Россия — как сухопутная Атлантика

Россия — как сухопутная Атлантика

Два значительных пространства были долгое время границами Европы, ограничивали, брали ее «в скобки» с Запада и Востока: Атлантический океан и Россия. Две великие глади суши и моря в одном были схожи для Европы: это было нечто огромное, что трудно, но все же можно преодолеть. Напряглись и построили аппараты, прорвавшиеся через Атлантику к Индии. И даже «фальш-стена», встреченная (Колумбом) на этом пути, его фальш-Индия, оказалась весьма ценным призом. Россия для значительной части этих устремленных тоже была пространством, неприятным своей величиной. Европейских купцов интересовал, прежде всего, транзит в ту же Индию, их мореплаватели гибли в Баренцевом море в поисках знаменитого «Северо-восточного прохода» к Китаю, к Островам Пряностей. Конечно, Архангельск кроме промежуточной стоянки выкатывал и свои товары, но все же, признаем, одна каравелла имбиря или корицы, стоила как целые караваны наших классических «льна, пеньки…».

И только вторым этапом пришло «положительное» восприятие окружавших пространств. Для Васко да Гамы, (как и для пассажиров «Титаника»), каждая лишняя миля Атлантики была минусом(он потерял два из четырех кораблей, но на своем, вернувшимся — озолотился)… А вот собственно атлантическая рыба стала какой-то ценностью 250 лет спустя.

Может, некоторым покажется странным это сопоставление России и Атлантического океана, но подобие, по-моему, в этих слоях, этапах постижения, в самом первом восприятии, где великость (или просто величина) осознается, как фактор отрицательный. Преодолеваемое враждебное пространство.

Вехи восприятия

Известен папский посланник Антоний Поссевино в 1581/82 в Россию. Его миссия, зондаж возможностей объединения церквей, кончается, разумеется, неудачей, но: «Несмотря на все трудности, которые стоят на пути введения католицизма в России, для достижения этой цели не следует пренебрегать никаким средством, ибо Россия, благодаря своему географическому положению, предлагает несравненные возможности для распространения христианства в Азии».

То есть мы — средство, но и не Азия — а «дорога в Азию». Другой «козырь России» — и опять внешний, привходящий. Хроническая работа, создание антитурецких коалиций, конечно, не обходит Россию. Здесь первенствуют венецианцы, их посланник Джакомо Зоранцо, отмечает: «…большая часть населения Балкан принадлежит к греческой церкви и поэтому подчиняются Великому князю Московскому» (1576). Конечно же, преувеличение (с подчинением). «Глядя из Венеции».

Англичанин Вальтер Ралей в трактате «Максимы о государстве» приводит Московское государство на исходе — как прототип тирании. XVI век, у нас Иван Грозный. Но ближе (в географическом и военном отношении) других к царству Грозного лифляндскиие немцы. «Московская страна и правление» Гайнриха фон Штадена имеет приложение — проект нападения на Московию.

Но Мартин Лютер в памфлете против папы (1520): «Русские и московиты… эти также являются христианами, а не еретиками потому только, что не дают беспрерывно спускать с себя шкуру».

Еще с протестантского фланга. Губерт Лангет пишет Кальвину, имея в виду Москву: «Если какое-либо царство в Европе должно возрастать, так только это» (сентябрь 1558 года).

Здесь, ускоряя развитие сюжета, перейдем от первоисточников к безупречно их у суммирующему, плюс выдающему тонкий анализ Дитеру Гро:

«Это приобретение территории непосредственно влияло на европейскую систему равновесия и как раз в то время, когда Россия стала одним из факторов этой системы. Вся масса территорий, на которые распространялась Россия, была, если посмотреть исторически, как раз противовесом европейского обоснования господства над землей посредством овладения Мировым океаном. Европейские захваты земель за океаном и русские территориальные приобретения в Азии не только шли по двум различным зодиакальным направлениям и имели в качестве предпосылки разные технические средства, но они различались также — как указано выше — в своем обратном воздействии на европейскую систему государств. К этому нужно еще добавить то, что экспансия империи царя развертывалась в пространстве, которое долгое время не интересовало Запад и поэтому едва замечалась… Впечатление этой пространственно колоссально выросшей силы должно было еще усилиться, когда внезапно оказалась замеченной ее протяженность без того, чтобы раньше ее осознали в каких-либо понятиях… Ибо этот континент стран сам по себе уже взрывал своим гигантским размером всякое представление, которое люди привыкли иметь о «европейской» державе, то есть о члене европейской системы государств».

Что важно заметить у Дитера Гро: не какие-то «российские недостатки» — а именно величина России отводила мысль о единстве.

«Колосс на глиняных ногах»

Впервые этот известный библейский образ приклеили к России в анонимно изданной в 1736 работе «Московские письма». Петр Великий изображен очень скверно, а русские планы экспансии и господства рассматриваются как доказанные событиями. В Европе создали себе представление о России как о «…фантоме силы… В действительности же огромные пространства являются для России только обузой и даже могут быть для нее опасны».

Популярная в XVIII веке мысль, что слишком протяженные пространства ослабляют государство — важный тезис Монтескье, и подтверждал он его — Россией: «…было бы невозможно существовать этому царству, если бы оно было населено, цивилизованно и культурно. Лишь деспотическое насилие соединяет сегодня вместе все эти обширные пространства…»

Табула раса (tabula rasa — гладкая дощечка, лат.)

Это не только другой, более благоприятный для России, образ, или, вернее сказать — штамп. Это и новая веха в концептуальном осмыслении страны. Автор того и другого (образа и концепции) — Лейбниц. Пример его духовной эволюции очень важен и прекрасно прослежен Дитером Гро: «У Лейбница Россия впервые появляется в качестве основной темы историко-философского и политического мышления. Это, конечно, следует приписать не в последнюю очередь действиям Петра Великого. С другой стороны, тот отклик, который они встретили в Западной Европе, может быть понят только из условий, сложившихся в самой Европе. Другими словами говоря, Петр предпринял свои реформы в тот момент, когда на Западе была подготовлена почва для резонирования событиям в России. Она должна была еще выше поднять самосознание постоянно соприкасающейся с все новыми и новыми духовными мирами Европы, чтобы Петр занимался Европой, а не наоборот! Тем самым следовало занять какую-либо позицию по отношению к России и, особенно, делу Петра; уже было недостаточно признать чужое — варварским и таким образом освободить себя от труда взглянуть на это чужое более внимательно. Точно так же и Россия, в свою очередь, увидела себя перед необходимостью духовно заняться Западом. Если на одной стороне пытались обойти эту постановку вопроса при помощи ярлыка «варвары», то на другой имелась возможность — и до XX столетия — понимать Запад как находящийся в упадке: мыслительная установка аутсайдера, которая освобождает его от необходимости усваивать превосходящую культуру. Реформы Петра являются для отношения Европы к России эпохальным событием потому, что отныне как по ту, так и по эту сторону проблема России и Европы не могла больше схватываться без того, чтобы не была занята какая-либо позиция по отношению к реформам Петра».

Впервые Лейбниц упоминает Москву в работе 1669 года «Образец доказательств». По случаю выборов короля в Польше, Лейбниц доказывает, почему московский кандидат не должен быть избран: «Москва… вторая Турция… Варварская страна. Да московиты еще хуже турок! Ужасы Лифляндской войны клятвенно подтверждались и ставят вопрос, можно ли вообще допустить, что подобные люди являются христианами. Горе нам, если мы откроем им путь в Европу, срыв наш форпост, Польшу!»

В последующие десятилетия Лейбниц с растущим вниманием отслеживает все события, которые связаны с Россией, особенно все шаги юного царя: «Если столь великая масса его империи будет управляться по обычаю более культурной Европы, то дело Христианства получит из этого много плодов; есть надежда, что они постепенно пробудятся. Царь Петр хорошо знает пороки своих людей и хочет постепенно уничтожить это варварство…»

Лейбниц надеется, что Россия станет связующим звеном между Европой и Китаем. Поэтому Россия должна быть культурно оценена Европой! Путешествие Петра в Европу в 1697 году привело Лейбница прямо-таки в возбуждение. Он собирал все сообщения об этом событии. Тогда-то он впервые и приложил этот образ: «Поскольку царь хочет деварваризировать свою страну, он найдет в ней tabula rasa, как бы какую-нибудь новую землю, которую хотят распахать…»

Он попытался вступить в отношения с самим царем или хотя бы с Лефортом: «Наша обязанность и счастье состоят в том, чтобы, насколько это в нашей власти, способствовать царству Божьему, которое — у меня нет сомнений — заключается в широчайшем распространении настоящей добродетели и мудрости… Одному подобному человеку влить усердие к славе Божьей и совершенствованию людей значит больше, чем победа в сотне сражений».

Но Петр-то преимущественно занимался этими «сражениями». Лейбниц опасался ослабления протестантской партии из-за поражения шведов. Интересно для нас и то, что Лейбницево понятие «чистой доски» косвенно подразумевает критику Европы — иначе, «чистой» от чего?

«Европа находится сейчас в состоянии перемен и в таком кризисе, в котором она не была со времен империи Шарлемана»(1712). Шарлеман — это император Карл Великий, создатель Европы, с которого и началась это русско-европейское противопоставление и третья часть моей книги.

Отдадим должное интуиции Лейбница — феерический финиш XVIII века и крах феодальной Европы он предвидел раньше всех.

Дитер Гро: «После 1702 года вместе с целью введения европейского образования и культуры в Россию появляется (у Лейбница. — И.Ш.)и политическая задача — сохранить политическое равновесие, то есть сбалансировать чрезмерное французское влияние немецко-русским союзом… На сообщение о победе Петра у Полтавы он пишет в письме от 27.8.1709 к русскому поверенному в делах в Вене Урбичу: «Отныне царь будет привлекать внимание всей Европы и играть большую роль в международных делах»…

Может ли Россия представлять опасность для Европы? Это, по Лейбницу, может случиться только тогда, когда эта страна встретит препятствия в развитии по западному образцу. Очень последовательно он формулирует и здесь свою любимую мысль, что царь должен основать русскую Академию, руководство которой Лейбниц хотел бы принять на себя. В октябре 1711 давно лелеемое желание Лейбница наконец исполнилось: состоялась встреча между ним и Петром Великим… царь пожелал передать Лейбницу составление нового русского свода законов…

И сегодня обвиняя (часто обоснованно) век Просвещения во многих грехах, все же надо помнить, что прямой русофобии тогда не было. Вот истинное кредо Лейбница: «Где к искусствам и наукам лучше всего относятся, там будет мое отечество!» Растущее сознание того, что Европа сама находится в кризисе, которое усиливалось благодаря политическим событиям и личным разочарованиям, родило в его сознании образ лучшей «Европы» — то есть России, какой он ее представлял себе в будущем. Собственно, как и сам Петр, который ведь тоже все… «ко благу потомков»».

Что еще важно сказать об этом европейском «коллоквиуме» по поводу Петра и России? Северная война была для нас — первой «пиар войной»!.. Это потребовало бы целой отдельной главы — описать всю бурю, царившую в тогдашних европейских газетах. Имело ли это какое-нибудь значение? Только краткий пример. Часто у нас припоминают, что Англия в 1719–1721 году заняла резко антироссийскую позицию, высылала против нас даже флот. Но тогда надо и вспомнить, что за 3 года до этого она, Англия, приходила и на русскую сторону, и англо-голландский флот присоединялся к российскому, и более того, становился на этот период под командование Петра. И между двумя этими пунктами — только несколько лет усилий пропаганды и контрпропаганды. Была еще, правда авантюра, план одного Карлова министра, феерического барона Гертца, угрожавшая даже высадкой шведского десанта в Англии в поддержку Якова Стюарта. Но в смысле каких-то реальных выделенных для этого шведских сил — абсолютный ноль. Все в итоге вылилось в серию английских газетных кампаний и контр-кампаний… приведших, пусть и на короткое время, англо-голландский флот под управление царя Петра. PR — в полный рост.

Россия меж двух главных «Просветителей»

Но самые громкие дебаты о России разгорелись с выходом к трибуне двух главных ораторов того века. Вольтер и Руссо. Лишая себя удовольствия описать все оттенки их поистине великого диспута о России, о реформах Петра, я ограничусь здесь кратким пунктиром.

Руссо: Русские никогда по-настоящему не будут цивилизованы просто потому, что они цивилизовались слишком рано. Петр обладал подражательным гением; у него не было того настоящего гения, который создает и творит все из ничего… Он видел, что у него народ варварский, но он совершенно не понял того, что этот народ не созрел для культуры; он захотел его цивилизовать, тогда как его следовало только закалять для войны… Он помешал своим подданным стать тем, кем они могли бы быть, убеждая их, что они таковы, какими не являются.

Вольтер: Поразительные успехи императрицы Екатерины и всей русской нации являются достаточно сильным доказательством того, что Петр Великий строил на прочном и долговременном основании.

Демократ Руссо— видит народ, естественное развитие которого перечеркнул Петр.

Собеседник монархов Вольтер — видит (на месте русского народа) материал для планов просвещенного властителя.

Руссо: Царь помешал русским стать тем, чем они могли бы быть.

Вольтер: Военные успехи русских просто поразительны.

Но если глубже вдуматься, то не так и просто тут решить, кого записать в «наши», кого в — «русофобы»?

Один видит великую славу, а другой видит — нет, (пред)видит! — великую ошибку России. Одно можно сказать точно: для политического руководства России в XIX веке прогноз Руссо был бы стократ полезнее. Если бы был учтен. Он ведь говорит от лица будущейреальной и победительной силы Европы: революционной демократии.

Фронты этого будущего великого противостояния тогда, в середине XVIII века, только очерчивались. И Россия на два века попадет в злейшие враги… революционеров, демократов, прогрессистов(?) — названия — не суть, главное: Россия попала во враги тех, кто безоговорочно выиграл.

И еще ладно XVIII век, где, как выясняется, и сам Вольтер не углядел того, что углядел Руссо. Но инерция этой ошибочной политики занесла Россию уже и в XIX веке в такую пропасть, что если добросовестно проследить все следствия, все пружины истории, то надо признать: фанфаронство (на уровне ротмистров) Александра Первого и Николаев обоих бьет по России и до сих пор. Угробить 40 лет усилий целого народа— на «Священный Союз» монархов, смеющихся за спиной у России. На помощь «цесарю» против революции 1848 года… об этом далее и речь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.