Глава 54 Первый день праздника

Глава 54

Первый день праздника

После обряда очищения стихиями и купания в заряженной волхвом воде, люди разошлись по своим домикам. Теперь по закону следовало хорошенько отдохнуть, а после полудня сходить в лес и накрыть стол для добрых лесных духов. Всеми этими делами должны заниматься дети. Таков древний обычай. Взрослым же надо было готовить площадку для игр на льду озера и большой зал храма для вечернего торжества. Мне очень хотелось пойти посмотреть, что собой представляет то помещение, которое местные между собой называют храмом. Но получилось так, что ко мне заглянул Борис и пригласил на озеро. На улице работы скопилось довольно много. Необходимо было на довольно большой территории счистить лишний снег, потом всю эту огромную площадку утоптать. Кроме этого, недалеко от берега по кромке озера надо было расчистить широкую замкнутую ипподромную полосу для соревнования троек. Традиционно её длина целых две версты. Поэтому на такую работу отправилось человек тридцать парней и молодых девушек. Получилось так, что я вместе с Борисом и одним знакомым парнем, с которым подружился ещё на сураде, оказался в этой компании. Мы дружно работали широкими фанерными лопатами часа три, но прошли всего треть расстояния. Стало понятно, что для такого дела нас маловато. Но тут нам на помощь пришли парни и девушки, которые закончили с площадкой, и дела пошли побыстрее. К вечеру полоса была готова и всей гурьбой немного уставшие, но счастливые, мы направились по своим домикам готовиться к вечернему торжеству. Когда я вошёл в избушку, то обомлел. Все шесть женщин, начиная с Милонежки и кончая Валентиной, превратились в сказочных красавиц. Все они были одеты в нежно-голубые, расшитые золотой вышивкой платья. На их точёных головках красовались жёлтые, украшенные речным жемчугом короны-кокошники, а с них, напротив ушей, свисали серебряные, замысловатой формы подвески. Ноги живых богинь были обуты в красные, украшенные золотым шнурком сапожки.

«Так вот какой костюм шили девушки Даше, – мелькнуло в голове, – где-то ведь и сапожки откопали». Даша стояла передо мной в своём праздничном наряде, и лицо её светилось неописуемым счастьем. «До чего же наш русский костюм украшает женщину!» – невольно залюбовался я красавицами.

– Но не христианский, а древний, солнечный, – пробасил, глядя на меня, Добран Глебыч.

– А чем он отличается?

– Христианское платье скрывает фигуру женщины. По сути, это свободный балахон, только слегка перехваченный шнуром под грудью. Наш же, наоборот, подчёркивает её фигуру. Посмотри, все сарафаны в талию, и отрыта шея. Разве можно такие шеи скрывать? Они же красивее, чем у лебедей!

Сам Добран Глебыч сидел, одетый тоже по-праздничному. Он любовался женщинами, и было видно, что настроение у него прекрасное. На старейшине была одета ярко-красная, льняная, украшенная золотой вышивкой русская рубаха. На ногах виднелись хорошо начищенные хромовые сапоги, а с шёлкового пояса свисали белые кисти.

– Все ждём тебя, Белослав, – вдруг он обратился ко мне тем именем, которое я услышал от волхва. – Давай быстро переодевайся, вот твоё праздничное, – показал он на лежащий посередине стола свёрток. – Женщины сейчас уйдут. Им там надо кое-что подготовить, а мы с тобой следом.

Через минуту, накинув на себя шубы, наши красавицы направились к храму, а я стал приводить себя в порядок и переодеваться. Надо сказать, что национальный костюм, который приготовили для меня в доме помора, оказался мне впору. Немного большими были только сапоги. Но я надел ещё одну пару носков, и они перестали хлябать. Подпоясав свою белую косоворотку жёлтым шёлковым шнурком, я в полной боевой готовности предстал перед Добраном Глебычем.

– Всё, мы можем идти!

– Вижу! – кивнул он мне, улыбаясь. – Ты только забыл вот это, – показал старейшина на небольшой деревянный ковшик. – Он тебе тоже потребуется. Чем ты будешь пить праздничную сурицу? У нас у каждого свой. Это тоже наш северный обычай. Бочонок общий, а ковш у каждого индивидуальный.

Я взял со стола раскрашенный, с золотыми обводами ковшик и, накинув на себя полушубок, отправился вслед за помором. Когда мы вошли в огромную деревянную избу, которую местные почему-то называли храмом, на дворе стало совсем темно. Когда я переступил порог из прихожей в главное помещение, что мне сразу бросилось в глаза, так это огромный горящий камин. Его огонь освещал зал и сидящих на скамейках вдоль его стен людей. На фоне огня в длинной белой одежде стоял хранитель и улыбался входящим. Мы с Добраном Глебычем нашли себе место рядом со своими женщинами, и когда за последним человеком в праздничной одежде закрылась дверь, волхв поднял руку.

– Родные мои! Внуки и правнуки! Все, кто в этом зале и нашем тайном храме, поздравляют вас с праздником Великого Коляды! С новым временным кругом. Теперь уже тринадцать тысяч шестьсот восемьдесят третьим! Тринадцать тысяч шестьсот восемьдесят три года назад Великая война разрушила нашу священную прародину. Вы знаете, как это было. Сначала волны небесного огня, а потом пришла великая вода. И нас осталось немного. Многие ушли далеко на юг. И постепенно забыли отечество, только не наши предки. Они остались на осколках прародины. И жили так не одну тысячу лет. Так давайте в этот торжественный час поклонимся нашим далёким прадедам, тем, кто сохранил для нас душу Священной Орианы! Скажем им слова благодарности за то, что память о великом прошлом белой расы не умерла. И мы, как наши деды и отцы, понесём её дальше во времени. Вы должны знать, что ничего не бывает вечным. На смену царству тьмы обязательно придет рассвет. Он уже не за горами. Вы его тоже чувствуете. И представители белой расы в Европе, Америке и во всем мире по достоинству оценят наш подвиг сохранения древней звёздной традиции! А сейчас начинаем наш праздник! Ещё раз поздравляю вас всех с нашим орианским новым годом! В этот момент неизвестно откуда раздались звуки торжественной музыки, и на середину зала выехали верхом на конях два всадника. Один сидел на коне вороном, а другой на белом. Оба коня были накрыты толстой кожаной броней. На их мордах виднелись жутковатые маски со стальными наклепками.

Броня на конях тоже была выкрашена: одна в чёрный цвет, другая в белый. Я стал рассматривать всадников. На обоих витязях поблескивали абсолютно одинаковые доспехи. На головах виднелись шлемы с опущенными личинами, на плечах кованые оплечья, а поверх кольчуг были надеты тяжёлые чешуйчатые панцири. Различались они только накинутыми на шишаки шлемов флажками. У восседающего на чёрном коне флажок был чёрный, а у того, кто сидел на коне белом, флажок соответствовал цвету его коня. Оба всадника, подъехав к волхву в знак приветствия, опустили свои длинные острые копья, а потом разъехались по углам зала.

– Видишь, – толкнул меня локтем Добран Глебыч. – Кони олицетворяют собой два солнца, одно – это конь чёрный – солнце убывающее, другое – конь белый – солнце, идущее на прибыль. Сейчас ты увидишь спектакль, бой двух солнц.

Не успел старейшина закончить, как всадники помчались навстречу друг другу. Они прикрыли себя коваными стальными щитами. В них и ударило острие коней. Копьё чёрного всадника сломалось, а копьё белого уцелело. Отбросив копья, рыцари вынули прямые острые мечи и, прикрывшись щитами, начали ими рубиться. Вскоре стало видно, что чёрный всадник уступает натиску белого. Вот он уже выехал из боя и, развернув коня, поскакал к открывшейся двери. На поле сражения остался один белый витязь. Он, приветствуя публику поднятым над головой мечом, объехал по кругу зал, и, поклонившись огню, спрыгнул со своего коня. Лошадь тут же кто-то взял под уздцы, а победитель, сняв с себя шлем и передав его в руки рядом стоящих, снова повернулся в зал и, дождавшись, когда шум стих, громко произнёс:

– Да вернётся на Землю свет!

И тут через минуту вдоль стен зала загорелись десятки факелов.

– Вы не боитесь пожара? – невольно спросил я помора.

– Это ненадолго. Потом факела прогорят.

В этот момент заиграла музыка. Только тут я заметил музыкантов. Они стояли сразу за камином и в свете его пламени были почти не видны.

– Смотри и слушай! – вернул меня к происходящему Добран Глебыч. – Сейчас ты увидишь хоровод рождения света.

Звуки удивительной музыки усилились и вдруг, как по волшебству, все молодые женщины и девушки поднялись со своих мест и, построившись по росту, медленно и плавно поплыли по залу. Переливы музыки слились с хороводом. И движения, и звуки превратились в одно целое и, казалось, что зазвучал сам хоровод. Открыв рот, я смотрел на чудо, которое было перед моим взором. И не верил ни своим ушам, ни глазам. Это был не тот девичий хоровод, который я много раз наблюдал в кино и на сцене. Девушки, двигаясь в нём, одновременно вращались и вокруг своей оси! Причём в разные стороны.

– Так ведь это тот самый волчок, который мне показали в бане твои дочери! – взглянул я на Добрана Глебыча.

– Тот, да не тот, смотри внимательно, – улыбнулся он мне. – Там они просто вращались, а здесь всё дело в фигурах.

И я стал внимательно смотреть за движением хоровода. Вот девушки в своих голубых, расшитых золотом сарафанах поплыли по спирали.

– Видишь, это сурад-лабиринт, – пояснил старейшина. – С него всё и начинается. А сейчас ты увидишь нечто другое.

И тут пройдя лабиринт, хоровод распался на отдельные части, и каждая группа двинулась по кругу в свою сторону. Всё это закружилось, как живой механизм. И в центр круга стали втекать отдельные части хоровода. А небесная космическая музыка всё набирала и набирала силу. Я снова слышал звуки гуслей, рожков, свирелей, переливы сразу нескольких гудков и цимбалов. И вот хоровод принял очертания пылающего солнца. Каждый его слой вращался в свою сторону, и при этом каждая танцующая девушка кружилась самостоятельно, причём асинхронно двум рядом танцующим.

– Что-то невероятное! – вырвалось у меня.

– Это всего лишь образная, выраженная в танце структура энергоинформационного поля творца, – спокойно сказал помор.

От его слов меня бросило в дрожь.

– Ничего себе! Выходит, вы помните даже такие тонкости строения структуры предматериального мира?

– Как видишь, помним, и ничего в этом нет удивительного. Ты видишь, какая красота!

– Не то слово!

– Теперь понимаешь устройство физического вакуума! И тебе теперь ясно, что он имеет сложнейшее строение. Сейчас мы все наблюдали его структуру. Причём она, как ты видел, родилась из строения мыслеформы через сурад.

– И в неё сейчас уйдёт. Не успел старейшина сказать свои слова, как хоровод девушек снова стал превращаться в цепочку, которая медленно двинулась по лабиринту.

– Так ведь это не хоровод…

– А наглядный урок физики высоких мерностей или гиперпространства, – перебил меня Добран Глебыч. – И музыка, и его структура – это наше наследие. Когда-то, тысячи лет назад, там, на священной Ориане, его точно так же танцевали. Мы своих девочек учим этому танцу с детства, ещё в семьях. Часть такого представления ты наблюдал в первый день своего приезда в бане.

Между тем хоровод, пройдя лабиринт, медленно проходил свой последний круг. Только тут я смог увидеть дочерей Добрана Глебыча и его жену Ярославу.

– Но Даши в хороводе нет, – посмотрел я на помора.

– Она сидит среди зрителей, рано ей ещё. Тут ведь годы надо потратить, чтобы так танцевать. Вот они вместе с Валей любуются, – показал головой он куда-то в сторону.

И я увидел сидящих во всём праздничном Дашеньку и Валентину, у обеих на лицах было неописуемое волнение. Когда музыка стихла, и танцовщицы в голубых, расшитых золотом сарафанах снова уселись на свои места, опять появился тот парень, который недавно изображение белого война. На этот раз на нём уже не было доспехов. Герой-победитель был одет, как и все, по-праздничному: в жёлтую, красиво вышитую рубаху и в тёмно-синие шаровары и, что меня удивило, в жёлтые сапоги. Он поднял торжественно руку, и когда всё вокруг стихло, объявил:

– Дар света белого, солнца красного – Хорса зимнего!

И тут открылась боковая дверь и четверо нарядно одетых парней на своеобразных носилках внесли в зал ярко раскрашенную гигантскую братину. Она напоминала чем-то бочку, но была украшена пышным жёлтым хвостом и позолоченной птичьей головой.

– Видишь, сколько нам надо выпить, – толкнул меня в бок Добран Глебыч.

– А почему у него сапоги жёлтые? – задал я возникший у меня вопрос.

– А ты что, не понял? Так ведь это же сам Коляда! Раз его праздник, он им и управляет.

– Что-то вроде конферансье?

– Что-то вроде, – недовольно пробурчал старейшина. – Ты без заморских словечек никак не можешь? Всё ищешь аналоги. Но их нет. Зря стараешься.

И тут снова раздалась музыка, и весь зал в один голос запел гимн Коляде:

– Коляда, Коляда, Коляда!

Пусть летят, пролетают года,

Каждый год ты приходишь опять,

Для тебя будем петь, танцевать!

Гимн был весёлый, радостный. Он захватывал своим необыкновенным ритмом. И я запел его вместе со всеми. Когда гимн закончился, парень, который олицетворял на празднике Коляду, позвал всех присутствующих в зале к праздничному столу. Услышав его обращение, люди стали подходить к братине и черпать из неё своими маленькому ковшиками наполняющую её сурицу. Через несколько минут мы с Добраном Глебычем наполнили ею и свои ковшики. На вкус это был самый настоящий квас, только чувствовался ещё и настой на различных травах. Я сказал старейшине своё мнение. Он кивнул и добавил, что варится сура только из зерна ржи и потом настаивается на солнечном свете, отсюда и такое название. А специальные травы добавляются за две недели перед употреблением. Сказать, что сурица являлась безалкогольным напитком, было нельзя. В ней явно присутствовал алкоголь. Потому что после ковша этого напитка я почувствовал лёгкое головокружение.

– Скоро пройдёт, – посмотрел на меня Добран Глебыч. – Ты просто давно не ел. Пойдём к столу.

Вскоре мы вместе со всеми нашими оказались в соседней комнате, уселись за праздничный стол и с удовольствием отдали должное тому, что было поставлено перед нами на белоснежной скатерти. Надо сказать, что блюда виднелись разные. Но из мясного на столе я увидел только наши сибирские пельмени. Все остальные яства были в основном рыбными и, если можно так сказать, почти вегетарианскими.

– Откуда у вас пельмени? – поинтересовался я у сидящей со мною рядом Светлады. – Это ведь чисто сибирское блюдо.

– Оно такое же сибирское, как и наше, – улыбнулась она мне. – Посмотри, в каком они тесте! В ржаном. И потом, в них говядина и свинина, как и у вас.

Но не успели мы договорить о пельменях, как в зале опять раздались звуки музыки.

– Это начался праздничный концерт, – перевела разговор на другую тему Светлада. – Надо скорее кончать с едой и идти в зал.

– А что там будет?

– Сначала общие выступления каждого хутора, потом различные семейные номера. Ты скоро увидишь.

– Кстати, и тебе видно придётся выступить, – повернулся, смеясь, ко мне Добран Глебыч. – Будешь защищать честь поселка, где ты живёшь.

От его слов я растерялся.

– А если у меня не получится?

– Ты что, петь или плясать не умеешь? Придумаешь что-нибудь. Всё, пошли! – скомандовал старейшина, обращаясь к своим домочадцам. – Мне скоро за гудок. Музыка, песни, веселье!

Растерянный я поплёлся за Добраном Глебычем.

«Вот влип, так влип! – думал я про себя. – Им что, танец умирающего лебедя отплясать? Это, пожалуй, смогу, в своё время кончил балетную школу. Или, может, прокаркать своим отвратительным голосом: «Вихри враждебные веют над нами, тёмные силы нас злобно гнетут…» Что бы придумать?»

А в этот момент перед моими глазами разыгрывалась сцена не то народного плясового балета, не то пантомимы. Два соперника в шапках набекрень по-петушиному отбивали дробушки и, кружась, наскакивали друг на друга из-за молоденькой красавицы. И чем они больше петушились, тем больше в них разочаровывалась прелестница. Кончилось тем, что она убежала к третьему, неведомо откуда взявшемуся, а эти двое, усевшись на пол и сняв шапки, стали чесать себе затылки. Вся это сцена вызвала в зале взрыв хохота. Потом последовал другой номер, на этот раз шесть женщин, став в кружок, пропели частушки. Пели они хорошие русские частушки без грязи и пошлости. В них говорилось о местных областных ворюгах. Кто, где и что украл. Как они уничтожают народное хозяйство Беломорья и какие пишут в Москву отчёты.

– Послушать бы всё это вашим чиновникам, – шепнул я на ухо рядом сидящей Ярославе.

– Думаешь, что-нибудь изменится? – прошептала она мне. – Всё так и останется. Холоп, добравшийся до власти, страшнее атомной бомбы. Та вокруг себя всё разрушает, а этот в масштабах всего общества.

– А зачем тогда такие частушки?

– Весь этот концерт для нас самих. Чтобы наше молодое поколение видело, в каком мире ему предстоит жить.

Следующий номер был тоже плясовой. Разыгрывалась сцена из жизни поморов. Как я понял, события происходили на далёком острове, куда попали рыбаки во время бури. Чтобы спасти от тяжёлых льдов корабль, его пришлось вытянуть на берег. А потом приёмами пантомимы и народного плясового балета была показана зимовка. Менялась музыка, менялись одна за другой картины. Вот наступила полярная ночь. Но люди не оказались в темноте. На помощь пришло полярное сияние. При его свете жизнь продолжилась. Вот поморы ремонтируют зимовье. Вот идёт борьба с белыми медведями и похороны погибших товарищей. И, наконец, приход солнца, весны и обратная дорога домой. Всё это было обыграно четырьмя мужчинами. И настолько талантливо, что после такого спектакля новое представление наладилось не сразу. Чтобы успокоить людей потребовалось время. Потом одна за другой стали звучать народные северные песни. Я услышал и великолепные соло, и дуэты, и трио. Но чаще всего поморы пели песни хором. И звучали песни великолепно! Но чем больше я слушал их песен, тем глубже осознавал, что их я нигде не слышал. И вообще никто этих песен на Большой Земле не знает. Ни музыки, ни слов. И, наконец, до меня дошло, что я столкнулся с неизвестным никому пластом нашей русской культуры. А когда стали петь и обыгрывать древние бьглины, я вообще не поверил своим ушам и глазам. Былины поморов рассказывали о чём-то своём. Изредка в них упоминались новгородские богатыри и герои, но события, о которых в них рассказывалось, происходили не на Земле Великого Новгорода или Киева, а где-то ещё. Далеко за горизонтом, на каких-то царственных островах. На сказочном Ириладе, Грастиаде и острове Огненном росли сосновые леса, там текли реки и простирались светлые озёра.

– Что это за острова? – невольно спросил я Ярославу.

– Ириладом когда-то называли Новую Землю, – шепотом ответила она.

– Но ведь она известна как Филиподия.

– Был остров Ирилад, потом стали его называть Ирипод, позднее из него и сделали голландцы Филиподию.

– А Грастиада?

– Это архипелаг Северная Земля, огненный остров – современный Котельный. Ты лучше слушай, а спрашивать будешь потом.

И я весь превратился в слух и внимание. А былина сменялась былиной. Одни события плавно переходили в другие. Я услышал о северных портах и городах в устьях великих сибирских рек. Про караваны кораблей, уходящих на восток и на запад. Передо мной развернулся целый неведомый мир. Жизнь медленно умирающей северной цивилизации. Былины пели и женщины, и мужчины. Пели под тихий аккомпанемент гуслей и рожка. И музыка создавала особый звуковой фон, который вызывал в сознании незабываемые образы. В последней былине, которую пропел пожилой мужчина из какого-то неизвестного мне хутора, говорилось, как с островов вверх по Северной Двине на ладьях ушло войско на помощь Великому Новгороду.

– Неужели это о тринадцатом веке? – снова не выдержал я.

– О тринадцатом, – кивнула головой Ярослава. – Во время великой борьбы с Западом.

– Неужели ваши воины с островов сражались на льду Чудского озера?

– Они участвовали и в освобождении Пскова, но ты опять задаёшь вопросы. Хватит задавать, лучше смотри и слушай.

Но вот молодая женщина запела о новом жестоком похолодании, о гибели на Ирипаде оленей от бескормицы и о том, что море превратилось в ледяную равнину. Она рассказала, как собрались на совет старейшины, и было решено покинуть остров. Былина об исходе на юг оказалась последней. Когда женщина её закончила, в зале воцарилась на некоторое время тишина.

Воспользовавшись передышкой, я спросил:

– Почему ваши былины никто не знает? Здесь в среде потомков новгородцев были записаны былины киевского цикла, но не северного?

– Заметь, даже не новгородского, а всё о «ласковом» князе Владимире, о богатырских заставах юга и о знаменитой дюжине витязей.

– Вот-вот! Это мне и интересно! Почему так?

– Всё просто, сказители всегда говорят о том, что от них хотят услышать. Интересует вас киевский цикл, вот и слушайте его. Спрос породил предложение. Если бы захотели услышать о северской Руси, они записали бы былины не киевского цикла, а Черниговского. У нас на севере, не важно, у деревенских или у хуторских, так принято. О чём нас спрашивают, то мы и рассказываем, и ничего лишнего.

– Так получается, что былин записано совсем немного?

– Да и то все они поздние. Потому что работали с ними по Архангельским сёлам, а не у нас или на Терском берегу у поморов.

Но тут снова заиграла музыка, и я увидел, что возглавляет новый оркестр наш Добран Глебыч.

– Пришло наше время, – остановила мой новый вопрос Ярослава. – Как видишь, выступают хутор за хутором. Скоро нам всем на сцену и тебе тоже.

– Мне-то за что?

– А ты что, не наш? Пока мы выступаем, что-нибудь придумаешь.

Видя, что я опять растерялся, Ярослав улыбнувшись, сказала:

– Ты же хорошие стихи пишешь. Прочти что-нибудь своё. Но только своё.

– А как ты узнала, что я пишу стихи? – опешил я от услышанного.

– Да об этом все знают! – засмеялась жена Добрана Гле- быча.

Ошарашенный я стал копаться в памяти, чтобы рассказать? Дело в том, что своих стихов наизусть я почти не знал. А то, что помнил, было не очень-то праздничным. А между тем, импровизированный концерт нашего хутора уже начался. Женщины пропели и станцевали хоровод-метелицу. Потом последовал музыкальный номер, где опять солировал гудок. От его звуков у меня, как и в первый раз, начались ведения. Может, и не только у меня, потому что после того, как музыка стихла, зал ненадолго оцепенел. Следующий номер разрядил обстановку. Это были забавные любовные частушки. Они рассказывали, как деревенский парень влюбился в девушку с хутора, и какой он был по сравнению с ней нескладный и неладный. За частушками Добран Глебыч с друзьями-соседями спел древнюю песню поморов о походе на Грумант. От голосов мужского квартета захватило дыхание. И музыка, и слова произвели на меня очень сильное впечатление. В сознании всплыли такие образы, от которых по телу прокатилась дрожь. Но я всё ждал, когда Светлана со Светладой и с девушкой-соседкой исполнят потрясающий танец любви. И вот, наконец, я его увидел, только танцевали танец не три девушки, а семь. И от этого спектакль только выиграл. Ошарашенный увиденным я долго не мог прийти в себя. И в этот момент меня подтолкнула в бок Валентина.

– Готовься, сейчас твой выход.

– Мой?! Неужели так скоро?

– Давай вперёд, здесь все свои, чтобы ты не придумал, всё будет и понято, и принято!

И в этот момент Светлена объявила, что гость из Сибири познакомит сидящих в зале со своим творчеством. Взяв себя в руки, я вышел на середину зала и стал читать песнь о гибели Ретры:

– Кровь течёт, что вода,

Плещет красной волною,

Стрелы воздух секут,

Им не видно конца,

Трубы приступ поют

В тон христианскому вою,

И в сраженье у стен

Рвутся наши сердца.

От жестоких слов зал притих. Мне были видны серьёзные лица людей. Их глаза смотрели на меня, и я почувствовал, что сидящие на скамейках начинают видеть образы. И успокоившись, я продолжил:

– Ретра-град, ты ласкал своим светом,

Ты хранил наш союз, ненавидел попов.

Град любви и надежд, гордость стойких венетов.

И теперь ты в кольце разъярённых врагов.

Шлем с крестом рассечён,

Не уйти от булата,

Меч вскрыл панцирь опять,

Подо мною тела!

Это воинство тьмы,

Их встречает расплата

За насилие, кровь

И другие дела.

И вдруг неожиданно зазвучала музыка. Мне стал аккомпанировать наш хуторской оркестр. Я отчётливо услышал перелив струн гуслей и хриплый приглушенный стон гудка. Как это могло произойти, я не думал. Просто читал и читал дальше:

– Ретра-град, ты встречал нас цветами,

Бурно радость делил, неудачи прощал.

И в нужде, и в трудах, и в сраженье был с нами,

И сынов своих ты, как отец, понимал.

Рог быком проревел,

Призывая на стены.

И тевтоны опять

Поднялись на валы,

Снова яростный штурм,

Но не дрогнули вены,

И тела латинян

Полетели во рвы.

Ретра-град, ты родным был венетам,

Твои храмы хранят мудрость прошлых времён,

На века, навсегда, сердцем вена воспетый,

Ты останешься в душах у русских племён.

Но враги у ворот,

Бьют по створам тараны,

Башни к стенам ползут,

Обливаясь водой.

Холодеют сердца

И кровавые раны.

Неужели умрём,

Русов город-герой?

Ретра-град, мы тебя не оставим,

Сердце наше с твоим, город света, слилось.

И в последнем бою твоё имя прославим.

Жаль, никто не узнает, что нам довелось.

Стены пали, и нет

Больше тёмным преграды,

И столица горит,

Слышен крик матерей.

Но секиры, мечи

Пожирают отряды

Латинян ненавистных

С гербами зверей.

Ретра-град, к нам пришёл Бог победы!

Радегаст на коне и парит над тобой,

Тьму мечами крушит и поёт громом веды,

И ты в небо летишь соколицей святой.

И сейчас не найти

Это место, град славный,

Где стоял ты один

Против тысяч врагов.

Про последний бой злой,

Лютый бой и неравный

Сложит песни народ

Из восторженных слов.

Ретра-град, ты ласкал своим светом,

Ты хранил наш союз, ненавидел попов.

Град любви и надежд, гордость стойких венетов.

И теперь ты паришь в царстве Русских Богов.

Когда стихотворение кончилось, музыка несколько секунд ещё играла. Но вот, наконец, она стихла и, поклонившись залу, я ушёл на своё место. Пока я не сел, зал молчал. Потом раздались возгласы одобрения и овации.

– Молодец! – похвалила меня Валентина. – Видишь, получился настоящий номер. Посмотришь, на твои стихи наши подберут музыку.

Через два часа, когда импровизированный концерт хуторских коллективов подошёл к концу, и все присутствующие в зале опять оказались за праздничным столами, ко мне подошла Радмила со своей подругой.

– Я хочу вас познакомить, – улыбнулась мне красавица.

– Её звать Дарина, она тоже пишет прекрасные стихи. Здесь на её произведение прозвучало несколько песен.

Я взглянул на Дарину. Девушке было лет семнадцать-во- семнадцать, не больше. Она отличалась какой-то особой северной красотой, от которой во все стороны расходилось непонятное мне сияние. Больше всего меня поразили глаза девушки: огромные, серые, необыкновенно умные и открытые.

– Мне понравилось твоё стихотворение, Белослав. Пожалуйста, если не трудно, напиши мне его, – протянула Дарина мне свою крепкую красивую руку. – Хочется переложить его на музыку.

– Ладно, напишу, – улыбнулся я девушке, но откуда ты знаешь моё второе имя?

– Мне его сказала Радмила. Тебя здесь все так кличут.

– Лихо здесь у вас, человек может и не знать, как его назовут! Совсем как у индейцев.

– Но ведь это справедливо, – сказала Дарина. – Какое имя, таков и человек. По имени сразу понятно, с кем имеешь дело.

– Но я не видел вас на сегодняшнем концерте! – перевёл я разговор на другую тему.

– Наше выступление завтра вечером, сразу после игр, – сверкнула своими огромными глазами Радмила.

– Что, ещё и завтра будет концерт? – удивился я.

– Каждый вечер! Сейчас, – посмотрела девушка на свои наручные часы, – все пойдём спать, уже поздно. Через восемь часов подъём и сюда, на завтрак. Потом у нас начнутся игры, а когда стемнеет, отправимся на ужин, а после него начнётся новый концерт. И так до конца праздника.

– Так сколько же у вас приготовленных номеров?

– Да мы их особо не готовим, – улыбнулась очаровательной улыбкой Дарина. – Придумываем что-то на ходу. Так интереснее.

Когда девушки ушли, и люди стали расходиться по своим домикам на отдых, ко мне подошла Светлена и сказала, что хранитель хочет меня сегодня увидеть.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.