Парапсихология и религия

Парапсихология и религия

К счастью, эта книга писалась не для того, чтобы завербовать кого-то в новую религиозную общину. Зачастую мне даже не приходится никого уверять в том, что одни правы, а другие исповедуют лжеучение. Но так как парапсихология и спиритология, в частности, получают подтверждение от всех главных религий о бессмертии человека, о котором они так долго говорили, и тем самым — уже имевшая место в истории — встреча естественных наук и религии вновь становится осязаемо близкой, было бы непонятно, если бы результаты и перспективы современных исследований о потустороннем мире, их значение и отношение к христианской теологии пугливо замалчивались. Ведь всем нам нужно иметь в виду, что утверждение о жизни после смерти — это альфа и омега всякой религии. Прежде всего, христианская религия во всех ее нюансах получила бы смертельный удар, если бы и в 2000 году (учитывая время написания книги, этого пока не случилось) все еще не имелось четкого научного доказательства того, что за физической смертью жизнь личности продолжается, а Христос, восставший из мертвых, все еще оставался лишь легендой для верующих (как наряду с учеными-материалистами сейчас с серьезным видом утверждают даже некоторые теологи). Между тем уже св. Павел говорил: «А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (15 1 Кор. 14). Что было возможно Иисусу (так как во время своего земного бытия Он был подвержен законам нашей природы), должно быть, возможно и нам.[67] Тем более что Он сказал: «Верующий в Меня (то есть кто обладает верной духовной установкой), дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» (14 Иоан. 12).

Я как нельзя более далек от того, чтобы пытаться кого-то поучать или поправлять в религиозном отношении; да живет каждый по вере своей, и благо тому, у кого есть вера, из которой он в состоянии черпать силы для преодоления тягот и невзгод этой жизни. Да и сам я слишком хорошо сознаю, что, ссылаясь на то или иное место из Библии, так сказать, ступаю на непрочный лед теологии. Ведь и у Библии была своя собственная судьба, а факт наличия нескольких сотен христианских общин и крупных церквей (причем одна только протестантская распадается на множество группировок), которые все без исключения в своих ученых постулатах, противоречащих друг другу даже в существенных аспектах, ссылаются на Библию, доказывает, что ее содержание может толковаться и толкуется по-разному. И все же я позволю себе ради множества читателей, объединенных в христианских общинах, указать на точки соприкосновения между наукой о сверхчувственном и Библией, в особенности Новым Заветом. По крайней мере, привести лишь малую толику таких случаев, таким образом подтолкнув читателя к собственным размышлениям по этому поводу, так как я вовсе не собираюсь составлять некое теолого-парапсихологическое исследование.

Христианская церковь обычно противопоставляет исследователям потустороннего мира библейское изречение: «Не опрашивай мертвых». Этот аргумент уже потому пользуется большой популярностью, что, выдвинув его, будто бы освобождаешься от всех дальнейших размышлений о происхождении, смысле, цели и характере (особенностях) и без того нагоняющих жуть сверхчувственных явлений. Но изречение непоследовательно, и непоследовательно дважды: во-первых, в самом аргументе заложено противоречие, ведь если кто-то «мертв», то его уже вряд ли можно о чем-то спросить — если, конечно, он не продолжает жить в каком-то нам неизвестном и невидимом состоянии. И, во-вторых, каждому теологу известно, что имеются в виду исключительно духовно мертвые, когда в Библии речь идет о мертвых. То есть о людях, или умерших, «отпавших от Бога», невежественных, или неверующих на момент «перехода», или остающихся таковыми и после. Но от таких субъектов ожидать каких-либо пояснений или помощи не приходится, потому что они — как мы уже неоднократно убеждались — сами безнадежно невежественны и до крайности нуждаются в помощи. Зачастую в своем безумии они полагают, что все еще находятся в земном теле; их сознание — что мутная вода: они не в состоянии осознать собственного положения, акт превращения (то есть процесс смерти) остался скрытым от них.

Да и слова Иисуса «…предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (8 Мат. 22) лишились бы всякого смысла, ведь мертвые уж точно не могут погребать друг друга. Во всяком случае, как раз от христиан следовало бы ожидать, что они активно заинтересуются парапсихофизикой вообще и исследованиями потустороннего мира в частности. Доктор Георг фон Лангсдорфф метко подмечает по этому поводу: «…. кто же спрашивает «мертвых»? Мертвые не могут отвечать, а вот живые, существующие во флюидных оболочках, — могут. И когда эти существа обращаются к одаренным личностям, когда они горько сетуют на свои несчастья, когда они сами по себе, без каких бы то ни было вопросов описывая свое состояние, умоляя людей о помощи и молитве, чтобы то, чего они сами уже не могут зажечь в себе, а именно свет и волю к добру, вновь пробудилось в них, — кто посмеет укорить их затасканной цитатой о мертвых, которых не надо спрашивать? Если Бог допускает, что они приближаются к нам, объясняются с нами на понятном нам языке, то, без сомнения, у Него на это имеется некий мудрый замысел, к которому нам следует относиться с уважением!»

Иными словами, парапсихология (практикуемая не односторонне, а в полном объеме) издавна была живым вызовом спекулятивной теологии. Одни теологи не понимают этого вообще, другие, наоборот, слишком хорошо. Отсюда и два типа реакции — борьба на уничтожение и обвинения в ереси с одной стороны, полное игнорирование — с другой. В трогательном союзе со своим смертельным врагом, материалистической наукой, церкви дружно предают анафеме исследования потустороннего мира; и делают это, потому что эти исследования открывают нечто иное о состоянии после смерти, чем то, чему учат нас они и школьная наука, потому что здесь обнаруживаются вещи и аспекты, которые могли бы дать повод скатиться к средневековым суевериям и «повредить прогрессу». Однако о суевериях можно было бы говорить лишь в случае, если давать явлениям, которыми занимается парапсихология, средневековые объяснения. Но религиозная метафизика не может заключить союз с естественной наукой: там — догма, здесь — научное исследование; там — чудо, здесь — каузальность. Все это (по меткому замечанию Дюпреля) — несовместимые противоречия. Вот если метафизика найдет в себе силы отказаться от понятия сверхъестественного, ограничившись сверхчувственным, то есть если она превратится в метафизику, если перестанет бороться с законом причинности, а станет расширять его, тогда ее союз с естественной наукой будет не только возможен, но и взаимовыгоден. Ведь тогда естественной науке пришлось бы делать гораздо больше признаний и уступок, не противоречащих их принципам. А если метафизика преподнесет проблему сверхчувствительного как таковую, то естественная наука предложит четкий метод исследования этой проблемы. И если обе стороны сойдутся во мнении, что ничего сверхъестественного нет, а есть сверхчувственное с неизвестной каузальностью, то обе стороны, столь долго действовавшие порознь, могли бы соединить свои усилия на благо всего человечества и принести ему неоценимый прогресс. Даже собственно философская проблема, проблема морали, могла бы (согласно Дюпрелю) в рамках этого союза обрести свое решение, «ибо самые высокие абстракции, самые всеохватывающие законы, под которые можно подвести все явления, должны быть действительны и в сверхчувственном мире. Таким образом, всеобщий закон сохранения энергии должен быть применим и к нам, и к нашему переходу в мир иной; и от того, как мы распорядились этой жизнью, будет зависеть качество потусторонней жизни».

Современная парапсихофизика в состоянии быть связующим звеном между наукой и религией, так как нет более высокой и более ценной науки, чем та, что может достоверно разъяснить, четко и ясно сказать, откуда мы приходим, почему мы какое-то время проводим здесь и куда мы уходим, когда «умираем». Великий биолог, зоолог и философ профессор доктор Ганс Дриш (Hans Driesch, 1867–1941) видел в науке о сверхъестественном будущую царицу наук, оплодотворяющую все остальные науки, и считал настоящим скандалом, что как раз в (бывшей) стране поэтов и мыслителей (имеется в виду Германия. — Прим. пер.) она полностью игнорировалась университетской наукой. Дриш писал: «Парапсихология способна привести к такому изменению картины мира, которую не с чем сравнить ни в настоящем, ни в прошлом. В этой почве действительно можно найти настоящее сокровище, а не только дождевых червей» (Дриш, «Парапсихология» («Parapsychologie», Цюрих, 1943 г., с. 3). И далее: «Парапсихология — это наша надежда в области биологии, так же, как парафизика — наша надежда в области психологии. А обе вместе они — наша надежда в области глубоко обоснованных метафизики и мировоззрения». То же самое, правда, другими словами, неоднократно и проникновенно утверждал наш патриарх Дюпрель, а до него, в его время и после него еще и другие мужественные исследователи — в том числе и очень именитые.

Однако ни в коем случае не следует опасаться, что с возрождением веры в бессмертие, которая тогда все равно уже не будет просто верой, а станет знанием, ортодоксальная догматика с ее парализующей разум ограниченностью получит новый поступательный импульс. Просто вера в бессмертие обретет новое, научное обоснование, и нам уже не нужно будет путаться во всех тех умственных шаблонах, сопровождавших ее до сих пор. По этому поводу Дюпрель пишет в предисловии к своему основополагающему труду «Загадка человека» («Das R?tsel des Menschen»): науки о таинственном в их современной форме никоим образом не обращают человека в некую веру, а подготавливают новое знание… и уже тем самым не отсылают нас в прошлое, а указывают путь далеко в будущее. Если говорить о решении загадки человека, то (согласно Дюпрелю) парапсихофизика призвана представить важнейшую составную часть мировоззрения будущего, а именно уверенность в личном бессмертии. Окончательно сформировавшись, это мировоззрение станет синтезом религии и науки, метафизики и природоисследования. «Оно (это мировоззрение) будет обращено не только к сердцу человека, как религия, и не только к его разуму, как наука. Оно не будет увязшей в догмах религией слепой веры, но и не уподобится той науке, от которой сейчас на простого человека веет ледяным ветерком». В своей метафизической ипостаси такое мировоззрение, перестав выражаться лишь в понятийных конструкциях, подобно естественным наукам обретет основу, состоящую из добытых опытным путем фактов, которые к тому же можно будет исследовать экспериментально.

Если в рамках проблем, очерченных в этой книге, мы решим поговорить о точках соприкосновения парапсихофизики и исследований потустороннего мира с одной стороны и христианской теологии или же церкви и религии с другой, то нам следует сначала обратить внимание на то, как подразделяется мир иной в христианстве.

В древнегреческом тексте Нового Завета часто встречается слово Hades (Аид, ад) как обозначение переходного состояния усопших, состояния очищения от земных пороков и дурных наклонностей. Древнееврейский текст содержит равное ему по значению слово Scheol, под которым понималось царство теней, место искупления и покаяния. Но Hades и Scheol разделялись, как должно быть известно каждому теологу, на различные ступени, из которых высшая предполагала состояние покоя и умиротворения (рай), а низшая Gёёnna (геенна) обозначала состояние духовной низости и муки. По утверждениям специалистов, греческое слово из библейского текста «gёёnna» произошло от «ge hinnom» = «долина Гинном» = «долина скорби». По сведениям еврейского ученого Кимхи (Kimchi), жившего около 1100 года н. э. в Южной Франции, этим словом обозначалась пропасть (или яма) в скалах вблизи Иерусалима, в которой постоянно поддерживался огонь для сжигания отходов, мусора, трупов животных и т. д. Туда же сбрасывали и преступников. Доктор А. Динтер (A. Dinter) толкует это обстоятельство в пользу того, что и Иисус мог, при случае, использовать это выражение в переносном смысле для символического обозначения того гибельного состояния, в которое мы попадаем, отворачиваясь от Бога.

Ранняя католическая теология превратила Hades в чистилище (кстати, по-немецки — «Fegefeuer», то есть «очистительный или очищающий огонь». — Прим. пер.). Тот факт, что понятие чистилища как догмы веры было оформлено лишь через 600 лет после окончания земной жизни Христа (точнее в 593 году н. э.), сам по себе достаточно красноречив. Так что вряд ли можно отрицать, что в общинах первых христиан и затем еще несколько столетий представления об этих вещах были несколько иными. Сейчас мы, например, точно знаем, что в первых христианских общинах отношение к смерти в корне отличалось от того, что мы сегодня слышим в церковных проповедях. Представления первых христиан о смерти не имели ничего общего ни с иудейскими, ни с языческими идеями. Они полагали, что в действительности «не теряют» усопшего, что общность, связь с ним не прерываются. И будучи убеждены в том, что индивидуальность и сознание перешедшего (в мир иной) остаются неизменными, что любовь и чувство общности лишь усиливаются вследствие временной разлуки, они рассматривали смерть как некое «возвышение», повод для радости и никогда для печали. Именитый теолог и переводчик Библии профессор Харальдур Нильссон, тщательно изучив доступные источники по этой тематике, в том числе и труды Отцов церкви, выяснил, что у ранних христиан существовал обычай праздновать день смерти как день рождения умершего… так как в этот день он переходил к новой, вечной жизни. «В те времена христианские похороны были прямой противоположностью теперешних — никакой печали, никаких мрачных настроений… Провожая покойного в последний путь, первые христиане несли ветви пальм и олив, а вот ветви кипариса были запрещены, так как кипарис был символом траура. У тела покойного — и у него в доме, и по пути к могиле — пели песни, хвалебные гимны, выражая тем самым радость, триумф и ликование (см. Лайман Коулмэн «Христианские древности» — Lyman Coleman «Christian Antiquities»). Первые христиане отказались и от всех иудейских траурных церемоний, как то: надевание на себя мешка, посыпание головы пеплом и разрывание на себе одежд. Резко критикуя принятое у римлян ношение черной одежды на похоронах, сами они облачались в белое. Однако языческий обычай римлян одеваться на похороны в черное прижился позже и у христиан, что значительно повлияло на то, что люди стали относиться к смерти и погребению как к чему-то ужасному. В результате почти каждый современный человек старается отогнать от себя мысль о смерти как можно дальше… Как это неразумно! Ведь никому из нас от нее не уйти. Вернемся, однако, к понятию Hades (оно же — чистилище).

Мартин Лютер, возмущенный тем, как духовенство злоупотребляло учением о чистилище, недолго думая, переводил слова «Hades» и «Scheol» почти всегда как «ад», «преисподняя» (по-немецки — H?lle; для сравнения: английское hell. — Прим. пер.).[68] Неизбежным следствием этого были искажающие смысл толкования соответствующих мест в тексте Библии.

Отсюда видно, каким образом христианская теология потеряла истинный смысл состояния покаяния и очищения, наступающего после земной смерти, как он был первоначально сформулирован в Новом Завете. И это еще не все. Представление о «вечном наказании в аду» возникло также вследствие неправильного перевода греческого слова Aion или, по-немецки, ?on, по-русски — Эон. Дело в том, что Aion ни в коем случае не означает бесконечности. В греческом это слово обозначает всего лишь отрезок времени неопределенной длительности. Римляне считали, что один эон охватывает период времени в 100 лет. Кроме того (и даже наши современные переводчики Библии поступают так же), слово Aion переведено в Библии как «время», а от него образовано прилагательное «временное», «преходящее», так как иначе, если употребить слово «вечное», получилась бы полная бессмыслица. Только там, где речь идет о потустороннем наказании, слово «вечное» считается более правильным.

Во всяком случае «аion» никак нельзя интерпретировать как нечто, длящееся без конца, тем более что в других местах Писания мы читаем «из вечности в вечность». То есть опять же речь не идет о бесконечности. Кроме того, церковь (о чем очень мало кто из верующих знает) выдвинула догму о вечном наказании в преисподней в воспитательных целях. Не кто иной, как Иеронимус (340–420 гг.), один из Отцов церкви и переводчик Библии на латинский язык (вульгата), подтверждает это и открыто заявляет: церковь использует понятие о «вечном наказании» как некое полезное представление, которое следует скрывать от тех, которые, убоясь наказания, не станут грешить.[69] Сказанного, пожалуй, достаточно, чтобы показать, сколь сомнительны представления церкви о потустороннем мире, и одновременно понять, почему различные церкви так сдержанно относятся к современным исследованиям потустороннего мира. С другой стороны, замечает Дюпрель, сегодня излишне опровергать постулат о вечном наказании в аду: являясь неким состоянием (а то, что это так, в этом исследователи потустороннего мира не сомневаются), наказания эти, подчиняясь естественному закону постоянного развития, не могут быть неизменными.

Во всяком случае, все только что сказанное объясняет смысл новозаветной притчи о богатом и бедном (16 Лука 19–31): богатый находился в одном из низших областей ада (геенна). А далеко от него, но все же в аду, однако на его высшей ступени (рай), пребывали в блаженном состоянии Авраам и бедный Лазарь.

Да и уже упомянутые слова Христа, обращенные к разбойнику на кресте, свидетельствуют о том, что сразу после крестных мук никто сразу не попадает на небо — речь идет лишь о рае. Даже сам Иисус после смерти на кресте сначала попал в то «промежуточное царство» лишившихся земного тела людей — царство, с которым нам всем однажды предстоит познакомиться. «…Я еще не вошел к Отцу Моему» (20 Иоан. 17), — сказал Он Марии Магдалине. Во всяком случае, ни из Священного Писания, ни из фактов, установленных современными исследованиями потустороннего мира, не вытекает, что с отделением от грубоматериального тела непосредственно связано полное освобождение от последствий неправильного образа жизни и мыслей и что дух (душа) человека тут же воспаряет в чистый эфир. Конечно, Иисус сумел бы это сделать, но Он пробыл еще некоторое время в материальном теле среди своих друзей, чтобы доказать им самое главное — продолжение жизни личности после смерти!

А теперь внимательно рассмотрим слова Павла «…ревнуйте о дарах духовных…» (1 Кор. 14, 1), да и вообще целиком главы 12 и 14 Первого послания к коринфянам Св. Апостола Павла. Эти главы содержат указания на то, что первым христианским общинам следовало проводить свои богослужения. Здесь часто встречается выражение «дары духовные» (в немецком переводе Библии соответственно «Geistesgaben», то есть дары духа). Но в греческом тексте написано «духи» (по-немецки — Geister), а не «дары духовные». И на многих страницах, где на самом деле было написано «некий дух», в переводе получился «(конкретный) дух». В результате оба письма к коринфянам были искажены до неузнаваемости и для дилетантов стали просто непонятными. Лишь в очень немногих местах оставлено слово «духи», например, в 14 1 Кор. 32: «И духи пророческие послушны пророкам», означающее не что иное, как то, что от самих людей, одаренных сверхчувственным восприятием, и от людей, присутствующих при такого рода демонстрациях, зависит, будут ли вообще, и если да, то как долго несведущие (связанные с Землей) или сознательно безобразничающие потусторонние (так называемые дразнящие духи) заявлять о себе именно в этом качестве. Раньше «пророками» считались те, кого сейчас называют «медиумами». Древние греки называли их «пневматиками»; это были те, кем руководил дух, точнее — люди, находящиеся под влиянием духа (бывшего некогда человеком) или ангела.

Да и в Первом послании к коринфянам (14, 12) в греческом тексте написано не «так и вы, ревнуя о дарах духовных» (согласно профессору Х. Нильссону и другим теологам), а следующее: «Так и вы, ревностно стремясь к духам (то есть к тому, чтобы вступить с духами в контакт), то делайте это к назиданию общины, стараясь обогатиться ими». Как замечает профессор Нильссон, во многих переводах Библии это место доныне переводится неправильно, хотя не подлежит никакому сомнению, что на самом деле означает греческая фраза epei zelotai este pneumaton. А вот в Первом послании Иоанна Богослова мы находим перевод первоначальной редакции: «Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1 Иоан. 4, 1), потому что есть много «лжепророков», то есть медиумов, которые — как это часто случается в США — используют свой дар в коммерческих целях и в силу своего низкого образа мыслей могут притягивать лишь столь же низко стоящих духов.

Однако «непрошеные гости» могут появиться и там, где медиум и его окружение совершенно безупречны. И судя по всему, это происходило еще у первых христиан, почему Павел счел необходимым сформулировать советы и «руководящие указания» по этому поводу. Ведь по его собственному утверждению он был наделен «милостивыми дарами» (харизмами). Павел явно был тем, кого сейчас называют сильным трансмедиумом. Он был мастером «говорить на чужих языках». Павел часто приходил в «восторг». Из Библии в современный языковый оборот перешло часто употребляемое ныне слово «транс»; в немецких Библиях его не найдешь (в русских — тоже. — Прим. пер.), но в английских переводах Писания оно встречается часто trance. Похоже, знаменитая 13-я глава Первого письма к коринфянам,[70] если, конечно, она не является, как утверждают некоторые теологи, более поздней вставкой (т. н. интерполяцией), написана апостолом Павлом в состоянии восторга или, иначе, транса, так как полностью выпадает из стилистических рамок основного текста.

Следует иметь в виду, что на молитвенных собраниях первых христиан не было профессиональных священников. Богослужения ранних христиан были совсем не похожи на теперешние. У них также не было древнееврейских школ прорицателей, бывших не чем иным, как местами обучения особо одаренных людей — да они им были и не нужны. Ненужными они стали потому, что первохристианские собрания проводились в такой форме, что полностью заменили собой деятельность ранних школ прорицателей. Так, например, «всем взяться за руки»[71] для медийно предрасположенных членов собрания имело огромное одически-физическое значение. Все это было им наилучшим образом известно из «языческих времен». Так что, св. Павлу вовсе не приходилось подробно просвещать их относительно законов, по которым вообще состоялись контакты с потусторонним миром. Ему лишь приходилось указывать на отличия в действиях и формах выражения более раннего периода, которые теперь, когда они стали христианами, нужно было адаптировать к их нынешним устремлениям. Судя по всему, в Коринфе вообще царил некоторый сумбур. Поэтому Павел призвал коринфян соблюдать определенный порядок: так, например, «говорить языками» (т. е. говорить в трансе) должны были не более двух или трех человек — и только по очереди. Так же и пророки (те, что были способны распознать сущность и характер собратьев), и все прочие должны были проверять все услышанное. Если же все станут говорить одновременно, «…все станут говорить незнакомыми языками, и войдут к вам незнающие или неверующие, — то не скажут ли, что вы беснуетесь?» (14 Кор. 23). Проще говоря, не сошли ли вы с ума? Подобные явления сейчас наблюдаются у приверженцев движения Jesus People.

Итак, из указаний Павла четко и ясно следует, что в первохристианских общинах были люди, способные к самым разным внечувственным восприятиям, ставившим их на службу христианского образа жизни и мировоззрения. Среди них были «говорящие и вдохновляющие» медиумы, физические медиумы, «пророчествующие» люди со способностью ясновидения во времени, а также такие, кто мог различать духов (пространственное ясновидение). Наложение рук — как и сейчас — было связано с передачей силы Ода и жизненной силы (магнетизма); целители и целительство играли у ранних христиан большую роль. Не пренебрегайте этими дарами духа, «пророчествами не пренебрегайте», предупреждает апостол в 5 1 Фес. 20. Но в каких христианских общинах найдешь сегодня эти дары? Наши так называемые богослужения проходят, будто запрограммированные, и исполняются — теми, кто вообще их посещает — словно обязательные упражнения. По сей день у нас довольно рискованно открыто признать возможность парапсихологических явлений, а уж среди священнослужителей лишь у очень немногих хватит на это мужества. Хотя им-то — по крайней мере, протестантам — достаточно почитать своего собственного Блумгардта (Blumhardt), чтобы всерьез задуматься над проблемой. Когда несколько лет назад из одной консистории пропали важные документы и начались их розыски во всех подчиненных приходах, один священник написал в консисторию, что следует обратиться к некоей N.N., старой, необразованной женщине, не умеющей ни читать, ни писать, но являвшейся пишущим медиумом. Старушка немедленно выдала нужную информацию, документы нашли, однако священнику, которого и без того подозревали в приверженности к спиритизму, прозрачно намекнули, что пора бы ему на пенсию…

Еще одно значительное недоразумение, возникшее из-за неточного перевода греческих оригиналов Нового Завета, касается понятия «небо». Библия в переводе Лютера местами, правда, еще содержит первоначальный вариант «небеса», указывая тем самым на наличие нескольких, многих небес, но эти места обычно оставляют без внимания или просто не думают об их особом значении. В христианском вероисповедании говорится только об одном небе, что с давних пор подтверждается на уроках Закона Божьего. Но если придерживаться соответствующих греческих текстов, найти в себе смелость вдуматься в них, то очень скоро отходишь от неверной теории одного неба, приходя к спиритуалистическому представлению о многоступенчатых сферах. Уже в «Отче наш» Лютер допускает ошибку в переводе; ибо в греческом оригинале вовсе не написано «сущий на небе» или «Отец наш на небе», а (как правильно перевел Цвингли), «на небесах». (Прим. пер.: и в русском, и в церковнославянском вариантах все именно так.) В Евангелии от Матфея (5, 20) у Лютера (и в русском варианте) читаем: «Ибо говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное». В соответствии с греческим оригиналом Цвингли формулирует: «…вы не войдете в Царство Небес». И далее у Матфея (5, 16), в греческом тексте написано: «Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли вашего Отца, сущего на небесах». Лютер же пишет: «…и прославляли вашего Отца на небе».

То же и с переводом Лютера стиха 17, главы 16 Евангелия от Матфея: «…блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небе» (в русском варианте, как известно, — «на небесах». — Прим. пер.). В греческом оригинале иначе: «но Отец Мой, сущий на небесах»…

Подобных примеров множество, но это, скорее, задача для теологов внести в эти вопросы ясность, облегчив понимание многих мест в Библии. В остальном же даже приверженцы Цвингли, несмотря на верный перевод упомянутых мест в тексте Нового Завета, не обрели нового представления о небе, нежели остальное христианство. И нашим детям до сих пор вбивают в головы устаревшее представление о небе и преисподней. К сожалению, молодые люди нашего времени вместе с неверием в подобные теории одновременно отвергают всю веру в Бога, а это чревато для каждого человека тяжкими последствиями. Во-первых, потому, что тем самым он теряет ключ к возможному пониманию загадки бытия. Во-вторых, потому что в трудных ситуациях он не будет знать, из какого источника черпать силы (доверительная молитва, своего рода телефонная связь с высшим бытием); и, в-третьих, потому что его общее материалистическое воспитание и так делает его бессердечным, склонным пренебрегать жизненным правом инакомыслящих. Из всего этого неизбежно возникает в корне неверное видение жизни, происходят поступки, диаметрально противоположные творческому закону природы, предполагающему духовно-индивидуальное и общее возвышающее развитие. А последствия всего этого ужасны. И не только в этом мире, но и — как мы, исследователи потустороннего мира заявляем с полной уверенностью — в гораздо большей степени «там», где каждому будет отмерено мерой, которой он сам мерил. Не следует заблуждаться, подобно Фаусту, в чьи уста Гёте вложил такие слова:

«Потустороннее едва меня печалит —

Земля источник радостей моих,

Мои несчастья освещает это солнце;

А коль придется с ними мне расстаться —

Пусть будь, что будет с миром и со мной.

Об этом я и знать-то не желаю, ни слышать,

Пребудет ли там ненависть, любовь,

И будет ли в тех, тех неведомых нам сферах

И верх, и низ, и прочее — как здесь».

«И к магии я обратился,

Чтоб дух по зову мне явился

И тайну бытия открыл.

Чтоб я, невежда, без конца

Не корчил больше мудреца,

А понял бы, уединясь,

Вселенной внутреннюю связь,

Постиг все сущее в основе

И не вдавался в суесловье».

Ему, правдоискателю Фаусту, было ясно сказано:

«Мир духов рядом, дверь не на запоре,

Но сам ты слеп, и все в тебе мертво».

И Гёте, великий, мудрый Гёте добавляет к этим словам ободряющий призыв:

«Умойся в утренней заре, как в море,

Очнись, вот этот мир, войди в него».

«… вам дано знать тайны Царствия Небесного…», сказано в Евангелии от Матфея, 13, 11. В греческом оригинале, однако, написано: «вам дано знать тайны Царства небес».[72] Иными словами, как раз христиане, проявив немного доброй воли, вполне могли бы добиться ясности относительно принципов, на основе которых построены вещи вокруг нас, относительно невидимых причин видимого творения, чтобы укрепить свою веру фундаментом знания, придав христианскому вероучению новую, гораздо более созвучную нашему времени убедительность. Ведь первохристианские учения, если их верно толковать, открывают кратчайший путь к ответу на робкий вопрос о том, откуда мы приходим и куда уходим, а тем самым к разрешению загадки человечества вообще… К сожалению, церковь все еще поит нас тем самым «молочком», которым Павел (1 Кор. 3, 2) почти две тысячи лет назад был вынужден «кормить» свои общины, потому что «твердую пищу» они тогда еще не смогли бы ни переварить, ни понять. Может быть, пора выбросить детские ботиночки, в которые человека XX и XXI веков пытаются запихнуть, а он противится? Чтобы наконец и теология — «наука о Боге и Божественном откровении» — получила шанс преодолеть тот гандикап, в котором она оказалась по отношению к другим наукам. Парапсихология, в особенности же сравнительные исследования потустороннего мира, уже давно должна бы стать предметом активного изучения теологии. Теолог Ф. Бланке (F. Blanke) из Швейцарии был, очевидно, прав, сказав: одна из причин, почему священнослужители не хотят заниматься парапсихологическими проблемами, — это закон инерции. «Они спокойно сидят на своих знаниях и не хотят, чтобы их беспокоили». В настоящее время многие сверхчувственные явления стали фактами, и поэтому больно и грустно смотреть на теолога, закосневшего в скептическом неприятии или равнодушии по отношению к подобным фактам и их объяснению.

Различные церкви бьются тупыми мечами с материалистическим атеизмом. В лучшем случае они в состоянии доказать противнику, что и его оружие затупилось и что он тоже, воюя на исконной территории своего мировоззрения, в конце концов отсылает человека к слепой вере в свою истинность. Но не более того. Ко всему прочему церкви еще приходится отбиваться от постоянных попыток «демифологизации Библии», предпринимаемых в ее же рядах. Перед лицом этой идеологической войны на два фронта парапсихофизика приобретает огромнейшее значение, и каждый убежденный христианин должен был бы — по логике вещей — с благодарностью и радостью обратиться к результатам более чем столетних научно подкрепленных исследований потустороннего мира. Практика убедительно показывает, что неисчислимое количество людей вновь нашли бы дорогу к Богу, если бы ознакомились с этими исследованиями. Но, возможно, не зря сказано в Ветхом Завете, что Господь поражает слепотой, если хочет наказать.[73]

В конце этой главы хочу, касаясь затронутых здесь вопросов, привести потустороннее высказывание по этому поводу, об уровне которого я предлагаю судить читателю, дошедшему со мной до этих строк:

«В грубоматериальных мирах, таких, как ваши, реальность конечных законов доминирует и — соответственно вашей ступени развития — скорее признается, чем действие вечных законов, редко открывающихся вам в материи. И даже если они для вас открываются, то вам не хватает соображения понять их; и вы либо отрицаете то, что не разглядели ваши глаза, либо говорите о чудесах, когда речь идет о деяниях Христа, которые нельзя объяснить с помощью известных вам законов. Тем не менее деяния Христа были не чем иным, как проявлением постигнутых Им благодаря совершенству Его сущности вечных законов, которые сделали Его непререкаемым властелином конечных законов».

На один из вопросов Бернхарда Форсбоома Эмануэль далее отвечает: «Ты спрашиваешь, сможет ли наука когда-нибудь изучить силы, лежащие в основе спиритуальных феноменов, полагая, что на этот вопрос нужно ответить отрицательно?[74] Однако то, что вследствие уровня развития некоего мира сегодня не может найти надлежащей связи и дополнения, непременно найдет эту связь в будущих временах — именно вследствие этого поступательного развития. Ибо наука какого-то конкретного мира есть не что иное, как выражение интеллекта, царящего в духовной жизни этого самого мира; и поэтому границы научных исследований очерчиваются (уровнем) развития этого интеллекта».

По теме «Наука и религия» Эмануэль добавляет: «То, что сегодня еще разделяет ваши религии и вашу науку — это недостаточность и несовершенство (знаний), присущие обеим сторонам. Интеллектуальная группа, населяющая ваш мир, обладает взятыми как общая сумма познаниями относительно вечного источника жизни, из которого произошла всякая форма жизни, познала мораль, которая худо-бедно лежит в основе всех понятий. Внешние проявления этих познаний — это религии вашего мира. Внешние проявления разума и мышления этой интеллектуальной группы — это ваша наука. То есть религия и наука не только не диаметрально противоположны друг другу, но и являются проявлением различных качеств… зреющих на разных полях познаний одной и той же интеллектуальной группы».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.