5

5

Время от времени дон Хуан спрашивал о состоянии моего растения дурмана. За год, который прошел с тех пор, как я посадил корень, растение выросло в большой куст, принесло семена, а семенные коробочки успели высохнуть, и дон Хуан решил, что для меня пришло время узнать больше о траве дьявола.

Воскресенье, 27 января 1963 года.

Сегодня дон Хуан дал мне предварительную информацию о второй порции корня дурмана — о втором традиционном шаге в учении. Он сказал, что вторая порция является действительным началом учения; первая, по сравнению с ней, была детской игрой. Вторая порция должна быть в совершенстве освоена, ее следует принять, сказал он, по крайней мере, двадцать раз, прежде чем переходить к третьей. Я спросил:

— Что дает вторая порция?

— Вторая порция травы дьявола используется для видения, с ее помощью человек может летать по воздуху, чтобы увидеть, что происходит в любом месте, какое он выберет.

— Разве человек действительно может летать по воздуху, дон Хуан?

— Почему нет? Как я тебе уже говорил раньше, трава дьявола для тех, кто ищет силу. Человек, который освоил вторую порцию, может с помощью травы дьявола делать невообразимые вещи, чтобы получить еще больше силы.

— Какого рода вещи, дон Хуан?

— Этого я не могу сказать — каждый человек различен.

Понедельник, 28 января 1963 года.

Дон Хуан сказал:

— Если ты успешно завершишь второй этап, то я смогу тебе показать только еще один. В процессе учения о траве дьявола я понял, что она не для меня и не пошел по ее пути дальше.

— Что заставило тебя так решить?

— Трава дьявола чуть не убивала меня каждый раз, когда я пытался использовать ее. Однажды все было так плохо, что я подумал — со мной все кончено. Но я все же смог избежать несчастья.

— Разве есть способ избежать несчастья?

— Да, способ есть.

— Это что, заклинание, процедура или еще что?

— Это способ подхода к вещам. Например, когда я учился о траве дьявола, я был слишком жаден до знания. Я хватался за знание, как дети хватаются за сладости. Но трава дьявола — всего лишь один путь из миллионов. Ты всегда должен помнить, что путь — это только путь, и если ты чувствуешь, что что-то идет не так, ты не должен оставаться на нем ни при каких обстоятельствах. Для того чтобы иметь такую ясность, ты должен вести дисциплинированную жизнь. Лишь в этом случае ты будешь знать, что любой путь — это всего лишь путь и что нет никакой абсолютной преграды ни для тебя самого, ни для других, чтобы бросить его, если это велит сделать тебе твое сердце. Но твое решение остаться на этом пути или бросить его должно быть свободно от страха или амбиции. Я предупреждаю тебя об этом. Смотри на любой путь прямо и решительно. Испытай его, столько раз, сколько найдешь нужным. Затем спроси себя, и только себя одного. Этот вопрос таков, что лишь старые люди задают его себе. Мой бенефактор рассказал мне о нем однажды, когда я был молод, но моя кровь была слишком горяча для того, чтобы я его понял. Теперь я его понимаю. Я скажу тебе, что это за вопрос: имеет ли этот путь сердце?

Все пути одинаковы — все они ведут в никуда. Они ведут либо в кусты, либо через кусты. Я могу сказать, что в своей жизни я прошел длинные-длинные дороги, но я не нахожусь где-либо. Вопрос моего бенефактора сейчас имеет для меня смысл. Имеет ли этот путь сердце? Если он его имеет, то этот путь хороший. Если он его не имеет, то толку от этого пути нет. Оба пути ведут в никуда, но один имеет сердце, а другой — нет. Один путь делает путешествие по нему приятным столько, сколько ты по нему идешь, — ты с ним одно целое. Другой путь заставит тебя проклинать свою жизнь. Один путь делает тебя сильным, другой — ослабляет тебя.

Воскресенье, 21 апреля 1963 года.

Во вторник днем, 16 апреля, мы с доном Хуаном отправились в холмы, где росло его растение дурмана. Он попросил оставить там его одного и подождать в машине. Вернулся он почти через три часа, неся с собой нечто, завернутое в красную тряпку. Когда мы поехали назад к его дому, он показал на сверток и сказал, что это его последний дар мне.

Я спросил, не собирается ли он бросить учить меня? Он пояснил, что имеет в виду только то, что у меня теперь есть полностью зрелое растение и мне не понадобится использовать его растение.

В конце дня мы сели в его комнате. Он принес хорошо выделанную каменную ступку и пестик. Чаша ступки была примерно пятнадцати сантиметров в диаметре. Он развернул большой узел, полный свертков маленького размера, выбрал из них два и положил их на соломенную циновку рядом со мной; потом он добавил к ним еще четыре свертка такого же размера из узла, который принес с собой. Он сказал, что это семена и что я должен растереть их в мелкий порошок. Затем он развернул первый узел и высыпал его содержимое в ступку. Семена были сухими, круглыми и похожими на желтую карамель по окраске.

Я начал работать пестиком; через некоторое время он поправил меня, сказав, что надо сначала упереть пестик с одной стороны ступки, а затем вести его через дно и вверх по другой стороне. Я спросил, что он собирается делать с порошком. Он не захотел об этом разговаривать.

Первая порция семян оказалась очень твердой. У меня ушло четыре часа на то, чтобы их растереть. Мою спину ломило из-за положения, в котором я сидел. Я лег и собирался тут же уснуть, но дон Хуан открыл следующий мешок и положил часть его содержимого в ступку. Эти семена оказались слегка темнее и они были слипшимися вместе. Остальное содержимое мешка напоминало порошок из маленьких и круглых темных гранул.

Я хотел что-нибудь поесть, но дон Хуан сказал, что если я хочу учиться, то я должен следовать правилу. А правило таково, что я могу только немного попить воды, узнавая секреты второй порции.

Третий мешочек содержал горсть живых черных семенных жучков, а в последнем мешочке были свежие белые семена, мягкие, почти как каша, но волокнистые и трудно поддающиеся растиранию в тонкую пасту, которой он от меня добивался.

После того, как я закончил растирать содержимое четырех мешков, дон Хуан, отмерил две чашки зеленоватой воды, вылил ее в глиняный горшок и поставил горшок на огонь. Когда вода закипела, он добавил первую порцию растертых семян. Он помешивал в горшке длинным острым куском дерева или кости, которую достал из своей кожаной сумки. Как только вода снова закипела, он добавил одну за другой все остальные субстанции, следуя той же процедуре. Затем он добавил еще одну чашку зеленоватой воды и поставил смесь париться на малом огне.

После этого он сказал, что пришло время раздробить корень. Он осторожно извлек длинный кусок корня дурмана из мешка, который принес с собой. Корень был примерно 40 сантиметров в длину. Он был толстый, около 2,5 сантиметров в диаметре. Дон Хуан сказал, что это и есть вторая порция. Он вновь отмерил ее сам, так как это был все еще его корень. Он сказал, что в следующий раз, когда я буду испытывать траву дьявола, я должен буду сам отмерять корень.

Он пододвинул ко мне большую ступку, и я начал дробить корень тем же самым способом, каким готовил первую порцию. Он руководил моими действиями. Мы снова оставили измельченный корень вымачиваться в воде, выставленной на ночной воздух. К тому времени кипящая смесь в глиняном горшке загустела. Дон Хуан снял горшок с огня, положил его в сетку и подвесил к потолку в центре комнаты.

Примерно в 8 часов утра 17 апреля мы начали, как и в прошлый раз, «отмывать» экстракт корня водой. Был ясный солнечный день, и дон Хуан истолковал хорошую погоду, как признак того, что траве дьявола я нравлюсь. Он сказал, что рядом со мной может только вспоминать, какой плохой погода была для него.

Процедура промывания экстракта корня была той же самой, которую я наблюдал при приготовлении первой порции. В конце дня, после того, как верхняя вода была слита в восьмой раз, на дне чаши осталась ложка желтоватой субстанции.

Мы вернулись в его комнату, где еще оставались два мешочка, которые он не трогал. Он открыл один из них, засунул в него руку, а другой — обернул края мешочка вокруг запястья. Он, казалось, кого-то ловил, судя по тому, как двигалась его рука внутри мешка. Внезапно, быстрым движением он стянул мешок с руки, вывернув его как перчатку, и поднес свою руку прямо к моему лицу. Он держал ящерицу. Ее голова находилась в считанных сантиметрах от моих глаз. Было что-то странное с ее ртом. Я глядел на нее секунду, а затем невольно отшатнулся. Рот ящерицы был зашит грубыми стежками. Дон Хуан велел мне держать ящерицу в левой руке. Я схватил ее. Она извивалась вокруг моей ладони. Я почувствовал тошноту. Мои руки начали потеть.

Он взял последний мешок и, повторив те же движения, извлек другую ящерицу. Я увидел, что у нее были зашиты веки. Дон Хуан велел мне держать эту ящерицу в правой руке. К тому времени, как обе ящерицы оказались у меня в руках, я был почти в обмороке. Я чувствовал большое желание бросить ящериц и убежать отсюда.

— Не задави их, — сказал дон Хуан, и его голос придал мне чувство облегчения и направленности. Он спросил, что со мной неладно. Он пытался быть серьезным, но не смог сдержаться и рассмеялся. Я попытался облегчить свою хватку, но мои ладони так сильно вспотели, что ящерицы начали выскальзывать из них. Их маленькие острые коготки царапали мне руки, вызывая невероятное чувство отвращения и тошноты. Я закрыл глаза и стиснул зубы. Одна из ящериц уже вылезла на запястье. Все, что ей оставалось сделать, чтобы освободиться, так это вытащить свою голову, зажатую у меня между пальцами.

Я испытывал непреодолимое отвращение, ощущение физиологического отчаяния и высшего неудобства. Я простонал сквозь зубы, чтобы дон Хуан забрал от меня проклятых созданий. Моя голова непроизвольно тряслась. Он смотрел на меня с любопытством. Я рычал, как медведь, сотрясаясь всем телом. Он положил ящериц обратно в мешочки и начал хохотать. Я хотел тоже засмеяться, но в животе у меня было неспокойно. Я прилег.

Я объяснил ему, что такой эффект произвело на меня царапанье их коготков. Он сказал, что есть множество вещей, способных свести человека с ума, в особенности, если он не имеет устремленности, необходимой для учения. Но если человек имеет ясное несгибаемое намерение, то никакие чувства и ощущения не могут быть препятствием, потому что он способен их контролировать.

Дон Хуан некоторое время подождал, а затем, повторив все предыдущие движения, вручил мне ящериц снова. Он велел держать их головками вверх и мягко поглаживать ими по своим вискам, спрашивая у них все, что я хочу узнать.

Сначала я не понял, чего он от меня добивается. Он вновь велел мне задавать ящерицам любые вопросы, какие я не могу решить сам. Он привел мне целый ряд примеров. Я могу узнать о людях, которых обычно не вижу, о потерянных вещах или о местах, где я не бывал. Тогда я понял, что он говорит о ясновидении и сделался очень возбужденным. Мое сердце заколотилось. Я почувствовал, что у меня перехватывает дыхание.

Он предупредил, чтобы в первый раз я не задавал личных вопросов; он сказал, что мне лучше подумать о чем-либо, прямо ко мне не относящемся. Я должен думать быстро и отчетливо, потому что потом не будет возможности изменить свои мысли.

Я лихорадочно стал придумывать, что бы такое мне хотелось узнать. Дон Хуан подгонял меня, и я был поражен, поняв, что не могу ничего придумать, о чем бы «спросить» ящериц.

После мучительно долгих поисков я кое-что вспомнил. Не так давно из читального зала одной библиотеки было украдено значительное количество книг. Это не было личным вопросом, но все же меня интересовало кто это сделал. При этом, я не имел никаких предварительных соображений относительно лица или лиц, взявших книги. Я потер ящерицами виски, спрашивая кто был вором.

Немного погодя, дон Хуан убрал ящериц в мешки и сказал, что нет никаких особых секретов относительно корня или пасты. Пасту изготавливают, чтобы получить направленность, а корень делает вещи ясными. Настоящее чудо — это ящерицы. В них секрет всего колдовства со второй порцией. Я спросил, являются ли они каким-нибудь особым видом ящериц. Он кивнул. Их следует ловить в тех местах, где находится растение колдующего. И они должны быть его друзьями. А для того, чтобы ящерицы стали друзьями, нужен долгий период ухаживания. Необходимо развить прочную дружбу с ними, давая им пищу и говоря им добрые слова.

Я спросил, почему так важна их дружба. Он ответил, что ящерицы позволяют поймать себя только, если они знают человека, и любой, кто всерьез занимается травой дьявола должен и ящериц принимать всерьез. Он сказал, что ящериц следует ловить тогда, когда паста и корень уже приготовлены. Их следует ловить в конце дня. Если ты не на дружеской ноге с ящерицами, можно потратить несколько дней на безуспешные попытки поймать их. Паста хранится только один день. Затем он дал мне подробнейшие инструкции относительно того, что следует делать с пойманными ящерицами.

— Как только ты поймаешь ящериц, посади их в отдельные мешочки. Затем возьми первую и поговори с ней. Извинись за то, что причиняешь ей боль и попроси ее помочь тебе. Деревянной иглой зашей ей рот. Для шитья используй один из видов растения чойа и волокно агавы. Стежки затягивай туго. Затем скажи то же самое второй ящерице и зашей ей веки. Все должно быть готово до наступления ночи. Возьми ящерицу с зашитым ртом и скажи ей, о чем ты хочешь узнать. Попроси ее пойти и узнать это для тебя; скажи ей, что ты вынужден был зашить ей рот, чтобы она спешила назад и ничего никому не разболтала по дороге. Помажь пастой ее голову, и пускай она сама вымажется в пасте, а затем опусти ее на землю. Если она побежит в счастливую для тебя сторону, то колдовство будет удачным и легким. Если же она побежит в противоположную сторону — колдовство не удастся. Если ящерица побежит к тебе (на юг), то ты можешь ожидать необыкновенной удачи, но если она станет убегать от тебя (на север), то колдовство окажется ужасно трудным. Ты можешь даже погибнуть. Поэтому, когда ящерица бежит прямо от тебя — это самое подходящее время, чтобы отступить. Если ты сделаешь так, ты потеряешь возможность командовать ящерицами, но это лучше, чем потерять жизнь. С другой стороны, ты можешь решить продолжить колдовство, несмотря на предупреждение. Если так, то следующим шагом будет взять вторую ящерицу и попросить ее о том, чтобы она послушала рассказ сестры и пересказала его тебе.

— Но как может ящерица с зашитым ртом рассказать мне, что она видит? Разве ее рот был зашит не для того, чтобы она не говорила?

— Зашитый рот не даст ей возможности рассказать свою повесть незнакомцам. Люди говорят, что ящерицы болтливы. Они повсюду задерживаются поболтать. Как бы то ни было, следующим шагом будет нанесение пасты на ее голову (на затылок). Затем ты должен будешь потереть ее головой свой правый висок, ни в коем случае не позволяя пасте попасть на середину лба. В начале ты можешь привязывать ящерицу за середину туловища к правому плечу. Тогда ты не потеряешь ее и не покалечишь. По мере твоего продвижения в учении, когда ты лучше познакомишься с травой дьявола, ящерицы научатся повиноваться тебе и будут смирно сидеть на плече. После того, как ты ящерицей нанес себе пасту на правый висок, опусти пальцы обеих рук в горшок. Сначала разотри пасту на обоих висках, а затем нанеси ее на обе стороны своей головы. Паста высыхает очень быстро и ее можно накладывать столько раз, сколько необходимо. Каждый раз начинай с того, что используй при нанесении пасты голову ящерицы, а затем уже свои пальцы. Рано или поздно, та ящерица, которая убежала смотреть, вернется и расскажет своей сестре все о путешествии, а слепая ящерица перескажет это тебе, как будто ты одного с ней вида. Когда колдовство будет закончено, отпусти ящерицу, но не смотри, куда она побежит. Выкопай глубокую яму голыми руками и зарой все, что использовал.

Около шести часов вечера дон Хуан выбрал из горшка экстракт корня на плоский кусок сланца — набралось меньше чайной ложки желтоватого крахмала. Половину его он выложил в чашку и добавил немного желтоватой воды. Покрутив чашку в руке, чтобы растворить субстанцию, он вручил ее мне и велел выпить. Смесь была безвкусной, но оставила горьковатый привкус во рту. Вода была слишком горячей, и это раздражило меня. Мое сердце начало сильно биться, но довольно скоро успокоился.

Дон Хуан взял другую чашку с пастой. Паста выглядела застывшей и имела стекловидную поверхность. Я попробовал проткнуть корку пальцем, но дон Хуан подскочил ко мне и оттолкнул мою руку от чашки. Он пришел в большое возбуждение и сказал, что было чистым безумием с моей стороны делать такую попытку и что, если я действительно хочу учиться, то нельзя быть таким беспечным. Это — сила, сказал он, указывая на пасту, и никто не знает, что это за сила на самом деле. Уже то достаточно плохо, что мы манипулируем ею для наших личных целей, избежать чего мы не можем, потому что мы люди, но мы, по крайней мере, должны обращаться с ней с подобающим уважением.

Смесь выглядела как овсяная каша. По-видимому, в ней было достаточно крахмала, чтобы придать ей такую консистенцию. Он велел мне достать мешочки с ящерицами, затем взял ящерицу с зашитым ртом и осторожно передал ее мне. Он сказал взять ее левой рукой, набрать немного пасты на палец и растереть ее у ящерицы на лбу, затем отпустить ящерицу в горшок и держать там, пока паста не покроет все ее тело.

Когда я это проделал, он велел вынуть ящерицу из горшка, взял его в руки и повел меня на каменистое плато, неподалеку от его дома. Там он указал мне на большую скалу и велел сесть перед ней, как если бы это было мое растение дурмана, и, держа ящерицу перед лицом, объяснить ей снова, что я хочу узнать, а потом попросить ее пойти и найти для меня ответ. Он посоветовал мне извиниться перед ящерицей за то, что я причиняю ей неудобства, и пообещать, что взамен я буду добр ко всем ящерицам. Затем он велел взять ящерицу между средним и безымянным пальцами левой руки там, где он когда-то сделал порез, и танцевать вокруг скалы точно так же, как я делал, когда пересаживал росток травы дьявола. Он спросил меня, помню ли я все, что я делал в тот раз. Я сказал, что помню. Он подчеркнул, что все должно делаться точно так же, а если я что-то забуду, мне надо будет подождать, пока в голове не прояснится. Он с большой настойчивостью предупреждал меня, что если я буду спешить и действовать необдуманно, то я могу нанести себе вред. Наконец, мне нужно будет опустить ящерицу с зашитым ртом на землю и следить, куда она побежит, для того, чтобы я мог определить исход колдовства. Он сказал, чтобы я даже на секунду не отводил взгляда от ящерицы, потому что у ящериц это обычный трюк — рассеять внимание и шмыгнуть в сторону.

Еще не совсем стемнело. Дон Хуан взглянул на небо.

— Я оставлю тебя одного, — сказал он и ушел.

Выполнив все его наставления, я опустил ящерицу на землю. Она неподвижно застыла там, где я ее положил. Затем она посмотрела на меня и побежала к камням в восточном направлении.

Я сел на землю перед скалой, как если бы это было мое растение дурмана. Глубокая печаль охватила меня. Я гадал о ящерице с зашитым ртом. Я думал о ее странном путешествии и о том, как она взглянула на меня перед тем, как убежать. Эта мысль была для меня навязчивой проекцией. По-своему я тоже был ящерицей, совершающей свое странное путешествие. Моя судьба была лучше, быть может, только тем, что я могу видеть, — хотя, в тот момент, я чувствовал, что мне, возможно, никогда никому не придется рассказать о том, что я видел. К тому времени стало уже совсем темно. Я с трудом мог различать скалы перед собой. Я думал о словах дона Хуана: «Сумерки — это трещина между мирами».

После долгого колебания я начал выполнять предписанные действия. Паста, хотя и выглядела, как овсяная каша, не была таковой на ощупь. Она была холодной и скользкой и имела специфический запах. Она давала коже ощущение холода и быстро высыхала. Я потер свои виски 11 раз, не заметив никакого эффекта. Я очень тщательно старался не пропустить никакого изменения в восприятии или настроении, потому что я даже не знал чего мне ждать. К слову сказать, я не мог уразуметь сути этого опыта и продолжал искать отгадки. Паста высохла и сковала мои виски. Я уже собирался нанести на них еще пасты, когда понял, что сижу по-японски, на пятках. Я сидел, скрестив ноги, и не мог припомнить, когда поменял положение. Потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что я сижу на полу в своего рода келье с высокими сводами. Мне показалось, что это кирпичные арки, но осмотрев их, я понял, что это камень.

Этот переход был очень труден. Он пришел так внезапно, что я не готов был уследить за ним. Мое восприятие элементов видения было рассеянным, как если бы я спал. Они, однако, не изменялись. Они оставались постоянными, и я мог задержать взгляд на любом из них, чтобы детально обследовать. Виденье не было столь ясным или столь реальным, какое дает пейотль. Оно было несколько расплывчатым и имело чрезвычайно приятную пастельную мягкость.

Я подумал, смогу ли я встать, и следующее, что я понял, это что я двигаюсь. Я был наверху лестницы, а внизу ее находилась моя подруга Х. Ее глаза лихорадочно блестели. В них был отблеск безумия. Она громко смеялась — с такой безудержностью, что это пугало. Она стала подниматься по лестнице. Я хотел убежать или укрыться, потому что «она побывала в мотоциклетной катастрофе недавно». Такова была мысль, появившаяся в моем мозгу. Я укрылся за колонной, и она прошла мимо, даже не взглянув. «Сейчас она отправляется в долгое путешествие», — подумал я. И, наконец, последняя мысль, которую я запомнил, была: «Она смеется всякий раз, когда готова надломиться».

Внезапно сцена стала очень ясной. Она более не была похожа на сон. Это была как бы реальная сцена, на которую я смотрел через оконное стекло. Я попытался тронуть колонну, но все, что я ощутил, это то, что не могу двигаться. Однако я знал, что могу стоять, сколько хочу, наблюдая за сценой. Я был внутри этой сцены, но не был ее частью.

Я испытал наплыв рациональных мыслей и заключений. Насколько я мог судить, я находился в своем обычном состоянии трезвого сознания. Ни один из элементов восприятия не выходил за границы области нормальных умственных процессов. И все же я знал, что это не обычное состояние.

Сцена резко изменилась. Была ночь. Я находился в холле какого-то здания. Темнота внутри здания позволила мне осознать, что предыдущая сцена была залита ярким солнечным светом. Однако это было так уместно, что тогда я этого не заметил.

Освоившись с новой сценой, я разглядел молодого человека, выходящего из комнаты с большим рюкзаком за плечами. Я не знал, кто он такой, хотя раньше несколько раз видел его. Он прошел мимо меня и стал спускаться по лестнице. К тому времени я уже забыл о своих рациональных дилеммах. «Кто этот парень? — подумал я. — Зачем я его вижу?»

Сцена вновь изменилась, и я увидел, как молодой человек выкладывает книги. Он склеивал некоторые страницы вместе, удалял надписи и так далее. Затем я увидел, как он аккуратно укладывает книги в упаковочную корзину. Там было много таких же корзин. Они находились не в его комнате, а в каком-то хранилище. Мне в голову приходили и другие картины, но они не были ясными. Сцена затуманилась. Я ощутил вращение.

Дон Хуан тряс меня за плечи. Я понемногу пришел в себя, он помог мне встать, и мы пошли к его дому. С момента, когда я начал растирать пасту на висках, прошло три с половиной часа, но зрительные сцены не могли длиться более десяти минут. У меня не было никаких болезненных ощущений. Я просто был голоден и хотел спать.

Четверг, 18 апреля 1963 года.

Прошлой ночью дон Хуан попросил описать ему мои последние переживания, но я был слишком сонным, чтобы разговаривать. Я не мог сосредоточиться. Сегодня, как только я проснулся, он попросил об этом снова.

— Кто сказал тебе, что эта девушка Х побывала в мотоциклетной катастрофе? — спросил он, когда я закончил рассказ.

— Никто. Это была просто одна из мыслей, которая пришла мне в голову.

— Ты думаешь, это были твои мысли?

Я сказал ему, что это были мои мысли, хотя у меня нет повода думать, что с ней не все в порядке. Это были странные мысли. Они, казалось, из ниоткуда выстреливали в моем уме. Дон Хуан пристально на меня посмотрел. Я спросил, верит ли он мне. Он рассмеялся и сказал, что это моя привычка — быть неосторожным в своих поступках.

— Что я сделал неправильно, дон Хуан?

— Тебе следовало слушать ящерицу.

— Как я должен был ее слушать?

— Маленькая ящерица на твоем плече описывала тебе все, что видела ее сестра. Она говорила с тобой. Она все рассказывала тебе, но ты не обращал на нее внимания. Вместо этого ты считал, что слова ящерицы — это твои собственные мысли.

— Но это и были мои собственные мысли, дон Хуан.

— Нет. В этом характерная черта такого колдовства. Фактически, видение должно скорее выслушиваться, чем просматриваться. Такая же вещь случилась со мной. Я собирался предупредить тебя об этом, но вспомнил, что мой бенефактор тоже не предупреждал меня.

— Был твой опыт похож на мой?

— Нет, у меня было адское путешествие. Я чуть не умер.

— Почему оно было адским?

— Может, потому, что трава дьявола не любила меня, или потому, что мне самому не было ясно, что я хочу спросить, как и тебе вчера. Ты, должно быть, думал о той девушке, когда спрашивал о книгах.

— Я не могу припомнить.

— Ящерицы никогда не ошибаются. Они каждую мысль воспринимают, как вопрос. Ящерица вернулась и рассказала тебе об этой девушке то, чего никто никогда не поймет, потому что даже ты сам не знаешь, что ты о ней спрашивал.

— Как насчет другого видения, которое у меня было?

— Должно быть, твои мысли были устойчивы, когда ты задавал этот вопрос. Именно так должно проводиться это колдовство, с ясностью.

— Ты имеешь в виду, что видение с девушкой не надо принимать всерьез?

— Как можно принимать его всерьез, если ты не знаешь, на какой вопрос отвечали маленькие ящерицы?

— Будет ли для ящерицы яснее, если задавать ей только один вопрос?

— Да, так будет яснее. Если ты сможешь устойчиво удерживать одну мысль.

— Но что случится, дон Хуан, если этот вопрос будет не простой, а сложный?

— До тех пор, пока твоя мысль устойчива и не уходит на посторонние предметы, она ясна ящерицам, а их ответ ясен тебе.

— Можно ли задавать другие вопросы по ходу видения?

— Нет. Это колдовство состоит в том, чтобы смотреть на то, что ящерица рассказывает тебе. Вот почему я сказал, что это скорее виденье для слуха, чем виденье для глаз. Вот почему я просил тебя не задавать личных вопросов. Обычно, когда вопрос касается близких людей, твое желание дотронуться до них или поговорить с ними слишком сильно, и ящерицы прекращают рассказывать, колдовство рассеивается. Ты должен знать гораздо больше, чем знаешь сейчас, прежде чем попытаешься видеть вещи, которые касаются тебя лично. В следующий раз ты должен слушать внимательно. Я уверен, что ящерицы говорили тебе много-много всего, но ты не слушал.

Пятница, 19 апреля 1963 года.

— Что это было такое, что я перетирал для пасты, дон Хуан?

— Семена травы дьявола и насекомые, которые живут в коробочках вместе с семенами. Мерка — по одной горсти того и другого, — он сделал ладонь лодочкой, показывая мне, сколько. Я спросил, что случится, если один ингредиент будет использован без другого. Он сказал, что такой эксперимент только оттолкнет траву дьявола и ящериц.

— Ты не должен отталкивать ящериц, — сказал он, — поэтому завтра вечером, ты должен вернуться к месту, где растет твое растение. Говори со всеми ящерицами и проси тех двух, которые помогли тебе в колдовстве, выйти снова. Ищи повсюду, пока совершенно не стемнеет. Если не сможешь найти их, то ты должен попытаться найти их на следующий день. Если у тебя достаточно силы, ты найдешь обеих — и тогда ты должен будешь съесть их тут же на месте. И ты навсегда будешь наделен способностью видеть неизвестное. Тебе никогда не нужно будет вновь ловить ящериц, чтобы практиковать их колдовство. С тех пор они будут жить внутри тебя.

— А что мне делать, если я найду только одну из них?

— Если ты найдешь только одну из них, ты должен будешь, в конце концов, отпустить ее. Если ты поймаешь ее в первый день, не держи ее в надежде, что на следующий день поймаешь другую. Это только испортит твою дружбу с ними.

— Что случится, если я вообще не сумею найти их?

— Думаю, что для тебя это будет самым лучшим. Это будет означать, что ты должен будешь ловить ящериц каждый раз, когда тебе понадобится их помощь, но это означает также, что ты свободен.

— Что ты имеешь в виду?

— Свободен от того, чтобы быть рабом травы дьявола. Если ящерицы будут жить внутри тебя, то трава дьявола никогда тебя не отпустит.

— Это плохо?

— Конечно, это плохо. Это отрежет тебя от всего остального. Ты будешь вынужден провести всю свою жизнь, обращаясь с травой дьявола, как со своим олли. Она — собственница. Как только она станет доминировать над тобой, для тебя останется один путь — ее путь.

— Что, если я обнаружу, что ящерицы мертвы?

— Если ты обнаружишь одну или обеих ящериц мертвыми, то ты не должен будешь предпринимать попыток совершать это колдовство в течение некоторого времени. Отложи все это на какой-то срок. Я думаю, это все, что я должен был рассказать тебе; то, что я тебе рассказал, — правило. Когда бы ты ни совершал это колдовство сам, ты должен следовать всем шагам, которые я описал тебе, когда ты сидел перед своим растением. Еще одна вещь. Ты не должен ни есть, ни пить, пока колдовство не закончено.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.