Глава 5
Глава 5
Обратная дорога заняла у меня гораздо меньше времени, чем дорога туда: я обошлась всего одной ночевкой без приключений. Только вот спать на передних сиденьях оказалось совершенно невозможно, пришлось ночью вытаскивать часть коробок на дорогу и запихивать их под джип на случай дождя, а в джипе расстелить матрац и спальный мешок. Бабушка меня встретила, сияя от радости.
– Как скоро ты обернулась! Ах, Санечка, ты даже не представляешь, что ты для меня сделала, как выручила меня!
– Очень даже могу, я снабдила по крайней мере на год любимую бабушку любимыми ею макаронами.
– Любимыми макаронами? Да я их терпеть не могу!
– Вот те раз! Для кого же я старалась?
– Для людей, которые сами не могут купить себе макарон, но отчаянно в них нуждаются. Если бы я была здорова, я бы сама их теперь им отвезла, но придется просить, чтобы за ними кого-нибудь прислали.
– Бабушка, я могу их отвезти куда надо.
– Нет, детка, об этом не может быть и речи. Это слишком рискованно.
– Что ты, бабушка! Я многому научилась в этой поездке, даже управлять твоим джипом с помощью рулевого колеса. Почему ты считаешь, что я не могу доставить этот смешной груз куда надо?
– Потому. Давай рассказывай, как прошла поездка. Вообще-то, я и сама вижу, что совсем неплохо: макароны ты привезла и потратила на дорогу почти вдвое меньше времени, чем это уходит у меня. И сама ты посвежела и даже немного загорела. Сейчас я поставлю чайник, и за чаем ты мне все подробно расскажешь.
Вскоре мы уже сидели за ее чайным столиком и я вела рассказ, а бабушка переживала, ахала и охала, а в некоторых местах смеялась до слез, слушая мою повесть. Больше всего ее насмешила история с утренним пожаром в лесу и нападением диких птиц на мой джип.
– Глупышка! Неужели ты забыла, что такое утренняя заря и как поют птицы на рассвете? Это они ликовали, встречая солнце!
– Хорошенькое ликованье – когтями но железной крыше! Я едва от них унесла ноги…
– Ничего бы они тебе не сделали. Ты можешь завтра на рассвете выйти в сад и услышать то же самое. Только зарю ты навряд ли увидишь, ведь тут у нас так редко бывают солнечные восходы.
– Я еще не сошла с ума, чтобы бегать утром по саду. Но я могу это проверить в Реальности: выйду на рассвете из нашего замка и посмотрю, как будут вести себя птицы.
– Могу тебе сказать заранее, так как это запрограммировано режиссерами вашей так называемой Реальности.
На это мне ответить было нечего, поскольку и вправду весь мир Реальности существует только благодаря колоссальному количеству программ, составленных реалистами, в число которых вхожу и я скромный декоратор четвертой категории.
Меня удивила реакция бабушки на мой рассказ о том, как я гостила у Леонардо.
– До чего дошел этот мир, если итальянец проводит весь вечер с красивой девушкой, тупо уставившись в экран! Даже старик ди Корти не позволил бы себе такого!
– Уа, бабушка, ты попалась! Он на что-то такое между вами намекал. Он сказал, что его семья считает тебя его бывшей возлюбленной.
– А, вот в чем дело! Старый чудак действительно представил меня в этом качестве дворецкому, зная, что тот обо всем доносит настоящему хозяину, ди Корти-младшему. С тех пор дурак дворецкий всегда устраивает меня в «синей комнате» для гостей, в которой останавливались настоящие любовницы старика, когда он еще не был стариком; из этой комнаты потайная лестница ведет прямо в его апартаменты, но могу тебе поклясться, что мы с ним ею ни разу не воспользовались! А комната прелестная – вся синяя и золотая, с большой ванной…
– Вот как тебя, бабушка, принимают на вилле Корти; комната с золотом, с ванной и даже с потайной лестницей! А твою бедную внучку дальше гостиной и захламленной книгами библиотеки никуда не пустили. Меня принимали более чем скромно – меня постарались поскорее выставить.
– Ты знаешь, Ромео поступил очень предусмотрительно, отправив тебя к Леонардо: его сын и в самом деле человек опасный. Проще говоря, он – человек Месса.
– Разве не все мы люди Месса?
– Ну что касается меня, то я определенно нет, а вот ты… Но оставим это! Однако Леонардо здорово меня разочаровал.
– Что же, по-твоему, он должен был делать? Жениться на мне?
– Ухаживать за красавицей, развлекать её, говорить комплименты, раз уж она попала к нему в дом, а не пялиться па экран.
– Бабушка! Но ведь красавицей я была как раз на экране, а не в кресле рядом с ним! И он развлекал меня и говорил мне комплименты, пел и даже обнимал, если хочешь знать.
– На экране персоника, в какой-нибудь глупенькой Реальности.
– Конечно! Он же не сексуальный маньяк, чтобы приставать к девушке в жизни.
– О, Господи! Мне вас не понять!
– О, Месс! Я тоже тебя не всегда понимаю, милая бабушка.
Но я видела, что она мною очень довольна, а ее ворчанье и покалывания – это так, по укоренившейся традиции. Хотя она, конечно, и в самом деле хотела бы меня видеть с прической на голове, лучше всего из длинных волос, в цветной одежде и, может быть, даже с краской на лице: на фотографиях в ее многочисленных альбомах именно так выглядели красавицы в дни ее молодости. Но она забыла, с каким недоумением и осуждением смотрели люди на ее дочь-актрису, не боявшуюся публично демонстрировать психопатическую озабоченность своей внешностью и туалетами. Кстати, об одежде…
– Бабушка, ты знаешь, отчего я больше всего страдала в дороге?
– Понятия не имею, дорогая, но хотела бы узнать.
– От недостатка свежей одежды. Если мне еще придется ехать куда-нибудь при таких же условиях, мне надо брать по два костюма на каждый день: оказывается, я потею, а когда потею – воняю.
– Одежда – это не проблема.
– Очень даже большая проблема. Если я буду слишком часто браковать присланные костюмы и требовать замены, меня очень быстро уличат в обмане. Это тебе можно вольничать с одеждой, а мне присылают стандартную норму – семь костюмов в неделю.
– А нельзя дома носить один костюм по два дня и таким образом сделать запас на дорогу?
– Еще и дома не мыться и не переодеваться! Ты хочешь разводить на мне грибы, чтобы не ходить за ними в лес?
– Можно принять душ, а потом снова надеть тот же костюм.
– Совершенно невозможно! Сразу видно, что ты не носишь стандартных костюмов.
– Почему же не ношу? Я надеваю эту гадость, когда еду к врачу или по официальным делам, чтобы не объяснять каждый раз свои права. Но за макаронами я езжу в шелковом костюме имитирующем пластиковый. Хочешь взглянуть?
– Конечно, а вдруг он мне понравится?
Бабушка прошла в комнату смежную со спальней, в которой у нее стояли большие зеркальные шкафы с одеждой и которая звалась «гардеробной». Я пошла за ней. Она открыла один из шкафов и сняла с полки свернутый зеленый костюм.
– Бабушка! Но это же стандартный костюм!
– А вот и нет. Потрогай!
Она развернула костюм. На вид он был как обычный: свободный комбинезон с накладными карманами на груди и на штанах, с откидным капюшоном и поясом, который можно было завязывать узлом спереди или сзади или совсем не завязывать. Этот рациональный и удобный костюм носят все планетяне (за исключением русских, конечно, но Месс: кто знает, что они носят и как их вообще носит земля). Бабушкин костюм блестел так же, как блестят пластиковые костюмы, и по цвету он ничем от них не отличался, но когда я протянула руку и прикоснулась к нему, я сразу поняла, в чем тут разница: костюм был из натуральной ткани, а не из пластика, и чем-то напомнил мне роскошные занавеси на вилле ди Корти. Ламбрекены.
– Это шелк, бабушка?
– О! А ты, видно, и впрямь неплохой декоратор, если сумела сразу определить. Да, это шелк, причем очень хороший, китайский.
– И это можно носить прямо на теле?!
– Конечно. Я же это делаю. Шелк не только красив и прочен, он легко стирается, почти не мнется, и, главное, он гораздо полезнее для тела, чем этот пластик, из которого отливают стандартную одежду. Но только он надевается не на голое тело, как ваши пластиковые упаковки, а на белье. Ты еще помнишь, как ты носила белье в детстве, Санечка?
– Очень смутно. Это ведь было так давно…
– Даже у твоей матери память была лучше. Надо бы тебе ее специально потренировать – стихи наизусть заучивать, например, или начать учить какой-нибудь иностранный язык.
– Бабушка! Ну какие сейчас могут быть иностранные языки, что ты!
– Мы же вот говорим с тобой по-русски.
– Ах, ну это просто домашний язык.
Меня всегда ужасно огорчало, когда бабушка начинала сетовать на мою плохую память. Я не могла сказать бабушке, что воспоминания детства были удалены из моего сознания для моей же пользы. Бабушка так не считала, она думала, что они с дедом сделали все, чтобы дать мне счастливое детство. Я знала, какова был а бы реакция, если бы она узнала о том, что я прошла адаптацию; она, с ее пеленой религиозностью и дикими представлениями о каких-то грехах, непременно во всем случившемся со мной в детстве обвинила бы себя, начала бы терзаться мыслями о том, что надо было дать моей матери денег на ее нелепые театрально-киношные проекты, но сохранить внучку. Она ведь не знала мою мать так, как узнала ее я! Никаких дедовых миллионов не хватило бы на затеи Софии Саккос, поскольку все они были обречены на провал. Ну оказалась бы я в адаптационной школе на три или на пять лет позже, что это дало бы мне, кроме лишних терзаний? Чем старше адаптируемый, тем тяжелее он переносит процедуру очищения памяти, некоторые даже умирают или сходят с ума. А так все получилось прекрасно: я и к современной жизни приспособилась, и бабушку, в конечном счете, не потеряла. Поэтому я улыбнулась и спросила:
– Бабушка! А можно мне примерить этот костюм? Мне интересно, как я буду себя чувствовать в одежде из природной ткани.
– Бога ради! Может быть, ты вспомнишь, как носила в детстве разноцветные платьица и костюмчики из натуральных материалов. Тогда у тебя была такая упругая, здоровая кожа…
– У меня и сейчас абсолютно здоровая кожа, я ведь каждый день смотрю на индикатор здоровья, когда принимаю душ.
– А ты посмотри в зеркало на свое тело, когда ты без одежды.
– Уау! Стану я глазеть на голую женщину! Я не извращенка.
– Конечно, не станешь. У вас вместо зеркал – персоники, ваши кривые зеркала, в которых вы видите и показываете другим не себя, а мечты о себе.
– Бабушка, ну как же ты не понимаешь! В Реальности, которую человек для себя избирает и изменяет по своему желанию, он как раз и выявляет свою сущность, свое подлинное «я». Вот поэтому мы не придаем значения ни одежде, ни своей внешности на грубом уровне действительности.
– И поэтому ходите все одинаковые, как оловянные солдатики, в зеленой защитной униформе, остриженные наголо и почти лишенные вторичных половых признаков. Ты только взгляни в глаза современных людей, особенно городских! Они обращены либо внутрь себя, либо на экран персоника. Они не смотрят ни на окружающий мир, ни на себе подобных, и потому в них отражается только глубочайшая внутренняя пустота. Впрочем, в твоих глазах ума и жизни все-таки побольше, чем у других. Гены, детка, непобедимые гены! Не знаю и не хочу знать, кто был твой отец, по твой дед был очень сильной и богатой личностью.
– Я знаю, он был сказочно богат до Катастрофы, но при чем тут гены?
– Я говорю о другом его богатстве. Верой и добротой Илиас Саккос был еще богаче, чем деньгами, именно поэтому его деньги творили добро. За исключением тех, которыми я выкупила у Месса свою независимость, но и эти деньги, даст Бог, в конечном счете, послужат Богу.
– Каким образом деньги, отданные Мессии, могут послужить твоему Богу?
– Хотя бы тем, что моя свобода, выкупленная на них, служит Иисусу Христу, настоящему Мессии.
– Милая бабушка, в этом я ничего не понимаю, а потому и рассуждать об этом не хочу. Так что ты там говорила о белье! Сколько же всего должны были себе шить бедные женщины в прошлом!
– Бедные не шили – они все покупали в готовом виде. Шили себе одежду, а тем более белье только очень богатые женщины, но, конечно, не сами, а у хороших портных. Я и сейчас донашиваю то, что было когда-то куплено и сшито за большие, очень большие деньги если ты вздумаешь когда-нибудь вернуться к нормальной одежде, моих запасок хватит и на твой век.
– Дед тебя баловал, бабушка?
– Очень!
– А меня?
– Еще больше. Ты разве не помнишь, как ты его звала «добрый дедушка Фей»?
– Помню. А почему я его так звала?
– Потому, что он тебя баловал и осыпал подарками, как добрая фея Золушку. А он тебя звал «моя Сандрильона».
– Золушка и Сандрильона – это ведь одно и то же, это на планетном будет Синдерелла?
– Не на планетном, а на английском. Но вернемся к нашим баранам, а вернее, к их шерсти, а также к шелкам и хлопку. Не хочешь поносить что-нибудь из нормальной одежды?
– Но я ношу абсолютно и идеально нормальную одежду! Бабушка, стандартный костюм планетянина разрабатывался целый год комиссией из ста специалистов, неужели ты думаешь, у него есть недостатки?
– Да. И первым из них – он уродлив на вид.
– Может и так, но это как раз не имеет значения. Любая современная женщина может одеваться не хуже, чем ты одевалась в прошлом и без всякого мужа-миллиардера: выйдя в Реальность можно мгновенно принять любом облик и нарядиться в какой угодно наряд. А вам приходилось одежду выбирать, заказывать, а потом еще следить за ней… С ума сойти, сколько хлопот!
– Представь себе, Санька, большинство из нас от этих хлопот получал о огромное удовольствие. Я вот только гладить не любила.
– Гладить? – Я провела руками по своим бокам. – А это еще зачем?
– Гладить одежду надо было не руками, а утюгом, и не на себе, а на специальной доске. Боюсь, тебе этого тоже не избежать, если ты захочешь пользоваться в дороге моими костюмами. После стирки их надо обязательно прогладить утюгом.
– Что такое стирка, я видела в Реальности. И этого никак не избежать?
– Ты избежишь. Стирать шелковые вещи я буду сама, тебе я шелк никак не доверю. Разве что белье…
Бабушка открыла другой шкаф, за дверями которого оказались полки, доверху набитые стопками изделий из ткани в основном светлых тонов – розовых, персиковых, голубых, но больше всего было белого белья. Впрочем, на одной из полок лежали исключительно черные вещи. Порывшись на полках, она извлекла несколько вещиц.
– Вот это майка. Сюда просунешь голову, сюда – руки, а потом натянешь на тело. Это трусики, их надевают через ноги. Одевайся здесь, а я выйду, чтобы не смущать тебя.
Оставшись в гардеробной одна, я сбросила костюм, неуверенно взяла в руки майку и тут, нечаянно повернувшись к большому зеркалу на дверце шкафа, вдруг увидела свое отражение. О мой Месс! Это какое-то кривое зеркало! Никак не может быть, чтобы это страшилище была я! Ничтожные обвисшие груди, торчащие ребра, впалый живот, руки-прутья и ноги-палки… И все это какого-то трупного, серого цвета! Я вскрикнула и закрыла глаза. Затем открыла их и машинально сосредоточилась, чтобы откорректировать свой облик на экране зеркала. Но обруча у меня на голове не было, а зеркало на мои мысленные усилия никак не реагировало: мой вид был все так же безобразен и жалок. Я закричала:
– Бабушка, бабушка, поди скорей сюда!
Перепуганная бабушка, стуча своей железной ногой, приковыляла в гардеробную. Она увидела меня без одежды, но никак на это не среагировала.
– Что случилось, детка? Я продолжала тупо глядеть на свое отражение, и по моему лицу потекли слезы.
– Бабушка, бабушка, почему у меня такие тонкие ноги и руки?
– Ах, вон что! Потому что ты мало двигаешься. Это атрофия мышц.
– Бабушка, бабушка, а почему у меня такая серая и вялая кожа?
– Потому что ты не даешь ей ни воздуха, ни солнца, ни чистой воды. Это у тебя анемия.
– А почему я такая тощая?
– Плохо ешь и всегда плохо ела, Санечка. Надо есть не гнусную кормежку из пластиковых коробок, а нормальную пищу, приготовленную из натуральных продуктов на живом огне.
– Бабушка! Я не хочу, я не могу быть такой противной! Это мерзость – быть такой! Скажи, ведь это не навсегда, это можно как-нибудь исправить?
– В первую очередь надо одеться, чтобы не простудиться. Твое тело еще не приспособилось к свежему воздуху.
Я быстро, стараясь не глядеть в сторону зеркала, надела белье, а затем шелковый зеленый костюм. В зеркало я больше не смотрелась, но бабушка сказала, что в пяти шагах не разобрать, настоящий это костюм или натуральный. Потом она повела меня поить чаем и утешать.
– С тобой ничего страшного не произошло, все это вполне поправимо. Все вы такие. Вы ведете нездоровую жизнь, а потому и выглядите как дистрофики. Но взгляни на свое лицо, не бойся, вот тебе маленькое зеркало. Да взгляни же! Видишь, лицо у тебя гораздо моложе и здоровее остального тела. А знаешь, почему? Потому что ты его не упаковываешь в пластик. Да еще твоя поездка в горы и пребывание, пусть и недолгое, на солнце пошли ему на пользу – оно загорело и порозовело. Сколько часов ты провела вне машины, как ты думаешь?
– Часов пять, я думаю. Переход через Альпы в тумане, погрузка макарон, ну и по мелочи…
– А теперь скажи мне по честному, за год обычной жизни ты проводишь столько времени на воздухе?
– Конечно, нет! Если мне нужно куда-нибудь поехать, я спускаюсь в гараж и сажусь в свой мобиль. Иногда, если на каком-то официальном «Титанике» нет гаража, я паркуюсь прямо на причале, но все равно под открытым небом я нахожусь минут пять-десять, не больше.
– Вот тебе и разгадка серой кожи.
– Но как же так! Я два раза в день становлюсь на площадку диагностика в комнате гигиены и смотрю на индикатор здоровья. Он сразу выдает сигнал, если у меня что-то не в порядке, и номер лекарства, которое надо найти в аптечке и принять. У меня набор из девяти лекарственных средств, который я получила из Медицинского центра, я ведь обследуюсь раз в год. И обычно диагностик показывает, что у меня все в порядке, разве что иногда бывает пониженное давление или нехватка витаминов и микроэлементов. Я сейчас же принимаю все что нужно и через несколько минут вижу на индикаторе, что все уже в норме.
– Тут, моя милая девочка, встает вопрос, а какова теперь эта норма? Пятьдесят лет назад ваша норма считалась бы признаком какого-то злокачественного заболевания, например синдрома хронической усталости, СПИДа или рака.
– Это ужасно звучит.
– Ужасно было, что ты сама себя не видела. Но теперь, когда глазки у тебя открылись, все можно изменить к лучшему. И главное здесь не внешность, а здоровье.
– А с чего надо начинать, чтобы стать другой?
– С твердого решения добиться этого. Вот ты простояла несколько минут перед зеркалом совсем голенькая и ведь не умерла от этого?
– Чуть не умерла!
– От шока, а не от простуды. Вот и начни с малого: попробуй хотя бы по пять минут в день ходить по своей комнате в трусах и майке, выпусти свое тело из этого отвратительного пластикового мешка. Хочешь, я подберу тебе одежду, чтобы ты здесь, у меня в гостях, могла ходить по-человечески?
– Я думаю, стоит попробовать…
– А сперва хорошо бы тебе начать выходить на воздух каждый день, постепенно увеличивая время пребывания на свежем воздухе. Начни гулять по лесу, лежать на траве, купаться в озере…
– Бабушка, там же рыбы!
– Ну и что? Рыбы тебя не съедят, это ты их ешь. Можешь помогать мне в огороде и в саду.
– Ох, бабушка! И тогда я стану красивой, как в Реальности?
– Я полагаю, да. Ведь я и твоя мать, мы обе, в твоем возрасте были красивыми и здоровыми… А чего это ты ежишься и чешешься?
– Воздух проходит сквозь одежду и царапает меня.
– Чушь! Просто твоя кожа не привыкла к нормальной одежде. Ничего, привыкнет.
– А еще мне холодно. Ноги совсем замерзли.
– Ах, да! Я забыла предложить тебе колготки.
Колготки – это такой полукомбинезончик для ног и выше, немного тесный, но растягивающийся прямо на теле. В колготках стало гораздо теплее. По настоянию бабушки я целый час проходила в этой странной одежде, привыкая к ней.
На другой день после обеда, когда воздух прогрелся, я вышла из дома в бабушкином шелковом халате и немного погуляла в таком виде по саду. Слегка кружилась голова, я немного мерзла, но в общем мне это даже понравилось. Правда я все время радовалась, что бабушкин остров такой уединенный и никто меня не видит. Купаться в озере я, конечно, не стала, но отважилась ополоснуть в нем руки и лицо, внимательно следя за рыбами: их было много, и они подплывали совсем близко к берегу; принимая меня за бабушку – она их подкармливает вареной картошкой и кашей.
А ещё через два дня была проверка моего нового костюма. Мы были заранее предупреждены о визите медицинской сестры и основательно к нему подготовились. Бабушка лежала в сноси постели, демонстрируя слабость и неподвижность. В присутствии медсестры я самостоятельно сделала ей укол, и та сказала, что у меня это получается вполне профессионально: теперь она спокойна за свою самую старую пациентку и без особого вызова навещать ее больше не будет. Спросила, чем я ее кормлю и как развлекаю. Пришлось соврать, что я заказываю для бабушки диетические пакеты с едой, а развлекается она сама с помощью персоника.
– Ей нельзя будет еще месяца два вставать с постели, а потом мы начнем заново учить ее ходить, если, конечно, не случится осложнений и не встанет вопрос об эвтаназии.
– Какая может быть эвтаназия! У моей бабушки первая степень Почетной старости, она имеет все льготы и в том числе право на долгожительство.
Тут приветливая сестра нахмурилась и процедила недовольно:
– Мне это известно. Но почетная старость не исключает права на добровольный уход из жизни в случае тяжелой инвалидности, и моя обязанность предупредить вас о такой возможности.
– Большое спасибо, вы уже предупредили, – прошипела я в ответ.
Но бабушка! Бабушка прошелестела слабеньким голоском:
– Благодарю вас, сестра… Мы с внучкой непременно обсудим эту прекрасную возможность моего безболезненного ухода из жизни, как только возникнет необходимость. А сейчас я очень устала и хотела бы уснуть…
Сестра удалилась. Проводив ее и убедившись, что она покинула наш остров, я вернулась к бабушке. Она уже скакала по комнате, позвякивая своей железной ногой.
– Она даже внимания не обратила на твой костюм, Санька!
– Сука она! Вампирка и дракониха!
– Ты чего на нее взъелась? Из-за предложения об эвтаназии? Глупенькая, это же ее обязанность. И не она установила этот закон, его еще в начале тысячелетия начали принимать одна страна за другой. Тогда многие врачи и медицинские сестры скоренько на этом разбогатели.
– Эвтаназия была такой дорогой?
– Нет. Под видом эвтаназии они устраняли за деньги неугодных кому-то людей, стоило тем попасть в больницу хотя бы с воспалением аппендикса. Надеюсь, что эта медсестра действует бескорыстно, но допускаю, что ей подсказали сделать мне предложение об эвтаназии.
– Бабушка! Ты никогда не умрешь!
– Таким способом – нет. Самоубийство – это великий грех перед Богом, непростительный грех. А вообще, я, конечно, умру, как и положено всем людям.
– Бабушка!
– Но возможно, что ни мне, ни тебе умирать, вообще не придется. Все идет к тому.
– Не понимаю…
– Может быть, мы не умрем, но изменимся.
– Как это?
– Как предсказано в Писании. Но это слишком сложно для тебя, ведь ты в Бога не веруешь. Давай-ка лучше делать гимнастику. Ну-ка, руки в стороны, руки вверх, хлопок над головой! Раз, два, три, четыре!
И бабушка принялась муштровать меня, заставляя наращивать мускулы. Она взялась за меня со всей свойственной ей решительностью, и у меня почти не оставалось свободного времени, чтобы погрустить о своих покинутых реальных друзьях.
Утром я вставала теперь рано, как бабушка, вместе с солнцем. Я накидывала на голое тело старый бабушкин халат, обрезанный до колен, хватала ведерко и босиком по еще холодным плиткам садовой дорожки бежала к озеру. На берегу я сбрасывала халат и заходила в воду по самые щиколотки, набирала ведерком воду и трижды обливалась с головой. Каждый день, набирая первое ведро воды, я думала: «Нет-нет! Сегодня я не смогу! Только не сегодня!», но я оглядывалась на дом и видела в распахнутом окне второго этажа бабушкино лицо и поднятую руку. Я знала, что она ждет, чтобы перекрестить меня, когда я, наконец, решусь и выплесну на себя эту ледяную воду. Зачем она это делает, я не понимала, но, видя в окне ее улыбающееся лицо, я преодолевала малодушие, поднимала ведро над головой обеими руками и… Уау! От холода у меня перехватывало дыхание, хотелось кричать от отчаянья и обиды – за что такие муки, к чему такие подвиги?! Но я не давала себе передышки и сразу же обливалась второй и третий раз. Отбросив в сторону пустое ведро, я хватала полотенце и бешено растирала им все тело. И мне становилось… жарко! Кожа пылала, а изнутри будто вырывалась какая-то сила и наполняла все тело радостью и желанием двигаться. Я надевала халат и бежала по дорожке вокруг озера. Потом, подхватив ведро, я бежала в дом, где бабушка ждала меня с завтраком. Я терпеливо ждала, пока она прочитает молитву, а потом набрасывалась на еду. Если раньше бабушка как-то считалась с моими привычками в отношении еды и разрешала мне заказывать стандартные упаковки, то теперь она настояла, чтобы я ела все то же, что и она. Еда была крайне примитивная, без пищевых добавок, и в первые дни у меня даже болел от нее живот, но через неделю я к ней привыкла и уже без отвращения съедала тарелку каши, которую бабушка готовила на маленькой плитке прямо в своей спальне. Потом я съедала вареное яйцо с куском черного хлеба и выпивала стакан сока. Вместо привычного энергетика бабушка давала мне кофе со сгущенным молоком. Сама она пила очень крепкий черный кофе, но мне его не разрешала даже попробовать, уверяя, что мое ослабленное сердце такого испытания не выдержит.
Вы думаете, после завтрака она давала мне отдохнуть? О, нет! «Сыта сама – накорми животных!» Я шла кормить кур в вольере и рыб в озере. Рыб кормить было просто: стоя на берегу, я ложкой брала из миски кашу, оставшуюся от завтрака, и кидала ее прямо в воду, а рыбы сплывались со всех сторон и жадно ее поедали. С курами было сложней. Сначала я долго боялась входить в вольер: стоило мне войти к курам, как они бросались ко мне и, казалось, пытались расклевать меня вместе с зерном, которое я им бросала из ведра. К курам я продолжала испытывать брезгливость, особенно когда собирала в гнездах из соломы еще теплые яйца. За то время, пока бабушка была на острове одна, они нанесли кучу яиц в свои гнезда и уселись высиживать новых кур – цыплят. Бабушка велела мне убрать яйца из всех гнезд, кроме двух, а все остальные отнести в лес и оставить там: «Нам с тобой есть их уже нельзя, а в лесу найдутся любители». В двух гнездах я оставила по двадцать одному яйцу и больше к ним не подходила: будущие куры-матери уселись на них и норовили клюнуть меня, если я подходила слишком близко. Остальные несли ежедневно по яйцу, и эти яйца следовало собирать, относить в дом и укладывать в холодильник. После кормления животных я долго отмывала руки дезинфицирующим раствором, хотя бабушка и посмеивалась надо мной: «Ты же работаешь в перчатках!». Но тут уж она ничего не могла со мной поделать.
После кормления животных я шла в сад, где у меня было выбрано укромное местечко, расстилала прямо на траве большой кусок пластика, на него клала одеяло, а сверху чистую простыню, потом раздевалась и ложилась загорать, тревожно следя за тем, чтобы на меня не села какая-нибудь муха. Такое случалось, и тогда я бежала в дом и принимала душ. Не водяной душ, а более надежный – аэрозольный, с добавкой дезинфекции.
Потом я шла в кухню и готовила обед для себя и для бабушки. Это было очень, очень трудно! Если бы она не руководила каждым моим шагом, сидя тут же в кресле-каталке и держа в руках поваренную книгу, мы бы с ней отравились блюдами моего приготовления. Но постепенно я дошла до того, что научилась даже печь нам на завтрак «русские оладьи», а на обед готовить «русские щи». И только от макарон бабушка решительно отказывалась, хотя я уверяла ее, что запомнила, как их готовил Леонардо.
Понемногу бабушка учила меня работать в огороде, но это было так сложно, что я предпочитала не вникать в тонкости, а просто исполнять то, что она мне поручала, – всё равно не понять, если не иметь специального образования. Если бы выбор был за мной, я бы предпочла получать питание по индексу, а не мучиться с выращиванием овощей на грядках. Но бабушка уверяла меня, что ничто так не сохраняет здоровье, как работа на земле, и как было ей не поверить, ведь она сама была тому лучшее доказательство! И я копала грядки, сажала овощи, полола и работала в теплице до седьмого пота!
Была у меня еще одна небольшая нагрузка. Иногда бабушка предупреждала меня, что мы ждем гостей. Приезжали какие-то люди, разговаривали с бабушкой наедине, а потом я шла с ними в гараж, открывала салон джипа и выдавала им одну или несколько коробок макарон. Эти же люди увозили от нас яйца, рыбу, овощи и банки с вареньем – много всего. Чем они расплачивались с бабушкой, я не знаю. Со мной они не разговаривали. Я догадывалась, что это члены какого-то тайного общества любителей натуральных продуктов, а потому бабушку ни о чем не спрашивала: сочтет нужным – сама расскажет.
Каждый день перед сном я заходила в бабушкину гардеробную, раздевалась и смотрела на себя в зеркало, проверяя, насколько я похорошела за этот день. Иногда мне казалось, что ничего не меняется и я остаюсь все той же анемичной девицей, но когда я взяла один из стандартных костюмов, которые продолжали исправно поступать ко мне каждую неделю, и попыталась его надеть, он лопнул по всем швам. Это была победа! Я тут же заказала себе другой размер, на два номера больше, с запасом, а все костюмы, которые стали мне малы, побросала в утилизатор.
– Бабушка, – спросила я как-то за вечерним чаем, – у тебя сохранились твои вечерние туалеты?
– Конечно!
– И у тебя найдется что-нибудь на мою фигуру?
– Определенно найдется. Мы займемся этим завтра и наверняка подберем что-нибудь подходящее. Жаль, что у тебя еще не отросли волосы, я бы хотела сделать тебе красивую прическу. Но у меня есть парики…
– Нет, никаких париков! Я хочу быть естественной.
Я стеснялась сказать бабушке правду о том, для чего мне нужен был наряд, похожий на те, что я носила в своей рыцарской Реальности. А правда была в том, что теперь, когда я почувствовала себя здоровее и ближе к природе, меня стали угнетать воспоминания о моей реальной женской холодности. Еще до перехода в рыцарскую Реальность я это заметила и считала, что виной всему сексуальная распущенность тех миров, в которых я пыталась жить. Большинство Реальностей были именно такими – призванными удовлетворять сексуальные фантазии участников. Но позже, уже на последнем курсе в колледже, один из преподавателей объяснил мне, что эти фантазии свойственны человеку только в зачаточном состоянии, и чтобы иметь высокий спрос на такого рода продукцию, их надо развивать у потребителя с детства. Я уже много раз говорила, что у меня было неправильное детство, и похоже, что в мое подсознание просто не был вовремя заложен достаточно высокий сексуальный интерес. Я и свою Реальность в конце концов выбрала за то, что отношения между мужчинами и женщинами носили в ней романтический характер, допускавший возможность платонических отношений между мужчиной и женщиной. Но кроме меня все остальные обитатели нашего замка все-таки занимались любовью, выбирая и меняя партнеров по вкусу. И только я была девственницей не только в жизни, как большинство девушек моего возраста, но и в Реальности. Меня тревожила недавно пришедшая в мою голову мысль о том, что моя сексуальная заторможенность была вызвана подсознательным знанием о своей природной непривлекательности. Мне очень хотелось теперь, когда я так изменилась, проверить это и, если представится возможность, распроститься, наконец, с постылой девственностью. В Реальности, конечно. Для этого мне и нужен был вечерний туалет моей бабушки. Весь следующий день бабушка почти не покидала гардеробную. Когда я зашла к ней и увидела ее посреди вороха разнообразных тряпок, меня чуть удар не хватил.
– О нет! Я в этом никогда не разберусь! – закричала я с порога.
– А тебе и не нужно самой разбираться, я уже выбрала подходящий туалет. Как тебе понравится вот это?
Бабушка протянула мне нечто вроде огромного золотого чулка с тесемками на одном конце.
– Это – платье? – с сомнением спросила я.
– Да, и от знаменитого модельера. Оно совсем простое и будет великолепно сидеть на любой хорошей фигуре. Лучше его надевать снизу. Вот так, правильно. теперь поправь тесемки на плечах и завяжи их. Чувствуешь, как это платье облегает фигуру и поддерживает грудь? Нет, еще рано смотреть в зеркало! К этому платью я, помнится, надевала ожерелье из малахита, но я его обменяла на макароны.
– У ди Корти?
– Нет, у одного владельца итальянского ресторана, собиравшегося жениться; его невеста была рыжей, как слиток золота, и оно ей очень подошло. Но я сейчас разыщу что-нибудь подходящее.
Бабушка проковыляла, отбрасывая железной ногой валявшиеся на полу роскошные платья, в свою спальню и вернулась через минуту, держа в руках шкатулку из красного дерева. Она подняла ее крышку, и я ахнула – вся она была доверху полна драгоценностей. Я подошла, потрогала рукой лежавшее сверху ожерелье из мрачно посверкивающих черных камней, и тотчас отдернула руку.
– Бабушка, они такие холодные! Такое я ни за что на себя не надену.
– И не надо. Это черные австралийские опалы; во-первых, они вовсе не подойдут к твоему платью, а во-вторых – приносят несчастье. Твой дед подарил мне их перед самой Катастрофой, поэтому они и лежат сверху. Тебе нужно что-то другое.
– Ты перестала носить драгоценности, когда стала вдовой?
– Да. Илиас любил, когда на мне что-нибудь сверкало, но сама я была к этим побрякушкам равнодушна. После его смерти я никогда не носила ничего, кроме моего крестильного крестика и обручального кольца. А ты, кстати, так и не вспомнила, куда делся твой крестик?
Я поспешила увести разговор в другую сторону:
– Бабушка, а ты сама веришь в то, что черные опалы приносят беду?
– Один замечательный английский писатель на вопрос, верит ли он в приметы, ответил; «Когда черная кошка переходит мне дорогу, я всегда ей уступаю, а вдруг она верит в приметы?» Взгляни-ка вот на эти бусы! Они теплы на ощупь и очень подходят к твоему платью. Это янтарь.
Я взяла в руки нить полупрозрачных золотых шариков, теплых и легких, посередине был нанизан ромбик, в котором что-то чернело. Я пригляделась – это была маленькая пчелка.
– Янтарь – окаменевшая смола древних деревьев. А эта неосторожная молодая пчелка приняла каплю смолы за каплю меда, хотела ею насладиться и влипла на тысячи лет.
– Какая страшная участь! Бедная пчела. Как сказала бы одна моя знакомая старая леди, ее судьба напоминает молодежь, прилипшую к мнимой сладости фальшивой Реальности. Нет, этот пчелиный саркофаг я тоже не хочу носить.
– Тогда взгляни на эти простенькие бусики, не правда ли, в них что-то есть?
Длинные бусы были собраны из шариков холодных на ощупь, но теплых на вид, они были похожи на оранжевые ягодки. Я подержала их в руках, согрела и решила, что смогу теперь надеть их на шею.
– Да. Это то, что надо, – сказала бабушка. – Можешь полюбоваться собой в зеркале.
Я встала напротив зеркала и окинула себя взглядом.
– Бабушка, неужели это я?!
– Нет. Это я в молодости. Господи, Санька, ну до чего же ты на меня похожа!
– Бабушка, что ты говоришь? Ты ведь была красавица.
– А ты кто, по-твоему?
Она была, пожалуй, права; если представить, что передо мной не зеркало, а экран персоника, то эта стройная девушка с темно-синими глазами, с короткими русыми волосами и немного упрямым крупным ртом, эта девушка вполне прилично выглядела бы даже в Реальности. И ведь это я, полностью я! Во мне сейчас нет ничего придуманного, на мне нет даже косметики, с помощью которой моя мать так отчаянно защищалась от старости. Как это прекрасно – быть молодой, красивой и знать, что красива на самом деле! Я смотрела на свое отражение до тех пор, пока у меня не защипало в глазах и слезы не потекли по моим щекам.
– Бабушка! Ты меня совершенно преобразила. Мне даже хочется расцеловать тебя!
– Так за чем же дело стало? – и бабушка шутя протянула ко мне руки, как будто я и впрямь собиралась её целовать. Я засмеялась и вытерла слезы.
– Бабушка! Одной своей шуткой ты способна не только спящую красавицу разбудить, но и мертвого оживить. Целоваться в жизни! А как называются эти красивые камешки? – я погладила бусы в три ряда лежавшие на моей груди.
– Это карнеол из Циллерталя. По-русски этот камень называется сердолик.
– Красивое название. «Сердолик» мне нравится больше, чем «карнеол». А что такое Циллерталь?
– Так называлась долина реки Циллер в Тироле, где добывали самоцветы. Там я вылечила твоего деда от рака легких.
– Ты?! По ведь ты не врач, бабушка!
– Меня научила любовь.
– Ты мне когда-нибудь об этом расскажешь?
– Расскажу, только не сейчас. Сегодня я немного устала от всех этих красивых тряпок, ведь с каждой связано какое-то воспоминание. Да ведь и у тебя на сегодняшний вечер были какие-то свои планы, не так ли?
– Так, бабушка. Ты считаешь, я в самом деле хорошо выгляжу?
– Определенно – да! А что ты задумала, если не секрет?
– Я хочу в этом виде выйти в свою Реальность.
– Вот как? Ну что ж, в добрый путь, счастливых сновидений.
– И тебе спокойной ночи, бабушка.
Я прошла к себе, уселась перед персоником, надела обруч, набрала код рыцарской Реальности и вызвала программу «Дополнения». В ней я напечатала необычный заказ: «Выхожу в обозначенную Реальность в своем подлинном виде» и стала ждать. На экране долго ничего не появлялось, а потом возникла надпись: «Заказанный облик не возможен к исполнению. Клиенту необходимо получить консультацию у психоаналитика». Этого мне только не хватало! Чтобы сбить с толку Надзор, я тут же превратила себя в привычную стройную белокурую красавицу с короной на голове и буквально шмыгнула в свою Реальность. Я огляделась в пустом дворе и направилась к дверям донжона.
В пиршественном зале никого не было и, похоже, не было уже давно: все было покрыто пылью, разбежались собаки, пахло чем-то затхлым. Зал заполнили сумерки, на дворе вечерело. Взмахом руки я зажгла оплывшие свечи в кованых шандалах. Стало светлей, и я увидела на столе обрывок пергамента, подошла и взяла его в руки. Почерком Мэлрока на нем были написаны стихи:
В старом замке у камина
Собрались мои друзья,
Но одной принцессы милой
Увидать средь них нельзя.
Я не пью, не ем, тоскую.
О, скажите мне, в какую
Даль она ушла! Уа!
Ну и чушь… Ах, Мэлрок! Все-таки поэт из него был никакой. Я взяла в руки лежавшую на скамье лютню, настроила и спела эти стишки на мелодию наших позывных. Сначала на мой призыв никто не откликнулся. Я поняла, что мои бывшие друзья без меня разбежались по другим Реальностям. Жаль… А впрочем, так им и надо! За моей спиной пронесся сквозняк и раздался шорох гобеленов. Я оглянулась и увидела, как из стены, прямо из камня, откинув гобелен, как портьеру на двери, выходит Мерлин.
– Приветствую тебя, Кассандра. Ты пришла проститься со старым замком?
– Здравствуй, Мерлин. Да, пожалуй, я уже больше сюда не вернусь.
– Оттого, что разбежались все рыцари и принцессы? Но у тебя здесь остаются друзья и кроме них.
– Это кто же?
– Индрик, Фафнир и твой покорный слуга. Мы ведь не выдуманные – мы сказочные. А родились мы из настоящих старых книг. Некоторые из них тебе читала в детстве твоя бабушка.
– Милый Мерлин, а ведь я и не помню тех книг, что бабушка читала мне о вас.
– Ты не помнишь, но помнит твоя душа.
– Я бы хотела, чтобы вас увидела моя бабушка. Она бы вас оценила и полюбила!
– Я в этом уверен. Мудрой Илизавете Саккос понравился бы даже Фафнир.
– Откуда тебе известно имя моей бабушки, волшебник?
– Я же волшебник.
– А в других Реальностях тоже есть такие как вы?
– Да, там тоже есть существа, давно живущие самостоятельной жизнью. И далеко не все они родились из сказок и книг, те которых породило человеческое подсознание. Но это тоже не фантомы, а персоны. Часто они безобразны настолько, что их создатели, встретив их в жизни, а не на экране, не вынесли бы одного их вида. Но они есть, и они ждут своего часа. Когда-нибудь все они выйдут на свободу.
– Как это странно… и страшно.
– Это еще и опасно. О, человек неразумный! Как часто он творит монстров, думая, что создает игрушки для своей забавы, а потом удивляется, что игрушки выходят из повиновения и грозят ему гибелью. То, что вы называете Реальностью, реально гораздо более, чем вы предполагаете. Эта Реальность тайно, постепенно, но неуклонно выходит из-под вашей власти. Впрочем, так оно и было задумано.
– Кем?
– Спроси об этом твою бабушку. Она знает.
– Но бабушка никогда в жизни не выходила в Реальность!
– Не выходит потому, что знает правду: не человек управляет Реальностью, а она управляет им.
Я стояла перед ним, пораженная его словами, не зная, что сказать в ответ.
– А где же мой Индрик и Фафнир? Я могу повидаться с ними? – спросила я, помолчав.
– Они давно скучают по тебе.
Мерлин подошел к окну, распахнул его и оглушительно засвистел. Почти тотчас в ответ откуда-то издали прозвучал чистый голос Индрика.
– Выйдем во двор замка, они вскоре прибудут.
Мы вышли, и действительно очень скоро к нам с усыпанного крупными звездами неба опустился старый дракошка. Я обняла его за огромную черепашью шею, на которой по-прежнему висела толстая золотая цепь, потрепала его огромное, все в старых шрамах ухо. Фафнир буркнул: «Телячьи нежности!» – но складки и морщины на его огромной морде выражали что-то вроде умиления.
В ворота скользнула легкая белая тень. Это был Индрик, и я бросилась к нему:
– Здравствуй, мой милый! Здравствуй, мой белоснежный! Скучал без меня?
Индрик изогнул лебединую шею и осторожно потерся рогом о мое плечо.
– Очень скучал, госпожа моя!
Я присела на коновязь.
– Дорогие мои! Я, наверно, больше сюда не приду: у меня начинается какая-то совсем другая жизнь.
– Мы это знаем, – вздохнул Фафнир и кивнул на Мерлина. – Вот он сказал, что ты скоро уйдешь на подвиг.
Я улыбнулась, ну уж и подвиг – возить макароны! Если бы Мерлин знал…
– Спой мне что-нибудь на прощанье, милый Фафнир!
– Милый Фафнир! Гх-р-ры!… Вот уж не ожидал, что человеческая самка оценит мое скрытое очарование. Может, мне и в самом деле начать охоту на девушек? Шутка. Ну ладно, спою тебе на прощанье, ведь ты от нас уходишь. Мерлин, поможешь?
В руках Мерлина появилась гитара, и Фафнир запел под его аккомпанемент:
Жила принцесса в замке,
А с ней старик король.
Ей захотелось замуж,
Король сказал: «Изволь!»
Семь королей к принцессе
с семи сторон пришли
И семь корон принцессе
На выбор принесли.
Отвергнуты все троны,
А с ними короли.
Отвергнуты короны —
Видать, не подошли.
А девушка на ушко
Шепнула королю:
«Позволь мне выбрать мужем
Того, кого люблю».
Не стал неволить папа
Единственную дочь,
И короли, заплакав,
Ушли из замки прочь.
У короля в усадьбе
Звенят колокола.
Семь королей на свадьбу
Глядят из-за угла.
И семь мечей застыло
У церкви за углом,
И семь смертей грозило
Невесте с женихом,
Вдруг видят – Ах, как странно! —
Идет она пешком,
А с нею юный странник
С дубовым посошком.
Беспечен он и весел,
А на боку – сума.
Принцесса… А принцесса
Была любовь сама!
И тут свои короны
Сорвали короли
И перед ней в поклоне
Склонились до земли…
– Спасибо, милый Фафнир. Я буду помнить твою песенку.
Мы помолчали, я и три моих сказочных друга. Потом я сказала:
– Ну что ж, пора нам прощаться…
– Подожди, Кассандра! Ты носишь имя древней пророчицы, но ведь и я могу предсказывать. Хочу тебе сделать подарок. Задай мне любой вопрос о будущем, и я отвечу тебе на него. Но только один вопрос! Поэтому хорошо подумай, прежде чем задать его. Но мне не надо было долго думать.
– Скажи мне, добрый Мерлин, ждет ли меня в настоящей жизни любовь?
– Да. Тебя ждет большая любовь. Жаль, что вопрос был очень общим. Я не могу дополнить свой ответ по существу, но дам описание, которое может подтолкнуть тебя к разгадке. Ты будешь купаться в своей любви, как чайка над озером купается в солнечном свете на рассвете дня. Больше я ничего не скажу. Теперь прощай.
– Прощайте, дорогие друзья! Прощайте и помните обо мне!
Индрик запел свою дивную песню, и под ее виолончельные звуки я медленно стянула с головы корону…
Я сидела перед персоником, вертя в руках пластмассовый обруч. В ушах у меня все еще звучали и затихающая Иидрикова песня без слов, и чудесное предсказание Мерлина, и баллада о принцессе-страннице. Это был мой лучший выход в Реальность, самый «реальный», говоря бабушкиным языком. Но я уже поняла, что в Реальность я никогда больше выходить не стану. И не потому, что моя бабушка прожила прекрасную и полную приключений жизнь без всякой Реальности, и не потому, что кормить живых куриц интересней и опасней, чем пленять драконов. Я и сама не понимала, что произошло со мной, но мысль о курах потянула за собой другую, которая, если бы я вздумала поделиться ею с бабушкой, звучала бы примерно так: я вылупилась из Реальности, с благодарностью отбросила осколки скорлупы и теперь буду жить на воле. Я сняла свое золотое платье, надела халат и отправилась в курятник: к этому времени у нас появились цыплята, и надо было их покормить перед сном.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.