ГЛАВА 12
ГЛАВА 12
Храм-памятник Христу. — Собор Старцев. — Явление Сына Божия.
Вскоре перестали нам попадаться дома и сады, и мы очутились среди широкой дороги, пролегавшей через бескрайнее поле. Поле незаметно перешло в водную гладь, блестевшую, как зеркало, а дорога наша была, как мост, переброшенный через ширь воды.
Я всё думал, куда может вести этот мост? А Старец указал рукою вперёд; и я увидел нечто, подобное огромному зелёному холму, над которым высится очень высокий столб с белым флагом.
Старец сказал, что там стоит Собор Сына Божия Христа, и мы туда идём.
Господи, как мне радостно и широко стало в груди, как эта бесконечная гладь вокруг нас!
Дорога сияла под нашими ногами отблесками, будто кто усеял её сверкающими лепестками.
Вскоре мы приблизились, и я увидел высокую гору, всю в чудной зелени, поросшую яблонями в цвету. Между деревьев струятся ручьи и полосками зреет хребный колос, но такой необычайной величины, какой я никогда ещё не видел. А на самой вершине холма — голубой столб, на нём белый флаг с золотой каймой; на флаге изображены две синие птицы; одна, подобная голубю, несёт в клюве розу; другая имеет человеческие руки и голову и несёт в правой руке золотую чашу, а в левой — кисть винограда.
Сердце моё затрепетало, когда я подумал, что увижу Собор Сына Божия. Но я не видел ещё, где он стоит.
Я оглянулся. Вокруг зелёного цветущего холма лежало безбрежное море…
Старец окликнул меня: «Смотри, вот — памятник дверей храма Сына Божия!» И я увидел огромное изображение Иисуса Христа из белого, как снег, мрамора. Оно стояло у подножья холма под деревом, полным плодов. И от этого памятника струилась вода… Золотая пыль влаги исходила от головы Его, оседала, орошая все сады и травы. Рука Его была поднята, словно Он призывал к Себе. В другой руке — чаша, из которой лилась через край прозрачная, искрящаяся вода.
Когда мы подошли ближе, я увидел, как высок и огромен памятник Христу. Он стоял ногами прямо на земле, и от земли поднималась ступенями лестница к Его груди, на которой я заметил маленькие двери.
Мы стали подниматься вверх по лестнице. Она была влажная и скользкая от выпавшей росы. Тьма пчёл кружилась и липла к ступеням, припадая к влаге…
Старец легко и быстро поднимался по ступеням, а у меня скользили ноги, не за что было ухватиться руками, и я боялся, что пчёлы меня изжалят.
Старец подал мне руку и повёл наверх.
Мы очутились у маленьких дверей и с трудом протиснулись в них.
Первое, что я заметил, был юноша в белой одежде, стоявший у входа. Он склонил голову перед нами, я поклонился ему, он отступил в сторону — и я увидел внутренность Храма.
Перед моим взором предстала такая божественная красота и величие, что я остолбенел, и слёзы радости и восхищения выступили у меня на глазах!
Океан лампад и свечей мерцал в Храме, как звёзды на небе летней ночи. Он был так обширен, словно стены его уходили до горизонта. В нём было много молящихся, но в огромном просторе Храма, казалось, их горсточка… Какая-то неземная тишина и покой царили в Храме, струились мне в душу, пока в ней не стало тихо и спокойно. И все люди там были тихи и спокойны, словно благоговейно к чему-то прислушивались. Все-были облачены в белые одежды, и лица их сияли радостью и счастьем.
Они были рады моему приходу и поклонились Старцу за его любовь и заботу обо мне. Я почувствовал, как сливается моя душа с их душами и наполняется их радостью и покоем.
Я спросил Спутника моего: «Почему они так рады нашему приходу?»
«Видишь, как велик священный Храм, и как мало в нём людей. Но все они пришли сюда из любви. И жизнь их, и Бог, и вера — Любовь. А радость их ты познаешь после…»
Когда я стал посреди Храма, мне показалось, что я стою в раю.
У меня не было чувства, будто я стою в помещении. Свод Храма был усеян звёздами, но похож на бездонное небо, покрытое светилами. Казалось, в нём нет стен, а матовые колонны поднимаются прямо в тёмную небесную высь. Это был, скорее, чудесный сад. В нём виднелись и деревья и цветы, тихо шелестели фонтаны, и стояли вдали всевозможные храмы. Всё мерцало и сияло в полутьме Храма. Под куполом этого бескрайнего Собора были все церкви нашей грешной земли.
Я спросил Старца: «Кто построил Храм?»
«Он сооружён силами всех праведных душ. Они строили его, кладя камни веры всей своей жизни».
То, что я увидел в Храме, я не всё уразумел и не всё в силах описать. Казалось, сами глаза мои стали там иными, видели глубже и шире, чем в жизни.
Порою мне казалось, будто отделывали этот Храм такие великие художники, с таким неземным искусством его расписывали, что, может быть, и стены, и крыша в нём есть — а мне кажется, будто под открытым звёздным небом уходят ввысь колонны, а кругом бескрайний ночной волшебный сад с мерцанием лампад и огней…
Меня очень растрогало то, что я услышал от Старца. Приходят люди со всех концов земли, разных вер, разных языков и… встречают друг друга, как своих близких родных, как будто давно знакомы и давно любят друг друга. И выходит, что и язык, и вера, и любовь у них — одни? И я их уже любил, и они мне были родными…
И был посреди того Храма большой стол, а вокруг него восседали Старцы, И Старцы, и люди, стоявшие вокруг, как будто чего-то ожидали.
Мой седовласый Водитель сказал, что там собрался Собор Христа Сына Божия, и мы приблизились к восседавшим.
На столе лежало семь огромных книг, и Старцы раскрывали их и просматривали. А книги были на семи языках, и Старцы, читавшие их, были каждый из другой земли, разных наук, разных языков, и лица у них были разные, но одинаковая одежда на них была, одна вера и любовь в них жила, и они понимали и книги, и друг друга.
Старцы что-то выписывали из шести книг в седьмую и давали читать молодым, стоявшим за их спинами, а те садились уже за другие столы и писали что-то золотыми буквами.
И всюду в Храме на мраморных колоннах висели свитки белой бумаги, покрытые вязью золотых букв, и люди читали и разумели те мудрые слова.
Я спросил Старца о тех великих книгах, и он взял одну из них в руки, раскрыл и сказал: «Читай!»
Странная и чудесная была та книга… Буквы слов, написанных в ней, были многоцветными, одни слова сверкали золотом, другие горели огнём, третьи переливались, как бриллианты, всеми цветами радуги. Но самое странное и печальное было то, что среди золотых букв и сияющих строк чернели какие-то неуклюжие, неправильные, закорючками написанные буквы. Были они то чёрными, как кляксы, то серыми, как муть, то водянистыми красками намазаны, в подражание самоцветному блеску иных букв. Мне стало неприятно от их вида, словно дети играли со священной книгой и замарали её шутки ради. Меня возмущало: кто бы мог нанести такой вред дорогим книгам?
Старец ещё раз сказал: «Читай!» — но я не мог ничего прочесть, ибо от чёрных закорючек рябило в глазах, они путали, смешивали слова…
«Ты негодуешь на тех, кто испортил эти книги? Но их всё же можно прочесть, — молвил Старец. — Светлые буквы всё равно светятся, и только здесь, в Соборе Храма Христа Спасителя, и можно их прочесть, а если вынесешь из Храма наружу, то золотые буквы угаснут от дневного света и останутся одни чёрные».
Я внимательно стал вчитываться, медленно переходил от золотой буквы к золотой, составляя слова, и стал понимать…
Сложна и трудна была книга! Было в ней много светлых и золотых слов, не тронутых чёрными каракулями, но и много слов пропущенных, и много испорченных: начало слова золотом начертано, а конец дописан чёрным; или неразборчивыми каракулями начато какое-то слово, и только последний слог проступает золотом, и его можно разобрать. Но больше всего было слов таких, что, видно, сначала они были начертаны золотом, а потом поверх их кто-то чёрным написал совсем иное… Но это было не страшно, и при очень внимательном чтении всё же можно было прочесть, что говорили золотые буквы под слоем грязных закорючек, ибо золото светилось сквозь черноту.
И всё-таки чёрного письма было больше, нежели золотого. А одна часть книги казалась совсем тёмной, лишь изредка мерцали в ней крупицы золотых букв. И была часть, почти вся начертанная золотом, очень мало в ней тёмных каракулей.
Как я ни старался, но читать мне было трудно и ещё труднее понять смысл. Я обратился за помощью к моему Старцу, а Он указал на одного седого и мудрого, сидевшего за столом. Тот стал читать мне, а другой Старец тихо на ухо пояснял смысл того, что читается. Когда я услышал слова и их значение — я заплакал от того, что не знал его раньше, и о том, что напрасно мучил свою душу и сердце.
Мой Старец сказал мне: «Теперь ты понял, но молчи, пока время не приготовит тебе путь, по которому ты пойдёшь, чтобы говорить другим. Возвратишься в тело своё, и ум твой уразумеет».
Но я слов его не понял. Слёзы застилали мне глаза, я был счастлив, что услышал то, чего никогда и ни от кого не слыхал. Я спрашивал себя, почему радость услышанного так велика и свята? И почему меня заполнило такое блаженство?
И Старец, словно угадав мой вопрос, молвил: «Потому что ты услышал то, что надо слышать и знать, и это можно услышать только внутри сего Храма. Вне его никто этого не знает».
Я спросил, почему так? Он показал на светлую луну в высоте и сказал: «Смотри, как она светит, а Храм и Собор в нём освещаются; а луна, как огонь, горит, всё меняет свой свет, как и буквы…»
Но я не понял тогда, что он мне говорит.
Я рассматривал образы человеческие, которыми расписан Храм. Они были как живые. Я удивлялся их красоте и небывалой силе живописи. И Старец мне сказал, что это образы тех людей, которые сидят в Соборе Храма. Я искал и спрашивал у него: где здесь образ Сына Божия, Христа Спасителя? Старец указал на сидевших за столом и молвил: «Здесь и есть образ Сына и Христа Спасителя». Я смотрел на них и не мог узнать и понять, как может быть образ Христа Сына Божия в живых людях. Мне хотелось увидеть икону, Старец, видя моё недоумение, сказал: «Неужели ты не узнаёшь в них сходства с Иисусом?» Я ответил: «Нет, не узнаю. Они не похожи на Него».
И тогда Старец сказал: «На Христа Сына Божия похожи… У вас там не умеют Его изображать. Все, кого ты видишь, похожи на Него».
Я пытался объяснить Старцу, что я не верил в образа по-церковному, но Он отвечал, что всё равно у нас неправильно понимают Сына Божия, — и те, кто Его изображает, и те, кто верит не иконе, а образу, рождённому собственным воображением. Они поклоняются изображению, но мало кто знает Его…
Много говорил мне Старец о Христе Сыне Божием и Спасителе и об Иисусе, но я всё не мог Понять.
Старец сказал: «Иисус родился в Палестине от плоти и Духа Святого, но как Сын Божий Он всегда был и существовал прежде всех веков».
Я опять не понял и подумал, что Старец не знает нашего Евангелия и нашей веры, а потому так и говорит. Но Он посмотрел на меня, милостиво улыбнулся и сказал, что я всё узнаю позже.
Тогда я спросил: «Скажи мне, Отец, молятся ли здесь Иисусу Христу, Сыну Божиему, Спасителю?»
«Только тем и живут, что молятся Христу, Сыну Божиему и Спасителю мира».
Где-то в глубине у меня снова мелькнула мысль, что у них какая-то другая вера. Но так как я жаждал этой веры и сердце моё горело любовью к ним, я не отставал от Старца с вопросами: «Укажи мне, Отец, где Образ Сына Божия, Христа Спасителя, я помолюсь Ему». Старец сказал, что здесь образы Сына Божия живые, — молись. Я спросил с радостью: «Где они?»
«Если хочешь молиться не изображению, а живому образу Христа Сына Божия, то смотри туда…»
Я смотрел в ту сторону, куда Он указал перстом, и не видел образ Христа. Горько и печально стало мне, что я не умею молиться и не знаю до сих пор Сына Божия Христа.
Я размышлял: душа моя раньше и не чуяла, что я не умею молиться и не знаю, как разделить Сына и Отца, и кому молиться, и как молиться. Старец говорит: «Чужому ты молился, а Христа, Сына Бога не знал». Вот Он правду говорит, что я не знаю по Евангелию ни Отца, ни Сына, ни Христа… Иисус Христос страдал за то, что хотел научить людей познать Сына, Христа и Спасителя. Он хотел, чтобы люди узнали в Сыне и Христе — Спасителя, примирились и жили бы с Ним вместе и были бы спасены, и знали бы Отца своего как Бога, и Сына. Тогда было бы царство Божие на земле; но люди, не познав этого, замучили Иисуса.
Много Старец говорил о Сыне Бога и об Иисусе, о Христе Спасителе и Избавителе, и об Отце Небесном и Боге, и печаль наполнила моё сердце, ибо я не понимал этого учения.
Старец взял меня за руку и сказал: «Не печалься, сын мой, о том, что не знаешь. Но душа твоя знает, и сердце твоё чует. Вера твоя укажет тебе и научит, и будешь ты не только верить, но разуметь, во что веришь; и Сила Духа будет на тебе, а Сын Бога поселится в тебе жить — Он есть жизнь».
Я схватил Старца за руки и со слезами молил: «Отец родной, научи меня молиться!» Но Старец отвечал: «Пока не знаешь Того, кому молишься, не получишь то, о чём просишь. А если познаешь и уразумеешь Сына и Силу Духа Его, то уже не будешь молиться Ему — Он будет с тобой, как Отец Его с Ним. Только люби Его и слушай повеления Его, а молиться не надо. Молится тот, кто не вместе с Ним, и от кого Он далеко. Ты же, сын мой, не печаль Спасителя твоего. Смотри на образ тот, — как на Сына Божия. Он в печали и слезах по тебе: твоё горе — Его горе, твоя радость — и Его радость».
И я взглянул туда, куда указывал Старец.
Как в зеркале, увидел я отражение Человека. Там стоял Сын Божий…
Мои глаза, и сердце, и вся душа устремились туда. Одежда на нём была белая, как на мне, но много белее и светлее, А лицо Его, Святое лицо Его было полно блага и любви ко мне. Волосы ниспадали на плечи Его, а глаза вмещали всю жизнь скорби моей. Лучи света исходили от Него.
Когда я увидел Его, то сам себя не видел и забыл про своё существование. Только смутно услышал тихий голос Старца: «Молись Ему — это образ Его».
В исступлении сильной радости, со святым трепетом сказал я то, что понял в одно мгновение: «Дедушка, да это не образ, не отражение Его в зеркале, это Он, Сам Он, Живой и Божественный Сын Света!»
И опять услышал голос, как из тумана: «Живому и надо молиться!»
Я отёр слёзы с глаз моих и стал приближаться к Нему,, и Он ко мне приближался.
Я был бесконечно счастлив, и Его лицо сияло счастьем. Я упал перед Ним на колени и, как ребёнок, не знал; что от радости сказать Ему. Ибо уста мои онемели. А Он ласково смотрел на меня и звал к Себе.
Я не могу сказать, где я очутился, и мы пошли…
У Него были слова и голос, а у меня ничего не было, ни слов, ни голоса.
Он говорил мне и многое показывал, а я внимал и смотрел, но себя я потерял, не видел, не слышал и не знал себя, исчез и растворился перед Ним.
Он позвал меня, и я последовал за Ним. Мы шли садом…
Он указал мне на избушку и женщину. Женщина была беременна, и скоро ей предстояло рожать. Позади неё, как тень, как бледный образ, был Старец, похожий на моего Старца, белый, как лунь. И волосы и лицо его казались прозрачными, как тонкое облако. Куда шла женщина — туда следовал за ней и Старец.
Женщина родила, и древний Старец оставался с младенцем. И чем больше младенец подрастал, тем светлее становился образ Старца. Ребёнок уже ходил, и Старец водил его, взяв рукой за плечо, направлял его. Когда ребёнок стал отроком, Старец был уже таким прозрачным, что его еле можно было видеть.
Всё непрерывно и молниеносно проносилось перед моими глазами, и годы протекали, как короткие минуты…
Отрок уже был высоким юношей, а образ Старца стал совсем невидим.
Но когда с юношей случалась беда или ему грозило несчастье, Старец снова делался видимым и осязаемым, спасал его и защищал.
И сказал мне Тот, в Ком была душа моя, к Кому горело сердце моё любовью, в Ком была вся жизнь моя: «Смотри и внимай, чтобы уразуметь».
И я смотрел и внимал, но уразуметь не мог, ибо душа моя была не во мне — а в Нём, а ум был на земле, где я его оставил. Одна любовь была во мне.
И стал тот юноша — мужем, и видел я много его страданий и горя. Видел томление души его, скорбь, лишения, гонения, поношения и страшную кончину его жизни…
Я ужаснулся его мучениям. Я испытывал их на теле моём и на сердце моём. И раны его — болели на моём теле.
Он в воде тонул, и от меча и пули погибал, и жёг его огонь, и неописуемые бедствия обрушивались на него. Слёзы и отчаяние напали на меня.
Но Тот, Кто, взяв у меня душу, речь, силу и жизнь, оставил мне только неугасающую любовь к Нему, сказал: «Не тревожься и не страшись за того, кого видишь. То его доля, его труд, его жизнь…»
«Но боль и мучения его — безмерны!» — воскликнул я.
И сказал Тот Светлый, в Ком жизнь моя была: «Боль охраняет тело. Страдания и скорбь будят душу и поучают её. Зло указует путь к любви, а любовь изгоняет страх и побеждает смерть. Любовь и есть Жизнь, Свет, Красота и Сердце».
И дальше говорил мне Светлый и Любящий: «Человек сам строит мост своей жизни, и этот мост — путь, по которому он идёт; благо ему, если он познает путь свой».
Вся жизнь его была мне показана, все страдания его я видел…
И когда Старец, ставший снова зримым, вёл его ко мне, я простёр руки, чтобы обнять его, и всем сердцем своим воскликнул: «О, бедный страдалец! Твои муки — как мои, и твой путь — как мой!»
И я снова услышал свой голос… и снова был совершенно один…
Я увидел подле себя моего Старца, бросился к нему и зарыдал: «Отец! Ты видел, что было с тем человеком? Ты видел его мученический путь? Где он? И где Тот, Святой и Светлый, который взглядом очей Своих зажёг во мне огненную любовь к Нему? И где тот, прозрачный, подобный Тебе?»
Старец ласково утешал меня, говорил, что он поведёт меня хорошим путём и доведёт до блаженных и святых мест, как и обещал. Что он не оставит меня на трудном пути одного, чтобы я не заблудился.
Сердце моё и душа моя снова исполнились радости и надежды.
То, что было дальше, во многом ещё скрыто от ума моего…
Но что в памяти моей — то открывает душа моя.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.