XI. Томас Воэн

XI. Томас Воэн

После несметных вопросов, сложностей и доморощенных схем Генри Мора полезно будет по контрасту рассмотреть отношение к Каббале его современника Евгения Филалета, иначе Томаса Воэна. Исследователи христианской Каббалы не должны упускать из виду это своеобразное явление в мысли XVII столетия. Речь идет о споре этих двух писателей, запечатленном в памфлетах, которыми они обменялись. Когда Воэн начал свои занятия теософией и опубликовал два трактата о природе человека и об универсальном Духе Природы, Мор, который в конечном итоге был больше платоником, чем мистиком, и с трудом переносил мистическую терминологию, опубликовал желчный ответ на них, на что валлийский мистик откликнулся злой сатирой в духе времени. Сам этот спор достоин забвения, но Томас Воэн получил репутацию, я полагаю, заслуженную, главного мистика, теософа и алхимика, за одним исключением в последнем пункте, имевшим место в Англии; а поскольку он умер за двадцать пять лет до появления Kabbala Denudata, источник и охват его каббалистических познаний поможет нам оценить состояние знаний в этой области в Англии до формирования кружка кембриджских платоников. Воэн в своих ранних трудах называет себя учеником Агриппы, и «Три Книги по Оккультной Философии»⁹⁶ могут служить общим мерилом его знакомства с эзотерической традицией евреев, тогда как мнение, которое у него сформировалось на этой основе, следует соотнести с Retractation его наставника – восхитительной работой «Тщеславие Наук и Превосходство Слова Божьего». Я не хочу этим сказать, будто это единственное, что он читал; по одному поводу он цитирует пассаж из Porta Lucis⁹⁷, которого нет у Агриппы; есть еще один или два примера⁹⁸, но в основном он довольствуется презентацией своей модели и первого вдохновителя. Если мои читатели согласны с таким суждением, они сами должны истолковать его собственное заявление о том, что он провел годы и годы в поиске и созерцании Каббалы рефлективно, а не библиографически, что поможет им дальше увидеть, как своеобразный мистицизм Томаса Воэна в отдельных точках соприкасается с Зогаром без этого руководства по Каббале, тогда еще не переведенного, и если и знакомого нашему мистику, то лишь по выдержкам в латинском переводе.

В его беседе о Древности Магии мы видим, сколь чуток он – совсем в духе своих предшественников – к проблеме различения истинной и ложной Каббалы. Последняя красноречиво, как это свойственно тому времени, описывается как выдумка разбросанных по свету бродячих раввинов, «чьи мозги рассеяны еще более того рассеяния, которому подвергла их судьба» и поглощены «сноровкою в обращении с алфавитом, всегда заканчивают буквой, с чего начали, и в этом суетном искусстве весьма плодовиты». Что же касается «более древних и вещественных преданий Каббалы», говорит Томас Воэн, то их он с радостью принимает за содержащиеся в них священные истины⁹⁹. Признает он и метафизическую традицию, в которой величайшей тайной является символика Лестницы Иакова. «Здесь перед нами две крайние точки – одна Иаков у подножия лестницы, а другая Бог, Кто стоит над ней, emittens formas et influxus in Jacob, sive subjectum hominem. Круги или ступени лестницы означают опосредующую природу, посредством которой Иаков соединен с Богом»¹⁰⁰. Этому символизму он противопоставляет «ложную грамматическую Каббалу», которая «состоит только из круговращения алфавита и перестановок букв в тексте, отчего писание претерпевает многие страдания и раны». Истинная Каббала использует буквы только для уловки, то есть с целью сокрытия¹⁰¹. О вещественной стороне подлинной традиции он дает незаконченное представление на алхимическом языке, который претерпевает некое преображение, поскольку Томас Воэн понимал алхимию вместе и как духовную и как физическую науку, процессы которой происходят и в бесконечности, и в царстве минералов. Для него сфирот суть десять тайных начал, из коих первое – это дух in retrecesso suo fontane, второе – Голос Духа, третье – другой Дух, выходящий из Духа и Голоса, а четвертый – «некая вода», исходящая от третьего Духа, из которой эманирует Огонь и Воздух¹⁰². Как видим, рефлексии валлийского мистика на аппарат Каббалы не прояснены, и, хотя он приводит атрибуты сфирот из Сефер Йециры, они не во всем согласуются с ней.

В общем, мы склоняемся к такому выводу: связь Воэна с каббалистическими текстами аналогична его сношениям с Братством розенкрейцеров. Он ничего не знал о последних «относительно их личностей», как он сам говорит в своем предисловии к переводу Fama and Confessio Братства, и точно так же о еврейской мистике он знал из вторых рук и основывался на размышлениях об услышанном. Со временем, когда он вырос из помочей, на которых водил его Корнелиус Агриппа, он отошел от своих каббалистических интересов, и, хотя он не забыл очарования, которое ощутимо в его ранних работах, он далеко продвинулся на путях духовной алхимии, где Эш ха-Мецареф был уже ему не помощник. В трактате Евфрат, или Воды Востока, опубликованном в 1655 г., уже нет и следа традиции Израиля. В Lumen de Lumine, вышедшем в свет четыре года спустя, есть некоторые ссылки на этот предмет, а одна действительно составляет как бы набросок христианской Каббалы, как запечатлелась она в любознательном мозгу роялиста-мистика. Поводом для ее включения в книгу послужила мистическая спекуляция об «Огне-Душе», или осведомляющем духе земли, который описан как влияние Всемогущего, оказываемое через посредничество terra viventium. Это посредствующая сущность, описанная темным языком, оказывается Вторым Лицом и тем, кого «Каббала называет Сверхприродным Востоком». Объясняя эту символику, Воэн говорит: «Как Природный Свет солнца первым является нам на Востоке, так Сверхприродный Свет был впервые явлен во Втором Лице,

Он же есть Principium alterationis, Началом путей Божиих, или Первой Манифестацией Света Его Отца в Сверхприродном Рождении. Из этой Terra viventium, или Земли Жизни, исходит всякая Жизнь и Дух»¹⁰³. В качестве авторитетного подтверждения этой мысли в Каббале приводится аксиома: «Omnis anima bona anima nova filia Orientis»¹⁰⁴. Восток, о котором здесь идет речь, – это Хохма, что противоречит каббалистическим положениям, а Хохма – это Сын Божий, что также противоречит сфиротической схеме, с которой мы знакомы, хотя, впрочем, какие-то следы соотнесенности трех высших сфирот с Отцом, Сыном, Невестой можно найти у ранних каббалистических писателей, но с ними, как говорят – что несколько странно, – позднейшие раввины якобы пытались как-то разобраться, чтобы снять возможность христианского прочтения. В любом случае Воэн интересен как странный свет христианской мистики, а не как толкователь Каббалы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.