Странная история

Странная история

I

Читатели журнала (этот рассказ был впервые напечатан в журнале «Теософ», июль и декабрь 1885 г. – Ред.) находили на его страницах истории, в которые трудно поверить и ещё более любопытные, чем фрагменты того, о чём я готов рассказать. Нельзя забыть необыкновенный рассказ одного русского об Адепте в замке богача, когда младенец принял образ старика. Этот рассказ, который, по мнению автора, не содержит ничего особенно нового, отличается от многих других тем, что в нём я поведаю о том, что видел сам. Кроме того, сейчас такое подходящее время, и то, о чём говорится, поможет объяснить многим читателям разные любопытные случаи, происшедшие в течение последних пяти лет в Индии и Европе.

Для начала надо сказать, что эта незаконченная история написана в том свете, как того пожелал тот, от кого она исходит, и кому я не могу не подчиниться. Она интересна именно тем, что ведёт к размышлению, почему и нужна именно сейчас.

Почти все мои друзья в Индии и Европе знали, что я часто ездил на север Южной Америки, а также в Мексику. Об этом факте, несомненно, было сказано и в журнале. Однажды, очень теплым июльским днем 1881 года я стоял в вестибюле церкви св. Терезы в г. Каракас в Венесуэле. Этот город был основан испанцами, которые захватили Перу и Мексику, и его население говорит по-испански. У входа в церковь толпилось много народа. В это время показалась процессия, впереди которой бежал маленький мальчик и хлопал трещоткой для отпугивания дьявола. Наблюдая за процессией, я услышал голос, говоривший по-английски: «Любопытно, что у них сохранился этот единственный из древних обычаев». Повернувшись, я увидел старца необычного вида, который, странно улыбаясь, сказал мне: «Пойдёмте со мной, поговорим». Я согласился, и он повёл меня к дому, на который я часто обращал внимание из-за любопытной староиспанской таблички над дверью, сообщающей, что этот дом находится под протекцией св. Джозефа и Мэри. Следуя приглашению, я вошёл и сразу увидел, что это не обычный каракаский дом. Вместо ленивых и грязных венесуэльских слуг там были чисто одетые индусы, такие, каких я часто видел на соседнем английском острове Тринидад. Вместо противного, обычного для этого города чесночного и других запахов, воздух был наполнен восхитительными арматами, знакомыми только жителям Востока. Поэтому я сразу пришёл к выводу, что меня ждёт приятное приключение.

Устроившись в комнате, увешанной гобеленами и охлаждаемой панкашами (индийский вентилятор. – Перев.), которые, очевидно, были установлены не так давно, мы начали беседу. Я старался выяснить, кто этот человек, но он ускользал от ответа. Хотя он не признавался и не отказывался, что знает о Теософском обществе, мадам Блаватской и Учителях Мудрости, но постоянно делал такие замечания, что я был уверен, что он знает о них всё и что умышленно подошёл ко мне в церкви. В течение довольно долгого разговора я заметил, что он наблюдает за мной, и почувствовал, что нахожусь под воздействием его взгляда. Затем он сказал, что, поскольку мы уже достаточно познакомились, он хотел бы объяснить мне следующее. Не удовольствия и не выгоды, только обязанности призвали его сюда. Я упомянул о секретных тропах, которые, как говорят, есть в Перу и где находится много богатств. На моё замечание он ответил, что это правда и что его присутствие здесь связано с ними. Тропы простираются от Перу вплоть до Каракаса (Венесуэла), где мы тогда находились. В Перу они скрыты, и человек не в силах найти их. Несмотря на то, что ужасное землетрясение 1812 года сравняло с землёй бо?льшую часть города, в этом месте вход на них недостаточно надёжно охраняется. Венесуэльцы ненасытны, и те в Индии, кто знает секрет, послали его сюда, чтобы предотвратить обнаружение входов, что возможно только в определённый сезон. По окончании его он может спокойно уехать, поскольку до следующего года никто не найдет вход без согласия и помощи Адептов. В этот момент прозвучал странный звон колокольчика, и его позвали. Он попросил меня остаться до его возвращения и вышел из комнаты.

Погруженный в раздумье, я ждал очень долго, но становилось поздно, прошло время обеда, и я приготовился уйти. Я только намерился это сделать, как тут же вошёл слуга-индус и стал у единственной двери. Он продолжал стоять, а я услышал голос, который звучал так, будто доносился ко мне через длинную трубу: «Не надо суетиться». Снова усевшись, я увидел, что на стене, ярко сверкая, висит странная, широкая, серебряная гравюра, которую я раньше не заметил. Наступило такое время дня, когда солнечный свет осветил её, и я увидел на ней изображение, но не смог его расшифровать. Случайно посмотрев на противоположную стену, я обнаружил, что гравюра бросает отражение на поверхность, очевидно приготовленную для этой цели. На стене находилось полное отражение гравюры. Это была схема с компасом, знаками и странными пометками. Я подошёл ближе, чтобы рассмотреть, но как раз в этот момент солнце опустилось за дома, и фигуры исчезли. Всё, что я мог понять – было похоже на увеличенные буквы на языках тамил или телугу, возможно зенд. (Тамил, телугу, зенд – группа дравидских языков, на которых говорят в Южной Индии. – Перев.) Колокольчик снова слабо прозвенел, и старец вернулся. Он извинился, говоря, что был очень далеко, но что мы встретимся снова. Я спросил где, и он ответил: «В Лондоне». Пообещав вернуться, я поспешил уйти. На следующий день я не нашёл его нигде и обнаружил, что существуют два дома, находящиеся под протекцией Джозефа и Мэри, однако не мог сказать, в каком из них я его видел. Но в обоих я нашёл испанцев, испанских слуг и испанские запахи.

В 1884 году я приехал в Лондон и забыл к тому времени о моём приключении. Однажды я забрёл в старый переулок, чтобы осмотреть на ул. Стрэнд древнюю римскую стену, которой, как говорили, было 2000 лет. Войдя в переулок и разглядывая постройку, я заметил присутствие человека, по внешности иностранца, который наблюдал за мной, когда я появился. Я почувствовал, хотя не был абсолютно уверен, что он как-будто знает меня, или, возможно, я встречал его где-то. Казалось, что его глаза не принадлежат его телу, а его внешность была одновременно пугающей и привлекательной. Он разговаривал со слугой, но его голос был мне незнаком. Потом слуга ушёл, а он приблизившись ко мне, сказал:

– Неужели вы забыли дом Джозефа и Мэри?

В тот же момент я узнал выражение этих «окон души», но, всё же, это был не тот человек. Решив, что легко не сдамся, я просто сказал: «Нет», – и стал ждать.

– Ну, удалось Вам расшифровать отражение серебряной гравюры на стене?

В этом замечании было полное опознание места нашей встречи, но человек был другой.

– Что ж, – сказал я, – я видел в Каракасе ваши глаза, но не ваше тело. Он засмеялся и ответил:

– Я забыл об этом, я тот же человек, но я одолжил это тело и, определенно, должен пользоваться им ещё какое-то время. Я нахожу, что с ним нелегко справляться, и оно совсем не из тех, что могло бы мне нравиться. Вы, конечно, узнали выражение моих глаз, но я упустил из вида, что вы смотрели на моё тело обычными глазами.

Я опять отправился с ним в его жилище. Не думая о его личности, слушая голос души, – она-то всегда присутствует, я забыл о его метаморфозе. Он любезно рассказал мне о себе невероятно интересные вещи.

Он начал так:

– В том уединении в северной Индии, где я пробыл много лет, я позволил себе обмануться, забыв Бхагавадгиту, где сказано, что человек – друг своей души и её враг. Но появился шанс исправить нанесённый себе ущерб, и мне дали возможность взять это тело.

В этот момент я снова услышал звон колокольчика, и он оставил меня. Возвратившись, он продолжил рассказ.

Если у меня вскоре появится возможность, я опишу происшедшее, но сейчас я должен остановиться.

II

Многие не могут поверить, что меня заранее попросили не писать всю эту историю сразу, и они усмехались, когда читали, что я продолжу её, если будет «позволено». Но те, кто хорошо меня знают, почувствуют, что в моём утверждении есть какая-то истина. Тем, кто могут читать между строчками, будет интересно узнать, что несколько раз я пытался закончить рассказ, чтобы послать в журнал всю рукопись сразу, но всегда случалось, что в момент окончания первой главы мои глаза затуманивались, или заметки, готовые для работы, становились простой чепухой, или мешали ещё какие-нибудь трудности, так что, вплоть до настоящего момента, я не мог продвинуться хоть немного дальше, чем в последнем изложении. Для меня было совершенно очевидно, что рассказ не будет закончен, хотя я хорошо знаю, что хочу сказать. Эта часть, следовательно, будет последней, так как в попытках прийти к заключению много времени потрачено в борьбе против чего-то, желающего предотвратить подробное описание событий. Для того, чтобы покончить с тем, что уже написано, я вынужден пропустить много эпизодов, которые, возможно, были бы интересны нескольким людям. Но всё философское по природе, что было передано мне, я постараюсь вспомнить и рассказать.

Сидя там в ожидании, пока мой хозяин вернётся, я чувствовал духовное воздействие другого ума, которое было похоже на прохладный бриз с гор.

Это был ум того, для кого наступил момент, когда нет других желаний, кроме того, чтобы карма свершалась. Одновременно с этим, ползущим по мне влиянием, я начал слышать голос, словно через трубу, конец которой был в моей голове. Растянувшаяся в пространстве на огромное расстояние, она делала голос слабым и отдалённым (некоторые теософы знают, о чём я говорю). Он сказал:

«Не тот, кто, наслаждаясь соблазнами, достигает счастья, а тот, чьи страсти входят в его сердце, подобно водам, бегущим в никогда не наполняющийся, спокойный океан. Человек, отказавшийся от соблазнов плоти, работающий без чрезмерного желания, скромно, без гордости – достигает счастья. Это божественное подчинение. Человек, владеющий такой верой в Высшее, не заблудится: достигнув этого даже в час смерти, он сольется с бессмертной природой Брахмы. Тот, кто наслаждается Амритой (небесный напиток, или пища богов, пища, дарующая бессмертие. – Перев.), что осталась от его жертвоприношения, достигнет вечного духа Высшего Брахмы».

Казалось, что атмосфера комнаты придавала памяти огромную сохраняющую силу. Вечером, вернувшись в своё жильё и обратившись к этим фразам из Бхагавадгиты, я знал, что они пришли ко мне из места, или от человека, к которому мне следовало испытывать уважение.

Занятый мыслями, я не заметил, как вернулся мой хозяин. Когда я поднял глаза, то неожиданно увидел его сидящим на другой стороне комнаты и читающим книгу. Английская одежда исчезла, на нём было белое индийское дхоти. Я заметил опоясывающий его тело брахманский шнур. Неизвестно для чего, но на цепи вокруг его шеи висело украшение, если не розенкрейцеровское, то, несомненно, древнее.

Затем я заметил ещё одно изменение. Кажется, что вместе с ним, хотя и не через дверь, пришли другие посетители, но не люди. Сначала я не видел их, хотя осознавал их присутствие, но через несколько мгновений я знал, что они, (кто бы они ни были) как будто бесцельно, носились по комнате туда-сюда. Кроме того, у них не было формы. Все это настолько поглотило моё внимание, что я не говорил ничего, и мой хозяин тоже молчал. Ещё через несколько мгновений эти носящиеся посетители взяли из атмосферы достаточно материала, что позволило им стать частично видимыми. Время от времени они рябили в воздухе, как будто беспокоили среду, в которой двигались, подобно тому, как плавник рыбы рябит поверхность воды. Я начал думать об элементальных формах, о которых мы читали в романе Э.Бульвер-Литтона «Зенони» и иллюстрации которых были в любопытной книге Генри Кунрача (Генри Кунрач (1560–1605) – средневековый мистик. – Перев.) о еврейской Каббале.

– Ну что, – сказал мой странный друг, – видишь их? Не надо бояться, они безвредные. Они тебя не видят, за исключением одного, который, похоже, знает тебя. Меня вызвали, так как надо было испытать, можешь ли ты видеть их, и я рад, что ты видишь.

– А можете ли Вы как-нибудь выделить среди других того, который знает меня, – спросил я.

На что он ответил:

– Давай назовем его – «он». Он, кажется, видел тебя где-то. Твой образ остался в его воображении, подобно изображению на фотопластинке, кроме того, я вижу, что он как-то связан с тобой своим именем. Да, это <…>.

После чего он упомянул имя мнимого элементала или природного духа, о котором одно время несколько лет назад слышали в Нью-Йорке.

– Он смотрит на тебя сейчас и, похоже, ищет что-то, что у тебя было. Может быть когда-то ты делал что-то, о чём он знает?

Тогда я припомнил особую картину, копию египетского папируса «Чертог двух истин», изображающую Суд Мёртвого. Я сказал ему об этом, сожалея, что у меня нет её с собой, чтобы показать моему другу. Говоря это, я увидел ту самую картину, лежащей на столе. Я не знал, откуда она появилась, и не помнил, чтобы брал её с собой. Однако, я не спросил ничего и ждал, а в это время мой хозяин напряженно смотрел в пространство над моей головой.

– А, именно это он и искал, и, кажется, очень доволен, – сказал хозяин так, как будто я мог слышать и видеть то же, что и он. Я знал, что он говорил об элементале.

В следующий момент моё внимание переключилось на картину. Её поверхность толчками поднималась и опускалась, как будто волны катились по ней, и скрип исходил от каждой части. Звук стал громче, движение прекратилось, и в это время из определённой точки поднялось зыбко колеблющееся, тонкое, беловатое испарение. Тем временем странные посетители, о которых я упомянул, казалось носились больше всего над бумагой, но время от времени один из них предпринимал нечто похожее на летящий прыжок из одного конца комнаты в другой со странно слабым, металлического типа гудением, сопровождавшим его быстрое движение.

На этом я, нехотя, должен опустить занавес. Позвольте мне нарушить единство и форму этого рассказа, только записав несколько предложений, оставив воображению читателя делать заключения.

Эти странные очертания форм? Достаточно просто. Их видят провидцы в храме. Это правда, что элементалы не имеют формы, как таковой… Но они, несомненно, разбиты на типы, а египтяне были не из тех, кто делал что-либо ненаучно.

…Есть оккультная причина, почему, будучи бесформенными, они принимают определенные очертания. Они всегда повторяют однажды принятое ими очертание, увиденное провидцами. Таким образом, представители астрального света, мудрые или свидетельствующие ангелы – жёлтого цвета, очень высокие, с длинным, как у аиста, клювом. Тех, кто принимает на себя груз души, всегда видят с головой шакала. Об этом разрешается говорить и нетрудно понять почему: только один из тысячи слышавших поймет смысл сказанного… Подумай также над спецификой того, что у всех судей, сидящих там, наверху, одинаковые, но разного цвета головы, и у каждого есть перо, эмблема истины.

…Нет, это не индусский и, однако, это то же самое. Раньше они говорили, и я думаю, что ты можешь найти это в одной из их книгу что «всё в Высшей Душе, а Высшая Душа во всём». Таким образом великая истина одна, но она может быть видима тысячами различных способов. Мы, египтяне, выбрали определённую точку зрения и сделали каждый символ в соответствии с классом, согласно нашего определения… И так же, как индусов обвинили в том, что они идолопоклонники, из-за того, что они представляют Кришну с восьмью руками, стоящим на огромном слоне, нам, у кого нет изображения такого божества, приписывают поклонение шакалам, кошкам и птицам…

Да, к сожалению песок схоронил Египет, но он не смог подавить великий глас Сфинкса – эзотерическую доктрину. Этот глас люди слышат не от нас, за исключением, изредка, случая, подобного этому. Этот свет горит в Индии, а ключ пребывает в живых людях.

В этот момент снова началось движение поверхности картины, и такая же беловатая колонна заколебалась над ней. Слабое гудение воздушных элементалов возобновилось и снова привлекло моё внимание, потом картина успокоилась.

Я должен сказать, что здесь приведена не вся наша беседа. Нет необходимости приводить её полностью. Мой хозяин хранил глубокое молчание всё время и, кажется, ожидал услышать меня, поэтому я сказал:

– Что побудило Вас покинуть те мирные места, где можно достигнуть истинного прогресса?

– Очень похоже, – ответил он, – что они мирные и там можно достичь истинного прогресса, но в то же время ты не осознаёшь опасность. Ты читал «Занони» и, возможно, преувеличиваешь идею ужасного Обитателя Порога, когда тот становится реальным человеком или вещью. Но действительность намного хуже. Когда ты попадаешь в то, что ты называл «мирными местами», эта сила становится в десять раз сильнее, чем на этом плане, где мы сейчас живем в Лондоне.

– Я предполагал, что в тех местах, свободных от разъедающего беспокойства современной жизни, неофит счастливо плывёт через спокойные моря к берегам счастливых островов.

– Совсем не так. На том плане обнаруживаешь, что, хотя духовное солнце бросает на нас благотворное влияние великих мудрецов, которые, впав в паранирвану, отдают собранную ими для нас доброту, но злое влияние, сфокусированное тёмной стороной луны, с неуменьшающейся силой тоже воздействует на нас. Маленькие соблазны и трудности нашей жизни – ничто по сравнению с той борьбой, поэтому тогда и приходит понимание, что эго не только друг, но и враг себе (Бхагавадгита).

– Наверное, – сказал я, – Вы совершили какую-то большую ошибку, из-за которой Вас осудили на это?

– Нет, не такая уж большая, как ты назвал её, но и не маленькая. И как следствие, мне надо было сделать выбор. В Каракасе ты видел меня в образе определённого персонажа. Там я выполнял то, что требовалось. Иллюзия была полной, исключая глаза. Сейчас ты видишь ещё один образ – иллюзию, и в тоже время реальность, в том значении, какое придают этому слову современные учёные. Это тело живёт, и оно умрёт. Возможно, у него нелегкая карма, но я не ропщу. Но разве оно не иллюзия в полном смысле, если ты знаешь, что, хотя это тело говорит и думает, всё же я, говорящий, невидим для тебя?

Это не мои слова. Если часть из них кажется бессмысленными или странными многим читателям, не обвиняйте автора. Есть те, кто понимают. Есть и другие, чьи мысли скрыты от них самих, и эти слова нужны, чтобы вызвать эти мысли к жизни. Я не могу привести больше подробностей, кроме тех, что даны выше. У моего собеседника были причины не говорить их мне, хотя, возможно, что другим он сказал бы больше.

Он рассказал одну любопытную вещь, которая даёт пищу уму. Это случилось в тот момент, когда я упомянул использование им, так сказать, «взятого взаймы тела».

– Разве ты не знаешь, – проговорил он, – что многие эксперименты могут быть проведены таким путём и что некоторых учеников учат таким образом? Много раз я выходил из этого земного храма, чтобы в него могли войти те, кто, несмотря на то, что они пользовались этим «инструментом» хорошо и с уважением, не знали, что они делали. Если хотите, можно сказать, что они спали. Пребывая в этом теле, они были им по существу, говоря его словами, думая его мыслями, и не были способны контролировать его. Фактически они не желали этого, ибо полностью отождествляли себя с ним. Когда они просыпались в своих собственных квартирах, либо странный сон шептал отрывочную песню их уму, либо у них вообще не сохранялось никакого воспоминания. В этом случае тело, поистине, будучи мастером, могло делать и говорить то, что я бы не сделал. Или случается так, что жилец, может, иногда, делать или высказывать действительные воспоминания о вещах, имеющих отношение только к той жизни, о которой его слушатели не знают.

В этот момент ударили часы. Атмосфера очистилась сама собой. Странный, всё тот же знакомый запах наполнил комнату, и мой хозяин сказал:

– Да, я покажу тебе стихи, которые меня просили показать.

Он подошёл к столу, поднял странную маленькую книжку с текстом на санскрите, жёлтую от времени и, очевидно, часто читаемую.

Открыв её, он прочитал:

– Этот Высший Дух и неподкупное Существо не действует и не подвергается воздействию, даже когда оно в теле, потому что его природа не имеет ни начала, ни свойств. Подобно всегда подвижной Акаше или эфиру, который в силу малости своих частиц проходит повсюду без ущерба, также и вездесущий дух остаётся в теле незатронутым. Так же, как одно солнце освещает весь мир, дух освещает каждое тело. Таким образом, те, кто мудр, осознают разницу между телом и духом, осознают, что окончательное освобождение от животной природы – идти ко Всевышнему. (Бхагавадгита, последний стих).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.