Глава VII. Искупление

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава VII. Искупление

Теперь мы перейдем к изучению некоторых аспектов Жизни Христа, как они представлены в доктринах христианства. Во внешних учениях они являются принадлежностью лишь одной Личности Христа; в эзотерических – хотя эти аспекты и признаются за ним, но в своем наиболее глубоком смысле они составляют часть проявлений Логоса, и, имея свое отражение в Христе, отражаются также и в каждой Душе, которая вступила на путь Креста. Рассматриваемые таким образом, учения эти представятся нам глубоко верными, тогда как в их внешней форме они в состоянии очищать нашу мысль и поражать наши эмоции.

Среди них на первом месте стоит доктрина Искупления. Доктрина эта не только представляла собой предмет ожесточенных нападений со стороны нехристиан, но и в пределах самого христианства тяжело задевала людей с чуткой совестью. Некоторые из наиболее глубоких христианских мыслителей последней половины девятнадцатого столетия испытывали мучительные сомнения относительно церковных учений об Искуплении и старались понять и представить их в таком аспекте, который бы разъяснил и смягчил грубое их понимание, истекавшее из неразумного чтения нескольких глубоко мистических текстов. Относительно этих текстов следовало бы не забывать предупреждение апостола Петра: «Возлюбленный брат наш Павел по данной ему премудрости написал вам, как он говорит об этом и во всех посланиях, в которых есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные к собственной своей погибели превращаются…»[212]

Тексты, касающиеся тождественности Христа и его братьев-человеков были переиначены, им был придан смысл юридического заместительства человечества Христом; благодаря этому толкованию получился выход, дающий возможность уклониться от последствий греха, тогда как это тождество должно бы служить вдохновением и побуждением к достижению праведности.

Общее учение первоначальной церкви относительно Искупления сводилось к тому, что Христос, как Представитель Человечества, встречает и побеждает Сатану, представителя Темных Сил, которые держат человечество в плену, что Он отвоевывает пленников у Сатаны и освобождает их от власти Темных Сил. Постепенно, по мере того, как христианские наставники теряли соприкосновение с духовными истинами и свою собственную растущую нетерпимость и суровость стали приписывать любящему Отцу – как Он отражается в подлинных учениях Христа, – они начали изображать Его разгневанным на человека, Христа же – спасающим человека от гнева Божия, а не освобождающим его из плена злой силы. Затем были прибавлены выражения, еще более материализующие первоначальную духовную идею, и доктрина Искупления была окончательно намечена. Произведение Ансельма «Zur Deus Homo» наложило на нее печать и учение, медленно враставшее в христианскую теологию, оказалось отныне под эгидой церкви. Римско-католики и протестанты во времена Реформации одинаково верили в заместительный характер Искупления, совершенного Христом. В этом вопросе среди них не было разногласия. Но пусть лучше сами христианские богословы выскажут, как они понимают Искупление… Лютер учит, что «Христос воистину и действительно испытал за все человечество гнев Бога, проклятие и смерть». Флявель пишет: «Гневу, гневу бесконечного Бога, истинного, был предоставлен Христос, вплоть до мучений ада, и это – рукою своего собственного Отца». Англиканская проповедь утверждает, что «грех вырвал Бога из небес, чтобы он почувствовал ужасы и страдания смерти и чтобы человек, это исчадие ада и союзник дьявола, был выкуплен смертью единородного и возлюбленного Сына Божиего»; «пыл Его гнева», «Его пламенный гнев мог быть утишен лишь Иисусом», «столь приятно было для Него жертвоприношение Своего Сына». Более логичный Эдуардс видел большую несправедливость в двойном наказании и в мучениях ада, налагаемых дважды, сперва на Иисуса, заместителя человечества, а затем также и на погибшую часть человечества; вместе с большинством кальвинистов он принужден ограничить искупление для одних лишь избранных и объявить, «что Христос нес грех не всего мира, а только избранных»; Он страдал «не за мир, но за тех, которых Ты дал мне». При этом Эдуардс все же стоит твердо за идею заместительства и отвергает всемирное искупление на том основании, что «верит, что Христос умер за всех, это – верный способ доказать, что Он не умирал ни за кого в том смысле, как христиане верили до сих пор». Он заявляет, что «Христос пострадал от гнева Божия за грехи людей»; что «Бог наложил свой гнев на заслуживших и Христос подвергся мукам ада за грехи». Оуэн смотрит на страдания Христа как на «полноценное удовлетворение божественной справедливости за все грехи избранных» и говорит, что «Он подвергся тому самому наказанию… которое должны были перенести они».[213]

Чтобы доказать, что эта точка зрения продолжает господствовать в церквах, я писала далее: «Строуд заставляет Христа „испить чашу гнева Божия“; Дженкин говорит: „Он страдал как отвергнутый, осужденный и забытый Богом“. Дуайт думает, что Он испытал „ненависть и презрение“ Бога. Епископ Джейн говорит нам, что „после того, как человек сотворил свое наибольшее зло, вынести наихудшее досталось на долю Христа. Он попал в руки своего Отца“. Архиепископ Томсон проповедует, что „облака Божьего гнева скопились над всем родом человеческим: они разразились над одним лишь Иисусом“. „Он становится проклятием за нас и сосудом гнева“. Лиддон разделяет то же чувство: „Апостолы учат, что человечество – рабы, и что Христос на кресте заплатил за них выкуп. Распятый Христос добровольно обречен и проклят“. Он доходит до того, что говорит о точном размере позора и страдания, необходимого для искупления» и прибавляет, что «божественная жертва» уплатила более, чем было абсолютно необходимо».[214]

Против этой точки зрения ученый и глубоко религиозный Маклеод Кэмпбел написал свой хорошо известный труд «On the Atonement», содержащий в себе много верных и прекрасных мыслей. Ф. Д. Морис и другие верующие христиане также старались снять с христианства бремя доктрины, столь разрушительной для верного представления об истинных отношениях между Богом и людьми.

И тем не менее, если мы бросим взгляд в прошлое, мы увидим, что вера в эту доктрину, даже в этой ее грубой внешней форме, была связана с самыми возвышенными проявлениями верующих христиан, и что некоторые из благороднейших представителей христианства черпали из нее свою силу, свое вдохновение и утешение. Было бы несправедливо не признать этого факта. А когда мы встречаемся с фактом, который предоставляется нам, и поразительным, и вне всякого соответствия с истиной, – мы хорошо сделаем, если остановимся на нем и постараемся проникнуть в его смысл. Если бы в этой доктрине было только то, что в ней видят нападающие на нее как внутри, так и вне церквей, если бы она в своем истинном значении настолько противоречила уму и совести, как ее находят многие вдумчивые христиане, если бы это было так, она не могла бы иметь для человеческого сердца такого обаяния, сделаться источником такого героического самоотречения и стольких трогательных и патетических примеров жертвенного служения миру. В ней должно быть нечто большее, чем видимое на поверхности, какое-то скрытое зерно истины, которое питало всех, извлекавших из нее свое вдохновение.

Изучая ее, как одну из малых мистерий, мы находим в ней скрытую жизнь, которая питала душу благороднейших представителей христианства и была в такой гармонии с этим скрытым зерном истины, что облекавшая ее форма не могла оттолкнуть их.

Когда начинаешь изучать доктрину Искупления как одну из малых мистерий, становится очевидным, что для ее понимания требуется некоторое духовное развитие, требуется пробуждение внутреннего зрения. Для ее осознания необходимо, чтобы дух этой доктрины применялся к жизни, чтобы человек лично пережил значение самоотречения; и тогда он уловит в эзотерическом учении этой доктрины ясное проявление Закона Жертвы. Мы тогда только сможем понять доктрину Искупления в применении к Христу, когда посмотрим на нее как на особое проявление мирового закона, отражение внизу того, что вверху, показывающее нам в конкретной человеческой жизни, что означает жертва.

Закон Жертвы лежит в основе всех мировых систем и на нем построены все вселенные. Он – в самом корне эволюции и только он делает эволюцию понятной. В учении об Искуплении Закон Жертвы принимает конкретную форму по отношению к человеку, который уже достиг известной ступени духовного развития, той ступени, когда ему стало ясно его единство с остальным человечеством и когда он становится в полном значении этого слова Спасителем людей.

Все мировые религии провозглашали, что вселенная возникает благодаря акту жертвы, и в основе их наиболее торжественных ритуалов лежит та же идея жертвы. В индуизме заря мирового проявления занимается благодаря жертве,[215] человечество произошло жертвою,[216] и пожертвовал собою сам Бог;[217] цель Его жертвы – проявление; Он не может проявиться иначе как актом жертвоприношения, и так как ничто не может проявиться, пока Он Сам не проявлен,[218] акт Его жертвы называется «зарею» создания мира.

Религия Зороастра учит, что в беспредельном, непознаваемом, неизреченном Существовании принесена была жертва и явился проявленный Бог; Ахура-Мазда рожден актом этой жертвы.[219]

В христианской религии та же идея заключена в изречении: «Агнец, закланный от создания мира»;[220] слова эти не могут иметь иного значения, как лишь то, что мир не может возникнуть, пока Бог не совершил акта жертвы. Это жертвоприношение означает ограничение Себя для того, чтобы проявиться. «Закон Жертвы вернее было бы назвать Законом Проявления или Законом Любви и Жизни, ибо во всей вселенной – сверху и до низу – Закон этот есть причина проявления и жизни».[221]

«Если же мы возьмем физический мир, как наиболее доступный для нашего изучения, мы найдем, что вся жизнь в нем, весь рост и весь прогресс одинаково как для единиц, так и для составных частей, зависит от непрекращающейся жертвы и от принятия страдания. Минерал жертвуется растительному царству, растение и животное – человеку, человек – человеку, и все высшие формы снова распадаются и снова питают своими распавшимися составными частями низшие царства Природы. Происходит непрерывная цепь жертв снизу вверх и отличительным признаком прогресса служит то, что из невольной и наложенной извне жертва становится добровольной и свободно избираемой. И только тех признает человеческий ум великими, а человеческое сердце горит любовью только к тем добровольным страдальцам, к тем героическим душам, которые боролись, терпели и умирали за человечество, чтобы своими страданиями облегчить его долю. Если мир сотворен Логосом, и закон мирового прогресса в целом и его частях есть жертва, в таком случае Закон Жертвы указывает на нечто, что лежит в самой природе Логоса, что должно иметь свои корни в самой божественной Природе. Дальнейшее размышление приводит нас к заключению, что если вообще должен быть мир, он может возникнуть благодаря тому, что Единое Бытие решило ограничить Себя и таким образом сделать проявление возможным и что Логос есть ограничивший Себя Бог; ограничивший Себя для того, чтобы дать жизнь вселенной. Подобное самоограничение может быть лишь высочайшим актом жертвы, и поэтому не следует удивляться, что мир – во всем и везде – обнаруживает печать своего происхождения, и что Закон Жертвы является законом существования мира и возникших в нем многочисленных жизней.

Далее, раз это самоограничение есть акт жертвы ради того, чтобы могли возникнуть индивидуальные жизни, способные разделить блаженство Бога, воистину эта жертва становится заместительным актом, совершенным в пользу других; отсюда – уже отмеченное нами явление, что признак прогресса есть жертва, ставшая добровольной и свободно избранной, и что человеческое совершенство выявляется вполне в том человеке, который отдает себя и свою жизнь за людей и своими страданиями завоевывает для них ценное благо.

Здесь, в высочайшей области, нужно искать внутреннюю правду доктрины искупительной жертвы, и как бы она не была искажена и грубо понята, эта внутренняя духовная истина делает ее неразрушимой, вечной, источником духовной энергии, которая в многообразных формах и многообразными путями искупает мир от зла и ведет его домой, к Богу».[222]

Когда Логос появляется из «Лона Отца», в тот «День», о котором сказано, что: «Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя»,[223] на горе Проявления, когда через Него Бог «сотворил века»,[224] – Он собственной волей ограничивает Себя, отделяя как бы сферу, заключающую божественную Жизнь, появляясь как сияющая орбита божественной Субстанции, Дух внутри и ограничение или Материя снаружи. Это – тот покров материи, который делает возможным рождение Логоса; это Мария, Мировая Мать, необходимая для проявления Вечного во времени, чтобы для Божества возможно стало построение миров.

Это самоограничение есть акт жертвоприношения, добровольное самопожертвование любви ради того, чтобы другие жизни могли возникнуть от Него. Этот акт рассматривался как смерть, ибо по сравнению с невообразимой жизнью Бога в Себе подобное ее втеснение в материю может воистину назваться смертью. Оно рассматривалось как распятие в материи и изображалось как таковое; отсюда истинное происхождение креста, как в его так называемой греческой форме, которая означает оживотворение материи силою Святого Духа, так и в латинском кресте, на котором изображается Небесный Человек, Космический Христос.[225]

«Исследуя символизм латинского креста, вернее, распятия, исследователи ожидали, что в глубине веков эмблема окажется без распятого Человека и останется лишь один первоначальный крест. А между тем случилось как раз обратное: они были поражены, увидев, что под конец крест исчез и сохранилась лишь человеческая фигура с распростертыми руками. Но в ней не было и тени скорби или страдания, хотя она все же являет собою жертву; скорее, она выражала чистейшую радость, радость свободной отдачи себя. Это – символ божественного Человека, стоящего в мировом пространстве с руками, простертыми для благословения, дающего свои дары всему человечеству, свободно изливающего Свою Жизнь во всех направлениях, сходящего в это „плотное море“ материи, чтобы быть связанным, плененным, заключенным в его границы, дабы благодаря этому схождению мы могли получить бытие».[226]

Это жертвоприношение происходит непрерывно, ибо в нашей вселенной с ее бесконечным разнообразием божественная жизнь изливает себя в каждую из ее бесчисленных форм, составляя самое сердце ее, «Сердце Безмолвия» египетского ритуала, «Скрытого Бога». В этой жертве кроется вся тайна эволюции, божественная Жизнь, плененная в форме, не перестает действовать на нее изнутри, заставляя ее развиваться, но делает это осторожно, чтобы форма не разбилась, пока она еще не достигла своего полного развития. С бесконечным терпением, тактом и осторожностью совершает божественная Сила это давление; в каждой форме – минеральной и растительной, в животном, в человеке эта расширяющаяся и подвигающая к росту энергия Логоса действует без перерыва. Это и есть та сила эволюции, та образующая энергия внутри всех форм, которую наука усматривает, но не знает, откуда она идет. Ботаник говорит об энергии внутри растения, которая тянет его вверх; он не знает как и почему, но дает ей название vis a fronte, потому что находит ее там или, вернее, видит ее результаты. Совершенно так же, как в растении, действует она и во всех других формах, делая их все более совершенными выразителями кроющейся в них жизни. Когда граница возможности для дальнейшего роста какой-либо формы достигнута и ничего более не может быть выявлено через нее душою этой формы, той божественной частицей, которой Логос осеняет форму, – тогда Он извлекает из нее Свою энергию и форма разрушается. Мы называем это смертью и гибелью. Но вместе с Его энергией удаляется и душа покинутой формы; для нее Он строит новую форму и смерть старой означает переход души в большую полноту жизни… Если бы мы смотрели духовными, а не телесными глазами, мы бы не оплакивали мертвую форму, возвращающую материалы, из которых она была построена, мы бы радовались, что жизнь перешла в более совершенную форму для того, чтобы могли раскрыться еще не проявленные, скрыто живущие в ней силы.

Благодаря этой непрестанной жертве Логоса существуют все жизни; благодаря Его Жизни вселенная находится в непрерывном процессе становления. Эта Жизнь Едина, но она воплощается в мириадах форм, непрерывно приводит их в постоянное взаимодействие и осторожно преодолевает их сопротивление. Это и есть Искупление,[227] та объединяющая сила, благодаря которой отдельные жизни начинают постепенно сознавать свое единство, благодаря которой в них развивается самосознание, познающее себя в конце своего земного пути единым со всеми остальными жизнями и убедившееся, что единый корень всех жизней – божествен.

Это – первичная и непрерывно продолжающаяся жертва, излияние Жизни, направляемой Любовью, добровольное и радостное приношение Себя, чтобы дать бытие другим Я (Selves). Это – та «радость Господа»,[228] в которую «внидет» верный слуга, евангельское изречение, сопровождаемое многозначительными словами, что Он алкал и жаждал, был наг и болен, был странником и в темнице, был во всех заброшенных и во всех получивших помощь сынах человеческих.[229]

Для свободного Духа отдача себя есть радость, и он живет тем сильнее, чем больше дает от себя. И чем обильнее он изливается, тем быстрее совершается его рост, ибо закон, по которому растет жизнь, требует – давать, а не брать, изливать изнутри, а не принимать извне. Из этого следует, что наиболее глубокий смысл жертвы есть радость; Логос изливает Себя, чтобы появился мир и «на подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством…»[230]

Но люди соединили значение этого слова со страданием и в каждом религиозном ритуале жертвоприношения всегда налицо есть оттенок страдания, хотя бы в виде ничтожной убыли для приносящего жертву. Следует ясно понять, каким образом произошло это изменение, это инстинктивное соединение слова «жертва» с неизбежностью страдания.

Объяснение этому явлению мы находим тогда, когда от проявления Жизни переходим к формам, в которых Жизнь воплощается, и смотрим на проблему жертвы со стороны формы. Тогда как самая жизнь Жизни состоит в отдаче, жизнь или сохранение формы зависит от ее способности брать извне, ибо живя, она испытывает убыль, она истрачивает себя. И для этого, чтобы продолжать свое существование, она должна извлечь извне свежий материал, чтобы возместить понесенную убыль. Форма должна завладевать, удерживать и вносить в себя то, что она захватила, иначе она не сможет продолжать свое существование; закон ее роста – брать и усваивать то, что мировая среда предоставляет ей. Когда сознание отождествляет себя с формой, когда оно смотрит на форму как на самого себя, – жертва принимает неизбежно аспект лишения, страдания; отдать, уступить, потерять то, что было добыто, вызывает чувство посягательства на благоденствие формы, на прочность ее существования и, благодаря этому, Закон Жертвы приобретает оттенок страдания, а не радости.

Недолговечность форм, постоянное их разрушение и страдание, вызываемое этим разрушением, должны научить человека, что ему не следует отождествлять себя с формой, изменчивой и преходящей, а с растущей и неистощимой жизнью; и этот урок преподавала ему не только вся внешняя природа, но и мудрые наставления Учителей, дававших ему религии.

Во всех мировых религиях можно проследить четыре главные ступени в учении о Законе Жертвы. Прежде всего, человека учили жертвовать частью своих материальных благ, чтобы заслужить увеличение своего материального благоденствия, и тогда жертвы приносились в виде благотворительности по отношению к людям и в виде приношения богам, как это известно из Св. Писаний индусов, поклонников Зороастра, евреев и всего остального мира.

Человек отдавал нечто, имеющее для него цену, чтобы обеспечить для себя, для своей семьи, своей общины или своего народа благосостояние в будущем. Он жертвовал в настоящем ради того, чтобы получить с избытком в будущем. На второй ступени урок был уже труднее: вместо физического благосостояния и мирских благ наградой за принесенные жертвы являлось небесное блаженство. Завоевать для себя небо, добиться счастья по ту сторону смерти – вот что побуждало человека жертвовать в течение своей жизни на земле.

Это был уже значительный шаг вперед: человек научался отдавать то, чем дорожило его тело во имя отдаленного блага, которое он не был в состоянии ни видеть, ни доказать. Он научался отдавать видимое за невидимое и, соглашаясь на эту жертву, он вырастал внутренне, поднимался на высшую ступень; ибо так велико обаяние видимого и осязаемого, что если человек способен променять его на невидимый мир, в который верит – он уже делает значительный шаг для достижения этого невидимого мира. Мы знаем подвиги мучеников, как много они могли претерпеть, мы знаем как они научались выдерживать полное одиночество и преследование, выносить все бедствия, страдания и поношения, устремив свой внутренний взор на то невидимое, что их ожидало за могилой. Верно, что в них говорила и жажда небесной радости, но все же нужна большая сила, чтобы оставаться одиноким на земле, опираясь на одно духовное общение, сохранять верность внутренней жизни, когда внешняя жизнь представляет одно мучение.

На четвертую ступень человек поднимается тогда, когда он видит в себе часть великой общей жизни и когда готов пожертвовать собой ради общего блага, сознавая, что как часть, он должен подчинить себя целому. И тогда он научается поступать правильно, не сообразуясь с тем, насколько результаты его поступков выгодны для его собственной личности, научается терпеть и действовать бескорыстно, но не в виду будущего вознаграждения, а потому, что это – его долг перед человечеством. Душа, достигшая подобного героизма, готова для четвертой ступени; она готова признать, что все, чем отдельная часть обладает, должно быть принесено в жертву целому потому, что Дух во всех один и тот же, он составляет часть единой божественной жизни; зная это, человек не допускает розни, не боится разлуки и, отдавая себя как часть Мировой Жизни, в полноте этой жизни испытывает «радость Господа своего».

Аспект страдания в жертвенном акте сохраняется лишь на первых трех ступенях. На первой – он выражен лишь в слабой степени; на второй – возникает пожертвование физической жизни и земного блага; третья является временем опыта, всевозможных испытаний, роста и эволюции души. Ибо на этой ступени долг может потребовать от него отказаться от всего того, что он считает за самую жизнь свою; когда он все еще отождествляет себя с формой, чувствует себя этой формой, хотя и знает, что он превосходит ее, когда он с отчаянием спрашивает себя: «Если я откажусь и от этого, что же останется от меня?» Ему кажется, что самое сознание должно прекратиться, если он откажется от всего, что составляло содержание его души, которая пока еще не видит ничего, за что она могла бы удержаться в потустороннем мире. И в то же время всепобеждающая уверенность, повелительный голос побуждает его отдать все до конца, до последней капли крови. Если он испугается и отступит, он должен будет вернуться в прежнюю жизнь, жизнь ощущений, жизнь интеллекта, переживать в мирской жизни все впечатления и радости, от которых он не посмел отказаться; и тогда он испытает то неудовлетворение, ту постоянную жажду и то отсутствие удовольствия от всех доступных впечатлений, которые заставят его понять истинный смысл изречения Христа, что «тот, кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее»;[231] он хотел удержать свою личную жизнь, но он не удержал, а потерял ее. Если же он послушается внутреннего голоса, если он рискнет всем и отдаст свою жизнь, потеряв ее, он «сохранит ее в жизнь вечную»,[232] и убедится, что жизнь, которую он принес в жертву, была смертью в сравнении с истинной жизнью, что все, отданное им, было иллюзией, и только теперь он нашел реальное. В этом выборе испытывается состав души и лишь чистое золото сохраняется в этом огненном горниле, где вместо смерти жизнь находит свое обновление и свою полноту. А затем следует радостное открытие, что завоеванная таким образом жизнь завоевана для всех; что пожертвование отдельного Я пригодится к выявлению высшего Я, и что отдача ограниченного, казавшегося таким необходимым, имеет последствием слияние с мириадами форм, что придает жизни такую полноту и яркость и такую «силу жизни непрестанной»,[233] о какой и не снилось до тех пор.

Таков смысл Закона Жертвы, основанный на первичной Жертве Логоса, той Жертве, отражением которой являются все остальные жертвы.

Мы видели, как Иисус пожертвовал своим телом, чтобы высшая жизнь могла сойти на землю и воплотиться в форме, которую он так охотно отдал; мы видели, как благодаря этому самоотречению Он достиг полного возраста Христова для того, чтобы стать Охранителем христианства и излить Свою жизнь в великую религию, основанную тем Могучим Существом, с которым принесенная жертва отождествила Его.

Мы видели, как Душа Христа прошла через великие Посвящения, родилась как малое дитя, спустилась в реку мировых страданий, водами которой Иисус Христос был окрещен в свое деятельное служение, как Он преобразился на Горе, был приведен к завершению своей последней битвы и как восторжествовал над смертью. Теперь нам следует рассмотреть, в каком смысле Он является искуплением, как в Жизни Христа Закон Жертвы находит свое совершенное выражение.

Начало того, что можно назвать служением Христа, выражается тем великим неослабевающим состраданием к скорбям мира сего, которое символизируется «вступлением в реку». С этого момента вся его жизнь сосредоточивается на выполнении изречения: «Он ходил, делая добрые дела», ибо тот, кто приносит в жертву свою отдельную жизнь, чтобы стать проводником божественной Жизни, не может иметь иного интереса в этом мире, кроме оказания помощи другим. Он научается отождествлять себя с сознанием окружающих его, чувствовать, как они чувствуют, думать, как они думают, радоваться их радостью и страдать их страданием; так вносит он в свою повседневную бодрствующую жизнь то чувство единства с другими, которое он испытывает на высших планах бытия. Он должен выработать в себе то сочувствие, которое вибрирует в полной гармонии с многозвучным аккордом человеческой жизни, он должен соединить в себе обе жизни – и человеческую, и божественную, и стать посредником между небом и землей.

И тогда в нем проявится великая Сила, ибо Дух Божий пребывает на нем; и он выделится среди людей как тот, который способен вести младших братьев на путь истинной жизни. В его близости они почувствуют силу, которая исходит от него, божественная Жизнь будет ясно выражена в нем, облеченном доверием Господа. Голодные Души придут к нему и он напитает их хлебом жизни; больные грехом приблизятся к нему и он исцелит их животворящим словом, которое обновит их душу; слепые неведением потянутся к нему и он откроет их глаза светом своей мудрости. Главный признак его служения в том, что наиболее бедные и униженные, наиболее отчаявшиеся и обездоленные не почувствуют, приближаясь к нему, никакого средостения, лишь привет, а не отчуждение; ибо от него излучается любовь, которая все понимает и никого не отталкивает. Как бы низко ни стояла душа, она никогда не почувствует, что стоит ниже его; для нее он будет рядом с ней ступать по той же земле; и все же она будет чувствовать, что он исполнен какой-то неведомой поднимающей силой, влекущей вверх, и он и ее наполнит новой энергией и новым вдохновением.

Так живет он и трудится, истинный Спаситель людей, пока не настанет для него время пройти новый урок: потерять на время ощущение той божественной Жизни, которая все более и более становится его собственной жизнью.

Этот урок приводит к сознанию, что истинный центр божественной Жизни, тот центр Единого Я, который скрыто живет в каждой человеческой душе, находится внутри, а не вне. Ибо поистине Христос во всем и Бог во Христе, и потому ничто воплощенное, ничто кроме Вечного,[234] и не может помочь ему в страшный час величайшего из всех испытаний. Человек должен познать, что истинное единство Отца и Сына можно найти только внутри, а не вне, а этот урок может быть усвоен лишь в величайшем одиночестве, когда душа чувствует себя покинутой Богом… Когда это испытание приближается, он взывает к своим близким, прося их побыть с ним, пока длится этот страшный час душевного мрака; и затем, покинутый всеми, не находя ни в ком сочувствия, обманутый в человеческой любви, он остается наедине лицом к лицу с живущим в нем божественным Духом и, чувствуя свое единство с Отцом, молит Отца, чтобы миновала его чаша сия. Выдержав свое одиночество, он в состоянии преодолеть и последнее испытание, когда его покидает и эта невидимая поддержка, и Бог вне его исчезает и остается лишь Бог внутри его души. «Боже мой, Боже мой, почто Ты покинул меня?» – вырывается у него мучительный крик смертельного томления. Предельный мрак одиночества спускается над ним, и он чувствует себя покинутым на земле и на небе. А между тем, никогда Отец не был ближе к Сыну, чем в момент, когда Душа Христа чувствует себя покинутой, ибо именно тогда, когда она соприкасается с предельной глубиной скорби, занимается рассвет ее торжества. Ибо теперь Сын узнает, что он сам должен стать тем Богом, к которому он взывал и, испытав последнюю острую боль разлуки, он находит вечное единство, он чувствует, что источник жизни внутри него и – сознает себя вечным.

Нельзя стать Спасителем мира и нельзя достигнуть полного сочувствия для человеческих страданий, пока душа не испытает и не победит страдание, страх и смерть без иной помощи, кроме помощи Бога внутри него.

Не трудно переносить страдание, пока остается сознательная связь с высшим бытием: ибо свет свыше, пока он совсем не погас, не позволяет тьме одолеть нашу смертную природу, и страдание не есть страдание, пока оно переносится в освещающем присутствии Бога. Существует страдание, которое каждый Спаситель мира должен испытать – когда тьма спускается на человеческое сознание и ни единый луч света не пронизывает эту тьму. Он должен узнать всю глубину отчаяния, которое испытывает человеческая душа, когда ее со всех сторон окутывает беспросветный мрак и помутившееся сознание не находит ни единой руки, за которую оно могло бы удержаться. В эту тьму спускается каждый Сын Человеческий прежде, чем воскреснуть в силе и славе; это горчайшее испытание должен преодолеть каждый Христос, прежде чем он «сможет всегда спасать приходящих через него к Богу».[235]

Испытавший это предельное страдание становится воистину Спасителем мира, он может взять на себя мировой подвиг, для свершения которого все это и было лишь подготовлением. В него устремляются все силы, противные человеку, чтобы в нем преобразиться в противоположные силы, в светлые силы, несущие миру помощь. Так становится он одним из Центров Мира на земле, которые преобразуют враждебные силы, грозящие раздавить человечество, в силы, ведущие людей к гармонии.

Часть страданий Христа, не достигшего еще совершенства, заключается в этом приведении к гармонии сил, несущих раздор в мир. «Хотя он и Сын, он все же познает через страдание и таким образом становится совершенным».[236] В человеческом мире было бы гораздо больше вражды и раздора, если бы в его среде не жили праведники, способные умиротворять враждебные силы.

Когда говорится, что Христос страдает «за человеков», что Его сила заменяет их слабость, Его чистота – их греховность, Его мудрость – их неведенье, слова эти выражают истину; ибо Христос становится настолько единым с людьми, что возникает взаимодействие между Его жизнью и их жизнями. Происходит не замещение, а приятие их в Его жизнь и излияние Его жизни в них. Ибо, поднявшись на высший план единства, Он способен разделять со всеми все, что Он приобрел, давать все, чего Он достиг. Пребывая над уровнем раздельности и глядя сверху на души, погруженные в разъединение, Он приходит в общение с каждой из них, тогда как для них недоступно взаимное общение. Вода может изливаться во многие трубы, открытые для резервуара, но закрытые одна для другой, – так и Он в состоянии изливать Свою жизнь в каждую душу. Только одно условие необходимо для того, чтобы Христос мог разделить Свою силу с младшим братом: чтобы сознание последнего открылось для божественного, чтобы оно оказалось восприимчивым для предлагаемой Жизни и свободно воспринимало бы изливаемый дар. Ибо свобода нашего Духа охраняется Богом так ревностно, что Он изливает в человеческую душу Свою Жизнь и Силу только если душа пожелает воспринять Его.

Необходимо взаимодействие снизу и сверху: сверху – воля давать, снизу – раскрытие души и ее желание воспринять. Это и есть связующее звено между Христом и человеком; это – то, что церковь называет излиянием «божественной благодати»; и это же взаимодействие подразумевается, когда говорят, что необходима «вера» для того, чтобы благодать оказала свое действие. Указывая на то же явление, Джордано Бруно говорит, что человеческая душа имеет окна и может закрыть их от солнечного света, но солнце продолжает светить; пусть только раскроются окна и его свет вольется в душу. Божественный свет всегда с нами, в нем нет перемены, перемена происходит только в человеке; но над волей человека не должно быть насилия, божественная Жизнь должна действовать на нее беспрепятственно, развитие воли должно совершаться свободно.

Благодаря этому связующему звену с появлением каждой Души-Христа все человечество поднимается на ступень выше и Его мудростью уменьшается неведенье всего мира. Каждый человек становится сильнее Его силою, изливающейся на все человечество. Из этого учения, понятого узко и истолкованною неверно, возникла доктрина заместительного Искупления как юридической сделки между Богом и человеком, в которой Иисус стал на место грешника. Истинное отношение к братьям-людям Того, кто поднялся на такую высоту, где кончается всякое разъединение, не было понято; единство природы Спасителя и спасаемых было ошибочно понято как личное заместительство, и таким образом духовная истина затерялась и возникло жестокое представление судебной сделки.

«Достигший полного возраста Христа знает, что его место в мире – быть Спасителем и Искупителем человеческих грехов. Он пребывает в самом Сердце мира, в его святая святых, как Первосвященник человечества. Он составляет одно со всеми своими братьями, но не путем заместительства, а благодаря единству общей жизни. Согрешает ли кто? Он разделяет его грех, чтобы Его чистота могла очистить грешника. Предается ли кто скорби? И Он становится в нем скорбящим. Каждое разбитое сердце разбивает Его сердце, каждое пронзенное сердце пронзает и Его. Радуется ли кто? С радующимся и Он радуется. Он заключает в себе все и это все разделяет со всеми. Он – совершенен, поэтому и все совершенны с Ним. Он поднялся на высоту, чтобы помогать тем, кто внизу, и Он живет, чтобы все могли разделить Его жизнь. Он поднимает с собой весь мир и весь путь становится доступнее для всех потому, что Он ступал по нему.

Каждый сын человеческий может стать таким проявленным Сыном Божиим, таким Спасителем мира. В каждом подобном Сыне «Бог явился во плоти»;[237] каждый становится тем Искупителем, который помогает всему человечеству, той живой Силой, которая обновляет все сущее. И только одно необходимо для того, чтобы эта сила активно проявилась в индивидуальной душе: душа должна раскрыть свои двери и впустить Его. Даже и Он, вездесущий и всепроникающий, не может насиловать волю брата своего. Человеческая воля может устоять одинаково и перед Богом, и перед человеком, и должна добровольно соединиться с высшим, а не пассивно подчиниться ему. Стоит ей распахнуть двери души, и жизнь в изобилии вольется в нее; пока же дверь закрыта, до нее достигает лишь нежное дуновение Его жизни, чтобы сладость этого дуновения могла победить там, где не должно быть насилие.

Вот что значит быть Христом; но это не все: смертное перо не может описать бессмертное и смертные слова не могут выразить то, что не выразимо силою слова. Язык не может произнести, непросветленный разум не может понять эту мистерию Сына, который, заключив в сердце своем сынов человеческих, стал единым с Отцом».

Кто желает готовиться к такому высокому достижению в будущем, должен уже теперь, в земной жизни, вступить на путь отречения и подвигаться в Тени Креста. И не допускать сомнения в возможности достигнуть вершины, ибо это означало бы сомневаться, что Бог – внутри человека. «Имейте веру в себя», – вот один из уроков, который дается этим высшим проникновением в природу человека, ибо эта вера есть воистину вера в Бога, который внутри нас. Чтобы обыденная жизнь человека протекала в тени Креста, нужно каждое действие совершать как жертву, и не ради того, что она принесет действующему, но ради того, что она принесет другим; действуя постоянно, во всех подробностях ежедневной жизни, под влиянием этого сверхличного мотива, подчиняя ему все свои обязанности и личные интересы, человек преображает всю свою жизнь. Для этого не требуется менять свою внешнюю жизнь; всегда и при всех внешних условиях можно служить Богу.

Духовное развитие человека определяется не тем, что он делает, а тем, как он это делает; не во внешних обстоятельствах, но в том, как человек внутренне относится к ним, заключается условие духовного роста. «Воистину символ креста может быть для нас безошибочным признаком для того, чтобы различать добро и зло в встречающихся трудностях жизни. „Лишь те действия, в которых отражается свет креста, достойны жизни ученика“ – говорит один из стихов в книге оккультных правил; это означает, что каждый желающий вступить на путь служения должен действовать, побуждаемый к тому горячим стремлением жертвенной любви. Та же мысль выражена в дальнейшем стихе: „Когда ученик вступает на Путь, он возлагает свое сердце на крест; когда сердце и крест сольются в одно, тогда он достиг цели“. Так можем мы измерять наш внутренний рост, наблюдая, что преобладает в нашей жизни: себялюбие или самопожертвование.

Жизнь самопожертвования готовит те внутренние условия, при которых в душе совершается рождение Младенца Христа, когда вся жизнь становится непрестанным искуплением, обожествляющим все более и более природу человека. Каждая подобная жизнь становится жизнью «возлюбленного Сына» и заключает в себе славу Христа. Каждый человек может работать в этом направлении, принося все свои действия и все свои силы в жертву и делая это до тех пор, пока руда не очистится от шлака и не останется одно чистое золото.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.