Месть ваамо

Месть ваамо

— Моя единственная встреча с Михаилом Михайловичем Орловым-Сокольским состоялась в 1973 году в Перми, — рассказывает исследователь загадочных явлений А.Дмитриев. — Был этот крепкий 85-летний старик замечателен тем, что, закончив войну в Берлине, имел два ордена Славы, а в 30-е годы являлся командиром отряда особого назначения НКВД, действующего в Сибири, в таёжной Подкаменной Тунгуске.

В ответ на вопрос, для чего в малонаселённой глуши нужно было держать отлично подготовленных для действий в экстремальных условиях бойцов, прозвучал ответ: «В непроходимых чащобах находили пристанище всякого рода уголовные элементы. Чтобы не сгинуть по одиночке, они сбивались в банды, нападали на посёлки, стойбища аборигенов, грабя и вырезая народ. Задача таких отрядов, как наш, — разыскивать душегубов и уничтожать. Отбивались они от нас до последнего патрона. Так что наши руки были развязаны…»

Михаил Михайлович тогда рассказал немало такого, от чего кровь в жилах стыла. Но более всего запомнилась одна история, когда акт возмездия над бандой бывшего есаула Ильи Буравчонка осуществило загадочное племя ваамо, и вовсе не в отместку за что-то. Просто эти люди, названные известным этнографом Н.В.Москалёвым реликтами каменного века, практиковали, а возможно, и по сей день практикуют человеческие жертвоприношения. Те, кто говорит на алтайской группе языков — якуты, эвенки (тунгусы), шорцы, — считают ваамо обитателями Предела злых духов, полуматериальными существами, и по возможности избегают встреч с ними.

— Это самые обычные люди, смуглые, невысокие, жилистые, с несколько вытянутыми лицами, раскосыми глазами, — вспоминал Орлов-Сокольский. — Мы в их отсутствие случайно набрели, как позже выяснилось, на их главную святыню — капище богини Баюртах — Хозяйки ночи. В необычном, похожем на куб просторном меховом чуме стояла вырезанная из кедра безобразная, вся перекошенная, в изломах, фигура одноглазой старухи с тонким посохом в левой трёхпалой руке. На посох были нанизаны человеческие черепа. В углах чума их было не счесть. Я даже, помнится, ущипнул себя — не снится ли? Один из бойцов отряда — якут — предостерёг, сказал, что немедленно надо уходить, иначе несдобровать: ваамо свирепы, убивают всех без разбору; возвращаются к чуму, чтобы бросить к ногам Баюртах отрезанные головы; долго не задерживаются, отправляются кочевать. Я бы счёл всё это за вымысел, если бы собственными глазами не увидел в капище горы черепов.

Как командир отряда НКВД, Михаил Михайлович был представителем закона. Закон же при любом политическом строе относит человеческие жертвоприношения к тягчайшим преступлениям, предписывает задерживать и карать тех, кто этим занимается. Поэтому он поставил перед бойцами задачу: задержать хоть одного ваамо — малая закваска квасит всё тесто, другие тоже ответят по всей строгости. Но легко сказать — нелегко выполнить. Неделя блужданий по тайге оказалась напрасной. Разве что нашли несколько искусно замаскированных ям-ловушек, падение на заострённые колья которых означало верную смерть. Лишь на восьмой день вышли на крохотную поляну, в центре неё догорал старый лабаз. Поодаль высоким штабелем были сложены обезглавленные трупы, разбросаны винтовки, стоял пулемёт с отстрелянной лентой. В одном из обезглавленных тел опознали есаула Буравчонка. Кисет с вышитыми инициалами и новые хромовые сапоги, снятые с убитого бандитами предшественника Михаила Михайловича — Грушева, — отметали все сомнения. Осталось загадкой лишь то, как удалось ваамо, имеющим только деревянные копья, справиться с отнюдь не хлипкими мужчинами, вооружёнными винтовками и пулемётом. Боец-якут, дрожа от ужаса, показал командиру найденную им отрезанную заячью голову, насаженную на окровавленное человеческое ребро: «Ваамо дают знак, они нас тоже убьют, если не уйдём».

Орлов-Сокольский — человек долга и завидной храбрости, конечно, не мог не понимать того, что ваамо коварны и чрезвычайно опасны и что отменное знание тайги делает их неуловимыми. Тем не менее, предав тела бандитов земле и велев погрузить трофейное оружие на лошадь, он, не колеблясь, повёл отряд дальше, повторяя про себя как заклинание: «Нужно взять хотя бы одного, нужно!»

Бойцы шли, и их не покидало чувство, что рядом, словно тень, идёт ещё кто-то. Орлову-Сокольскому, то ли оттого, что перенапряг зрение, то ли от усталости, несколько раз почудилось, что он видит человека, с обезьяньей ловкостью взбиравшегося на деревья и неведомо куда исчезающего. Деревья внимательно осматривали. Пусто! Но человек, похоже, всё-таки был. Так и двигались под присмотром невидимки, пока не вышли к капищу. К тому самому? Нет, к другому… Двигались строго на юг, по компасу. Первое капище было севернее…

Вот в этом-то чуме, рядом с безобразной, будто почерневшей от злобы, деревянной фигурой Орлов-Сокольский сделал то, что кроме него едва ли кому-нибудь удавалось — скрутил «невидимку» ваамо.

— Всё произошло, как молния ударила, — вспоминал Михаил Михайлович. — Я благодаря молодости и ловкости сумел увернуться от похожего на бумеранг деревянного, острого как бритва ножа, задевшего шею. Откуда-то из темноты прыгнул человечек, развернувшийся в воздухе пружиной. Я сумел перехватить его и так сдавил ладонями голову, что он лишился чувств. Но когда выволок пленника из чума, раздалось улюлюканье, что-то хлестануло, сбив меня с ног, и я увидел, что пленник мой, старичок со сморщенным, как лежалое яблоко, лицом, обряженный в шкуру, насквозь пронзён деревянной пикой. Я запретил стрелять, поняв, что это наш единственный и последний успех. Убитого погрузили на лошадь и двинулись в обратный путь…

Труп ваамо самолётом отправили в Ленинград. Так точно всё и было, как точно и то, что в 1954 году я водил в те памятные места Подкаменной Тунгуски учёных АН СССР. Трудно поверить, но вывел их к старому капищу, которое ничуть не изменилось, содержалось в образцовом порядке. Черепов там не убавилось и не прибавилось. Это, конечно, не свидетельство, что ваамо подобрели. Их просто стало слишком мало. Тунгусы, делившиеся с ними солью, говорили, что их осталось не более тридцати. Ещё я с удивлением узнал, что этот кровожадный народец не ест мяса. Пища их — грибы, ягоды, коренья, дикий мёд…

Сохранилось ли племя ваамо до наших дней? Коренные жители Подкаменной Тунгуски дают утвердительный ответ, потому что время от времени случаются контакты: ваамо приходят за солью, спичками, поношенной одеждой. О том, кто они и откуда, известно до обидного мало, потому что ни якуты, ни эвенки их языка не понимают. Очень схожи лишь шаманские обряды. Даже иногда устраиваются совместные камлания.

Самое интригующее, загадочное то, что ваамо не вырождаются. А ведь неизбежное вымирание — печальный удел живущих в изоляции малочисленных, единокровных человеческих кланов. Фантастическим кажется и утверждение Орлова-Сокольского о том, что ваамо непревзойдённые резчики по кости. Фигурки животных, богини Баюртах они никогда не держали при себе, оставляя их в местах удачной охоты на людей. Чем они виртуозно обрабатывали твёрдую кость, для чего «эстетизировали» свои кровавые деяния — неизвестно. Есть версия, что мастера-резчики — не они. Но как с этим согласиться, если кровожадная Баюртах — единственное божество, которому поклоняются вегетарианцы ваамо — главный персонаж филигранной резьбы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.