Письмо № 117 (ML-93) [К.Х. – Синнетту] Получено в Лондоне в декабре 1883 г.

Письмо № 117 (ML-93)

[К.Х. – Синнетту]

Получено в Лондоне в декабре 1883 г.

[Т.н. «инцидент Киддла», или «Дело о плагиате» (статьи К.Х. и Киддла)]

Мой добрый и верный друг, содержащееся здесь объяснение никогда не было бы дано, если бы я в последнее время не почувствовал, как обеспокоены были вы во время беседы по поводу «плагиата» с некоторыми друзьями, особенно с Ч.К. Мэсси. Теперь, в особенности после получения вашего последнего письма, в котором вы так деликатно упоминаете этот «несчастный маленький инцидент с Киддлом», было бы жестокостью не сказать вам правду; тем не менее выдавать эту правду широким кругам предубежденных и враждебно настроенных спиритуалистов было бы явным безумием. Поэтому мы должны пойти на компромисс: вы и мистер Уорд, которому я тоже доверяю, должны обещать никогда никому не объяснять изложенные мной факты без особого на то разрешения[390], даже М.А. Оксону и Ч.К. Мэсси, в том числе по причинам, которые я сейчас поясню и которые вы легко поймете. Если кто-нибудь из них будет настаивать, вы можете просто ответить, что эта «психологическая тайна» была объяснена вам самому и некоторым другим. Если они удовлетворятся этим, вы можете добавить, что те «параллельные отрывки» не могут быть названы плагиатом или другими словами, имеющими тот же смысл. Разрешаю вам рассказывать что угодно, даже причину, по которой предпочтительнее скрыть от широкой публики и большинства лондонских членов действительные факты, – все, кроме подробностей, которые будете знать лишь вы и некоторые другие. Как видите, я даже не обязываю вас защищать мою репутацию, если только вы не почувствуете сами себя удовлетворенным моими объяснениями до полного исчезновения всяких сомнений. А теперь могу рассказать вам, почему предпочитаю, чтобы ваши друзья считали меня «грубым плагиатором».

Будучи неоднократно называем своими врагами «софистом», «мифом», «миссис Харрис» и «низшим разумом», я бы предпочел, чтобы мнимые друзья меня не рассматривали как преднамеренного хитреца и лжеца – я подразумеваю тех, которые приняли бы меня неохотно даже в том случае, если бы я возвысился до их собственного идеала в их оценке, вместо обратного результата, как сейчас. Лично мне, разумеется, безразлично, что они думают. Но ради вас и ради Общества я могу сделать еще одно усилие, чтобы удалить с горизонта одну из «самых черных» туч. Давайте еще раз разберем ситуацию и посмотрим, что ваши западные мудрецы о ней говорят. «К.Х.» – установлено – является плагиатором, и если бы так было, то это, в конце концов, вопрос о К.Х., а не о двух «западных шутниках». В первом случае некий предполагаемый «Адепт», неспособный развить из своих «маленьких восточных мозгов» какую-либо идею, достойную Платона, обратился к такому великому кладезю глубокой философии, как «Знамя Света», и почерпнул оттуда фразы, наиболее подходящие, чтобы выразить свои довольно запутанные идеи, – фразы, которые исходили из вдохновенных уст мистера Генри Киддла. Во втором случае дело становится еще более трудным для понимания, если только не допустить теории о безответственном медиумизме пары западных шутников. Как бы ни была потрясающа и нереалистична эта теория, если ей верить, получается, что два человека были достаточно умны, чтобы осуществлять в течение пяти лет нераскрытый обман, выдавая себя за нескольких Адептов, не похожих друг на друга; два человека, один из которых, во всяком случае, настолько прекрасно владеет английским языком, что едва ли его можно подозревать в неимении оригинальных идей; и эти два человека обратились к такому журналу, как «Знамя», широко известному и читаемому большинством знающих спиритуалистов, главным образом за тем, чтобы воровать из него фразы из рассуждений видного новообращенного, чьи публичные высказывания как раз в это время читались и приветствовались каждым медиумом и спиритуалистом. Как бы невероятно ни было все это и многое другое, все же любой вариант из двух приведенных кажется людям Запада более желательным, нежели простая правда. Приговор вынесен: «К.Х.», где бы он ни был, украл отрывки из материалов мистера Киддла. И не только это, но, как выразился «Ошеломленный Читатель», он (то есть К.Х.) пропустил неудобные для него слова и этим исказил заимствованные идеи, чтобы лишить их первоначального замысла автора и приспособить к своим собственным, совсем другим целям.

Ну, на это, если бы у меня было желание аргументировать до конца, я мог бы ответить, что суть плагиата, скорее, заключается в использовании идей, а не слов и фраз, а так как фактически этого не было, я оказываюсь оправдан самими моими обвинителями. Как говорит Мильтон, «такого рода заимствование, если оно не улучшено тем, кто заимствовал, считается плагиатом». Но если, как опубликовано, я исказил «присвоенные идеи» и «лишил их первоначального замысла автора», а затем «приспособил их к своим собственным, совсем другим целям», то мое литературное «воровство», принимая во внимание вышесказанное, в конце концов, вовсе не выглядит таким уж значительным. И даже если бы никаких других объяснений не было добавлено, самое большее, что могло бы быть сказано по этому поводу, – что вследствие бедного запаса слов, находящихся в распоряжении синнеттовского корреспондента, и вследствие его неосведомленности по части искусства писания английских текстов он приспособил несколько невинных излияний мистера Киддла, а также несколько его прекрасно построенных фраз для того, чтобы выразить свои собственные противоположные идеи. Вышеприведенное является единственной линией аргументации, каковую я дал и разрешил использовать для передовой статьи талантливому редактору «Теософа», которая совсем потеряла голову из-за этого обвинения. Истинно, женщина – страшное бедствие пятой расы! Однако вам и тем немногим, кого я вам разрешил выбрать из среды наиболее достойных доверия теософов, предварительно позаботившись, чтобы они дали свое честное слово сохранить в тайне это откровение, я объясню действительные факты этой «очень запутанной» психологической тайны. Она настолько проста, а обстоятельства так забавны, что, признаюсь, я смеялся, когда мое внимание обратили на это. Я и теперь улыбался бы над этой историей, если бы не знал, какую боль она причиняет моим истинным друзьям.

Письмо, о котором идет речь, создавалось мною в то время, как я совершал путешествие верхом на лошади. Оно диктовалось мысленно молодому челе и «осаждалось» им, еще неопытным в этой отрасли психической химии; он должен был переписывать его с еле видимого отпечатка. Поэтому половину письма этот «художник» пропустил, а другую – исказил. Когда он в то время спросил, буду ли я просматривать написанное и исправлять ошибки, я, признаюсь, неблагоразумно ответил: «Как-нибудь пройдет, мой мальчик. Не имеет большого значения, если ты пропустил несколько слов». Физически я был очень утомлен сорокавосьмичасовой ездой без передышки и (опять же физически) был полусонным. Кроме того, в то время мысленно я должен был уделять внимание очень важному делу, и поэтому мало что от меня осталось, чтобы заниматься письмом. Оно, я полагаю, было обречено. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что оно уже отослано, и, так как в то время я не ожидал, что оно будет опубликовано, я с того времени о нем никогда не думал. И еще – я никогда не вызывал духовной физиономии мистера Киддла; никогда не слышал о его существовании, никогда не знал его имени. Ощутив, вследствие нашей переписки и вашего окружения и друзей в Симле, интерес к интеллектуальному прогрессу феноменалистов, которые – как я мало-помалу обнаружил – в случае американских спиритуалистов прогрессируют, скорее, в обратном направлении, я за два месяца до большого ежегодного лагерного похода последних в различных направлениях, в том числе в Лейк-Плезант и Маунт-Плезант, обратил на них свое внимание. Некоторые любопытные идеи и фразы, выражающие общие надежды и устремления американских спиритуалистов, запечатлелись в моей памяти, и я запомнил только эти идеи и отдельные фразы, совершенно отделив их от тех личностей, которые их вынашивали и произносили. Этим-то и объясняется мое полное незнание того лектора, которого я неумышленно лишил авторских прав, как это теперь выглядит, и который теперь поднимает крик: «Лови! Держи!» Все же, если бы я продиктовал свое письмо в таком виде, в каком оно теперь появилось в печати, оно, несомненно, выглядело бы подозрительным, и хотя оно далеко от того, что обычно называют плагиатом, своим отсутствием кавычек послужило бы основанием для порицания. Но я ничего подобного не сделал, как это ясно показывают находящиеся предо мною первоначальные отпечатки оригинала.