Образы Бога, связанные с полом

Образы Бога, связанные с полом

Казалось бы, при таких резких обличениях у Пророков (особенно у Осии) в адрес культов плодородия с их лжеучением и развратом в рассказе об отношениях Бога с Израилем не будет образов, имеющих сексуальную окраску. Однако это не так. С риском быть непонятым Бог противопоставляет искаженному пониманию секса и обрядам Баала иные сексуальные образы.

Бог как Муж и Жених

Ни в каких иных древних ближневосточных текстах божество не изображается как «муж» своего народа, имеющий с ним отношения завета.[402] Напротив, Библия недвусмысленно говорит о Завете Бога с Израилем, причем часто использует образ брака.[403] Представление о Боге как муже мы находим уже в Торе. Однако «Пятикнижие говорит о брачной любви между Богом и Израилем не прямо, а прикровенно».[404] Рой Гейн описывает современным языком духовный брак между Яхве и Израилем в пустыне:

На свадьбе у Синая Бог грозно и величественно объявил брачные обеты (Десять Заповедей). Израиль ответил согласием. Затем они совместно выстроили дом (скинию), и началось странствование через пустыню реальной жизни. Что бы ни случалось, они переживали это вместе. Обеты, объявленные Богом, были положены не только Израилю: они были и обетами самого Бога. Когда Он сказал: «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим» (Исх 20:3), Он не только запретил политеизм, но и сам поклялся быть Богом Израиля.[405]

Вайнфельд показывает, что на брачные отношения намекают упоминания о «ревности» (корень qn) Бога и «блуде» (корень znh) Израиля: «Понятие anq la, как и обозначение измены словом hnz, укоренены в образе мужа/жены».[406] Дэвид Инстон-Бруэр согласен: «Метафора брака с Яхве имеет очень древние корни, как явствует из темы ревности в Декалоге и других частях Пятикнижия. Тема «ревности», столь важная для образа Бога в Пятикнижии, намекает на брак».[407] Ранее мы уже рассматривали отрывки Пятикнижия, где используются еврейские слова с корнем znh для обозначения духовной/брачной измены Израиля Богу (Исх 34:15–16; Лев 17:7; 20:5–6; Числ 25:1; Втор 31:16). Мотив божественной ревности (корень qn), подразумевающий брак между Богом и Израилем, встречается уже в самом сердце Декалога, национальной хартии Завета, в запрете идолопоклонства: «…ибо Я ГОСПОДЬ, Бог твой, Бог ревнитель (?l qann?)…» (Исх 20:5; ср. Втор 5:9). Брачная ревность Бога подчеркивается и двойным упоминанием этого атрибута в так называемом культовом Декалоге: «Ты не должен поклоняться богу иному, кроме ГОСПОДА, потому что имя Его – Ревнитель (qann?); Он Бог ревнитель (?l qann?)» (Исх 34:14). Дважды в своем прощальной речи к Израилю Моисей предостерегает от духовной/брачной неверности завету с Богом:

Берегитесь, чтобы не забыть вам завета ГОСПОДА, Бога вашего, который Он поставил с вами, и чтобы не делать себе кумиров, изображающих что-либо, как повелел тебе ГОСПОДЬ, Бог твой; ибо ГОСПОДЬ, Бог твой, есть огнь поядающий, Бог ревнитель (?l qann?) (Втор 4:23–24).

Не последуйте иным богам, богам тех народов, которые будут вокруг вас; ибо ГОСПОДЬ, Бог твой, Который среди тебя, есть Бог ревнитель (?l qann?); чтобы не воспламенился гнев ГОСПОДА, Бога твоего, на тебя, и не истребил Он тебя с лица земли. (Втор 6:14–15).

Основываясь на этих отрывках, Алон Балорда пытается доказать, что «божественная ревность есть главная эмоциональная составляющая в узах этого брака».[408] Он показывает, что тема божественной брачной ревности особенно заметна в эпизоде с Баалом Пеорским (Числ 25), где ревность отражает Пинхас: Пинхас единственный из всего Израиля дает отпор духовной измене.[409] В этой главе qn используется четырежды, а глагольная форма данного еврейского корня встречается в Пятикнижии лишь здесь.

И сказал Господь Моисею, говоря: Пинхас, сын Элеазара, сына Аарона священника, отвел ярость Мою от сынов Израилевых, возревновав (b?qan?, пиэль, сопряженный инфинитив. – Р. Д.) по Мне среди них, и Я не истребил сынов Израилевых в ревности Моей (b?qin?t?). Поэтому скажи: вот, Я даю ему Мой завет мира, и будет он ему и потомству его заветом священства вечного за то, что он показал ревность (qinn?, пиэль, перфект. – Р. Д.) по Боге своем и заступил сынов Израилевых[410] (Числ 25:10–13).

Еще один возможный намек на брачные отношения Яхве с Израилем содержится во Втор 33:3: «Истинно Он любит (??bab, каль, причастие. – Р. Д.) Свой народ; все святые его в руке Твоей, и они припали к стопам Твоим, чтобы внимать словам Твоим». Только здесь в ВЗ использован глагол ??bab, который в арамейском языке означает «любить» или «заниматься любовью». Возможно, здесь он указывает на своего рода интимные отношения между Яхве и Его народом, установленные на Синае, параллельные любви мужа к жене.[411]

У Пророков[412] целый ряд отрывков описывают Бога как небесного мужа Израиля. Напрямую говорит об этом Исайя: «Ибо твой Творец есть супруг твой; ГОСПОДЬ воинств – имя Его» (Ис 54:5); «как жених радуется о невесте, так будет радоваться о тебе Бог твой» (Ис 62:5). Показателен и такой отрывок: «…но будут называть тебя: «Мое благоволение к нему», а землю твою – «замужней», ибо ГОСПОДЬ благоволит к тебе, и земля твоя будет замужней» (Ис 62:4).

Иеремия использует брачную метафору для описания отношений между Богом и Израилем. В Иер 2:2–3 Бог напоминает Израилю об их обручении во времена Исхода: «Я вспоминаю о верности юности твоей, о любви твоей, когда ты была невестой, когда последовала за Мной в пустыню, в землю незасеянную. Израиль был святыней ГОСПОДА, начатком плодов Его». Эта метафора развивается дальше во второй и третьей главах. Бог говорит об измене и блуде Израиля (см. о проституции далее главу 7). Образ брачной любви встречается у Иеремии и дальше. Бог называет Израиля: «возлюбленная Моя» (y?d?d; Иер 11:15) и «возлюбленная (y?did?t) сердца Моего» (Иер 12:7).

Иезекииль подробно разворачивает тему божественного мужа на протяжении шестнадцатой главы. Сексуальный/брачный характер образа недвусмыслен: «И проходил Я мимо тебя, и увидел тебя, и вот, это было время твое, время любви. И простер я над тобой полы одежды Моей, и покрыл наготу твою; и поклялся тебе и вступил в союз с тобой, говорит ГОСПОДЬ Бог – и ты стала Моей» (Иез 16:8). Брачные метафоры продолжаются и в Иез 23, где речь идет о духовной измене Иуды и Израиля. (См. главу 7.)

Ярче всего о том, что Бог есть небесный муж Израиля, говорит Книга Осии. Как супруг и истец в тяжбе с женой Бог ищет не развода, а примирения; не смертной казни, а прекращения измены. Во второй главе три «поэтому» отражают Божью «верность в любви» [?esed, Ос 2:21 (СП 2:19)], которая не попустит его жене окончательно потеряться. Он хочет поставить препятствия ее поведению [стихи 8–10 (СП стихи 6–8)] и подвергнуть ее лишениям, чтобы привести в чувство [стихи 11–15 (СП стихи 9–13)]. В завершение же – «увлеку ее, приведу в пустыню, и буду говорить к сердцу ее» [стих 16 (СП стих 14)]. Бог подобен любящему мужчине, который ухаживает за своей возлюбленной и увлекает ее туда, где они могут быть одни. Сказано, что как бы снова повторятся времена Исхода, когда Израиль обручился с Богом. Вместо трагедии в Ахоре (Нав 7:26) откроются врата надежды: Бог есть Жених, открывающей для жены дверь их нового дома и новой жизни.[413]

Слово «ответить» в Ос 2:17 (СП 2:15) («и она ответит там, как во дни юности своей») может быть прикровенным указанием на личностную и даже сексуальную близость,[414] как и слово «знать» в Ос 13:5 («Я познал тебя в пустыне»).[415] Бог обещает обручиться с Израилем «навеки» [2:21 (СП 2:19)]. Великое приданое содержат Его обетования! «Обручу тебя Мне в правде и суде, в любви и милосердии. И обручу тебя Мне в верности, и ты познаешь ГОСПОДА» [2:21–22 (СП 2:19–20)]. В этих восстановленных отношениях не будет эксплуатации и доминирования, свойственного сексуальным оргиям культов плодородия. Используя игру слов (слово baal может обозначать как Баала, так и просто «мужа») и контраст между двумя еврейскими словами, указывающими на мужа, Бог объясняет этот момент подробнее. Согласно 2:18 (СП 2:16), Израиль больше не будет называть Бога bal?, «мой Баал» (буквально «мой господин») – слово, отражающее доминацию и обладание,[416] – но будет называть Его ???, «мой муж». В последнем случае подразумевается глубокое личностное партнерство.[417]

Эти идеалы применимы и к отношениям между мужьями и женами у людей: необходимы верность, любовь, взаимное сострадание, близость и отзывчивость.[418] «Образ Бога как мужа использовался некоторыми пророками (особенно Осией. – Р. Д.) для описания отношений между Яхве и Израилем – отношений таких, какими они были в то время и какими они были задуманы. Этот образ также позволял лучше понять характер Бога, особенно Его верную, прощающую и безусловную любовь».[419] В первых двух главах Книги Осии Бог говорит о своих отношениях с Израилем – как Осия обращается со своей заблудшей женой Гомерью в Ос 3 – «в категориях взаимной отзывчивости, самоотдачи и жертвенности»[420] (явно не то, что было присуще сексуальности культов плодородия). Бог избавляет сексуальность из земли вражеской и возвращает ей достоинство и святость, присущие ей изначально. В то же время здесь нет места буквально-натуралистической концепции сожительства между божеством и людьми, которая привела бы к обожествлению или сакрализации секса.

Бог как Отец

Сравнение Бога с мужем или женихом нам знакомо: оно сыграло важную роль в иудейской и христианской традиции. Не менее знакома иная метафора, в которой значим аспект пола: образ Бога как Отца.[421] Многие (подчас даже библеисты) ошибочно полагают, что «учение о Боге как Отце – по существу новозаветная концепция».[422] На самом деле об этом неоднократно говорится в ВЗ. Восемнадцать ветхозаветных отрывков напрямую называют Бога Отцом; пять говорят об отношениях Бога с Давидом и давидической династией; остальное касается отношений Бога с Израилем в коллективном и индивидуальном смысле.[423] Родительство (видимо, отцовство) Бога подразумевается и в отрывках, в которых Израиль именуется «сыном» Бога.[424]

В еврейском каноне сравнение Бога с Отцом впервые напрямую упоминается в Песни Моисея:

Не Он ли Отец твой, который создал тебя,

основал тебя и устроил тебя?..

А Скалу, родившую тебя, ты забыл,

и не помнил Бога, давшего тебе рождение (??l).

В 2 Цар 7:14 Яхве обещает Давиду, что примет[425] его сына Соломона как Своего собственного: «Я буду ему отцом, и он будет Мне сыном».[426] Автор Книги Паралипоменон трижды говорит об отношениях между Яхве и давидическим царем как отношениях Отца и сына: с использованием идентичной формулировки (1 Пар 17:13), формулировки с обратной последовательностью («он будет Мне сыном, а Я ему отцом», 1 Пар 22:10) и сходной фразеологии («Я избрал его Себе в сына, и Я буду ему Отцом», 1 Пар 28:6). И еще у псалмопевца мы находим обращение давидического царя к Богу: «Ты отец мой, Бог мой и Твердыня спасения моего» [Пс 89:27 (СП 88:27)].

К этому образу обращаются пророки Осия, Исайя и Иеремия:

Из Египта вызвал сына Моего.

(Ос 11:1)

Я – Отец Израилю, и Ефрем – первенец Мой.

(Иер 31:9)

И сказал: ты будешь называть Меня отцом твоим и не отступишь от Меня.

(Иер 3:19)

Только Ты – Отец наш…

Ныне, ГОСПОДИ, Ты – Отец наш;

Мы – глина, а Ты – образователь наш…

[Ис 63:16; 64:7 (СП 64:8)][427]

Псалмы изображают Бога как «Отца сирот и защитника вдов» [Пс 68:6 (СП 67:6)], а также уподобляют Божье сострадание к Своему народу состраданию отца: «Как отец милует (r??am, пиэль. – Р. Д.) сынов, так милует (r??am, пиэль. – Р. Д.) ГОСПОДЬ боящихся Его» [Пс 103:13 (СП 102:13)]. И наконец, мудрец в Притчах сравнивает любящую строгость Господа с любящей строгостью отца: «Кого любит ГОСПОДЬ, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему» (Притч 3:12).

Дэвид Таскер проанализировал древние ближневосточные описания божеств-отцов и ветхозаветные отрывки, говорящие о Боге как Отце, представив библейское богословие отцовства.[428] В своем более кратком исследовании Джон Миллер охватил тот же материал и пришел к сходным выводам.[429] Оказывается, в древних ближневосточных мифах многие божества-отцы отличаются «маргинальностью, жестокостью, некомпетентностью и беспомощностью», причем в сложившихся ситуациях «божественные матери, сыновья и дочери должны либо защищать себя, либо защищать свой универсум». Напротив, лишь в библейской традиции есть «единый Бог, и лишь единому Богу подобают хвала и служение. Бог есть Отец, но не трусливый и безответственный, как многие из тогдашних божественных отцов, но бдительный, неравнодушный, справедливый, добрый и сострадательный».[430] «Фундаментальный момент в отцовстве Бога – Его забота о детях. Глубочайшее неравнодушие и неустанная энергия, которую Он тратит в Своей родительской роли, сильно отличается от эгоистических и отстраненных древних ближневосточных божеств-отцов, и создает ролевую модель для отцов человеческих».[431] Таскер выделяет следующие основные особенности божественного отцовства в Библии: оно творческое, личностное, любящее, всеохватное, верное, могущественное, спасительное, поддерживающее, ответственное, чуткое, назидательное, оправдывающее, активное, ориентированное на отношения и гуманное.[432]

Женские образы Бога

Меньше знают о женских образах Бога в Писании.[433] Намеки на них появляются уже в Пятикнижии. Скажем, в подтексте Моисеева вопроса к Богу в Числ 11:12 лежит представление о том, что Бог был матерью и кормилицей Израилю во время Исхода и скитаний по пустыне: «Разве я носил во чреве весь народ сей, и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька несет ребенка, в землю, которую Ты с клятвою обещал отцам его?»[434] Интересно также, что «Ты» в Числ 11:15 (масоретский текст) стоит в женском роде («…когда Ты так поступаешь со мной, то лучше умертви меня»). Ввиду предыдущих женских образов, высказывалась даже гипотеза, что Моисей здесь обращается к Богу как к женскому началу – но более вероятно, что перед нами ошибка переписчика.[435]

Уильям Олбрайт, Дэвид Биал и другие ученые предположили, что божественное имя Шаддай (?adday), обычно понимаемое как «Всемогущий», связано с еврейским словом ?ad («сосок», «грудь») и означает «Имеющий могучие груди», ассоциируясь с заботой. По мнению Олбрайта, оно восходит к аккадскому слову ?adu («грудь»), а Биал отметил, что во всех шести случаях его употребления в Книге Бытия оно имеет в качестве контекста благословение плодовитости/плодородия.[436] Чаще связывают имя Шаддай с другим корнем («гора»?), предполагая все-таки «всемогущество» Бога. Однако его постоянное появление в контексте плодородия, прямая связь с «сосцами и утробой» в Быт 49:25, а также связь с другими библейскими образными упоминаниями о Боге «рождающем» (Втор 32:18; Ис 49:15; 66:7–9 – см. ниже), дают основания для перевода «Имеющий могучие груди».

В Быт 49:25 соседство божественного имени Шаддай и слова ?ad («сосок») «намекает на материнский аспект в божестве».[437] Во Втор 32:13 Бог описан как женщина с грудями, которая «питала» (y?naq, гифиль) Израиль – образ, конечно, имеет определенный смысл, поскольку Израиль получает от Яхве не молоко, а «мед из камня». Еще один намек на отцовство и материнство может содержаться в стихе 18 этой Песни Моисея: первое «родить» может относиться к отцу или матери, но еврейское ??l буквально означает «мучиться родовыми муками», и в других местах обозначает лишь рожающую женщину, а не зачатие отцом.[438]

Сравнение Яхве с матерью более подробно разрабатывается у Пророков, особенно в Книге Исайи.[439] Исайя смело сравнивает Бога с женщиной в родовых муках: «Долго молчал Я, терпел, удерживался; теперь буду кричать, как рождающая, буду ловить воздух и тяжело дышать» (Ис 42:14). Несколькими главами далее он упоминает, что Бог носил Израиль во чреве: «Послушайте Меня, дом Иаковлев и весь остаток дома Израилева, которых Я носил от рождения, носил от утробы» (Ис 46:3). Сравнивается Бог и с матерью-кормилицей: «Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? Но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя» (Ис 49:15). В последней главе Исайи Бог уподобляет себя утешающей матери: «Как утешает кого-либо мать его, так утешу Я вас, и вы будете утешены в Иерусалиме» (Ис 66:13).[440]

Филлис Трибл документирует «путешествие метафоры» – метафоры чрева в этих и многих других библейских отрывках,[441] отмечая богословскую глубину понятий, описывающих материнскую любовь Божью и включающих тему чрева:

Еврейское существительное ra??m?m – его многозначность плохо поддается переводу – указывает одновременно на способ бытия, и на местопребывание этого способа. В единственном числе (re?em) оно означает «утроба». Во множественном числе (ra??m?m) конкретика переходит в абстракцию сострадания, милости и любви. Более того, данные абстракции присущи глаголу r?m («миловать») и прилагательному ra??m («милостивый»). Соответственно, перед нами семантическая динамика: от физического органа женского тела к психологическому способу бытия, от конкретики к абстракции. «Утроба» – средство, «сострадание» – содержание. Чуткому воображению метафора подсказывает смысл любви как самоотверженности и самоотдачи. Утроба защищает и взращивает, но не обладает и не контролирует. Сострадание уступает свое сокровище во имя целостности и благополучия. Воистину таков его путь.[442]

В одном отрывке Исайя сочетает образ матери/утробы и образ отца: Яхве есть одновременно Бог утробы и Бог Отец. «(Яхве…) где ревность Твоя и могущество Твое, трепетание Твоей утробы и Твое сострадание? (Не удерживай Себя), ибо Ты – Отец наш; хотя Авраам не узнает нас, и Израиль не признает нас своими; Ты, Господи, Отец наш, от века имя Твое: «Искупитель наш»» (Ис 63:15–16).[443]

Осия называет Бога супругом Израиля (см. выше), но говорит и о том, что Израиль – дитя Богу, и что Бог заботится о нем. При этом характер образа указывает скорее на материнскую, а не отцовскую любовь (по меркам древнего Израиля): «Когда Израиль был ребенком, Я любил его и из Египта вызвал сына Моего… Я Сам приучал Ефрема ходить, носил его на руках Своих, а они не сознавали, что Я врачевал их. Узами человеческими влек Я их, узами любви, и был для них как тот, кто поднимает младенцев к своим щекам. Я наклонялся к ним и питал их» (Ос 11:1–4).

Трибл детально исследовала риторику Иер 31:15–22 и показала, что для описания искупительного сострадания Божьего очень важен образ матери/утробы. Стих 31:29 она переводит так:

Разве Ефрем не дорогой сын Мой? Не дорогое Мое дитя? Ибо чем больше Я говорю о нем, тем больше помню его. Поэтому трепещет за него утроба Моя. И Я воистину явлю ему материнское сострадание (Оракул Яхве).[444]

Гимническая литература/литература Премудрости также использует женские образы, говоря о Боге. Например, в Книге Иова иронический риторический вопрос Бога предполагает как мужскую, так и женскую роль в творении: «Есть ли у дождя отец? Или кто рождает капли росы? Из чьего чрева выходит лед и иней небесный, – кто рождает его?» (Иов 38:28–29). Псалмопевец Давид изображает Яхве в интимной роли повивальной бабки: «Но Ты извел меня из чрева, вложил в меня упование у грудей матери моей. На Тебя оставлен я от утробы, от чрева матери моей Ты – Бог мой» [Пс 22:10–11 (СП 21:10–11); ср. 71:6 (СП 70:6)].[445] И в другом месте Давид говорит о материнской заботе Бога, который утешает его: «Но я унимал и успокаивал душу мою, как ребенок, отнятый от груди, с матерью. Душа моя была во мне, как ребенок…» (Пс 131:2 [СП 130:2]). В одном из псалмов восхождения Бог уподобляется одновременно господину и госпоже: «Как очи рабов обращены на руку господина их, и как очи рабыни – на руку госпожи ее, так очи наши – к ГОСПОДУ, Богу нашему, доколе Он помилует нас» [Пс 123:2 (СП 122:2)].

В Книге Притчей (особенно 8:12–36) «Госпожа» Премудрость (?okm?), видимо, является ипостазированным божеством.[446] Особенно интересно, что судя по всему, Премудрость в Притчах имеет качества, которые в остальных текстах ВЗ присущи лишь Богу: дарительница жизни (Притч 8:35–36);[447] источник законного управления (8:15–16);[448] ее следует искать и звать (1:28; 8:17);[449] она любит и должна быть любима (8:17);[450] дарительница богатства (8:18–21)[451] и безопасности (1:33);[452] пожалуй, важнее всего – источник откровения (8:6–10, 19, 32, 34; 30:3–5).[453] В 9:1 (ср. 7:6) Премудрость строит себе храм, «как подобает божеству ее статуса».[454] Также «вполне вероятно, что конструкция ?kmwt в Притч 1:20; 9:1… как pluralis intensitatis может быть сознательной параллелью к lhym, что и предполагали некоторые ученые».[455]

В Притч 8:12 Премудрость использует распространенную риторическую форму «божественного самовосхваления», которая в других местах Писания (и других древних ближневосточных текстах) зарезервирована за божеством: «Я Яхве, Бог твой», «Я Иштар Арбельская», «Я божественная Исида».[456] Относительно библейских параллелей этому самовосхвалению (с той же грамматической структурой) см., например, Иез 12:25; 35:12; Зах 10:6; Мал 3:6.[457] На основании этих точных грамматических параллелей Притч 8:12, пожалуй, следует рассматривать как риторическую форму ареталогии и переводить «Я (есмь) Премудрость», а не «Я, Премудрость…» Я согласен с Сильвией Шрёр и другими учеными, что здесь Премудрость – ипостазирование Бога; в Книге Притчей Премудрость есть «божественная фигура», которая «говорит как божество или как Бог Израилев».[458] Исследователи отмечали, что в Притч 8 Премудрость свидетельствует о своей божественности. «Этот важный текст о ?okm? (Притч 8:22–31. – Р. Д.) в самом начале творения не оставляет сомнений в том, что она есть фигура божественная. Она нетварна и была еще до всякой твари, активно участвуя в создании мира».[459] Однако я не согласен, что эта божественная сущность изображается как богиня. В одной из своих работ я показал,[460] что Притч 8:30 описывает Премудрость как «Строителя» (sic! ?m?n) рядом с Яхве при творении. О точном смысле слова ?m?n комментаторы спорят, но смысл «Строитель» вроде бы лучше всего подтверждается фактами, как показали Клеон Роджерс III и другие.[461]

Хотя Роджерс убедительно обосновывает перевод «художник» (англ. master workman), он не применяет это понятие к Премудрости. Основания у него такие. Во-первых, мотив со – Творца вроде бы не применим к Премудрости. Во-вторых, существительное ?m?n – мужского рода, а поскольку слово, к которому относится другое слово в иврите, обычно имеет тот же род, можно было бы ожидать здесь женскую форму ?m?n.

Однако эти трудности не означают, что надо предполагать редкую (и, по-моему, неправдоподобную) грамматическую конструкцию («аккузатив состояния»), как делает Роджерс. Напротив, во всяком случае, с позиции евангельского христианства, диссонансы, отмечаемые Роджерсом, могут быть поняты как указание на то, что перед нами ипостазирование, и Премудрость намекает на другое лицо в Божестве. Если считать, что Премудрость есть ипостазированный Сын Божий (как предполагалось в христологических спорах древней Церкви и у большей части церковных комментаторов до недавнего времени),[462] грамматические и текстуальные сложности исчезают: Сын (мужской род, обозначаемый словом «художник») есть со-Творец с Яхве,[463] «радующийся (m??a?eqet, т. е. «играющий», «смеющийся». – Р. Д.) перед Ним всегда» (Притч 8:30) и выступающий в роли посредника между божеством и человечеством (стих 31).[464]

Впрочем, кто бы ни подразумевался в данном отрывке, в конечном счете Премудрость в Притч 1–9 нельзя назвать фигурой мужской или женской. Интересный тезис предлагает Франсуаза Мис:

Персонифицированную Премудрость в Притч 8 считают фигурой женской. Однако это не подтверждается ни анализом данной главы, ни анализом других отрывков книги, посвященных Персонифицированной Премудрости (1:20–33; 8), ни первыми семью главами, в которых все же сильна атмосфера сексуальности и гендерности. Однако Премудрость – не мужского рода. Как Божество, она находится за рамками пола.[465]

Мис права: если не считать женский род существительного ?okm? (что ни о чем не говорит, поскольку так уж в иврите обозначается «премудрость» – а значит, и относящиеся к ?okm? местоимения должны иметь женский род), ни из чего не видно, что Премудрость – фигура женская. Более вероятно другое: Премудрость, будучи божественной, нейтральна, то есть категория пола на нее не распространяется.[466] (Этот вывод имеет значение для актуальной темы «пола» Бога в Писании.)

Бог: мужское или женское начало?

Стэнли Гренц выделяет как минимум четыре основных современных подхода к гендерной окраске образов Бога в Писании.[467]

Первый подход: «демифологизация». Все библейские образы, в которых Бог предстает мужским или женским, суть антропоморфизмы. Бог находится вне половых и сексуальных категорий.[468]

Второй подход: буквализация. Библейскому Богу присущи категории пола. Отсюда часто делали вывод, что Бог – мужского пола, а то и попросту мужчина.[469]

Третий подход: дифференциация. Отец и Сын имеют мужские атрибуты, а Дух – женские. (Иногда женские атрибуты приписываются Сыну.)[470]

Четвертый подход: переосмысление Божества. (Постулирован некоторыми феминистскими богословами.) Предлагается либо возврат к (якобы) древнейшему образу Божественного в женской «Первичной Матрице»,[471] либо осмысление Троицы в свете женского образа Софии/Духа.[472]

Третий и четвертый подходы не вяжутся ни с Библией, ни с древним ближневосточным контекстом.

Против третьего подхода. Ветхозаветные (и уж тем более новозаветные) тексты не допускают дробления, при котором Святой Дух (или грядущий мессианский Сын) связан с женским началом. Один и тот же Яхве проявляет материнское сострадание и являет себя как Отец своего народа.[473]

Против четвертого подхода. Недавние попытки найти «Первичную Матрицу» или «Великую Мать» в доисторических временах не увенчались успехом.[474] В библейских отрывках (см. выше) Премудрость (София) не является женским божеством, а других данных в пользу подобного «переосмысления» Божества не существует.

Из библейских отрывков, где для описания Бога используются мужские или женские образы, не следует, что Бог онтологически является мужским или женским началом. И в рассказе о сотворении мира, и в последующих библейских текстах Бог евреев – выше различия полов. Да, человек создан по образу Божьему и причастен к «динамике, которая отличает социальную Троицу (единство-в-многообразии, взаимность индивидов, интеракция одинаковости и различия)».[475] И сексуальность создана Богом. Однако Бог – совершенно иной, чем Его творения. Скажем, нигде Писание не наделяет Яхве гениталиями (разительный контраст с описаниями прочих ближневосточных божеств). Вместо вливания плодородия в землю (как в культах плодородия) Бог дал земле плодородие еще при создании мира и продолжает благословлять своих тварей дарами плодородия. Ни о каких сексуальных связях между божествами и речи быть не может. Вообще в ВЗ Бог нигде не описывается как мужское божество, при котором есть партнерша. И это соответствует первому подходу, описанному Гренцем.

В то же время в ВЗ мужские и женские образы Бога функционируют по-разному. «Пророки и другие еврейские поэты приписывали Яхве моральные качества человеческого материнства, но не обожествляли женское начало. Эта существенная особенность ускользнула от внимания большинства антропологов и психологов, которые писали о «гендере Бога»».[476] Отметим, что в Писании (за вычетом случая с ипостазированием Премудрости – Притч 8) женские образы используются по отношению к Богу исключительно в сравнениях (Бог подобен…), а не в метафорах (Бог есть…).[477] Аспекты божественной деятельности (например, Бог «кричит») сравниваются с аспектами женской деятельности (например, женщина «кричит» во время родов), но бытие Божье не отождествляется метафорически с женским началом. Бог есть Отец, хотя в чем-то подобен матери.[478] Для описания природы Бога постоянно используются мужские метафоры. Когда же Бог сравнивается с женщиной, это не нарушает общей закономерности: все гендерные обозначения (местоимения, местоименные суффиксы, прилагательные, глаголы) предполагают, что в грамматическом плане Бог являет собой мужское начало.[479] Значит, если мы хотим оставаться верными ВЗ, не следует использовать по отношению к Богу гендерно нейтральный язык,[480] кроме случаев, когда еврейская лексика создает такую гендерную нейтральность.[481] В этом плане я согласен со вторым подходом, описанным Гренцем.

Элизабет Ахтмайер предложила глубокое, правдоподобное и как минимум частичное объяснение того, почему Бог описывает себя мужскими, а не женскими метафорами (в отличие от других религий древнего Ближнего Востока, где были мужские и женские божества). Дело не в культурной патриархальности Библии (как ясно из откровения Бога в Иисусе Христе). Смысл состоит в том, чтобы свести к минимуму риск отождествления Творца с творениями (как в других древних ближневосточных религиях).

Основная причина такого (мужского. – Р. Д.) обозначения Бога – библейский Бог не позволяет отождествлять себя с творением… Как только Бога начинают мыслить в женском ключе, возникают образы ношения в утробе, рождения, питания от сосцов… Богиня родила мир! Но если творение вышло из тела божества, оно разделяет сущность божества; божество пронизывает все, и значит, все божественно.

…Если отождествить Бога с Его творением, рано или поздно мы сделаем богами и богинями себя самих – первородный грех (Быт 3).[482]

Феминистки говорят: если Бог есть «Она», это необязательно означает, что Творец и Тварь идентичны. Ахтмайер возражает: «Такая идентификация происходит почти автоматически, как только по отношению к Богу начинает использоваться женский язык. Многие феминистки утверждают, что одно из другого не обязательно вытекает. Однако феминистские тексты показывают обратное».[483]

Правда, кто-то скажет: мужские метафоры могут привести к сакрализации и обожествлению секса ничуть не меньше, чем женские, ибо в древних ближневосточных религиях плодородия мужские божества были столь же сексуально активны, сколь и женские. Между тем в Библии Бог – это «Он» (мужские местоимения и метафоры), а не «Она» (женские местоимения и метафоры). Почему?

Библия не дает ясного ответа на этот вопрос, но Ахтмайер рассуждает в правильном направлении: если бы Яхве мыслился как богиня, это скорее привело бы к сакрализации/обожествлению сексуальности. Все-таки женское начало/богиня больше ассоциируется с деторождением, чем мужское начало. Фраймер-Кенски высказывает эту мысль о шумерской цивилизации, что применимо и к политеизму древнего Ближнего Востока в целом:

Природные роли мужчин не обусловлены анатомией, а у женщин сила в природе обусловлена полом. Богини контролируют процесс размножения, плодородия и сексуальности. Это функции анатомические. Они рассматриваются как квинтэссенция, ключевая особенность женского начала. Общество ассоциирует женщину (будь то земная женщина или богиня) с сексом, размножением и плодородием. Во всех этих случаях именно тело (особенно половые органы) исполняет функции, которые может исполнить лишь женщина.[484]

Отказ от идентификации Творца с творением стал глубинной причиной ветхозаветного отвержения ханаанейских культов плодородия с их сакрализацией и обожествлением сексуальности. В своем решительном противостоянии всякой концепции, которая стирает грань между Творцом и творением, ВЗ старается не ассоциировать Бога с женским началом. Впрочем, хотя в Библии единый истинный Бог – это «Он», Библия ясно показывает, что мужское начало не исчерпывает божественной природы. Более того, половые категории вообще не применимы к Яхве. Яхве – ни мужчина, ни женщина. Его природа содержит как мужские, так и женские аспекты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.