Глава 10 ОРДА, КОТОРАЯ ПОТРЯСЛА МИР (ГУННЫ)

Глава 10

ОРДА, КОТОРАЯ ПОТРЯСЛА МИР (ГУННЫ)

Замолкни и вслушайся в топот табунный, —

По стертым дорогам, по травам сырым

В разорванных шкурах бездомные гунны

Степной саранчой пролетают на Рим!..

Павел ВАСИЛЬЕВ

И вот с востока послышался грозно нарастающий топот сотен тысяч копыт — на Русскую землю надвигалась орда народа прежде неведомого. Гунны пришли от Великой китайской стены, которая, собственно, когда-то и была воздвигнута только для того, чтобы не допустить предков будущей грозы Европы на территорию Поднебесной империи. Тысячекилометровая стена сыграла свою оборонительную роль и по сей день продолжает восхищать людей, как восьмое чудо света. Гунны перестали беспокоить Китай (рис. 61), повернулись лицом к Западу и постепенно, через множество поколений и перекочевок, достигли сначала Урала, а затем и Волги. Существует легенда, что их гнали вперед на запад голод, холод и бескормица. Так или иначе, но в одну из суровых зим в начале 70-х годов IV века н. э. гуннская орда преодолела закованную в лед Волгу и вышла на просторы европейских степей. С этого момента начался новый отсчет мировой истории, а судьба и будущее многих народов оказались в руках диких азиатских варваров, которых современники рисовали следующим образом:

Рис. 61.

1 — изображение гунна на китайском рельефе;

2 — фигурки гуннских всадников (Монголия)

«Племя гуннов, о которых древние писатели осведомлены очень мало, обитает за Меотийским болотом в сторону Ледовитого океана и превосходит своей дикостью всякую меру. Так как при самом рождении на свет младенца ему глубоко прорезают щеки острым оружием, чтобы тем задержать своевременное появление волос на зарубцевавшихся надрезах, то они доживают до старости без бороды, безобразные, похожие на скопцов. Члены тела у них мускулистые и крепкие, шеи толстые, они имеют чудовищный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зверей или уподобить тем грубо отесанным наподобие человека чурбанам, которые ставятся на краях мостов. При столь диком безобразии человеческого облика они так закалены, что не нуждаются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями диких трав и полусырым мясом всякого скота, которое они кладут на спины коней под свои бедра и дают ему немного попреть. Никогда они не укрываются в какие бы то ни было здания; напротив, они избегают их, как гробниц, далеких от обычного окружения людей. У них нельзя встретить даже покрытого камышом шалаша. Они кочуют по горам и лесам, с колыбели приучены переносить холод, голод и жажду. И на чужбине входят они под крышу только в случае крайней необходимости, так как не считают себя в безопасности под ней. Тело они прикрывают одеждой льняной или сшитой из шкурок лесных мышей. Нет у них разницы между домашним платьем и выходной одеждой; один раз одетая на тело туника грязного цвета снимается или заменяется другой не раньше, чем она расползется в лохмотья от долговременного гниения. Голову покрывают они кривыми шапками, свои обросшие волосами ноги — козьими шкурами; обувь, которую они не выделывают ни на какой колодке, затрудняет их свободный шаг. Поэтому они не годятся для пешего сражения; зато они словно приросли к своим коням, выносливым, но безобразным на вид, и часто, сидя на них на женский манер, занимаются своими обычными занятиями. День и ночь проводят они на коне, занимаются куплей и продажей, едят и пьют и, склонившись на крутую шею коня, засыпают и спят так крепко, что даже видят сны. Когда приходится им совещаться о серьезных делах, то и совещание они ведут, сидя на конях.

Не знают они над собой строгой царской власти, но, довольствуясь случайным предводительством кого-нибудь из своих старейшин, сокрушают все, что попадает на пути. Иной раз, будучи чем-нибудь обижены, они вступают в битву; в бой они бросаются, построившись клином, и издают при этом грозный завывающий крик. Легкие и подвижные, они вдруг специально рассеиваются и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство. Вследствие их чрезвычайной быстроты никогда не приходилось видеть, чтобы они штурмовали укрепление или грабили вражеский лагерь. Они заслуживают того, чтобы признать их отменными воителями, потому что издали ведут бой стрелами, снабженными искусно сработанными наконечниками из кости, а сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от удара, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком. Никто у них не пашет и никогда не коснулся сохи. Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости. Никто у них не может ответить на вопрос, где он родился: зачат он в одном месте, рожден — вдали оттуда, вырос — еще дальше. Когда нет войны, они вероломны, непостоянны, легко поддаются всякому дуновению перепадающей новой надежды, во всем полагаются на дикую ярость. Подобно лишенным разума животным, они пребывают в совершенном неведении, что честно, что нечестно, ненадежны в слове и темны, не связаны уважением ни к какой религии или суеверию, пламенеют дикой страстью к золоту, до того переменчивы и гневливы, что иной раз в один и тот же день отступаются от своих союзников. Без всякого подстрекательства, и точно так же без чьего бы то ни было посредства опять мирятся. Этот подвижный и неукротимый народ, воспламененный дикой жаждой грабежа, двигаясь вперед среди грабежей и убийств, дошел до земли аланов, древних массагетов».

Аммиан Марцелин. Римская история. XXXI, 2, 1—11.

Чувства онемевших от ужаса римлян и византийцев (как, впрочем, когда-то и китайцев) понять нетрудно, однако страх и ненависть никогда не способствовали постижению истины. Археологические данные свидетельствуют, что гунны представляли собой высокоорганизованный и сплоченный социум с достаточно развитой культурой. Поначалу гунны действовали в одиночку. Первое, что они совершили, — смели с лица земли древнее Боспорское царство, сожгли и разграбили жемчужины Причерноморья — античные города Фанагорию (нынешнюю Тамань) и Пантикапей (нынешнюю Керчь). Особенно впечатляющим был штурм бывшей Митридатовой столицы Пантикапея — по льду замерзавшего в те времена Керченского пролива, отделявшего Черное море (Понт Евксинский) от Азовского (Меотийского).

* * *

После опустошения богатого Боспорского государства, которое после того уже больше никогда не возрождалось, гунны обрушились на державу Германариха — ударили в подбрюшье готской лоскутной империи. Здесь их поддержали славянские отряды, давно и с переменным успехом сражавшиеся с германскими поработителями Русской земли. Вместе они одолели сильного и опасного врага. С тех пор судьбы славянских и гуннских племен переплелись. Часть русских дружин в дальнейшем присоединилась к степной орде и ушла искать удачи в далеких западных краях. Но основная масса русского населения конечно же осталась на своих исконных территориях, освободившихся от готского ярма.

Памяти от тех времен практически не осталось никакой. Похоже, что родовое имя гуннов сохранилось в русских глаголах «гунить», «гундорить», «гундосить» и т. п. Все они так или иначе характеризуют какие-то особенности живой речи: либо лепетание ребенка («гунить»), либо невнятную болтовню («гундорить»), либо же косноязычие и говор в нос («гундосить»). Есть все основания предположить, что все вышеназванные слова возникли под влиянием соприкосновения наших предков с гуннами, чья речь воспринималась, как сплошная гундява. Точно так же, но, так сказать, с обратным знаком возникло чуть позже понятие «немцы»: людей (главным образом, с запада), говоривших на непонятном языке, попросту объявляли немыми, или немцами.

Имеется еще одно смутное воспоминание о временах гуннского нашествия, которое, как бы странно это ни показалось на первый взгляд, трансформировалось в былинный образ Соловья-Разбойника. Дело в том, что у гуннов существовал очень необычный способ нагонять страх на противника — стрелы-свистульки. Еще китайских хронистов поражало, что гуннские боевые стрелы снабжены особыми костяными шариками с отверстиями, издававшими при полете стрелы пронзительный свист. Когда же орда открывала непрерывную стрельбу и одновременно выпускались тысячи и тысячи стрел, поднимался такой ужасающий свист, что на ходу цепенели лошади врага, с неба замертво падали мертвые птахи, а ничего не подозревавший неприятель впадал в панику. И по сей день слышны отзвуки того грозного посвиста в былине об Илье Муромце:

Как засвищет Соловей по-соловьиному,

Закричит собака по-звериному,

Зашипит проклятый по-змеиному, —

Так все травушки-муравы уплетаются,

Все лазуревы цветочки отсыпляются,

Мелки лесушки к землям приклоняются,

А что есть людей вблизи, так все мертвы лежат…

В свою очередь, гунны также позаимствовали немало у славянороссов, общаясь с ними на протяжении нескольких десятилетий. Современники гуннского нашествия оставили интереснейшие свидетельства о быте и нравах гуннов, ставших вскоре хозяевами половины Европы. К примеру, сохранились подробные записи Приска Понтийского, секретаря византийского посольства, которое император Феодосий II отправил в 449 году к Аттиле — самому знаменитому гуннскому предводителю, одной из самых заметных личностей мировой истории, прозванной еще при жизни «Бичом божьим». Позже, на основании личных впечатлений греков, Иордан составил портрет Аттилы и дал ему следующую характеристику:

«После того как был коварно умерщвлен брат его Бледа, повелевавший значительной частью гуннов, Аттила соединил под своей властью все племя целиком и, собрав множество других племен, которые он держал тогда в своем подчинении, задумал покорить первенствующие народы мира — римлян и визиготов. Говорили, что войско его достигало пятисот тысяч. Был он мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводил на все трепет, широко известный повсюду страшным о нем представлением. Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество. Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутой сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения. Хотя он по самой природе своей всегда отличался самонадеянностью, но она возросла в нем еще от находки Марсова меча, признававшегося священным у скифских царей. Историк Приск рассказывает, что меч этот был открыт при таком случае. Некий пастух, говорит он, заметил, что одна телка из его стада хромает, но не находил причины ее ранения; озабоченный, он проследил кровавые следы, пока не приблизился к мечу, на который она, пока щипала траву, неосторожно наступила; пастух выкопал меч и тотчас же принес его Аттиле. Тот обрадовался приношению и, будучи без того высокомерным, возомнил, что поставлен владыкою всего мира и что через Марсов меч ему даровано могущество в войнах».

В то время, когда ее посетило византийское посольство, гуннская орда находилась в Паннонии (на территории нынешней Венгрии), где располагалась ставка Аттилы и был воздвигнут на холме величественный дворец с огромными башнями. Дворец Аттилы был полностью деревянный: выстроен из бревен и обшит гладко отесанными досками. Он казался сделанным из одного цельного дерева.

Когда Аттила вступал в столицу, его встречала процессия женщин. Выстроившись в два ряда, они держали над головами переброшенные от одного ряда к другому белые покрывала, под которыми проходили группы молодых девушек и пели песни в честь короля. Четверо сильных мужчин подняли серебряный стол на уровень лошади, и Аттила, не сходя с коня, отведал всех блюд, выпил чашу вина и лишь потом вступил в свой дворец, сел на трон, предназначенный для церемоний, и начал прием послов. По окончании всех пригласили на пир.

Зал для пиршества представлял собой огромную продолговатую комнату, уставленную вкруг стульями и маленькими столами. За каждым столом помещалось четыре или пять человек. Посредине возвышались подмостки, на которых стоял стол для Аттилы и ложе. Владыка гуннов уже сидел на своем месте. Как только вошли послы, кравчие подали кубки, наполненные вином, которые нужно было выпить за здоровье короля. По окончании приветствий слуги расставили по столам серебряные или золотые блюда с мясом. На столе же самого Аттилы посуда стояла исключительно деревянная, включая кубок, из которого, впрочем, он почти ничего не пил. Зато гости пили вволю.

Когда зажгли факелы, вошли два поэта и на гуннском языке начали нараспев читать перед Аттилой стихи собственного сочинения: в них прославлялись его воинские доблести и победы. Их песни привели слушателей в восторг, доходивший до исступления: глаза гуннов разгорелись, лица приняли страшное выражение; многие плакали: молодые от жажды новых битв, старцы — от сожаления о прошлых. Один Аттила оставался важным и неподвижным, с непроницаемым лицом внимая хвалебному песнопению. Лишь когда самый младший из его сыновей вошел и приблизился к отцу, в глазах всесильного владыки блеснул луч нежности: взяв ребенка ласково за щеку, он привлек его к своему ложу. Пир продолжался до утра. Назавтра был точно такой же. Миссия византийского посольства завершилась безрезультатно. Но послов все-таки отпустили назад в Константинополь с письмом для императора.

Не правда ли, многое в рассказе византийского посла кажется нам до боли знакомым: и высокий деревянный терем, и церемониал, и «пир на весь мир» с безудержным винопитием? Так оно и есть: ко времени описываемых событий гунны настолько обрусели, что их обычаи во многом трудно было отличить от русских. Обогатились гунны за время непрерывных войн в южнорусских землях и тактикой боевых действий. Прежде всего это касается тяжелой конницы и неотразимого удара сомкнутого строя закованных в костяные латы катафрактариев (рис. 62). Приемы, доставшиеся гуннам в наследство от сарматов (возможно, через славян), помогли им не проиграть одну из самых кровопролитных битв не только средневековой, но и всей мировой истории на Каталаунских полях, в Северо-Восточной Галлии (на территории современной Франции, в Шампани) во второй половине июня 455 года. В состав гуннской орды под водительством Аттилы входили и русские дружины, состоявшие из антов. Римским войском командовал выдающийся полководец Аэций, помимо римлян его армию составляло множество варваров — германцы, готы, франки и бургунды (рис. 63).

Рис. 62. Атака тяжелой гуннской конницы. Художник М. Горелик

Рис. 63. Атилла и Аэций. Художник А. Зайцев

* * *

Вот как описывается знаменитое сражение в средневековых хрониках, а также в книге выдающегося французского историка Огюстена Тьерри (1795–1856), посвященной Аттиле. Решившись раз на битву, вождь гуннов построил свои кибитки в виде круга, внутри которого были раскинуты палатки. Так поступали всегда и кочевники-арии, а впоследствии — их наследники южнорусские казаки. В тот же день армия Аэция расположилась в виду гуннов: римские легионы — по всем правилам римского искусства фортификации, союзные же варвары — без окопов и по национальной принадлежности.

Аттила провел всю ночь накануне битвы в тревоге. Дурное состояние его расстроенной армии, ослабленной лишениями, делало ее поражение весьма вероятным. К тому же воины захватили в соседнем лесу пустынника, который считался вещим прорицателем, и Аттиле пришла мысль спросить его о своей судьбе. «Ты Бич Божий, — отвечал ему пустынник, — и палица, которою провидение поражает мир. Знай же, что ты будешь побежден в битве с римлянами и через то поймешь, что твоя сила не от мира сего». Такой смелый ответ нисколько не обескуражил короля гуннов. Выслушав христианского прорицателя, он решил в свою очередь обратиться к гадателям, находившимся при войске. И вот в варварской ставке, раскинутой посреди долин Шампани, при погребальном свете факелов, собрались на совет всевозможные суеверия тогдашней Европы и Азии: жрец из остготов или ругов, с руками, запущенными во внутренности жертвы, наблюдает за ее последними содроганиями; жрец из алан, встряхивая гадательные прутики на белой скатерти, видит в их расположении таинственные знаки будущего; славянский волхв рубит головы петухам в честь бога Перуна; шаман из белых гуннов, вызывая духи умерших, при громе волшебного барабана кружится с быстротою колеса и в изнеможении падает, с пеною у рта, неподвижным; а в глубине палатки Аттила, сидя на табурете, следит за конвульсиями и прислушивается ко всякому взвизгиванию этих адских истолкователей.

Но гунны имели еще особенное, только им свойственное и более торжественное гадание, которое, по сообщениям европейских путешественников, практиковалось в XIII и XIV столетиях, при дворе потомков Чингисхана, а именно гадание по костям животных, преимущественно по бараньим лопаткам. Процесс гадания состоял в том, что от костей отделялось мясо; потом их клали на огонь и по направлению жил или трещин на кости предсказывали будущее. Аттила сам смотрел на кости и по ним узнавал о предстоящем поражении. Жрецы, посовещавшись между собой, объявили, что гунны будут поражены, но предводитель неприятелей падет в битве. Аттила решил, что речь идет об Аэции, и лицо его осветилось радостью. По мнению короля гуннов, купить смерть римского полководца ценою собственного поражения значило бы купить ее еще весьма недорого.

Аттила принял все меры для того, чтобы начать битву как можно позже, с целью сделать невозможным окончательное поражение: наступившая ночь дала бы время принять меры. Около трех часов пополудни, гунны вышли из лагеря. Аттила занял центр со своими гуннами на левом крыле расположился Валамир с остготами (и вероятно — славянами, так как имя у воеводы славянское, а не готское); на правом стал Ардарик с гепидами и другими народами, подчиненными Аттиле. У варваров был простой и четкий план. Сосредоточив лучшую часть тяжелой кавалерии в центре позиции и поблизости от баррикад, устроенных из возов и кибиток, они, очевидно, хотели повести быструю атаку на неприятельский лагерь и в то же время обеспечить собственное отступление к своим укреплениям. Напротив того, Аэций, расположив главные силы на флангах, намеревался окружить Аттилу и, если будет возможно, перерезать ему путь к отступлению.

Между двумя армиями находилась небольшая возвышенность, овладеть которой тактически было очень выгодно. И здесь римляне опередили варваров. Такое неудачное начало было дурным предзнаменованием для гуннской армии. Тогда Аттила для воодушевления войска собрал около себя предводителей и обратился к ним с речью, которая заканчивалась такими словами: «…Покажите же как следует гуннам свое мужество; пусть узнают доброкачественность вашего оружия; пусть раненый ищет смерти своего противника, а тот, кто останется невредим, насытится избиением врага: кому суждено остаться в живых, на том не будет ни одной царапины, а кому нужно умереть, того судьба постигнет и среди мира. Наконец, к чему бы фортуна даровала гуннам победу над столькими народами, если бы она не хотела нас осчастливить предстоящею битвою? К чему она указала бы нашим предкам дорогу через Меотийские Болота, остававшиеся в течение стольких веков неизвестными и непроходимыми. Я не ошибаюсь нисколько относительно настоящего: пред нами то поле битвы, которое обещали нам наши прежние победы, и этот случайно скученный сброд не выдержит и на одно мгновение вида гуннов. Я бросаю первый дротик в неприятеля; если кто-либо может остаться спокойным в то время, когда бьется Аттила, тот уже погиб».

И грянула битва — свирепая, повсеместная, ужасная, отчаянная. Древность не повествует нам ни о таких подвигах, ни о такой резне, а тот, кто не был свидетелем этого удивительного зрелища, тому не встретить того другой раз в своей жизни. Полуиссякшие ручейки, протекавшие по долине, внезапно раздулись от потоков крови, смешавшейся с их водами, и раненые, утоляя жажду таким ужасным питьем, умирали мгновенно.

Баталия началась на правом римском крыле, которое схватилось с левым крылом Аттилы: западные готы боролись с восточными, братья с братьями. Престарелый король Теодорих на глазах у всех вдруг свалился с лошади и исчез под копытами коней. В это время гунны Аттилы бросились на центр римской армии, пробили его и удержали в своих руках позицию, но визиготы, победив на правом крыле, атаковали их с фланга. Аттила, заметив опасность, отступил к своему лагерю. В этой новой борьбе, преследуемый с яростью визиготами, он едва не был убит и спасся только одним бегством. Его армия, смешавшись, последовала за ним в лагерь, загороженный возами и кибитками. Как ни было слабо подобное укрепление, но туча стрел, пускаемых беспрерывно из-за кибиток, остановила нападающих.

Наступила безлунная ночь, и сражающихся окутал такой мрак, что стало невозможно отличить своих от чужих. Но накал битвы не ослабевал, ярость обеих сторон не знала границ. Лишь убедившись, что резня в кромешной тьме не достигает врага, противники разошлись до рассвета. Когда же взошло солнце, глазам предстала долина, вся усеянная трупами. Считается, что убитых было 160 тысяч; по другим сведениям их было до 300 тысяч. Римляне и их союзники посчитали, что Аттила претерпел страшное поражение. В действительности же значительные силы гуннской орды и ее союзников по-прежнему сохраняли боеспособность. Но громадные потери и безрадостная перспектива заставили Аттилу покинуть поле сражения и уйти на восток. В конечном счете обе стороны посчитали себя победителями, аналогично тому как спустя почти четырнадцать веков приписывали себе победу в Бородинском сражении и русские и французы (грубо говоря, предводитель гуннов поступил точно так же, как и впоследствии Кутузов: увел армию, дабы сохранить ее).

* * *

Аттила — воистину знаковая фигура мировой истории, олицетворение ее непредсказуемости. Достаточно назвать одно его имя, и каждому становится ясно без каких-либо объяснений: такие люди не просто так считались повелителями Вселенной — с их появлением круто менялось движение колеса истории и переворачивались судьбы целых народов. В общей сложности за все время существования человечества таких имен не наберется и десятка: Александр Македонский, Цезарь, Аттила, Чингисхан, Тимур, Наполеон, Сталин — читатель может попробовать сам завершить этот список. Все они — живое воплощение Рока, и почти каждый из них стал жертвой того же Рока. Аттила — не исключение. Его ужасный и покрытый мраком неразгаданной тайны конец — лишнее тому подтверждение.

Аттила погиб во время собственной свадьбы. Сменив, как пишет современник, бесчисленных жен, он выбрал себе очередную невесту — девушку необычайной красоты по имени Ильдико. Считается, что она была парфянской царевной, но, скорее всего, это позднейший домысел. По обыкновению был устроен «пир на весь мир», но Аттила заторопился поскорее предаться брачным утехам. Вместе с красавицей женой он удалился в спальню. Больше «повелителя мира» живым никто не видел. Его нашли мертвым, захлебнувшимся в собственной крови, которая пошла горлом. Беллетристы и поэты дополняют красноречивыми подробностями скупые строки хронистов:

Ночь шла.

Как вдруг

Из брачного чертога

К пирующим донесся женский вопль…

Валя столы,

Гудя пчелиным роем,

Толпою свадьба ринулась туда,

Взломала дверь и замерла у входа:

Мерцал ночник.

У ложа на ковре,

Закинув голову, лежал Аттила.

Он умирал.

Икая и хрипя,

Он скреб ковер и поводил ногами,

Как бы отталкивая смерть.

Зрачки остекленевшие свои уставя

На ком-то зримом одному ему…

?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?

Так он лежал,

Весь расточенный,

Весь опустошенный

И двигал шеей,

Как бы удивлен,

Что руки смерти

Крепче рук Аттилы.

Так сердца взрывчатая полнота

Разорвала воловью оболочку —

И он погиб,

И женщина была

В его пути тем камнем, о который

Споткнулась жизнь его на всем скаку!

Дмитрий КЕДРИН

Атиллу неоднократно пытались объявить русским князем, а гуннов сблизить со славянским племенем. Одним из первых в данном плане высказался известный в прошлом и весьма плодовитый русский писатель Александр Фомич Вельтман (1800–1870), опубликовавший в 1858 году книгу «Аттила и Русь в VI и V в.». Предположение о славянстве гуннов поддерживал и выдающийся русский мыслитель-славянофил Алексей Степанович Хомяков (1804–1860). В незавершенном историческом исследовании, получившем у современников и друзей полушутливое название «Семирамида», Хомяков высказал немало интересных соображений о «славянской стихии гуннов» и причинах возвышения гуннской державы: «Не Аттила создал гуннское царство. Он нашел царство готовое от Урала до Эльбы и до лесов Тюрингии. <…> Победы Аттилы утвердили навсегда самобытность освобожденных народов…. Его великим подвигом утверждена возможность Руси, Польши и всех исторических царств славянских…»

Горячим сторонником и пропагандистом идеи о русском происхождении гуннов был также славянский патриот и писатель Юрий Иванович Венелин (настоящая фамилия — Гуца) (1802–1839), сын православного священника из Венгрии, имевшего русско-румынские корни. Ему принадлежит специальное исследование о гуннских именах в их сопоставлении со славянскими. Для этого Венлин предпринял даже специальную экспедицию в Болгарию, находившуюся тогда под властью Османской империи, дабы в глухих деревнях, где сохранялись еще повсюду древние нехристианизированные имена, найти подтверждение своим гипотезам. И нашел! В частности, имя Аттилы он выводил из древнеславянского Тиле (Теле), еще сохранявшееся в XIX веке в Болгарии (ср. также с именами Телемаха — сына Одиссея, Телефа — сына Геракла, Тиля Уленшпигеля и др.).

В русском языке того же корня слова «тело», «телец», «тёлка», «теленок» и др. Анализ — даже поверхностный — русских ономастиконов, то есть сборников имен, выписанных из различных источников, показывает, что на Руси также были долго в ходу народные (нехристианские) имена и прозвища: Телебуг, Телелюй, Теляш, Теленчей, Телепень, Телица, Тельчак, Телюга и др. Вообще корень «тел» весьма распространен и смыслозначим в индоевропейских языках. Достаточно вспомнить, что от греческих слов telos, tele- произведено целое семейство современных понятий от «телескопа» до «телевизора», а римское имя Telus, Telus Mater принадлежит богине — Матери-Земле.

Мнение о славяно-русских корнях Аттилы нередко доводилось до крайности. Типичным примером может служить популярный некогда роман «Бич божий», принадлежащий перу Ивана Кузьмича Кондратьева (1849–1904), автора, ныне совершенно забытого, хотя и известного по приписываемой ему народной песне «По диким степям Забайкалья…» Роман, первоначально назывался «Гунны» и был впервые опубликован в 1878 году. В нем гунны выведены как одно из ответвлений славянского племени венедов, а Атилла предстает как древний киевский князь (рис. 64). Такое на первый взгляд совершенно неправдоподобное предположение опирается на абсолютно бесспорные факты, заимствованные из сочинений западных средневековых историков, и в частности, уже упоминавшихся ранее Саксона Грамматика, Адама Бременского и Гельмольда, которые принимали славян и гуннов за один народ. Так, в объемном и во многом компилятивном труде последнего под названием «Славянские хроники» подчеркивается: «Все славянские земли, лежащие на восток и исполненные богатства, называются Гунигард, по бывшему в них населению гуннов». Строго говоря, Гунигард — это город, одно из латинизированных названий Киева (дословный перевод: «город гуннов»). Сама же Русская земля у ряда латинских авторов именуется Гуниланд (то есть «Страна гуннов»). Встречается и «гуннское» название Днепра — Гуннавар («Река гуннов»).

Рис. 64. Атилла — Киевский князь. Художник В. Федоров

Мнение средневековых хронистов в XIX веке поддержали крупнейшие историки: в Чехо-Словакии — Павел Йосеф Шафарик (1795–1861), создавший классический многотомный труд «Славянские древности»; в России — Иван Егорович Забелин (1820–1908) и Дмитрий Иванович Иловайский (1832–1920). Последнему принадлежит специальное научное исследование по данному вопросу. Идея о славянстве и русскости гуннов отстаивается и в капитальном труде А. Нечволодова «Сказания о Русской земле».

Для всех упомянутых и им подобных выводов имеются также лингвистические основания. Например, якобы гуннское имя Аттила можно истолковать как производное от славянского «отец». Слова с аналогичным смыслом и звучанием сплошь и рядом встречаются и в других индоевропейских языках: atta — в греческом, латинском, готском; at — в албанском; aite — в ирландском и т. д. (между прочим, в древнеиндийском слово atta означает мать). Более того, точно такая же лексема, означающая отца, встречается и в неиндоевропейских языковых семьях и группах, например, в турецком и других тюркских языках. Можно также напомнить, что прозвище одного из главных героев карело-финского эпоса «Калевала» бесшабашного весельчака Лемминкяйнена — А[х]ти. Различная вокализация, чередование гласных и согласных здесь в порядке вещей: допустим, в германском эпосе «Песня о нибелунгах» собственное имя исторического Аттилы превратилось в Этцеля. Да и этноним «гунны» претерпел значительные изменения: китайцы именовали их «сюнну», затем они превратились в «хунну» и наконец стали «гунны».

Гораздо интереснее и удивительнее другое. От всего гуннского языка, о конкретной принадлежности которого (как, впрочем, и относительно происхождения самого народа) ученые до сих пор не имеют единой точки зрения, сохранилось всего три слова — и все они русские! Приводят их различные источники — китайский, греческий и латинский. Китайские авторы воспроизводят с помощью иероглифов гуннское слово сагайдак, которое, как известно, в тюркских и славянских языках означает «колчан» (отсюда производное прилагательное и известная фамилия Сагайдачный — так звали, к примеру, одного из запорожских гетманов). Секретарь византийского посольства Приск приводит по-гречески еще одно «гуннское» слово — мёд, которое даже не нуждается в разъяснениях. И, наконец, Иордан, рассказывая о смерти Аттилы и захоронении его в трех гробах — золотом, серебряном и железном, над которыми был насыпан огромный курган (не найденный, кстати, до сих пор) сообщает третье «гуннское» слово — страва. Это — хорошо известная из русской истории славянская тризна, которую справляли по умершим прямо на кургане (рис. 65).

Рис. 65. Русская страва (тризна). Художник В.М. Васнецов

Есть еще одно поразительное совпадение, на которое, насколько мне известно, до сих пор не обращено должного внимания. По сообщению Иордана, старшего брата Аттилы звали Роас (другое написание — Руас или Руа). С учетом массовых искажений этнонимов и имен собственных в латинской передаче слово «Роас» читается как рос (или рус). Переводчики и редакторы последнего издания Иордановой Хроники сближают имя Роаса с именем гуннского вождя Ругилы — предшественника Аттилы. В таком случае остается лишь согласиться с мнением одного из наших интереснейших писателей XVIII века Василия Алексеевича Лёвшина (1746–1826), который в одной из своих сказочных повестей с добротной исторической подоплекой рисовал следующую картину русско-гуннской истории:

«По занятии великой части древней России сильным народом (г)уннов, исшедшим от пределов Китая, Роас, один из их полководцев, основал столицу свою в городе Киеве, который назывался тогда Уннигардом [(Г)уннигард — „Столица гуннов“. — В.Д.]. Сей ли Роас был построителем славного Киева, наносившего через многие веки трепет востоку и западу и иным странам, или только распорядитель оного, назвавший именем своего народа, историческое таковое изыскание не надлежит до нашего намерения: довольно ведать, что он державу свою в цветущем состоянии оставил в наследство сыну своему Баламиру». [Баламир, или Баламбер, — имя одного из гуннских вождей, упоминаемых Иорданом; высказывалось предположение, что это искаженное славянское имя Владимир. — В.Д.].

Все вышеприведенные и другие им подобные факты почему-то тщательно обходятся сторонниками противоположной (и ныне господствующей) точки зрения, согласно которой гунны являются уроженцами дальневосточных степей, тюркоязычными кочевниками-монголоидами, почти за девять веков до Чингисхана проложившими захватническую тропу от границ Китая до «Последнего моря». Данная концепция в настоящем ее виде была сформулирована историком-востоковедом Константином Александровичем Иностранцевым (1876–1941) в монографии «Хунну и гунны» (1926) и впоследствии развита в работах Георгия Владимировича Вернадского (1877–1973), а окончательно внедрена в историческую науку в качестве непререкаемой истины Львом Николаевичем Гумилевым (1912–1992).

Никто, естественно, не возражает против подобного подхода, ибо так оно и было на самом деле. Необходимо только принять во внимание, что за время почти что трехвековой миграции сюнну-хунну-гуннов с востока на запад — сначала медленной, а затем стремительной — и сам этнос, и его язык, и культура могли претерпеть существенные изменения. А соприкосновение с более жизнестойким и высокоразвитым славянским миром закончилось серьезным обрусением былых азиатских кочевников. Гуннский кумыс в конечном счете оказался сильно разбавленным водой из великих русских рек — Волги, Дона и Днепра. Поэтому нет ничего удивительного, что армия Аттилы включала значительное число союзных ему народов (в том числе и славян). Точно так же и в римском войске Аэция варваров было гораздо больше, чем собственно римлян.

Антропологи и этнологи давно ведут спор о расовой принадлежности гуннов. Многие исследователи (среди них известный русский географ и этнограф Г.Е. Грум-Гржимайло) относили гуннов к бледнолицым, зеленоглазым и рыжеволосым сынам Евразии, о которых сохранились сведения в восточных хрониках. Восстановленный по черепу облик некоторых гуннов позволяет отчасти согласиться с подобными предположениями (рис. 66). Но тут необходимо принять во внимание один важный момент: между гуннами, которые некогда не давали покоя Китайской империи, и гуннами, которые несколько столетий спустя свирепствовали в Европе, существует огромное различие. Во-первых, за долгое время кочевой миграции с востока на запад в силу естественных и социальных закономерностей изменился и облик и язык гуннского этноса. Во-вторых, после вторжения в Европу гунны смешались с местным завоеванным населением и теми, кто был увлечен гуннским вихрем и жаждой легкой наживы, а также ненавистью к римлянам и византийцам, составив основную массу людского потока, названного впоследствии Великим переселением народов.

Рис. 66. Гунн. Реконструкция М.М. Герасимова по черепу из Кенкольского могильника

Культура гуннов очень похожа на скифскую: тот же «звериный стиль», те же курганные захоронения с помещенными глубоко под землю срубными камерами (рис. 67). Скифские захоронения на Алтае (в том числе и упомянутые выше Пазырыкские курганы) во многом напоминают аналогичные гуннские могильники в Монголии. Особенно впечатляет расположенный в горах к северу от Улан-Батора ноинулинский курганный комплекс, насчитывающий свыше 200 больших курганов, которые датируются I веком до н. э. и началом 1-го тысячелетия новой эры. Открыты они были еще в 20-е годы XX века нашим знаменитым путешественником Петром Кузьмичом Козловым (1882–1935), тогда же начались раскопки, растянувшиеся на десятилетия. Многие из бесценных сокровищ, найденных в срубных камерах, просто поражают воображение зрителей. Особенно завораживает большой войлочный ковер со множеством спиралей в центре и грифонами по краям (рис. 68). Спиральный (а также близкий к нему меандровый) орнамент является лучшим свидетельством в пользу общего происхождения культур Древнего мира.

Рис. 67. Разрез по вертикали гуннского кургана

Рис. 68. Войлочный ковер со спиралями из гуннского кургана

В одном из гуннских ноинулинских могильников (курган № 25) под толстым слоем земли и бревенчатым накатом могильного сруба был обнаружен портрет-вышивка человека, похожего на… Сталина (рис. 69), который пролежал здесь почти что две тысячи лет. Так вот, оказывается, как выглядели ужасные гунны, наводившие страх на Европу и Византию! На мой взгляд, вполне цивилизованно! Чтобы не было никаких кривотолков в отношении извлеченного на свет Божий портрета, отсылаю всех сомневающихся к первоисточнику — научной монографии-альбому С.И. Руденко «Культура хуннов и Ноинулинские курганы» (М.-Л., 1962).

Рис. 69. Вышитый портрет из гуннского кургана, напоминающий изображение Сталина

Что же это за поражающий с первого же взгляда двойник? Откуда такое поразительное сходство и в целом и в деталях: тот же высокий лоб с «политзачесом», тот же пронзительный орлиный взгляд, те же усы, нет только знаменитой трубки? А может, в самом деле в горах Монголии похоронен гуннский предок, который передал свой генофонд последующим поколениям. Они-то уже и рассеивали доминантные гены по разным популяциям. И нечего особенно тут удивляться. Ведь спустя три-четыре столетия пассионарные потомки того, чей портрет сохранился нетленным в срубе одного из двухсот ноинулинских курганов, достигли предгорий Кавказа. Именно отсюда, с Таманского полуострова, гуннская орда начала свое победное шествие по миру. И первым деянием наследников азиатских кочевников было взятие Крыма: по льду замерзшего Керченского пролива они переправились с материка на полуостров и штурмом взяли древний Иантиканей, а вслед за столицей — и другие города Боспора.

* * *

Гунны не только оставили неизгладимый след в истории России и средневековой Европы, но и наподобие скифов сделались знаковым символом русской культуры. «Топчи их рай, Аттила!» — взывал Вячеслав Иванов. А Валерий Брюсов написал знаменитое программно-пророческое стихотворение, обращенное в будущее, которое так и называется — «Грядущие гунны»:

Где вы, грядущие гунны,

Что тучей нависли над миром!

Слышу ваш топот чугунный

По еще не открытым Памирам.

На нас ордой опьянелой

Рухните с новых становий —

Оживить одряхлевшее тело

Волной пылающей крови.

Поставьте, невольники воли,

Шалаши у дворцов, как бывало,

Всколосите веселое поле

На месте тронного зала.

Сложите книги кострами,

Пляшите в их яростном свете,

Творите мерзость во храме, —

Вы во всем неповинны, как дети!

?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?   ?

Бесследно все сгибнет, быть может,

Что ведомо было одним нам,

Но вас, кто меня уничтожит,

Встречаю приветственным гимном.

Надо отдать должное провидческому дару Брюсова: в начале XX века он с поразительной точностью предсказал и море крови, и рухнувшие дворцы, и «мерзость во храме», и костры из книг.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.