§ 1. В огне Божественной любви
§ 1. В огне Божественной любви
I
Огонь живой любви,
Как сладостно Ты ранишь
Меня до глуби сердца
сокровенной!
Поскольку Ты уж не исполнен
боли,
Сверши, если на то есть Твоя
воля, —
Сорви покровы к встрече
вожделенной!
II
О счастие ожога!
О раны той отрада!
О ласковой руки
прикосновенье —
Ты к вечной жизни путь,
И всех долгов уплата,
И смерть, и смерти в жизнь
преображенье!
III
О яркие лампады!
В чьем сиянье
Бездонные сознания пещеры,
Глухие и столь темные когда-то,
В красоте беспримерной
Соединившиеся воедино тепло
и свет
Возлюбленному посвящают.
IV
Как нежно и с какой любовью
Ты пробуждаешься в утробе у
меня,
Где сокровенно Ты обитаешь,
совсем один…
Дыханием Твоим сладчайшим,
Блаженства исполненным и
славы,
Как нежно воспламеняешь Ты
меня любовью!
I
?Oh llama de amor viva
que tiernamente hieres
de mi alma en el m?s profundo
centro!
Pues ya no eres esquiva
acaba ya si quieres,
?rompe la tela de este dulce
encuentro!
II
?Oh cauterio s?ave!
?Oh regalada llaga!
?Oh mano blanda! ?Oh toque delicado
que a vida eterna sabe
y toda deuda paga!
Matando, muerte en vida has
trocado.
III
?Oh l?mparas de fuego
en cuyos resplandores
las profundas cavernas del sentido,
que estaba oscuro y ciego,
con estraсos primores
color y luz dan junto a su querido!
IV
?Cu?n manso y amoroso
recuerdas en mi seno
donde secretamente solo moras,
y en tu aspirar sabroso
de bien y gloria lleno,
cu?n delicadamente me enamoras!
a. На пороге вечной жизни
Душа вырвалась из ночи. То, что в ней теперь происходит, намного сильней, чем можно выразить словами. Возгласы тоски «О!» и «Как!..» пытаются найти этому выражение. Поэтому святой колебался исполнить просьбу своей духовной дочери Анны де Пеньяло-са и объяснить эти четыре строфы. Он чувствовал, как недостаточен язык, чтобы объяснить нечто совершенно духовное и глубокое. Но через некоторое время он решил, что Господь «раскрыл его разум и наделил теплотой» и даже побудил его к этой работе.
«Некоторая теплота!» Действительно, возникает впечатление, что не только четыре строфы песнопения, но и все объяснение является вспышкой «Огня живой любви». Так и мы можем только со святой робостью приблизиться к этим Божественным тайнам в глубине избранной души. Но после того как завеса была однажды приподнята, об этом более нельзя молчать. Здесь перед нами то, о чем ни «Восхождение», ни «Ночь» – в том виде, в котором они дошли до нас, – не сообщают: душа у цели долгого крестного пути, в блаженном единении.
Ранее было сказано, что даже первые тексты составлены тем, кто уже пришел к цели. Песнь о Темной ночи едва ли можно понять иначе. Но в объяснениях этих строф св. Хуан возвратился в то время Ночи и так описал ее, как если бы был все еще объят ею. Лишь забегая вперед, он сказал кое-что о цели. Теперь же святой погрузился в ослепительный свет утра воскресения. Если он все еще говорит о Кресте и Ночи, то только оглядываясь назад. И именно такой взгляд назад придает этому тексту большое значение для нас: новая жизнь родилась из смерти, величие воскресения – награда за верность в Ночи и на Кресте. Так «оплачивается каждый долг».
Душа «чувствует, как из ее глубины пробиваются потоки воды живой», и ей кажется, что она «так действенно преобразилась в Боге, так сильно охвачена Им и так изобильно наделена дарами и добродетелями, что теперь лишь тонкая нить отделяет ее от вечного блаженства». Если то нежное пламя любви, что пылает в ней, охватит ее целиком, она «словно будет преображена в сладчайшем и мощном величии», она считает, что тогда разорвется нить земной жизни, и ей не хватает всего лишь самой малости, чтобы овладеть вечным блаженством и жизнью вечной. Она совершенно исполнена сильнейшего желания и молит об освобождении от смертной оболочки.
Огонь живой любви – это Святой Дух, «Которого душа ощущает в себе… все больше, как огонь, который сжигает ее и преображает в блаженную любовь», но, кроме того, «и как огонь, который исходит из нее самой и… вырывается языками пламени. Когда это пламя вспыхивает, то погружает душу в блаженство и оживляет ее неким видом Божьей жизни». Святой Дух вызывает в душе горение любви, в котором воля души вместе с Божественным огнем превращается в одну-единственную любовь. Преображение в любви – это облик, постоянное состояние, в которое переходит душа, огонь, который постоянно горит в ней. Ее же действия – это «пламя, поднимающееся из огня любви и тем выше поднимающееся, чем ярче горит огонь единения». В этом состоянии душа не может действовать сама. Все действия в ней вызывает и совершает Святой Дух, а потому они совершенно Божественны. Вот почему каждый раз, когда взметается пламя, ей кажется, что она сейчас же будет награждена вечной жизнью: «Она возносится к Божественному действию в Боге». При этом преображении в пламени любви ей сообщают Себя Отец, Сын и Святой Дух, она настолько приближается к Богу, что схватывает проблески вечной жизни, у нее появляется ощущение, что это и есть вечность.
Пламя Божественной жизни касается души с нежностью Божественной жизни и ранит ее так сильно в самой ее глубине, что она полностью растворяется в любви. Как здесь еще можно говорить о ране? Действительно, эти раны «подобны ярчайшему пламени нежнейшей любви», игре Божественной мудрости, «огоньку нежнейших прикосновений, через которые душу неустанно настигает тот огонь любви, что всегда в движении».
Это происходит на «глуби сердца сокровенной», куда не могут проникнуть ни сатана, ни чувственность, а потому совершается спокойно, сущностно и благодатно. «Чем нежнее и глубже нечто, тем оно чище, а чем больше чистота, тем богаче, чаще и полнее сообщает Себя Бог и тем глубже наслаждение и радость души… Бог совершает все. Душа ничего своего не отдает». Из самой себя она может действовать только с помощью телесных чувств. Но от них она в этом состоянии уже совершенно удалена, «а потому… она ограничивается тем, что принимает от Бога. Он один может на глубине души… без посредничества чувств совершить Свой труд и привести душу в движение…». Потому все движения души Божественны, являются действиями Бога, но также и действиями души. «Ибо Бог производит их в ней и с ней, в том, что она дает свое согласие на них».
Если душа говорит, что Святой Дух ранил ее в самой глубине, тем самым она подразумевает, что в ней есть также менее глубокие места, соответственно степеням Божественной любви: теперь же ее сущность, ее действенность и сила затронуты и охвачены. Она не хочет утверждать, «что это происходит так же сущностно и совершенно, как в блаженном созерцании в иной жизни…». Она говорит так, «чтобы выразить изобильную полноту блаженства и упоения, которые она ощущает, когда Святой Дух наполняет ее благодатью. Это блаженство тем больше и глубже, чем сильнее и сущностней душа преображается в Боге». Здесь это происходит не так совершенно, как в вечной жизни. «Возможно, привычная любовь души в этой жизни может быть такой же совершенной, как и в будущей, но не ее плод и действенность…». Состояние, однако, так похоже на то, которое будет в иной жизни, что душа, пребывая в убеждении, что это оно и есть, решается сказать: в самой глубине моей души. У кого нет опыта в подобных вещах, тот может считать это преувеличением. Но «Отец света, у Которого длинная рука… и она дарит благословение в полноте… не отказывает душе, проверенной в огне горя, испытанной и очищенной и сотворенной верной в любви, именно во имя этой верности уже в этой жизни исполнить то, что заповедал Сын Божий: «…Если кто любит Меня… Мы [Святая Троица] придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин 14, 23). Это сотворение обители состоит в том, что разум освящается Богом в мудрости Сына, воля в блаженстве наполняется Святым Духом, а Отец мощно и глубоко погружает душу в пропасть Своей любви». В душе, в которой горит живой огонь любви, Святой Дух совершает нечто более возвышенное, нежели сообщение любви и преображения. «Одно подобно жару угля, другое же подобно жару, в котором огонь не просто горит, но высоко возносится, как живое пламя». Простое единение подобно «огню Божьему на Сионе» (ср. Ис 31, 9), то есть воинствующей Церкви, в которой огонь любви еще не до конца разгорелся; любовное единение подобно «горнилу в Иерусалиме» (ср. Ис, там же), – миру в торжествующей Церкви, где этот огонь, как в огненной печи, горит в совершенной любви. Душа еще не обладает совершенством неба, но горит, как огненная печь, в спокойствии, величии и любовном горении. Она осознает, как «огонь любви живым образом наделяет ее всеми дарами благодати», а потому восклицает: «Огонь живой любови, как сладостно ты ранишь!», тем самым желая сказать: «О горящая любовь, которая соответственно с великими способностями и силами моей души просвещает ее своим любовным движением! Ты даешь мне Божественное понимание, которое полностью соответствует способности и восприимчивости моего разума, ты даришь мне любовь соответственно с развившимися силами моей воли и через твое Божественное прикосновение и сущностное единение наполняешь все существо моей души потоками благодати, которые только чистота моего существа, восприимчивость и понятливость моей памяти способны воспринять». Когда очищение всех сил завершено, «Божественная мудрость… дает душе раскрыться в своем Божественном огне немыслимым, нежным и возвышенным образом, и в этом раскрытии души в мудрости Святой Дух посылает блаженные порывы Своего огня». Это тот же самый огонь, который был для души во время ее очищения темным и болезненным. Теперь же он ослепительно яркий, нежный и блаженный, поэтому душа говорит: «Ты уж не исполнен боли». Ранее Божественный свет позволял ей увидеть только свою собственную тьму. Теперь же, когда она освещена и преображена, она видит свет в себе. Раньше огонь казался ужасным для воли, поскольку в нем она болезненно ощущала собственную черствость и сухость. Воля не могла ощутить нежность и прелесть огня. Не могла почувствовать всю его сладость, поскольку ее вкус был разрушен уродливыми склонностями. Душа не могла понять неизмеримое богатство и блаженство огня любви и под его влиянием ощущала только собственную нищету и бедность. Теперь она вспоминает все это и хочет кротко сказать: «Ты более не являешься тьмой для моего разума, как раньше, но стал силой моей воли, под чьим влиянием я, полностью преобразившись в Божественной любви, могу любить Тебя и наслаждаться Тобой. Ты более не являешься для моей души тяжким бременем и горем, но блаженством, отрадой и простором…». И поскольку она ощущает себя близко у цели, то просит о последнем: «Сверши, если на то есть Твоя воля!»
Это просьба о совершенном мистическом браке в блаженном созерцании. Душа на этой ступени совершенно свободна и почти не имеет желаний; она не хочет просить ни о чем ином. Но поскольку она все еще живет надеждой и еще не обладает в полноте Божественным сыновством, то тоскует по завершению, тем более что познала уже наслаждение и предчувствие этого настолько, насколько это возможно на земле. Эта степень так высока, что, как она думает, ее природа должна раствориться, поскольку низшая часть ее не в состоянии вынести такой мощный и возвышенный огонь. И она бы действительно исчезла, если бы Бог не пришел на помощь слабости ее природы и не поддержал бы ее Своей рукой. Кстати, краткие вспышки созерцания таковы, «что было бы доказательством слабой любви не настаивать на просьбе о вступлении в то совершенство и завершенность любви». Она осознаёт, что Святой Дух приглашает ее к блаженству, подобно тому как зовут невесту в Песни Песней: «Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!» (Песн 2, 10). «Сверши, если на то есть Твоя воля!» – тем самым душа «высказывает вторую просьбу, которой нас учит Жених в Евангелии: «Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя»» (Мф 6, 10. – Прим. пер.).
Чтобы совершенное соединение могло завершиться, должна быть устранена всякая разъединяющая материя между душой и Богом. Она может быть тройной: «временной, охватывающей все творения; естественной, охватывающей все исключительно естественные виды деятельности и склонности… чувственной, единением души с телом, которое заключает в себе чувственную и инстинктивную жизнь…». Чтобы прийти к уже достигнутому единению, первое и второе уже должны быть разрушены. Это произошло «в страшной встрече с тем огнем, когда он еще был ужасен». Теперь осталось разрушить только третий покров чувственной жизни, который благодаря единению с Богом стал тонким и нежным, как вуаль. И только когда он будет разрушен, душа сможет говорить о «сладкой встрече», поскольку естественное стремление у таких душ совсем иное, нежели у других, хотя естественные условия смерти очень сходны. «Умирают ли они от болезни или от старости, душа все же вырывается у них из тела с большой силой и в возвышенном любовном движении… это любовное движение… обладает силой разрушить ткань и захватить с собой драгоценное сокровище души. Тем милее и слаще смерть подобных душ, ибо их духовная жизнь на протяжении всей жизни была таковой. Их смерть происходит от возвышенных побуждений и блаженных движений любви, подобно лебедю, который прекрасней всего поет, когда приходит смерть. Потому говорит Давид: «Дорога в очах Господних смерть святых Его» (Пс 116, 15). Ибо здесь соединяются все богатства души, и ее любовные потоки изливаются в море любви… в такой полноте и покое, что они сами представляются морем». Душа видит себя «уже на пороге, у входа в полноту счастья… чтобы полностью завладеть своим царством… Она видит себя чистой и богатой, исполненной добродетелей и готовой вступить во владения… Ибо в таком состоянии Бог дает душе увидеть ее собственную красоту… Все превращается теперь в любовь и славословие без единого следа самонадеянности и тщеславия, поскольку вся закваска несовершенства уже устранена… Теперь душа видит, что у нее более ни в чем нет недостатка, как только в устранении тонкой ткани естественной жизни… Она стремится к растворению и пребыванию со Христом и ощущает как мучение, что подобная бедная и слабая жизнь может помешать ей овладеть другой, возвышенной и непреходящей жизнью. Потому она просит: “Сорви покровы к встрече вожделенной!”».
Поскольку она «теперь ощущает силу иной жизни… то воспринимает и слабость этой жизни. Она ей кажется… совершенно тонкой тканью, подобной паутине (ср. Пс 90, 9)… да… даже более тонкой…». Ибо она воспринимает теперь вещи, как Бог: «они являются ничем в ее глазах, и она сама также является ничем, и только один Бог – все для нее».
Она просит о «срывании», «разрушении», не просто о том, чтоб покровы были разрезаны: во-первых, поскольку это более подходит к представлению о встрече. Во-вторых, «поскольку любовь является подругой более сильной Любви и сильного, страстного прикосновения… В-третьих, поскольку любовь стремится к тому, чтобы уничтожение произошло как можно быстрей…». Ибо оно обладает тем большей «силой и ценностью, чем оно духовней. Соединенная сила сильнее, чем расколотая…». Действия, в одно мгновение совершающиеся в душе, излиты на нее Богом. Те, что исходят из самой души, являются скорее предваряющими желаниями и никогда не станут совершенными актами любви, если, как сказано, Бог «очень быстро не оформит и не завершит их в Духе… В подготовленную душу действие любви изливается тут же, ибо уже при первом прикосновении искра охватывает сухой материал. А потому зажженная любовью душа требует скорейшего разрушения…». Она не желает отсрочки и ожидания естественного конца. «Сила любви и готовность, которые сохраняют ее в себе самой, будят в ней… потребность, чтобы душа как можно скорее завершилась с помощью какого-либо толчка или сверхъестественного желания любви». Она знает, «что те души, которые наиболее угодны Богу, Он забирает еще до времени, чтобы этой любовью поскорей привести их к завершению… Потому важной задачей души является уже в этой жизни упражняться в действиях любви, чтобы она в скором времени, не задерживаясь то тут, то там, могла достичь созерцания Бога».
Бурную внутреннюю охваченность Святым Духом душа называет встречей. Бог охватывает ее с неистовством, чтобы поднять над плотью и привести к желаемому завершению. Это истинная встреча; Святой Дух пронизывает при этом всю сущность души, освещает и обожествляет ее. «При этом Божественное бытие связывает бытие души надо всем бытием». Душа может здесь вживе вкусить Бога и называет эту встречу сладчайшей из всех прочих прикосновений и встреч, поскольку она превосходит все остальные своим величием. Так Бог готовит душу к совершенному блаженству и Сам внушает ей просьбы о срывании тонкого покрова, чтобы она могла тут же, без ограничений и без конца, в полноте и насыщении, о которых мечтает, любить Бога.
b. Соединение с Триединым
О счастие ожога!
О раны той отрада!
О ласковой руки прикосновенье —
Ты к вечной жизни путь,
И всех долгов уплата,
И смерть, и смерти в жизнь преображенье!
В первой строфе единение рассматривается в основном как действие Святого Духа. Кратко упоминается, что все Три Божественных Лица находят обитель в душе. Теперь же предпринимается попытка показать, какое участие принимает каждое из Трех Лиц в «Божественном деле единения». Ожог, рука и прикосновение, по существу, являются одним и тем же. Названия различаются в зависимости от воздействия. «Ожог – это Святой Дух, рука – это Отец, а прикосновение – это Сын». Каждый награждает душу особым даром: Святому Духу, «счастливому ожогу», она обязана «отрадной раной». Сын «ласковым прикосновением» позволяет ей ощутить вечную жизнь. Отец «мягкой рукой» преображает ее в Боге. И все же она общается с одним Божеством, «ибо действие всех Трех Лиц едино, и так она приписывает все всем».
Мы уже знаем Святого Духа как «огнь поядающий» (Втор 4, 24), как «огонь любви, который с безграничной силой может поглотить и преобразить душу, к которой он прикоснулся возвышенным, превышающим всякое представление образом… Когда этот Божественный огонь преображает душу, она не только ощущает пожар, но и сама полностью превращается в печь огненную, которая мощно пылает. Удивительно… что этот мощный и разрушительный огонь Божий, которому намного проще поглотить тысячи миров, чем земному огню одну соломинку, не поглощает и не уничтожает душу, а… обожествляет и наполняет блаженством». Ей «выпало редкое счастье… она все знает, пробует и делает что хочет; ей все удается, ничто не может повредить ей или затронуть ее». О ней говорят слова апостола: «… духовный судит о всем, а о нем судить никто не может» (1 Кор 2, 15), и еще: «… Ибо Дух все проницает, и глубины Божии» (1 Кор 2, 10), поскольку любви свойственно исследовать все сокровища возлюбленного.
Счастливый ожог оставляет отрадную рану; «поскольку он является огнем сладчайшей любви, то и рана будет сладчайшей любовной раной и доставит душе сладкое наслаждение». Так же, как материальный огонь, встречая уже имеющиеся раны, превращает их в раны огненные, так и огонь любви настигает раны греха и бедности, исцеляет их и превращает в раны любви. Так же и те раны, которые он сам наносит, он исцеляет; в отличие от материального огня, ничто, кроме него, не может исцелить их. Но он исцеляет, чтобы нанести новые раны. «Как только огонь любви соприкасается с любовной раной, он увеличивает любовную рану и так исцеляет и приводит душу тем скорее к выздоровлению, чем сильнее ее ранит… пока рана не увеличится настолько, что душа полностью раскроется в этой любовной ране. И так… став одной сплошной раной, она совершенно исцелена в любви, то есть преображена в любви… она совершенно изранена и совершенно исцелена». И все же огонь не прекращает своего действия, но, как хороший врач, занимается далее любовным врачеванием раны.
Этот высший вид любовного ранения «происходит в душе от непосредственного прикосновения Божества без какого-либо духовного или воображаемого образа или формы…». Но есть и иные, возвышенные виды горения, в которых участвует духовная форма. Святой дает здесь очень подробное описание того, как душа может быть ранена серафимом с помощью горящей стрелы или копья. Под этим вряд ли можно понимать что-либо иное, чем сердечную рану св. Терезы. Но его описание имеет некоторые характерные черты, которые отсутствуют в описании самой св. Терезы. Неудивительно, что она до конца раскрыла свою душу Хуану, высказавшись при этом намного откровеннее, чем в литературном описании. Душа, как он рассказывает, «чувствует нежное ранение и лекарственную траву, которой было смочено острие копья, как живую точку в духе, а также в сердце пронзенной души. И в этой глубочайшей точке ранения, которая, видимо, находится в самом центре сердца духа, где она ощущает нежнейшее блаженство, – кто может здесь выразиться наиболее точно? – душа ощущает мельчайшее горчичное зернышко, полное жизни и огня, которое излучает вокруг себя живое горящее сияние. Ей кажется, что этот огонь, исходящий из центра и силы той живой точки, где находится сущность и сила травы, разливается возвышенным образом по всем венам духа и сущности… при этом видя, как увеличивается и возрастает любовное горение высшей степени. В этом огне любовь так очищается, что ей кажется, будто в ней находится целое море горящего любовью огня, которое вздымается и опускается от полноты, изливая на все любовь. В этом огне весь мир представляется морем любви; погруженная в него, она не видит границ и конца этой любви, в то время как в самой себе осознает живой центр любви. О блаженстве, которым наслаждается душа, можно только сказать, что она познаёт, как прекрасно сравнение в Евангелии Царства Божьего с горчичным зернышком, которое, хотя и меньше всех семян, но благодаря заложенной в нем мощной движущей силе вырастает в огромное дерево (ср. Мф 13, 31–32). Ибо душа замечает, что сама превратилась в необъятный огонь любви, который выступает из каждой горящей точки в сердце духа. Немногие достигают этого, но некоторые доходят до этой степени, и прежде всего те, чьи добродетель и дух должны распространяться на потомство. Бог наполняет главы семей, как первенцев духа, богатством и силой, в зависимости от числа тех, кто должен перенять их учение и дух». (Это замечание также указывает на св. Терезу.)
В некоторых случаях внутреннее ранение может выражаться внешне, на теле. Хуан указывает при этом на раны св. Франциска, которые серафим «запечатлел и на теле так же… как нанес их его душе через любовную рану. Ибо Бог обычно не удостаивает тело никакой благодати, которой прежде, в первую очередь, Он не оказал бы душе». Чем больше при этом блаженство и сила любви вследствие внутреннего ранения, «тем ощутимей и внешняя боль телесной раны. С ростом одной увеличивается другая», поскольку «очищенным и укрепленным в Боге душам приносит блаженство и сладость то, что разлагающемуся телу причиняет боль и страдание… Если же рана нанесена только душе… блаженство может быть глубже и возвышенней, ибо плоть сдерживает дух, и если она участвует в духовных благах, то берется за узду… и обуздывает огненную живость быстроногого коня; если он использует всю свою силу, то узда разорвется…».
Интересна эта небольшая вставка о разновидностях любовных ран, поскольку она показывает, как тщательно старается святой дополнить собственный внутренний опыт тем, что ему оказывается доступно в других душах; однако как четко и ясно он обрисовывает различия и твердо остается при том, что ему открылось в своей основе: как бы возвышенно ни было любовное ранение в видениях, ничто не сравнимо с исключительно духовным переживанием в глубине души. Этому соответствует очень характерное описание отношений души и тела, которое появляется в этом месте: душа, будучи духом, является по своей сути главной и господствующей, даже находясь в состоянии падения или в самом большом возвышении, какое только мыслимо на земле, – отягченная телом и угнетенная земной оболочкой. К этому изначальному естественному порядку приспосабливается благодатный порядок и отдает свои дары главным образом и прежде всего душе и лишь производным образом и, возможно, при посредничестве души – телу.
Рука, наносящая рану, – это любящий и всесильный Отец: «рука… которая одновременно великодушно и щедро, а также мощно и обильно передает свои бесценные дары душе, раскрываясь, чтобы наделять благодатью…». Душа тем нежнее ощущает любящую снисходительность и прикосновение, что эта рука могла бы ввергнуть весь мир в пропасть, если бы немного крепче легла на него. Она убивает и оживляет, и никто не может избежать ее. «Ты убиваешь, о Божественная жизнь, лишь для того, чтобы дать жизнь… Наказывая, Ты прикасаешься нежно, но этого достаточно, чтобы уничтожить весь мир; и все же, когда Ты насыщаешь души, то показываешь Себя бесконечно снисходительно, и бесчисленны утешения Твоей сладости. Ты ранила меня, чтобы исцелить, о Божественная рука; Ты убила во мне то, что держало меня под смертным древом вдали от Божественной жизни… Ты совершила это в щедрости Твоей милосердной любви, прикосновением, которым Ты прикасаешься ко мне, будучи сиянием славы и образом ипостаси Твоей (ср. Евр 1, 3). Это Твой единосущный Сын; в Нем, Который является Твоей премудростью, Ты распростираешься в силе от одного конца до другого (ср. Прем 8, 1). И этот Твой единосущный Сын, о, милосердная рука Отца, и есть то нежное прикосновение, которым Ты настиг и ранил меня силой Твоего огня.
О ласковое прикосновение, Сын Бога, величественно пронизывающий нежностью Твоего Божественного бытия основу моей души! И в то время как Ты нежно прикасаешься к ней, Ты даешь ей совершенно раскрыться в Тебе, в Божественной сладости и упоении, чего еще не слышали в земле Ханаанской, не видели в Фемане (ср. Варух 3, 22). О бесконечно нежное и неповторимое прикосновение Слова! Тенью Твоей власти и силы, исходящей от Тебя, Ты опрокинул горы и раздробил скалы на горе Хорив и дал познать Себя пророку нежным и ощутимым образом в веянии тихого ветра (3 Цар 19, 12). О нежный и мягкий ветерок, поведай мне, каким Ты был; как Ты можешь прикасаться так нежно, когда Ты, Слово, Сын Божий, так ужасен и могуществен! О как блаженны и сверхблаженны души, к которым Ты, ужасный и могущественный, прикасаешься так нежно и мягко! Возвести об этом миру – хотя нет, не говори ничего, ибо он ничего не понимает в этом нежном ветре… О Бог мой и жизнь! Только те смогут познать и осознать Тебя в нежном прикосновении, кто сам, сбросив с себя мир, как скорлупу, стал нежным, ибо нежное может встретиться лишь с нежным. Так что они могут ощутить это и наслаждаться… О бесконечно нежное прикосновение, тем более ощутимое и действенное, чем нежнее Ты Сам! Ибо силой Твоей нежности Ты освобождаешь душу от всех тварных прикосновений, соединяешь ее с Собой и берешь во владение только для Себя одного. Ты оставляешь в душе такое благодатное действие и ощущение, что всякое тварное прикосновение кажется ей затем грубым и обманчивым… Даже взгляд на творение вызывает в ней нежелание, и ей больно и тяжело говорить о нем или вступать с ним в соприкосновение».
Вместе с нежностью возрастает и сила охвата, с простотой и тонкостью – полнота выражения. Слово бесконечно просто и нежно, душа в этом состоянии благодаря ясности и чистоте становится сосудом с большим объемом и содержанием. И чем нежней и тоньше прикосновение, тем больше блаженства оно доставляет. Это Божественное прикосновение не имеет ни формы, ни образа, потому что Слово невозможно вместить ни во что видимое. Оно сущностно, то есть совершается в душе с помощью простой сущности Божества, и потому невыразимо. Оно бесконечно, а потому и бесконечно нежно. Оно «может дать ощущение вечной жизни». Нет ничего невозможного в том, чтобы сущность Бога прикоснулась к сущности души. Блаженство, которое душа ощущает при этом, невыразимо. «Я не хочу много говорить об этом, чтобы никто не подумал, будто это можно описать словами». Для подобных величественных вещей у душ есть иные способы выражения, которые понимает лишь тот, кому они предназначены: он радуется им и хранит их в тайне. Это подобно имени на белом камне: никто не знает его, кроме того, кто получает (ср. Откр 2, 17). Так Божественное прикосновение дает ощущение вечной жизни, даже если радость еще не так совершенна, как в вечном величии. Душа познаёт здесь «все Божественные богатства: силу, мудрость и любовь, красоту, изящество и доброту и т. д. И поскольку Бог является всем этим, душа может испытать все это в одном-единственном прикосновении, всеми своими способностями и всем своим существом. От этого Божественного наслаждения иногда и на тело изливается елей Святого Духа. В этом наслаждении участвует вся чувственная часть, все члены, кости и даже костный мозг испытывают наслаждение… с чувством большого блаженства и величия, которое проникает до самих суставов рук и ног». В этом предвкушении вечной жизни душа чувствует себя богато, сверх всякой меры награжденной за все прошлые страдания, горести, тяготы и постоянное покаяние. Так «покрываются все долги».
Если «совсем немногие доходят до возвышенного состояния совершенного единения с Богом, то причину следует искать не в Боге, поскольку Ему угодно всех видеть совершенными. Но он находит немного сосудов, «способных вынести высокую и величественную обработку». Большинство «избегает брать на себя небольшую безутешность и умерщвление и действовать с настойчивым терпением… А потому Он не может вести их дальше, чтобы очистить умерщвлением и поднять из праха земного… О души, мечтающие в духовной жизни пребывать в надежности и утешениях, если бы вы только знали, как необходимы вам страдания, чтобы достичь этой надежности и утешения!.. Возьмите… Крест на себя и испейте на нем желчи и чистого уксуса. И считайте это великим счастьем, ибо если подобным образом умрете для мира и самих себя, то достигнете жизни в Боге в блаженстве духа». Кому «будет дарована особая благодать внутреннего испытания», тот должен сначала много послужить Богу, упражняться каждый день в великом терпении и постоянстве, быть угодным в очах Господа жизнью и делом.
Поэтому «лишь немногие заслуживают прийти через страдания к завершению». Оглядываясь назад, душа познаёт, что все это было нужно для ее исцеления и что свет соответствует тьме. Ей не только все прощено, но в ней умерщвлены все несовершенные вожделения, которые лишали ее духовной жизни. Так, рука Бога – «И смерть, и смерти в жизнь преображенье».
«Жизнь» понимается здесь двояко: блаженное созерцание Бога, Которого мы можем достигнуть только через естественную смерть, и совершенная духовная жизнь в любовном единении с Богом: к ней приводит умерщвление всех пороков и вожделений, да и самой природы также. То, что душа здесь называет «смертью», – это «весь прежний человек… использование памяти, разума и воли для вещей этого мира… а также страсти и склонности, направленные на творение». Во всем этом состоит прежняя жизнь, и она равносильна смерти новой, духовной жизни. В этой новой жизни единения все страсти и силы души, все ее склонности и деятельности преображены в Божественные. Она живет «жизнью Бога, и ее смерть превратилась в жизнь, чувственная жизнь – в духовную». Ее разум преображен в Божественный разум, ее воля, память и естественные потребности – все обожествлено. «Собственная сущность (sustancia) души не стала Божественной сущностью, ибо по своей сути (sustancialmente) не может преобразиться в Бога, но в единении с Богом и благодаря вовлеченности в Него стала Богом через участие в Боге». Так что душа с полным основанием может сказать: «И уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2, 20). Теперь она «внешне и внутренне всегда в праздничном настроении, и из уст ее духа постоянно изливается светлая хвала Богу, подобная новой, вечно новой песне радости, любви и познания своего блаженного состояния». Бог, Который все обновляет, постоянно обновляет и душу. Он уже не позволяет ей убывать, как раньше, но увеличивает ее заслуги. «…Наряду с сознанием величественной благодати, которую она приняла, она чувствует, что Бог тщательно заботится о том, чтобы осчастливливать ее Своими нежными, приятными, любящими словами и возвеличивать с помощью то одной, то другой благодати. И так ей кажется, что в мире нет иной души, которую Он хотел бы так порадовать, и ничего иного, чем Он мог бы быть занят, но для Него существует только она одна. Из этого чувства возникают слова невесты в Песни Песней: «Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему» (Песн 2, 16).
с. В лучах Божественного величия
О яркие лампады!
В чьем сиянье
Бездонные сознания пещеры,
Глухие и столь темные когда-то,
В красоте беспримерной
Соединившиеся воедино тепло и свет
Возлюбленному посвящают.
Душа переполняется благодарностью за дары благодати, полученные в единении. Ее чувства и разум, когда-то слепые во тьме, теперь светятся и горят от пылающего любовного познания. Теперь она может вернуть Возлюбленному свет и любовь; это делает ее самой счастливой.
В сущностном единении с Богом душа познает величие и силы всех Божественных свойств, которые включает в себя простая Божественная сущность: Его всемогущество, мудрость, доброту, милосердие и т. д. «Каждое из этих свойств – та же сущность Бога в одном Лице… в Отце, в Сыне или в Святом Духе; а также и каждое из этих совершенств является Самим Богом. И поскольку Бог является бесконечным Божественным светом и необъятным Божественным огнем… то каждое из этих бесчисленных свойств и каждая из сил светится и горит, как Сам Бог. Каждое из этих качеств подобно светильнику, освещающему душу и наполняющему ее любовным жаром». В одном-единственном акте единения душа получает познание различных свойств, «и Бог для нее оказывается одновременно полнотой светильников, по-разному освещающих ее мудростью и наполняющих ее любовным жаром». Ее освещают все светильники вместе и каждый из них по-особому.
«Все эти свойства имеют одну сущность… и все светильники являются лишь одним, который по своим силам и свойствам светит и горит, как множество». Сияние этого светильника Божественного существа, поскольку Оно всемогуще, дает душе свет и тепло, необходимые, чтобы направиться к Богу Всемогущему. Оно же наполняет душу сиянием мудрости, так что светильник становится светильником мудрости. То же происходит и с прочими свойствами, которые одновременно открываются душе. Душа воспринимает удивительное блаженство от огня и света этих светильников, бесконечную полноту, которая исходит от них, и каждый горит в любви. «И жар одного увеличивает жар другого, пламя одного увеличивает пламя другого, а свет одного умножает свет прочих. Ибо через каждое отдельное совершенство можно познать иное. И все вместе превращаются в один свет и один огонь…» Душа бесконечно погружается в это нежное пламя, нежнейшим образом раненная любовью каждого отдельного и всех вместе, еще сильней раненная в любви, исходящей из жизни, и она «способна познать, что та любовь происходит из вечной жизни, содержащей в себе все блага». Бог оказывает душе Свои благодеяния и любовь в силе всех Своих свойств: Он наделяет ее благами и любит во всемогуществе и мудрости, доброте и святости, справедливости и милосердии, чистоте и ясности и т. д. Он бесконечно высоко ценит ее, хочет поставить ее на одну ступень с Собой и потому радостно показывает ей Себя в познаниях единения. Он изливает на нее потоки любви, и она чувствует себя счастливой в совершенной гармонии души и тела, преображенная в рай, полностью возделанный Богом. И так прекрасен этот бесконечный огонь, что подобен водам жизни, которые своим неистовством совершенно утоляют жажду духа. Именно так можно объяснить удивительное событие, описанное во 2-й книге Маккавейской: святой огонь, хранившийся в колодезе, превратился там в воду, на жертвеннике же вода снова превратилась в огонь (ср. 2 Макк 1, 19–22. – Прим. пер.). Дух Божий подобен сладкой восхитительной воде, пока Он скрыт в венах души. Но если же Он выходит на свет во время жертвоприношения Божественной любви, то превращается в живой пламенный костер. И поскольку душа уже зажжена и действует в любящей самоотдаче, она охотней говорит о светильниках, чем о воде. И все же это лишь недостаточные попытки выразить то, что происходит в реальности; «ибо преображение души в Бога есть нечто невыразимое».
Когда говорится о сиянье, которое озаряет душу, то под ним подразумеваются горящие любовью познания Божественных совершенств. Объединенная с этими совершенствами, душа преображается в горящих любовью лучах света и сияет подобно им. Сияние Божественных лучей иное, нежели материальных светильников. Последние своим светом освещают вещи извне; это же сияние, напротив, освещает вещи внутри самих лучей. Душа находится внутри потоков света, через них преображается и сама становится светящимся пламенем: она подобна зажженному и превратившемуся в огонь воздуху внутри самого пламени. Движения пламени, его колебания и всплески исходят одновременно из души и от Святого Духа. «Это не просто потоки лучей, но и просвещение души, милые игры и торжества Святого Духа в душе», о которых уже говорилось ранее. Кажется, что Он хочет с их помощью наделить душу вечной жизнью и совершенным величием. На это же направлены и все предшествующие и последующие дары благодати. Но как бы мощно ни действовали побуждения Святого Духа, раскрытие в полноте блаженства возможно только тогда, когда душа «выйдет из сферы… смертной жизни и сможет войти на самую глубину Духа, совершенной жизни во Христе».
Когда говорилось о движениях пламени, то их следовало приписывать не Богу, а душе. Поскольку Бог неизменен, ей только кажется, что Он движется в ней.
Полнота сияющего света может быть также названа легшей сенью, как сказал о том ангел в момент Благовещения (ср. Лк 1, 35), поскольку осенять или давать тень означает «защищать, покровительствовать и оказывать блага». Когда тень одного человека падает на другого, это знак того, что он готов защищать и поддерживать. Тень, которую отбрасывает какая-либо вещь, находится в соответствии с природой вещи. «Если вещь плотная и темная, то она отбрасывает темную тень, если же светлая и тонкая, то и тень будет светлая и тонкая». Таковы тени Божественных светильников и потоков лучей: светильник красоты рождает в качестве тени в душе иную красоту, светильник силы – иную силу, а тень Божьей мудрости – опять-таки мудрость. Иными словами, мудрость, красота и сила Бога окутаны тенью, ибо душа не может познать их здесь в совершенстве. Но поскольку эта тень совершенно соответствует Богу, Его сущности и Его свойствам, то душа по тени ясно познаёт величие Божье. Всемогущество Бога и мудрость, Его бесконечная доброта и блаженство оставляют «сияющую и пламенную тень тех светлых и горящих светильников», и в таком виде познаёт и испытывает их душа. Так она постигает все богатства, объединенные в бесконечном единстве и простоте Божественной сущности. Познание одного не мешает познанию другого и наслаждению другим; более того, всякая красота и сила являются светом, который раскрывает иное величие. Чистота Божественной мудрости делает возможным видение многих вещей как одной.
Все это величие наполняет «Бездонные сознания пещеры». Под этим подразумеваются силы души, память, разум и воля. «Они тем глубже, чем больше даров благодати способны вместить в себя». Только бесконечное может наполнить их. Насколько большие страдания они испытали, когда были опустошены, настолько же великим блаженством они наслаждаются теперь, когда наполнены Богом. Они не ощущали немыслимой пустоты своих познавательных способностей, пока не опустошились, не очистились и не прояснились от своей привязанности к творению. Малейшая мелочь, к которой они прилепляются, делает их нечувствительными, так что они «перестают ощущать вред, который причиняют себе, не замечают, как теряют дары благодати, и не осознают своей познавательной способности… Несмотря на их способность познания неизмеримых благ, малейшая причина может так обворожить их, что они теряют способность принимать в себя эти блага… Если же они пусты и очищены, то жажда, голод и тоска духовного свойства становятся невыносимы. У каждой из этих “пещер” глубочайший желудок, а потому они испытывают и глубокую боль, ибо та пища, которой им недостает, так же непостижима: ведь это… Сам Бог. Это глубокое ощущение (голода и жажды) появляется, как правило, в конце просвещения и очищения души…». Когда духовная потребность очищается от всего тварного и всех привязанностей, то душа вместо своего естественного образа принимает Божественный и обладает пустым приготовленным пространством. Но поскольку Божественное пока не передает Себя в единении, она ощущает «такую боль, которая больше смерти, особенно если через какую-нибудь щель или окно проникает Божественный луч, а Бог при этом не сообщает ей Себя. Таковы души, которые страдают от неистовства любви и не желают долго оставаться в таком состоянии; они хотят либо получить желаемое, либо умереть».
Первая пещера – это разум, его пустота – жажда Бога и потребность в Божественной мудрости. Вторая пещера – это воля, алкающая Бога и стремящаяся к совершенству в любви. Третья пещера – это память. Она томима желанием обладать Богом. То, что эти пещеры могут охватить, есть Бог. И поскольку Бог глубок и бесконечен, то в некотором смысле и их способность принятия бесконечна, их голод и жажда бесконечны, их уничтожение и боль – смерть без конца. Даже если эта боль еще не так глубока, как в иной жизни, все же она дает живое представление о ней, поскольку душа уже прошла необходимое приготовление, чтобы принять в себя полноту жизни. Но поскольку эти тяготы имеют свой исток в любви, для них нет смягчения. «Чем больше любовь, тем нетерпеливей мечтает она об обладании Богом. Она надеется на это каждый миг в томительном стремлении».
И все же если душа истинно требует Бога, то уже владеет Тем, Кого любит, и кажется, что она больше не может испытывать боль. «Ибо то, “во что желают проникнуть Ангелы” (1 Пет 1, 12), свободно от боли и боязливой тоски, и потому они уже обладают этим… Обладание Богом вселяет блаженство и удовлетворение. А потому в своем стремлении душа должна испытывать тем больше блаженства и удовлетворения, чем оно сильней, ибо тем больше живет в обладании Богом; и потому она не испытывает ни боли, ни страдания».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.