Исчезновение Владимира Нарбута

Исчезновение Владимира Нарбута

Как-то в редакцию популярной столичной газеты пришло письмо. Его автор, не желая, видимо, раскрываться до конца, подписался: Ю.А.С.

«В 1970-х, когда я был студентом, увидел свет роман-эссе Валентина Катаева “Алмазный мой венец”. Читали запоем, даже в очередь записывались, он сначала был в каком-то журнале небольшим тиражом. Достанется тебе на ночь — забудь про сон.

Книга о жизни литературной богемы 1920-х. Под псевдонимами фигурировали как известные писатели и поэты, так и совершенно нам незнакомые. Но обо всём по порядку.

Все курсовые и диплом я писал у профессора-экономиста К. Удивительный был человек. Одинокий старик, энциклопедически образованный, прекрасно играл на фортепиано. К студентам относился как к собственным внукам, а мне частенько давал книги из своей библиотеки. Однажды я пришёл к нему в очередной раз, принёс книги, которые брал почитать. Жил он один (если не считать приходящей старушки-домработницы) в доме на ул. Горького, который в шутку называли “антисоветским”, потому что находился напротив здания Моссовета.

Прихожу, открывает мне дверь домработница, а профессор сидит и, не отрываясь, читает тот самый журнал (я как раз прочёл точно такой же, дождавшись своей очереди).

Наконец хозяин заметил меня и, кивнув на журнал, сказал: “Хорошо, что вспомнили, хоть и наврано много, — потом добавил: — Я о Нарбуте”. Честно говоря, я не понял, поэтому профессор поспешил объяснить: “Колченогий! Под этим псевдонимом скрыт Владимир Нарбут. О нём сейчас никто уже и не помнит”.

Я, предчувствуя интереснейший рассказ, с замиранием сердца спросил: “А вы его знали?” И вот что поведал мне профессор…

Владимир Нарбут, поэт-акмеист начала XX века, друг Гумилёва, из старинной украинской дворянской семьи. Революция развела друзей по разные стороны баррикад. Гумилёва расстреляли красные, а Нарбут принял революцию, сражался в рядах Красной армии, был ранен; и однажды угодил в плен к деникинцам. Белые офицеры — народ культурный — узнали кумира своих юных лет и… отпустили. А Нарбут отчего-то никому о случившемся не рассказал, просто вернулся к красным.

После Гражданской войны Нарбут занимал высокий пост в ЦК ВКП(б) в литературном отделе. Именно под его “крылышком” выросли Катаев, Ильф и Петров, Багрицкий, Олеша… А потом ни с того ни с сего всплыло то событие почти 20-летней давности: был в плену, отпустили, скрыл от товарищей по партии… Суд, срок, Магадан…

“Там, в лагере, я с ним и познакомился, — вспоминал профессор. — Раньше, конечно, читал его стихи, потом узнал, что сидит в нашем лагере. Позже встретились в санчасти, а санчасть — тот же барак, только что на работу не выводят и читать можно сколько душе угодно.

Нарбут весь больной был: заика с детства, охромевший после фронта и ранений, с ампутированной рукой, да и просто пожилой уже. Я же попал под балан (т. е. под бревно). Мы сдружились, он мне стихи свои читал, а я слушал, открыв рот.

И был он какой-то особенный. Как пишет Катаев, его обаяние было такое, что девушки в обморок падали. Я хоть и не девушка, но тоже чувствовал что-то такое — то ли восторг, то ли вдохновение. И ушёл он тоже необычно…»

Тут профессор прервался, предложив выпить чайку. А потом предупредил: “Только смотри, пока я жив — никому. Да и потом фамилии моей не упоминай, забудь. Труды мои читать будут ещё долго. Не хочу, чтобы меня воспринимали в каком-то другом качестве”.

Наконец профессор продолжил: “Это было зимой 1940 года. Вечерело, все поужинали, и я прилёг. Вдруг за окном — яркая вспышка вроде молнии, но в полной тишине. Больничный барак в отличие от обычных на ночь не запирался. Мы дружно высыпали во двор. Кругом темно, только фонари светят, а в небе — яркое пятно, будто кусок расплавленного металла, аж смотреть больно. Вроде небольшое и находится недалеко, не в небесной выси, а непосредственно над бараком. Описало оно круг, потом другой, только в обратную сторону. Продолжалось это секунд тридцать. Потом опять вспышка — и всё исчезло.

Надзиратели бегают, собаки лают… Нас в барак загнали. Я хотел было к Нарбуту подойти, обсудить увиденное (он в другом конце барака лежал). Подхожу, а койка пустая. Поискал — нет его нигде. Я удивился, но промолчал. В лагере вообще лучше рот лишний раз не раскрывать. А утром на проверке Нарбута так и не обнаружили… Трясли нас трясли — а толку? Лично я его видел приблизительно за час до вспышки”.

Я был потрясён. “Профессор, вы хотите сказать, что поэта Владимира Нарбута…” Но тот меня прервал: “Не хочу. Не говорю. Молчу!”

Попытался уточнить, как выглядело это загадочное явление. Добился только одного: пятно света (или светящееся тело) двигалось по горизонтали. Описало правильный круг, а потом точно такой же — в обратном направлении. “Не до измерений нам было. О другом думали”. А ещё профессор добавил, что Нарбут очень раскаивался в своей слабости, когда принял жизнь от врага.

Минуло много лет. Профессора К., увы, с нами уже нет. Вот я и решил изложить всё, что запомнил.

О В.И.Нарбуте я прочитал потом небольшую заметку. В конце её значилось: “…был сослан в Магадан, дата и обстоятельства смерти неизвестны”.

Если рассуждать логически: зачем НКВД было скрывать смерть очередного “врага народа”? Побег? Он был инвалидом…

Благодарю за внимание.

Ю.А.С.»