Предостережение: Две Женщины и Монах

Предостережение: Две Женщины и Монах

Дзэнская история:

В Китае была одна старуха, которая поддерживала монаха двадцать лет. Она построила для него хижину и кормила его, пока он медитировал.

Однажды она решила проверить, какого прогресса он добился за все это время.

Она заручилась помощью девушки, богатой желаниями, и сказала ей: "Пойди и обними его, и тогда внезапно спроси: "Что теперь?""

Девушка пришла к монаху и тут же начала его ласкать, и спросила его, что он собирается с этим делать.

"Старое дерево зимой растет на скале, - ответил монах несколько поэтически, - и нигде нет никакого тепла".

Девушка вернулась и пересказала старухе его слова.

"Подумать только, что я кормила этого парня двадцать лет! - воскликнула старуха в гневе. - Он не проявил никакого внимания к твоей потребности, никакой склонности объяснить твое состояние. Ему не нужно было отвечать на страсть, но по крайней мере он должен был испытать какое-то сострадание".

Она тут же пошла к хижине монаха и сожгла ее.

Древняя пословица говорит:

Посеешь мысль, пожнешь действие. Посеешь действие, пожнешь привычку. Посеешь привычку, пожнешь характер. Посеешь характер, пожнешь судьбу.

А я вам говорю: посейте ничто, и пожнете медитацию или любовь.

Сеять ничто - именно в этом и есть вся медитация. И ее естественное следствие - любовь. Если к концу путешествия медитации любовь не расцвела, тогда все путешествие было тщетным. Что-то где-то пошло неправильно. Ты начал путешествие, но никуда не прибыл.

Любовь - это испытание. Для пути медитации любовь - это испытание. Это две стороны одной монеты, два аспекта одной и той же энергии. Когда есть одна, должна быть и другая. Если второй нет, тогда нет и первой.

Медитация - это не концентрация. Человек концентрации не может достичь любви; фактически он ее не достигнет. Человек концентрации может стать более насильственным, потому что концентрация - это тренировка в том, чтобы оставаться напряженным, концентрация - это попытка сузить ум. Это глубокое насилие над сознанием. А когда ты насильствен с собственным сознанием, ты не можешь не быть насильственным с другими. Все, что ты делаешь с самим собой, ты будешь делать и с другими.

Пусть это будет фундаментальным правилом жизни, одним из самых фундаментальных: каким бы ты ни был с самим собой, таким ты будешь и с другими. Если ты любишь себя, ты будешь любить и других. Если ты течешь в своем существе, ты будешь течь и в других отношениях. Если ты заморожен внутри, ты будешь заморожен и снаружи. Внутреннее имеет тенденцию становиться внешним; внутреннее продолжает выражаться во внешнем.

Концентрация - это не медитация; концентрация - это метод науки. Это научная методология. Человеку науки нужна глубокая дисциплина концентрации, но от человека науки никто не ожидает сострадания. Нет необходимости. Фактически человек науки становится более и более насильственным с природой - весь научный прогресс основан на насилии над природой. Он разрушителен, потому что прежде всего научный человек разрушителен со своим собственным расширяющимся сознанием. Вместо того чтобы расширять сознание, он его сужает, делает его избирательным, однонаправленным. Это принуждение, насилие.

Поэтому помните, медитация - это не концентрация, но и не созерцание. Это вообще не мышление. Может быть, ты думаешь о Боге - даже тогда это мышление. Если есть "о", это мышление. Ты можешь думать о деньгах, ты можешь думать о Боге - это, по сути, не имеет значения. Мышление продолжается, меняются только объекты. Но если ты думаешь о мире или о сексе, никто не назовет это созерцанием. Если ты думаешь о Боге, о добродетели, если ты думаешь об Иисусе, Кришне, Будде, тогда люди назовут это созерцанием. Но дзэн в этом очень строг - это не медитация, это все еще мышление. Тебя все еще заботит "другой".

В созерцании "другой" есть, хотя, конечно, не так исключительно, как в концентрации. В созерцании больше текучести, чем в концентрации. В концентрации ум сосредоточен на одном; в созерцании ум ориентирован на объект, не собран в одной точке. Ты можешь продолжать о нем думать, ты можешь продолжать меняться и течь с объектом, но все же, в целом, субъект остается прежним.

Что тогда такое медитация? Медитация - это просто радость в собственном присутствии; медитация - это радость в собственном существе. Это очень просто - совершенно расслабленное состояние сознания, в котором ты ничего не делаешь. В то мгновение, как входит действие, ты становишься напряженным; тотчас же входит тревога. Как с этим справиться? Что делать? Как не потерпеть поражения? Ты уже переместился в будущее.

Если ты созерцаешь, что ты можешь созерцать? Как ты можешь созерцать неизвестное? Как ты можешь созерцать непознаваемое? Ты можешь созерцать только известное. Ты можешь его снова и снова пережевывать, но оно известно. Если ты что-то знаешь об Иисусе, ты можешь думать снова и снова; если ты что-то знаешь о Кришне, ты можешь думать снова и снова. Ты можешь продолжать модифицировать, изменять, украшать - но это не приведет тебя к неизвестному. А Бог неизвестен.

Медитация значит просто быть, ничего не делая, - никакого действия, никакой мысли, никакой эмоции. Ты просто есть, и это сущее наслаждение. Откуда берется это наслаждение, если ты ничего не делаешь? Оно приходит из ниоткуда - или отовсюду. Ему не нужно никакого повода, причины. Если ты несчастен, у тебя есть причина быть несчастным; если ты счастлив, ты просто счастлив - для этого нет причины. Твой ум пытается найти причину, потому что не может поверить в беспричинное, потому что не может контролировать беспричинное - с беспричинным ум просто становится бессильным. Поэтому ум продолжает находить ту или другую причину. Но я хотел бы тебе сказать, что когда ты счастлив, ты счастлив совершенно без причины; когда ты несчастлив, у твоего несчастья есть какая-то причина, потому что счастье - это просто вещество, из которого ты сделан. Это само твое существо, это твое глубочайшее внутреннее ядро. Радость - это твое глубочайшее внутреннее ядро.

Посмотри на деревья, посмотри на птиц, посмотри на облака, посмотри на звезды... и если у тебя есть глаза, ты сможешь увидеть, что все существование радостно. Все просто счастливо. Деревья счастливы без причины; они не собираются стать президентами или премьер-министрами, они не собираются разбогатеть, у них нет никакого счета в банке. Посмотри на цветы - без всякой причины... Просто невероятно, как счастливы цветы.

Все существование сделано из вещества, называемого радостью. Индуисты называют его сатчитананд, ананда, радость. Именно поэтому не нужно никакой причины, никакого повода. Если ты просто можешь быть с самим собой, ничего не делая, просто наслаждаясь собой, просто оставаясь с собой, просто счастливый тем, что ты есть, просто счастливый тем, что дышишь, просто счастливый тем, что слушаешь птиц, - без причины - тогда ты в медитации. Медитация - это бытие здесь и сейчас. И когда человек счастлив без причины, он не может содержать в себе это счастье. Оно распространяется и течет к другим, ты начинаешь делиться. Ты не можешь его сдержать, так его много, так оно бесконечно. Ты не можешь держать его в руках, тебе придется позволить ему распространиться.

Именно это и есть сострадание. Медитация - значит быть с собой, и сострадание - переполнение этого бытия. Та же самая энергия, которая двигалась в страсть, становится состраданием. Это та же самая энергия, которая раньше была сужена в тело и ум. Это та же самая энергия, которая раньше протекала из небольших щелей.

Что такое секс? Это утечка энергии из небольшой дыры в теле. Индуисты это точно так и называют - дыры. Когда ты течешь, переполняешься, когда ты не движешься в дыры, все стены исчезают. Ты стал целым. Теперь ты распространяешься. Ты ничего не можешь с этим сделать.

Не потому, что ты должен быть сострадательным, нет. В состоянии медитации ты есть сострадание. Сострадание так же тепло, как и страсть, - отсюда слово сострадание*.

* Compassion: сострадание, passion: страсть (англ.).

Оно очень страстно, но страсть никому не адресована, страсть не ищет никакого осуществления. Весь процесс просто обратился вспять. Сначала ты где-то искал счастья - теперь ты его нашел и выражаешь. Страсть - это поиск счастья; сострадание - это выражение счастья. Но оно страстно, оно тепло, и ты должен это понять, потому что в этом есть парадокс.

Чем что-либо важнее и выше, тем парадоксальнее, а медитация и сострадание - высочайшие вершины, самые высокие из вершин. В них обязательно будет парадокс.

Парадокс в том, что человек медитации очень прохладен, не холоден; прохладный, но все же теплый, не горячий. Страсть горяча, почти лихорадочна. У нее есть температура. Сострадание прохладно, но все же тепло, приветственно, восприимчиво, счастливо делиться, готово делиться, ждет, чтобы поделиться. Если человек медитации становится холодным, он упустил. Тогда он просто стал человеком подавления. Если ты подавляешь страсть, то становишься холодным. Именно так все человечество стало холодным - страсть была подавлена в каждом.

С самого детства твоя страсть калечится и подавляется. Каждый раз, когда ты становишься страстным, есть кто-то - мать, отец, учитель, полицейский - есть кто-то, кто тут же начинает тебя подозревать. Твоя страсть пресекается, подавляется: "Не делай этого!" Тотчас же ты сжимаешься вовнутрь себя. И мало-помалу ты учишься, что чтобы выжить, лучше слушать окружающих людей. Это безопаснее.

Так что же делать? Что должен делать ребенок, когда он чувствует страсть, когда он чувствует себя полным энергии и хочет прыгать, бегать и танцевать, а его отец читает газету? Это ерунда, но он читает газету, и он очень важный человек, он хозяин дома. Что делать? Ребенок делает что-то действительно потрясающее - именно Бог в нем готов танцевать - но отец читает свою газету, поэтому вокруг должна быть тишина. Он не может танцевать, не может бегать, не может кричать.

Он будет подавлять свою энергию; он будет пытаться быть холодным, собранным, держать себя под контролем. Контроль стал такой высшей ценностью, а на самом деле он не имеет никакой ценности.

Контролирующий себя человек - это мертвый человек. Контролирующий себя человек необязательно дисциплинирован; дисциплина - это совершенно другое. Дисциплина приходит из осознанности; контроль приходит из страха. Люди, которые тебя окружают, сильнее тебя, они могут тебя наказать, разрушить. У них есть власть контролировать, развращать, подавлять. Ребенку приходится стать дипломатичным. Когда возникает секс, ребенок оказывается в затруднении. Общество против него; общество говорит, что его нужно перенаправить - а он течет по всему ребенку - его нужно отсечь.

Что делают учителя в школах? Фактически школы - это не инструменты передачи знания, но инструменты контроля. Шесть, семь часов ребенок сидит в школе. Это нужно для того, чтобы пресечь его танец, пресечь его песню, пресечь его радость; это нужно для того, чтобы его контролировать. Когда ребенок сидит шесть, семь часов в день в почти тюремной атмосфере, мало-помалу энергия мертвеет. Ребенок становится подавленным, замороженным. Теперь нет никакого струения, энергия не приходит, он живет по минимуму - именно это мы называем контролем. Он никогда не доходит до максимума.

Психологи провели исследования и открыли важный фактор в человеческом несчастье - обычный человек живет только на десять процентов. Люди живут на десять процентов, дышат на десять процентов, любят на десять процентов, наслаждаются на десять процентов - девяносто процентов их жизни просто не позволено. Это сущая пустая растрата! Человек должен жить на сто процентов своих возможностей, только тогда возможно цветение.

Таким образом, медитация - это не контроль, это не подавление. Если так или иначе ты получил неправильную идею и подавляешь себя, тогда ты станешь очень контролирующим себя человеком - но тогда ты будешь холодным. Тогда ты будешь становиться более и более безразличным, не непривязанным. Безразличный, незаботливый, нелюбящий - ты почти совершаешь самоубийство. Ты будешь жив по минимуму. Тебя можно назвать только приблизительно живым. Ты не будешь гореть с обоих концов, твое пламя будет очень тусклым. Будет много дыма, но не будет почти никакого света.

Это случается с людьми, выбравшими путь медитации. Католики, буддисты, джайны - они стали очень холодными, потому что контролировать очень легко. Осознанность очень трудна. Контроль очень легок, потому что для контроля требуется только культивировать привычки. Ты культивируешь привычки, и эти привычки овладевают тобой, и ты ни о чем не беспокоишься. Тогда ты продолжаешь следовать привычкам, они становятся механическими, и ты живешь жизнью робота. Ты можешь выглядеть, как Будда, но ты им не будешь. Ты будешь просто мертвой каменной статуей.

Если в тебе не возникло сострадания, возникает апатия. Апатия означает отсутствие страсти; сострадание означает трансформацию страсти. Пойди и посмотри на католических монахов, джайнских монахов, буддистских монахов, и ты увидишь очень апатичные фигуры - притупленные, глупые, не светящиеся, закрытые, боящиеся, постоянно встревоженные.

Контролирующие себя люди всегда нервны, потому что глубоко внутри все еще скрыта сутолока. Если ты ничего не контролируешь, если ты текучий, живой, тогда ты не нервничаешь. Нет речи о том, чтобы нервничать, - что бы ни случилось, случается. У тебя нет ожиданий о будущем, ты ничего не достигаешь. Зачем тогда нервничать? Если ты пойдешь к католическим, джайнским, буддистским монахам, ты найдешь, что они очень нервные - может быть, не настолько нервные в своих монастырях, но если их вывести в мир, ты найдешь, что они очень, очень нервные, потому что искушение встречается на каждом шагу.

Человек медитации приходит к точке, в которой не остается никаких искушений. Попытайся это понять. Искушение никогда не приходит снаружи; искушение создают именно подавленное желание, подавленная энергия, подавленный гнев, подавленный секс, подавленная жадность. Искушение приходит изнутри тебя, оно не имеет ничего общего с внешним. Это не дьявол приходит и искушает тебя, это твой собственный подавленный ум становится дьявольским и хочет взять свое. Чтобы контролировать такой ум, человек должен оставаться холодным и замороженным, чтобы никакой жизненной энергии не позволялось двигаться в твои члены, в твое тело. Если энергии позволяется двигаться, эти подавления выйдут на поверхность.

Именно поэтому люди научились быть холодными, касаться других и все же не касаться, видеть людей и все же не видеть. Люди живут в клише - "Привет, как дела?" Никто ничего под этим не подразумевает, и эти слова нужны лишь для того, чтобы избежать настоящего контакта двух людей. Люди не смотрят друг другу в глаза, не держатся за руки, не пытаются почувствовать энергию друг друга. Они не позволяют друг другу излиться. В страхе, кое-как все улаживая... Холодные и мертвые... В смирительной рубашке.

Человек медитации учится тому, как быть полным энергии, жить по максимуму, в оптимуме. Он живет на вершине, он делает своим жилищем вершину. Безусловно, в нем есть тепло, но он не лихорадочен, это только показывает, что он живой. Он не горячий, он прохладный, потому что его не уносят прочь желания. Он так счастлив, что больше не ищет никакого счастья. Он так непринужден, он как дома, он никуда не идет, он не бежит и не гонится... он очень прохладный.

Есть латинский афоризм: agere sequitur esse - "делать" следует за "быть"; действие следует за бытием. Это поразительно красиво. Не пытайся изменить свое действие - попытайся найти свое бытие, и действие последует. Действие вторично; бытие первично. Действие - это то, что ты делаешь; бытие - это то, что ты есть. Действие приходит из тебя, но действие - это только фрагмент. Даже если все твои действия собрать вместе, они не станут равными твоему существу, потому что все действия, собранные вместе, будут твоим прошлым. Как насчет будущего? Твое бытие содержит твое прошлое, будущее, настоящее; твое бытие содержит твою вечность. Твои действия, даже полное их собрание, будут только прошлым. Прошлое ограничено, будущее не ограничено. То, что случилось, ограничено; это можно определить, это уже случилось. То, чего не случилось, не ограничено, неопределимо. Твое бытие содержит вечность; твои действия содержат лишь прошлое.

Поэтому возможно, что человек, который до этого момента был грешником, может в следующее стать святым. Никогда не суди человека по его действиям, суди человека по его существу. Грешники становятся святыми, а святые падают и становятся грешниками. У каждого святого есть прошлое, и у каждого грешника есть будущее.

Никогда не суди человека по его действиям. Но другого способа нет, потому что ты не знаешь даже собственного существа - как ты можешь видеть существо других? Как только ты узнаешь собственное существо, ты научишься языку, узнаешь ключ к тому, как смотреть в существо другого. Ты можешь видеть в других только до того предела, до которого видишь в себе. Если ты увидел себя насквозь, ты становишься способным видеть насквозь других.

Таким образом, несколько вещей, прежде чем я войду в эту прекрасную историю.

Если в медитациях ты становишься холодным - остерегайся. Если медитация делает тебя более теплым, более любящим, более текучим - хорошо, ты на правильном пути. Если ты становишься менее любящим, если твое сострадание исчезает, и у тебя внутри устанавливается апатия - тогда чем скорее ты изменишь направление, тем лучше. Иначе ты превратишься в стену.

Не становись стеной. Оставайся живым, пульсирующим, струящимся, текучим, тающим.

Конечно, есть проблемы. Почему люди становятся стенами? Потому что стены можно определить. Они дают тебе границу, определенную форму и вид - то, что индуисты называют нам руп, имя и форма. Если ты тающий и текучий, у тебя нет никаких границ; ты не знаешь, где ты, и где ты кончаешься и где начинаются другие существа. Ты продолжаешь быть с людьми так близко, что мало-помалу вообще границы становятся подобными снам. И однажды они исчезают.

Именно такова реальность. Реальность неограниченна. Где, по-твоему, ты кончаешься? Там, где твоя кожа? Обычно мы думаем: "Конечно, мы внутри нашей кожи, и наша кожа - это стена, граница". Но твоя кожа не смогла бы быть живой, если бы ее не окружал воздух. Если твоя кожа постоянно не вдыхает кислород, который поступает снаружи, она не может быть живой. Удали атмосферу, и ты тут же умрешь. Даже если твою кожу не поцарапать, ты умрешь. Поэтому это не может быть твоей границей.

Землю окружают двести миль атмосферы - это твоя граница? Это тоже не может быть твоей границей. Этот кислород, и эта атмосфера, и это тепло и жизнь не могут существовать без солнца. Если солнце перестанет существовать, или упадет мертвым... Однажды это случится. Ученые говорят, что однажды солнце остынет и упадет мертвым. Тогда внезапно эта атмосфера не будет живой. Тотчас же ты умрешь. Значит, твоя граница - солнце? Но сейчас физики говорят, что это солнце соединено с каким-то центральным источником энергии, который мы еще не можем открыть, но подозреваем о его существовании - потому что все в мире взаимосвязано.

Так как же найти, где твоя граница? Яблоко на дереве - это не ты. Съешь его, и оно станет тобой. Оно просто ждет, чтобы стать тобой. Это твой потенциал, это твое будущее. Потом ты испражняешься и выбрасываешь из своего тела отходы. Мгновением раньше это было тобой. Поэтому где ты установишь границу? Я дышу, дыхание внутри меня - это я, но лишь мгновением раньше, может быть, оно было твоим дыханием. Наверное, так и было, потому что мы дышим в общей атмосфере. Мы дышим друг в друга; мы члены друг друга. Ты дышишь во мне, я дышу в тебе.

И так не только с дыханием, точно так и с самой жизнью. Ты не замечал? С определенными людьми ты чувствуешь себя очень живым, они приходят, бурля энергией. И что-то происходит с тобой, - отклик, - и ты тоже начинаешь бурлить. И есть люди... одних их лиц достаточно, чтобы человек почувствовал, что сейчас упадет! В самом их присутствии достаточно яда. Наверное, они вливают в тебя что-то ядовитое. И когда ты подходишь к какому-то человеку и становишься сияющим и счастливым, и внезапно что-то начинает пульсировать в твоем сердце, и твое сердце бьется быстрее, этот человек, наверное, что-то влил в тебя.

Мы изливаемся друг в друга. Именно поэтому на Востоке сатсанг стал очень, очень важным. Быть с человеком, который познал, просто быть в его присутствии достаточно - потому что он постоянно вливает в тебя свое существо. Ты можешь это знать или не знать. Ты можешь признать или не признать это сегодня, но однажды, в то или другое время, семена прорастут.

Мы изливаемся друг в друга. Мы не отдельные острова. Холодный человек становится как остров, и это его несчастье, великое несчастье, потому что ты мог бы стать огромным континентом, а решил оставаться островом. Ты решил оставаться бедным, когда мог бы быть таким богатым, каким бы только захотел.

Не будь стеной и никогда не пытайся подавлять, иначе ты станешь стеной. Подавленные люди носят маски, лица. Они притворяются кем-то другим. Подавленный человек несет в себе тот же мир, что и ты, - нужна только возможность, провокация, и тотчас же реальное выйдет наружу. Именно поэтому монахи исчезают из мира - потому что в нем слишком много провокаций, слишком много искушений. Им трудно оставаться содержащимися в себе, сдерживаться. И они движутся в Гималаи или в пещеры, они удаляются от мира, чтобы, даже если возникают идеи, искушения, желания, не было возможности их осуществить.

Но это не путь трансформации.

Люди, которые становятся холодными, это люди, которые были очень горячими. Люди, которые принимают обеты оставаться безбрачными, это люди, которые чрезвычайно сексуальны. Ум очень легко обращается от одной крайности к другой. Мое наблюдение таково, что многие люди, которые были слишком одержимыми едой, рано или поздно становятся одержимыми постом. Это должно случиться, потому что ты не можешь долго оставаться в одной крайности. Ты заходишь слишком далеко, и вскоре ты от этого устанешь, тебе это надоест. Тогда не будет никакого другого входа, кроме как двигаться в противоположную крайность.

Люди, которые становятся монахами, - очень мирские люди. Рынок им надоел, они слишком много двигались на рынке, и маятник переместился в другую крайнюю точку. Жадные люди отрекаются от мира. Это отречение не исходит из понимания - это просто жадность, перевернутая вверх ногами. Сначала они держались, держались... теперь, внезапно, они видят бессмысленность этого, тщетность этого, и начинают это отбрасывать. Сначала они боялись потерять даже мелкую монету, теперь боятся иметь даже мелкую монету, но страх продолжается. Сначала они были слишком жадными к этому миру, теперь они слишком жадны к другому, но жадность сохранилась. Эти люди в тот или другой день обязательно вступят в монастырь - тогда они станут великими безбрачными, великими отрекшимися. Но это не изменит их природы.

Кроме осознанности, ничто не меняет человека, вообще ничто. Поэтому не пытайся притворяться. То, чего не случилось, не случилось. Пойми это и не пытайся притворяться, не пытайся заставить других верить, что это случилось, потому что никто не проиграет от этого обмана, кроме тебя самого.

Люди, которые пытаются контролировать себя, выбрали очень глупый путь. Контроля не получится, но они станут холодными. Это единственный способ, которым человек может себя контролировать, - стать таким замороженным, чтобы никакой энергии не возникало. Люди, которые принимают обеты безбрачия, не будут много есть; фактически они будут морить свои тела голодом. Если в теле будет создаваться больше энергии, тогда будет больше сексуальной энергии, и тогда ты не знаешь, что с ней делать. Поэтому буддийский монах ест только один раз в день - и даже тогда недостаточно. Они едят ровно столько, чтобы удовлетворить потребности тела, самые минимальные потребности, и чтобы не оставалось никакой энергии. Этот вид безбрачия - не безбрачие. Когда ты течешь с энергией, и энергия начинает трансформироваться в любовь, тогда происходит безбрачие, которое красиво, брахмачарья.

Милая пожилая дама вошла в магазин и купила пачку нафталина. На следующий день она вернулась, чтобы купить еще пять пачек. Прошел еще один день, и она снова появилась в магазине и попросила еще дюжину.

- Наверное, у вас очень много моли, - сказал продавец.

- Да, - ответила милая старушка, - и я бросала этими шариками в моль три дня, и мне ни разу не удалось ни в одну попасть!

Путем контроля тебе не удастся ни в одну попасть! Это не помогает. Ты борешься с листьями, ветвями, обрубая их там и сям. Это не способ уничтожить дерево желания; нужно обрубить сами его корни. А корни можно обрубить, только когда ты достигаешь корней желания. На поверхности есть только ветви - ревность, гнев, зависть, ненависть, похоть. Все они только на поверхности. Чем глубже ты движешься, тем более понимаешь: они приходят из одного корня, и этот корень - неосознанность.

Медитация означает осознанность. Она обрубает сам корень. Тогда все дерево исчезает само собой. Тогда страсть становится состраданием.

Я слышал об одном великом дзэнском мастере, который состарился и почти ослеп в возрасте девяноста шести лет, и больше не мог учить или работать в монастыре. Старик решил, что пришло время умереть, потому что он больше не мог никому быть полезным, не мог никому помочь. И он перестал есть.

Когда его монахи спросили, почему он отказывается от пищи, он ответил, что пережил свою полезность и теперь только всех беспокоит.

Они сказали ему:

- Если ты сейчас умрешь, - а это было в январе, - когда так холодно, всем будет неудобно на твоих похоронах, и ты создашь еще больше проблем. Поэтому, пожалуйста, ешь.

Это может случиться только в дзэнском монастыре, потому что ученики любят Мастера так глубоко, уважают его так глубоко, что не нужно никаких формальностей. Просто посмотрите, что они говорят. Они говорят:

- Если ты умрешь сейчас, в январе... посмотри, как холодно; всем будет неудобно на твоих похоронах, и ты создашь еще больше проблем. Поэтому, пожалуйста, ешь.

И поэтому он начал есть. Но когда стало тепло, он снова перестал, и вскоре после этого он тихо упал и умер.

Такое сострадание! Тогда человек живет только ради сострадания; человек умирает только ради сострадания. Человек готов выбрать правильное время, чтобы никого это не побеспокоило и ему не нужно было создавать проблем.

Я слышал о другом дзэнском Мастере, который умирал.

Он сказал:

- Где мои туфли? Принесите их.

- Куда ты? - спросил его кто-то. - Врачи говорят, что ты скоро умрешь.

- Я пойду на кладбище, - сказал он.

- Но почему?

- Я не хочу никому создавать проблем. Иначе вам придется нести меня на плечах.

Он пришел на кладбище и умер там.

Поразительное сострадание! Что это за человек, который не хочет причинять окружающим даже такого труда? А эти люди помогли тысячам. Тысячи были им благодарны, тысячи стали полными света и любви благодаря им. И все же они не хотят никого беспокоить. Если они полезны, они хотят жить и помогать, если они не полезны, для них пришло время уйти.

А теперь, история.

В Китае была одна старуха, которая поддерживала монаха более двадцати лет. Она построила для него хижину и кормила его, пока он медитировал.

Это чудо случилось на Востоке - и Запад все еще не может его понять. Многие века на Востоке, если кто-то медитировал, общество кормило его. Было достаточно того, что он медитировал. Никто не думал, что этот человек обременяет общество: "Почему мы должны на него работать?" Просто того, что он медитировал, было достаточно, потому что Восток пришел к пониманию того, что если один человек становится просветленным, его энергию получают все; даже если один человек приходит к цветению в медитации, его аромат становится частью всего общества. И приобретение это так велико, что Восток никогда не говорил: "Не сиди просто так и не медитируй. Кто будет тебя кормить, кто будет тебя одевать, кто даст тебе кров?" Тысячи и тысячи - у Будды было десять тысяч санньясинов, которые двигались с ним, но люди были счастливы их кормить, одевать, заботиться о них, потому что они медитировали.

На Западе совершенно невозможно думать таким образом. Даже на Востоке это становится трудным. В Китае монастыри закрыты, медитационные залы превращены в больницы или школы. Великие Мастера исчезли. Они принуждены были работать в полях или на фабриках. Никому не разрешается медитировать, потому что великое понимание потеряно - весь ум полон материализма, словно кроме материи ничего не существует.

Если один человек в городе становится просветленным, весь город от этого выигрывает. Это не пустая растрата - его поддерживать. Ничего не теряя, ты получишь такое безмерное сокровище! Люди счастливы ему помогать.

Двадцать лет эта женщина помогала монаху, который медитировал, медитировал и медитировал, и больше ничего не делал. Он сидел в дзадзэн. Она построила для него хижину, она заботилась о нем, заботилась обо всем. Однажды, когда она состарилась и поняла, что скоро умрет, она захотела узнать, расцвела ли медитация, или этот человек просто сидит и сидит. Двадцать лет - достаточно долгий срок, и эта женщина состарилась и вскоре должна была умереть, поэтому она захотела узнать, служила ли она настоящему человеку медитации или только обманщику.

Однажды она решила проверить...

Наверное, эта женщина сама обладала великим пониманием, потому что ее испытание, тест, который она применила, был полон понимания.

Однажды она решила проверить, какого прогресса он достиг за все это время.

Если медитация развивается, единственный критерий ее развития - это любовь, единственный критерий ее развития - это сострадание.

Она заручилась помощью девушки, богатой желаниями, и она сказала ей: "Пойди и обними его, и тогда внезапно спроси: "Что теперь?""

Есть три возможности. Первая: если двадцать лет он не касался красивой женщины, первой возможностью будет то, что он будет искушен, станет жертвой, забудет о медитации и начнет заниматься любовью с этой девушкой. Другая возможность - что он останется холодным, сдержанным и не проявит никакого сострадания к этой девушке. Он просто будет держать себя в руках, будет жестким, чтобы не подвергнуться искушению. И третья возможность: если медитация расцвела и принесла плоды, он будет полным любви, понимания, сострадания и попытается понять эту девушку и помочь ей. Это было просто испытанием этих трех возможностей.

Если произойдет первое, тогда вся его медитация была пустой тратой времени. Если произойдет второе, он соответствует обычному критерию монашества, но не достигает настоящего критерия человека медитации. Если произойдет второе, это просто покажет, что он был бихевиористом, что он развил привычку, взял под контроль свое поведение.

Наверное, вы слышали имя русского бихевиориста Павлова. Он говорил, что ни в животных, ни в человеке, ни вообще нигде нет никакого сознания - все это только умственный механизм. Можно тренировать умственный механизм, и тогда он начинает работать таким образом - все дело в обусловленности. Ум действует как условный рефлекс. Если ты положишь перед собакой пищу, она прибежит с высунутым языком, с текущей слюной. У нее начинается слюновыделение. Павлов провел эксперимент. Каждый раз, когда он давал собаке еду, он звонил в звонок. Мало-помалу звонок и еда стали ассоциироваться. Тогда однажды он просто позвонил в звонок, и собака прибежала с высунутым языком, и у нее потекла слюна.

Это абсурдно, никто никогда не знал, чтобы собака реагировала таким образом на звонок. Звонок - это не еда. Но теперь в ее уме появилась обусловленная ассоциация. Павлов говорит, что человека можно изменить таким же образом. Каждый раз, когда в тебе возникает секс, наказывай себя. Начинай семидневный пост, бичуй себя, стой на холоде всю ночь, или бей себя, и мало-помалу тело научится трюку. Каждый раз, когда возникает секс, тело будет его автоматически подавлять из страха наказания. Награда и наказание - это способ обусловить ум, следовать по Павлову.

Этот монах, наверное, это и делал - это делают многие. Это делают почти девяносто девять процентов людей в монастырях: просто обусловливают заново свои умы и тела. Но сознание не имеет с этим ничего общего. Сознание - это не новая привычка; сознание означает: жить жизнь с полной осознанностью, не ограниченным никакой привычкой, не одержимым никаким механизмом - быть выше механизма.

... И она ей сказала: "Пойди и обними его, и тогда внезапно спроси: "Что теперь?""

Весь ключ в слове "внезапно". Если ты дашь уму немного времени, он сможет начать работать обусловленным образом, к которому он готов. Поэтому не давай ему никакого времени: приди среди ночи, когда он один и медитирует. Просто войди в хижину - наверное, он жил за городом, один - войди в хижину и просто начни его ласкать, обнимать, целовать. И тогда внезапно спроси: "Что теперь?" Наблюдай его реакцию, что с ним происходит, что он говорит, какие краски появляются у него на лице, что показывают его глаза, как он реагирует и откликается.

Эта девушка пришла к монаху и тут же начала его ласкать, и спросила его, что он собирается с этим делать.

"Старое дерево растет на холодной скале зимой, - ответил монах несколько поэтически. - Нигде нет никакого тепла".

Он обусловил свою собаку; он обусловил свой телесноумственный механизм. Двадцать лет были достаточно долгим сроком для создания обусловленности. Он остался под контролем. Наверное, он был человеком огромного контроля. Он остался холодным, не появилось ни искры энергии, и он сказал: "Старое дерево растет на холодной скале зимой". Мало того, что был контроль и холод, - его контроль был так велик, что он остался таким холодным в такой опасной, провокационной, соблазняющей ситуации, что смог ответить поэтическими словами. Наверное, обусловленность была очень, очень глубокой, до самых корней.

"Старое дерево растет на холодной скале зимой, - ответил монах несколько поэтически. - Нигде нет никакого тепла".

Вот все, что он сказал.

Девушка вернулась и пересказала старухе его слова.

"Подумать только, что я кормила этого парня двадцать лет!" - воскликнула старуха в гневе.

Его медитация не расцвела. Он стал холодным и мертвым, подобным трупу; он не стал просветленным или буддой.

"Он не проявил никакого внимания к твоей потребности..."

Человек сострадания всегда думает о тебе, о твоей потребности. Монах же остался холодным и центрированным в себе. Он просто сказал что-то о себе: "Старое дерево растет на холодной скале зимой, нигде нет никакого тепла". Он не произнес ни слова об этой женщине. Он даже не спросил: "Зачем ты пришла? Почему? Почему ты выбрала меня среди стольких людей? Садись". Он должен был выслушать ее. Наверное, ею двигала глубокая потребность. Никто не приходит среди ночи к иссохшему монаху, который двадцать лет просидел в медитации. Почему она пришла? Он не обратил на нее никакого внимания.

Любовь всегда думает о другом; эго думает только о себе. Любовь всегда внимательна; эго абсолютно невнимательно. У эго есть только один язык, и это язык "я". Эго всегда использует другого; любовь готова быть использованной, любовь готова служить.

"Он не проявил никакого внимания к твоей потребности, никакого расположения, чтобы объяснить твое состояние".

Когда ты приходишь к человеку сострадания, он смотрит на тебя, смотрит глубоко в твое сердце. Он пытается найти, в чем твоя проблема, почему ты в такой ситуации, почему ты делаешь то, что делаешь. Он забывает себя. Он фокусируется на человеке, который к нему пришел, - его внимание сосредоточено на потребности этого человека, его проблеме, тревоге. Он пытается помочь. Он сделает все, что только в его силах.

"Ему не нужно было отвечать на страсть..."

Это правда. Человек сострадания не может откликаться страстно. Он не холоден, но прохладен. Он может дать тебе свое тепло, питающее тепло, но не может дать ничего лихорадочного. В нем этого нет. Помни разницу между лихорадочным телом и теплым телом. Лихорадочное тело не здорово, теплое тело просто здорово. В страсти люди становятся лихорадочными. Наблюдал ли ты себя в глубокой страсти? Ты почти как бесноватый маньяк, сумасшедший, дикий, делающий что-то, сам не зная, почему - и в полной лихорадке, когда все тело дрожит; циклон, в котором нет центра.

Человек тепла просто здоров. Точно как когда мать прижимает ребенка к груди, и ребенок чувствует тепло - окруженный теплом, питаемый им, приветствуемый им. Так же, когда ты входишь в ауру сострадательного человека, ты входишь в подобное матери тепло, входишь в очень питающее поле энергии. Фактически, если ты приходишь к человеку сострадания, твоя страсть просто исчезнет. Его сострадание так сильно, его тепло так велико, его любовь изливается на тебя настолько, что ты станешь прохладным, станешь центрированным.

"Ему не нужно было откликаться на твою страсть, но по крайней мере он должен был бы испытать какое-то сострадание".

Она тут же пошла к хижине монаха и сожгла ее.

Это был просто жест, символизирующий то, что эти двадцать лет, когда он там медитировал, - во время которых, как она надеялась, он развивался - были пустой тратой времени.

Недостаточно быть монахом поверхностно, просто быть монахом подавленным и холодным, холодность - это показатель подавления, очень глубокого подавления.

Именно это я тебе говорю: если ты движешься в медитацию, сострадание и любовь придут автоматически, сами собой. Они следуют за медитацией, как тень. Поэтому тебе не нужно беспокоиться ни о каком синтезе - синтез придет. Он приходит сам собой, тебе не нужно его создавать. Ты выбираешь один путь. Ты следуешь либо пути любви, преданности, танца, растворения себя полностью в любви к Божественному. На этом пути растворения не нужно никакой осознанности. Тебе нужно быть пьяным, совершенно пьяным Богом, тебе придется стать пьяницей. Или выбери путь медитации. Тогда тебе не нужно ни в чем растворяться. Тебе нужно стать очень кристаллизованным, тебе нужно стать очень интегрированным, бдительным, осознанным.

Следуй пути любви, и однажды, внезапно, ты увидишь, что в тебе расцвела медитация - тысячи белых лотосов. И ты ничего для этого не сделал, ты делал что-то другое, и они расцвели. Когда любовь или преданность достигают кульминации, расцветает медитация. И то же самое происходит на пути медитации. Просто забудь все о любви, преданности. Просто стань осознанным, сиди в молчании, наслаждайся своим существом - вот и все. Будь с самим собой, вот и все. Научись быть один - вот и все. И помни, человеку, который умеет быть один, никогда не одиноко. Одиноко людям, которые не умеют быть одни.

На пути медитации ищут, желают, надеются, молятся об осознанности. Будь один. Настолько, что даже в твоем сознании не движется никаких теней. На пути любви растворись настолько, чтобы реальным остался только другой, а ты стал тенью и мало-помалу совершенно исчез. На пути любви Бог остается, а ты исчезаешь; на пути медитации Бог исчезает, ты появляешься. Но полный и окончательный результат один и тот же. Происходит великий синтез.

Никогда не пытайся синтезировать эти два пути в начале. Они встречаются в конце, они встречаются на вершине, они встречаются в храме.

Один из учеников раввина Моше был очень беден. Он пожаловался Цадику, что его несчастные обстоятельства создают препятствия, мешающие ему учиться и молиться.

- В этот день и век, - сказал раввин Моше, - величайшая преданность, превосходящая учение и молитву, состоит в том, чтобы принимать мир точно таким, как он есть.

Человек, который движется в медитацию, или который движется на пути любви, получит помощь, если примет мир таким, как есть. Мирские люди никогда не принимают мир таким, как он есть, - они всегда пытаются его изменить. Они всегда пытаются сделать его каким-то другим, всегда пытаются устроить вещи в другом порядке, всегда пытаются сделать что-то снаружи. Религиозный человек принимает все, что бы его ни окружало снаружи. Его не беспокоит, не отвлекает внешнее. Вся его работа состоит в движении внутри. Один человек движется в любовь, другой движется в медитацию, но оба эти движения происходят внутри. Религиозный мир - это мир внутреннего. А внутреннее - за пределами.

В латинском языке у слова sin, грех, есть два значения: одно - "промахнуться мимо цели", и другое, еще более красивое - "внешнее". Грех - значит быть снаружи, быть вне себя. Добродетель - значит быть внутри; быть внутри себя.

Вскоре после смерти раввина Моше, раввин Мендель из Котика спросил одного из его учеников:

- Что было для твоего учителя важнее всего?

Ученик задумался и в конце концов ответил:

- То, что он делал в данное мгновение.

Данное мгновение - вот самое важное.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.