненным и неприятным, не должно существовать, что то, что вещи такие, какие они есть, – каким-то образом возникшая ошибка во Вселенной. В таком наблюдении присутствует мысль, что я знаю, что правильно для Вселенной, и потому эти условия нуждаются в корректировке. Часто бремя этой корректировки падает на ложное чувство авторства в мысли, что «я» каким-то образом ответствен за все это. Присутствует некоторое притязание на авторство этого. Оно небольшое, но оно есть. Эта вовлеченность и производит страдание, сопровождающее боль жизни.

В: Будет ли это верно и для других внутренних импульсов? Я думаю, что поиск, который существует внутри меня, подталкивался страхом, который я не могу определить. Он не покидает меня с детства. Это какой-то экзистенциальный ужас. Мне кажется, что поиск – это какое-то нарушение, как чесотка. Мне не хочется называть это болезнью, но это что-то вроде хронического недомогания. Уэйн: Эта экзистенциальная тревога, это качество бесконтрольного страха, не связанного с чем-то конкретным, – это то, что я охарактеризовал бы как страх, присущий ложному чувству авторства. Этот страх основывается на том факте, что ложное чувство авторства знает о собственном бессилии, знает, что, несмотря на собственные заявления о власти, оно не может контролировать Вселенную. Оно вообще ничего не может делать. И все же оно выстроило невероятный фасад власти, претендуя на силу делать все, что ему нравится.

В: Точно. И это удручает. Думаешь, что уже есть какой-то прогресс, но затем осознаешь, что прогресса вообще не существует. Когда вы говорите об этом, я понимаю, что другие люди испытывают что-то похожее. Мне шестьдесят пять лет. Когда мне было тридцать, я думал, что справлюсь с этим за пару лет! Уэйн: То, о чем вы говорите, известно практически каждому в этой комнате и существенно для каждого. Это не ваша уникальная проблема, не ваша уникальная ситуация.